Текст книги "В тебе моя жизнь..."
Автор книги: Марина Струк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 81 страниц)
– Что вы собираетесь делать? Курить? – взвизгнула Анна Степановна и выхватила из рук мужа трубку. – Надобно срочно найти Лизу, пока … пока… Надо же что-то делать!
– Боюсь, что дело уже сделано, – растерянно ответил ей Александр Васильевич и посмотрел на собравшихся в гостиной. – На нашу семью нежданно свалилась беда, девочки мои. Ваша сестра нынче ночью бежала из дому с каким-то Дегранэ.
– Дегарнэ, – поправила его маменька, сама не сознавая этого, и разрыдалась. Анатоль прошел к тестю и взял из его рук листок бумаги, быстро пробежал глазами.
– Успокойтесь, тут написано, что они обвенчаются в первой же церквушке, где им позволят сделать это без родительского благословения. Еще не все потеряно, мы просто найдем этих новоявленных молодоженов и сделаем вид, что были в курсе их поспешной свадьбы. О разрешении из полка на брак я похлопочу.
– Боюсь, что никакого венчания и не будет, – горько проговорила Анна Степановна, резко прервав свои рыдания. – Это все расплата мне. За мои грехи! – она взглянула на Марину, и та поняла, что речь сейчас была о ней самой. – Дегарнэ не женится на моей дочери. Она лгала ему, что получила богатое наследство от тетушки, стремясь привлечь его внимание к своей особе. Ведь она влюбилась в него еще год назад на одном из балов. А этого француза привлекают в моей дочери не она сама, а лишь мифическое богатство. Но приданое Лизы не столь велико, и, дай Бог, чтобы он узнав об этом, не… не… Моя дочь пропала! Она погублена! Погублена!
– Зачем вы позволяли тогда ее флирт с этим офицером? – спросила Марина. – Зачем? Ведь знали, что ни к чему хорошему это не приведет.
– Она была так влюблена, так счастлива в своей увлеченности, – краснея, проговорила Анна Степановна. И Марина поняла ее. В стремлении сделать свою любимую дочь хоть немного счастливой, дать ей почувствовать любовь прежде, чем та будет заперта в клетку брака по настоянию родителей, маменька сама невольно позволила дочери подойти к краю обрыва.
Что будет теперь с Лизой? Что будет с ней, если француз откажется жениться на ней? Ее репутация безвозвратно погублена – провести ночь вне дома с посторонним мужчиной. Двери приличных домов навсегда закроются для нее, и той не останется ничего иного, как покинуть столицу и вернуться в Ольховку, жить там абсолютной затворницей.
Марина вдруг отвлеклась от своих мыслей, заметив, как пошатнулся отец и схватился правой рукой за сердце. Потом он сделал глубокий вдох и опустился на пол, словно ноги не держали его. В комнате сразу же начался переполох: крики, приказы принести сердечные капли и воды, рыдания маменьки и младших сестер.
После, когда отца перенесли в гостевую спальню и послали за доктором, Марина подошла к Анатолю, который задумчиво стоял на крыльце, похлопывая перчатками о свое бедро.
– Что теперь будет? – спросила она, едва сдерживая слезы.
– Не знаю, – ответил ей муж. К крыльцу подвели оседланного коня, за ним подъехали два стремянных, крупных широкоплечих детин.
– Вы куда-то едете? – удивилась Марина. Анатоль ничего не ответил ей, лишь легко вскочил в седло. Только затем повернулся к ней.
– Видимо, спасать сестер Ольховских из беды – мое предназначение.
С этими словами Анатоль и его маленькая свита покинули усадьбу, оставив Марину стоять на крыльце одной.
На службу в церковь никто так и не пошел. Весь дом погрузился в тягостную тишину, которая изредка нарушалась рыданиями Анны Степановны. Приехал доктор и нашел, что Александру Васильевичу ничего не угрожает, но в дальнейшем тому понадобится отдых и покой, никакого излишнего волнения. Доктор оставил опиумной настойки, приняв которую обеспокоенные родители смогли наконец забыть о случившемся и погрузиться в глубокий сон, после чего Марина вздохнула с облегчением.
Она прождала до обеда вестей от мужа, но получила не весточку от него, а собственную сестру. Счастливо улыбающаяся, та приехала в наемном экипаже вместе с щеголеватым темноволосым офицером, который то и дело подкручивал свои тонкие усики. Марине он напоминал кота, дорвавшегося-таки до сливок. Еще ее поразило, как непринужденно вела себя сестра с родителями и родными. Словно и не было этого побега из дома и тайного венчания, а она уже давно замужем и приехала навестить своих родных.
После, когда все, дружно сделав вид, что все они снова счастливая и дружная семья, разошлись по своим комнатам, чтобы переодеться к обеду, за которым было решено чествовать молодых, Марина прошла в половину Анатоля. Ей хотелось узнать, где и при каких обстоятельствах он нашел эту парочку, как смог сделать, чтобы они приехали на поклон к родителям.
Анатоль был разозлен. Страшно разозлен. Она видела это по тем резким движениям, что он завязывал галстук, по тому, как он дергал головой. Марина подошла к нему и положила руку на его ладонь, затем аккуратно расправила складки шелкового галстука, не поднимая глаз.
– Как вы их нашли? Где?
– На постоялом дворе почтовой станции. Дегарнэ собирался уезжать в полк в столицу. А ваша сестра рыдала, умоляя не оставлять ее там одну.
– Что? – возмутилась Марина.
– Да, все именно так. Он увез ее из дома, провел с ней ночь на постоялом дворе, чтобы у родителей уже не возникло желания опротестовать их брак. А утром ваша сестра, не дожидаясь венчания, вдруг открыла ему правду о мифическом огромном наследстве. И все. Finita la comedia.
– О Боже, – прошептала потрясенная Марина. Она вовсе не ожидала подобного, наивно заблуждаясь в своих предположениях. – Но сейчас они…?
– Венчаны, не переживайте. Дегарнэ, получив определенные обещания, все же решился породниться с графом Ворониным. За большую сумму и намечающееся продвижение по службе он и не такое готов был бы пойти.
Анатоль помолчал, а потом скосил на нее глаза и резко отрывисто спросил:
– Я вот все думаю, это у вас в крови, у Ольховских? Подобная страсть к побегам? Что мне ожидать в будущем от Елены?
Марина, ни секунды не раздумывая, подняла руку и ударила его по щеке ладонью. У нее во рту стало так горько, словно она наелась редьки. Как он мог так оскорбить ее и ее дочь? Как мог? Она развернулась и быстро пошла прочь из его половины, более не в силах оставаться там.
За обедом почти все сидели так, словно это было не празднество по случаю венчания, а поминки, – тихо, с холодными или печальными лицами. Лишь Лиза счастливо смеялась да ее супруг отпускал шуточки, рассказывал анекдоты и последние горячие сплетни, стремясь хоть как-то поднять градус атмосферы в комнате. Вконец все испортила сама новобрачная. Она обвела взглядом расписной потолок парадной столовой, затем позолоту стен и проговорила:
– У вас роскошный дом, Марина. Да и имение, как я поняла, немаленькое.
Марина ничего не ответила, как и до этого игнорировала почти все реплики сестры, все еще злясь на ту за страдания родителей, за бледность отца, который еле улыбался сейчас на том конце стола, за старания ее собственного мужа и за то, что меж ними снова ссоры, причем по вине Лизы. Ее сестру это разозлило, и она поспешила произнести, ошеломив сидящих за столом своей репликой:
– Если бы я пошла на поводу у маменьки, у меня тоже был бы большой дом и имение. Но разве все это сравнится любовью? Я решила предпочесть любовь, – она с нежностью посмотрела на своего супруга, расправляющегося с содержимым тарелки.
Марина окаменела при этих словах, чувствуя, как от ее лица отхлынула кровь. Второе оскорбление за день. Что еще ее ждет нынче вечером? Очередной скандал?
Она с трудом глотнула вина из бокала, напряженно размышляя над достойным ответом, но не успела она ничего придумать, как подал голос Анатоль:
– Если бы ваша сестра, дорогая свояченица, не вышла замуж в свое время, то ваш брак не состоялся бы тоже, позвольте вам напомнить. Ведь ваша любовь была куплена именно на деньги от союза Марины Александровны, – он поболтал вино в бокале, наблюдая, как оно разливается по стеклу, не обращая внимания на то, как побледнела его родственница. Затем проговорил. – А впредь прошу вас научиться следить за своими словами в моем доме, иначе вы более никогда не переступите его порог.
Эта поддержка разлила в груди Марины какое-то странное тепло. Она внезапно поняла, что как бы они с Анатолем не ссорились меж собой, он никогда не даст обидеть ее или оскорбить. Она была не одна отныне, теперь у нее был защитник.
Марина ждала его вечером на своей половине, чтобы выразить свою благодарность, когда он придет, чтобы как обычно устроиться на сон. Но вот уже пробило полночь, и все домашние разошлись по свои комнатам, а Анатоль все не шел к ней. Когда удалились слуги, завершив все дела в доме и погасив свечи, а в доме установилась ночная тишина, Марина внезапно поняла, что ее муж вовсе не собирается приходить к ней. Снова меж ними установились те холодные вежливые отношения, что были до рождения Леночки.
Нет, у нее будет не такой брак, она решила это давным-давно. Марина взяла с комода свечу и пошла в половину своего супруга. Пусть у них того единения, что было у нее с Загорским, пусть нет тех чувств и эмоций. Но и Анатоль, и она заслуживают достойного брака, и она сделает все, чтобы так и произошло в дальнейшем. Надо лишь привыкнуть, снова повторила она про себя, уже стоя перед дверью спальни супруга.
Анатоль читал, лежа в постели. Казалось, он даже не удивился ее приходу, словно это было в порядке вещей. Марина прошла прямо к нему и, опустившись на колени, рядом с кроватью, взглянула на обложку.
– Вам нравится Декарт? – удивилась она. Ее муж усмехнулся.
– Не совсем. Это единственное, что может меня заставить не думать о вас. Проверенное средство.
Марина вспыхнула, поняв, что именно он имеет в виду. Потом протянула руку и коснулась его щеки. Он не отстранился, и она сама удивилась, как обрадовалась этому факту.
– Простите меня за то, что ударила вас, – прошептала она.
– Нет, – покачал головой Анатоль. – Это вы простите меня за мои слова. Я был ужасно зол, вот и сорвался на вас. Постараюсь впредь не делать подобного, но обещать не могу. Ненавижу просить таких людей, как Дегарнэ, ненавижу зависеть от их решения.
– Спасибо за то, что спасли репутацию моей сестры, – поблагодарила Марина. – Не уверена, что все сложилось бы по-другому, если бы не вы.
– Боюсь, сама она вскорости пожалеет об этом браке, – ответил ей Анатоль, и жена кивнула, соглашаясь. – Но Бог с ней. Если она будет держать за зубами свой змеиный язык, я согласен помогать ей и впредь. Лишь бы ты не печалилась…
Их губы соприкоснулись, и Марина удивилась, как легко она приняла его. Прикосновения Анатоля сейчас не тяготили ее, как в прошлую ночь. Чем это было вызвано, какими чувствами – благодарностью, признательностью ли, ей не хотелось думать в эту минуту.
Краем глаза Марина вдруг заметила большой сверток, перевязанный бечевкой, стоявший в углу комнаты. Анатоль проследил за ее взглядом и пояснил, слегка краснея (или Марине это привиделось в неровном свете свечи?):
– Прибыли из столицы заказанные мной игрушки для Леночки. За всеми этими хлопотами не было даже минуты распаковать их, а после я совсем забыл про них.
– Можно я взгляну? – спросила Марина и, получив утвердительный кивок, подбежала к свертку. Как же она обожала подарки! Даже предназначенные не ей вовсе. Это удивительное чувство предвкушения, когда ты не знаешь, что находится внутри под оберткой…
Распаковав коробку, Марина рассмеялась, глядя на мужа:
– О Боже, Анатоль! Куда ей сейчас деревянная лошадка и фарфоровые куклы? Признаюсь, они удивительно красивы, но пройдет столько времени, пока она сможет играть в них! Ах, какая прелестная посуда! Я мечтала о таких игрушках, когда была маленькой.
– Вот и играй в них пока сама, – шутливо сказал Анатоль, развалясь в постели и наблюдая за ней. С распущенными длинными волосами в длинной белоснежной сорочке и в окружении всех этих игрушечных богатств, она сама была до боли похожа на маленькую девочку, и такая огромная волна любви к ней накатила на него при виде этого, что едва смог удержать эмоции, рвущие его душу.
Марина счастливо рассмеялась и, вызволив из недр свертка, серебряные погремушки, показала супругу:
– Пока нам подходит лишь это. Думаю, Леночка будет счастлива получить их.
– Вот завтра и отдай ей.
Марина покачала головой и направилась к нему, оставив игрушки на полу комнаты. Она аккуратно опустилась рядом с ним на кровать и протянула погремушки ему.
– Отдайте ей их сами. Я хочу, чтобы вы сделали это. Ведь это подарок ее отца, он и должен дарить их.
Анатоль почувствовал, как комок эмоций подступил к его горлу, затрудняя дыхание.
– Как ты думаешь, я буду хорошим отцом? – тихо спросил он у Марины. Та, даже не задумываясь, кивнула в ответ.
– Самым лучшим.
Анатоль положил свою ладонь ей на затылок и приблизил свое лицо к своему. Когда меж их губами было совсем небольшое расстояние, он остановил ее и прошептал:
– А мужем?
– Самым лучшим…
Их губы соприкоснулись, и Анатоль потянул супругу на себя, в свою постель. Отныне ее место было здесь, рядом с ним, и что бы меж ними не происходило, какие разногласия не посещали их дом, все напасти и ссоры должны были оставаться там, за пределами их маленького мирка – спальни. Особую радость Анатолю доставил тот факт, что тело Марины наконец-то откликнулось на его поцелуи и прикосновения. Значит, потом спустя время, и в этой части их жизни наступит лад.
– Я люблю тебя, – прошептал он позднее, когда они лежали рядом, полусонные. – Я буду любить тебя всегда.
Марина ничего не ответила ему. Она из всех сил сомкнула веки, старательно делая вид, что ничего не слышит и уже давно находится в стране Морфея. Ей было нечего сказать ему, а лгать она более не желала.
Глава 33
Спустя неделю после Вознесения Марина снова осталась в Завидово одна, остальные вернулись в столицу: родители с младшими сестрами намеревались уехать на все лето и осень в Ольховку, а молодожены хотели присмотреть себе неплохую квартиру в Петербурге. Лиза наотрез отказалась жить в доме с родителями, настаивая на том, что она вполне уже созрела для взрослой самостоятельной жизни. Марина же подозревала, что той просто не терпится поскорее упорхнуть из-под опеки маменькиного крыла и начать наконец ту бурную светскую жизнь, о которой ее сестра всегда мечтала.
– Я прошу вас присмотреть за моей сестрой в столице, – попросила Марина своего супруга, когда они лежали в постели в последний перед отъездом вечер в спальне Анатоля. – Боюсь, как бы жизнь без материнского присмотра не вскружила бы ей голову окончательно. Не сомневаюсь, первым же делом по приезде в Петербург она помчится к модисткам заказывать новые платья, совсем не думая о том, что на ведение хозяйства тоже нужны средства и довольно немалые в наше время.
– Не стоит так беспокоиться о ней, моя дорогая, – отвечал ей Анатоль, целуя каждый пальчик ее руки. – Излишняя опека только будет раздражать ее. Позвольте ей своим умом дойти до тех простых истин, что должны быть в голове у каждой здравомыслящей женщины. Жизнь обязательно научит вашу сестру этому, вот увидите.
– Но если вы заметите, что дела совсем из рук вон плохо, вы поможете ей?
– Обещаю вам, моя дорогая, – ответил Марине супруг, и она поняла, что может успокоиться – Лиза не останется совсем одна в таком большом равнодушном городе, как столица.
Несмотря на свое вынужденное одиночество после отъезда родных, Марина вовсе не чувствовала себя покинутой в сельской тиши. Вместе с немцем-садовником чертились планы паркового комплекса, размещались на бумаге клумбы, фонтан, беседки. Приступили к постройке оранжереи, расчистили пруд и запустили в него специально привезенных зеркальных карпов – Марине Игнат сказал под большим секретом, что в детстве барин весьма был увлечен рыболовством, даже соревновались, бывало, с Федором, кто больше рыбы поймает. Марина стремилась изо всех сил к тому, чтобы о Завидово говорили с полной уверенностью, что это одно из самых лучших имений в губернии, а лучше – и в целой империи.
К Марине опять зачастила Долли с матерью. Теперь, говорили они, после того, как хозяйка Завидова уже не в тягости, можно было подумать и о балах в огромной зале усадебного дома.
– Раньше, когда Ираида Степановна, матушка Анатоля Михайловича, была еще жива, упокой Господи ее душу, в Завидово часто давали балы да музыкальные вечера, – сказала Авдотья Михайловна. – Может, вы продолжите сию превосходную традицию? Ведь в Завидово столь давно не было радушной хозяйки.
– Я обсужу этот вопрос с моим мужем, – уклончиво отвечала ей польщенная Марина. Она до сих пор, даже спустя несколько недель после их примирения с Анатолем, чувствовала свои позиции не особенно крепкими. Но мысль о собственном бале, данном здесь, в Завидово, охватила ее полностью, и теперь, как только выдавалась свободная минута, Марина планировала в записках, что могло бы быть сделано, реши они с Анатолем устроить его в усадьбе.
Но поговорить на эту тему с мужем Марина, бывало, забывала. Его визиты в Завидово были редки и непродолжительны, что огорчало его супругу, ведь совсем не так Марина представляла свой брак. Да и маленькой Леночке было непросто привыкнуть к Анатолю, что неудивительно для маленького ребенка. Она каждый раз плакала, когда он брал ее на руки в день своего приезда, пугаясь непривычного ей лица в ее маленьком мирке. Это так сильно огорчало Анатоля, на удивление Марине, что она спешила ободрить его:
– Скоро Леночка подрастет, и сможет уже наконец-то привыкнуть к вам, как к родителю. Пока же это затруднительно для нее – ваши приезды так редки и так быстротечны. Для нее слишком мало времени, чтобы привязаться к вам и начать различать ваше лицо.
Анатоль молчал, и Марина вдруг решилась продолжить в надежде на то, что возможно, сможет подтолкнуть его чаще проводить время с ними, своей семьей:
– Быть может, вы смогли бы приезжать не так редко? И оставаться подольше? Или вообще взять отпуск, ведь летом светская жизнь затихает в столице.
– А быть может, и вовсе выйти в отставку и стать местным барином? – едко проговорил Анатоль, но, видя взгляд жены, поспешил сказать. – Я никогда не выйду в отставку, пока мне позволит здоровье. Вы даже себе представить не можете, сколь высоко мое положение, и терять его я не намерен. В моем возрасте быть приближенным к царскому двору настолько, – это мечта любого офицера. Я безмерно благодарен судьбе за тот шанс, что мне выпал, и не имею ни малейшего желания потерять свой чин, постоянно отпрашиваясь в отпуска, а уж тем паче – выйти в отставку. Я полагал, что это вы прибудете ко мне в Петербург на Казанскую [242]242
имеется ввиду осенний праздник иконы Казанской Богоматери – 22 октября ст. стиля (4 ноября)
[Закрыть], но, я смотрю, вам здешняя жизнь больше по вкусу. Всегда думал, что вы любите столичную светскую жизнь, а не уездные балы.
– А что плохого в уездных балах? В деревенской жизни? – еле сдерживая себя, спросила Марина своего мужа.
– Невыносимо скучны и нелепы, – последовал ответ.
О, как же Марина презирала этот тон столичного света! Как он ей резал слух сейчас! Она вовсе не ожидала услышать эту реплику из уст Анатоля, ей казалось, что он человек другого склада, но как выяснилось сейчас, она ошибалась.
– Да и потом, – уже совсем другим тоном, более мягче и нежнее, продолжил Анатоль. – Я бы очень желал видеть вас с дочерью при себе постоянно, ведь, поверьте, мне столь сильно не хватает вас обеих там. А это возможно только при вашем переезде в Петербург.
За эту реплику Марина была готова простить ему и его презрительный тон, и пренебрежение сельской тихой жизнью. Ведь она прекрасно понимала, насколько она была должна быть благодарна своему мужу за его любовь и заботу о ребенке, который вовсе не является его по крови. Она изо всех сил старалась стать Анатолю именно той женой, которую он хотел бы видеть рядом с собой. И если он хотел видеть рядом светскую львицу, что ж, Марина станет ею без малейших раздумий, как бы она не предпочитала тихие просторы Завидова шумному и полному блеска Петербургу.
Наступил июнь, и незаметно приблизилась та дата, которая напрочь перевернула жизнь Марины – день, когда она давала свои клятвы у алтаря Загорскому, даже не предполагая, как жестко обманется в итоге. Весь день она не находила себе покоя. Какое-то чувство странной тоски, даже сожаления о былом гнало Марину прочь из дома, и она приказала седлать себе кобылу. Уже за пределами усадьбы, пустив лошадь галопом так, что словно парус, развевались юбки на ветру, и еле поспевал следом стремянной, она гнала и гнала вперед, будто пытаясь ускакать от своих мыслей, будоражащих разум. Внезапно скорость ее скачки напомнила Марине тот день на охоте в Киреевке, когда она ударила Сергея хлыстом, а затем умчалась прочь, к тому самому оврагу.
«…Вы вымотали меня до самых кончиков моей души. Я не знаю, каким образом, но вы надежно взяли в плен мое сердце, и я не уверен, что хочу получить его назад...»
«…– Ты – моя любимая. Ты – моя любовь, моя душа, мое сердце. Ты – мой воздух, которым я дышу. В тебе – моя жизнь, и только от тебя зависит, какой она будет…»
Как можно было так говорить? Так страстно целовать? Так жестоко предать после?
Марина так резко остановила лошадь, что едва не вылетела из седла и, уткнувшись лицом в гриву, горько разрыдалась, не в силах сдерживаться, ни в малейшей степени не заботясь о том, что находится на виду у стремянного, который теперь сдерживал своего коня чуть поодаль, смущенно отводя взгляд от плачущей барыни. Сердце ее буквально разрывалось на части от обиды за свою судьбу, от осознания того, что даже спустя время она не забыла ни минуты из того, что было у нее с Загорским, несмотря на то, что постепенно его черты начали стираться из памяти. Марина не могла четко вспомнить линию его губ, но по-прежнему помнила сладость поцелуя, нежную тяжесть его руки в ласках.
– О Господи, за что мне это? – прошептала она, с трудом переводя дыхание в попытке успокоиться и прекратить свою невольную истерику. «Когда душа болеть будет, пусть барыня придет к Зорчихе», всплыли вдруг в голове Марины слова Варвары, и она поняла, что только шептунья может помочь ей. Возможно, она в силах сделать остуду? Ибо только вмешательство высших сил способно навсегда устранить эту тяготящую ее любовь к Загорскому из души Марины.
Казалось, Зорчиха знала, что графиня Воронина посетит ее скромный домик в этот день, так как ждала ту чуть ли не на пороге. Она напряженно вгляделась в лицо Марины и, заметив следы недавних слез, покачала головой. Потом отступила в сторону и пригласила Марину жестом зайти внутрь. Та последовала за шептуньей, с некоторой опаской огладывая жилище, в которое ступала, оставив стремянного с лошадьми за воротами.
В домике Зорчихи было чисто и уютно, и ни малейшего намека на то, что та занимается каким-либо бесовским делом. В красном углу тускло горела лампадка, освещая несколько икон, и, заметив их, Марина поневоле успокоилась и немного расслабилась, по знаку шептуньи присела на лавку у окна.
– Выпей это, – протянула ей вдруг Зорчиха деревянную кружку. Увидев, что Марина смотрит на нее с подозрением, усмехнулась. – Чего испугалась? Уже, почитай, с весны пьешь мои настои, а тут забоялась. Тут травы для покоя душе твоей, пей смело.
Марина приняла из рук шептуньи кружку и выпила до последней капли весь ароматный теплый настой. Затем откинулась к стенке, опершись спиной о бревна, чувствуя, как какая-то блаженная истома разливается по членам. Резко вдруг нахлынула дрема, и Марина еле сдержалась, чтобы не закрыть глаза.
– Все мучаешь себя, барыня? – резко спросила шептунья, усаживаясь за противоположный от Марины конец стола. Она разминала травы в ступке, равномерно постукивая пестиком, и этот звук убаюкивал Марину. – Все нет покоя в душе?
– Нет, – тихо ответила Марина, изо всех сил борясь со сном. Зорчиха отставила в строну ступку и, резко протянув руку, взяла ладонь графини в свою. Она закрыла глаза, и Марина невольно сделала то же самое. Перед ее мысленным взором вдруг стали мелькать сцены из прошлой жизни: институт, ее первая встреча с Загорским, первый бал, затем ее встреча на балконе с Сергеем. Потом мелькнул эпизод их невольного утреннего «рандеву», ее отъезд в Ольховку. Затем возвращение в Петербург и знакомство с Анатолем…
Когда перед глазами вдруг встал тот самый вальс, обманом полученный от нее Загорским, Марине вдруг стало так трудно дышать, схватило где-то в груди. Она снова почувствовала все те эмоции, что вызывало в ней простое касание его руки, его взгляд.
Марина поспешила открыть глаза, прерывая мысленную картинку, но руки своей не отняла.
– Зачем ты делаешь это? – с болью в голосе спросила она Зорчиху, которая теперь смотрела на нее в упор. – Зачем заставила вернуться?
– Не я это сделала, – покачала головой та. – Ты сама возвращаешь себя в прошлое, которого уже нет и более не будет.
– Сделай мне остуду, – вдруг резко сказала Марина. – Я хочу забыть его, но не могу сделать этого сама. Сил нет. Только ты можешь помочь мне в этом.
Зорчиха лишь хрипло рассмеялась в ответ.
– То, что дал Господь, не под силу мне забрать. Не могу я судьбы изменить, нет у меня такого дара, да и никто им не обладает. Если бы я могла, думаешь, смотрела бы спокойно на смерть того, кто мое сердце держал в залоге? Могу лишь помочь тебе успокоить свою страждущую душу, привнести в нее долгожданный покой. Не стоит лить сейчас слезы, их еще будет достаточно в твоей жизни.
Услышав эти слова, Марина испугалась так, что ей показалось, она лишится сейчас сознания. Неужели ей предстоит еще раз пережить потери в своей, казалось бы, устоявшейся жизни? Неужели…?
– Леночка…? – хрипло произнесла она, поднося руку к горлу. Но Зорчиха тут же покачала головой, отрицая ее предположение.
– Твоя дочь, барыня, будет жить долго на удивление окружающим. Много чего ей предстоит, но и счастья ей Господь уготовил немало.
Марина перевела дух, замедляя свое бешено колотящееся сердце, а потом вскинула голову и посмотрела шептунье прямо в глаза.
– Коли будущее видишь, открой мне его, – потребовала она у Зорчихи, но та опять покачала головой.
– К чему тебе это, барыня? Много ли тебе помогло то, что поведали тебе год назад? Нет, не помогло вовсе. Да и не могу я тебе открыть судьбу твою. К чему? Итак, твоя душа мечется, словно погорелец на пепелище. Одно скажу тебе – будет в твоей жизни любовь, будет твое сердце петь, а тело таять от ласк. Но долго еще до этого момента, ой как долго. Не страдай отныне, не ропщи на судьбу. Смиренно прими то, что Господь тебе уготовил.
– Будет ли в моей жизни потеря? Будет ли еще смерть? Боюсь я этого более всего на свете, – прошептала Марина.
– В жизни любого человека она непременно есть и будет. От этого не уйти, не скрыться, – ответила Зорчиха. – Но можешь быть покойна – лишь покой и отрада в ближайшем твоем будущем. Езжай домой со спокойной душой, расти ребенка себе на радость. Если что желаешь спросить, то говори. Но помни, что не все могу тебе сказать. Хотя я знаю, что тебя мучает лишь вопрос – любима ли ты была, – Марина при этих словах вскинула голову с явной надеждой во взоре. – Правду тебе открою, не умолчу. Тот, по ком душа твоя до сих пор страдает, закрыл свое сердце за много лет до вашей встречи. Холодна была его душа, словно мерзлое озеро. Ни сострадания, ни жалости, ничего. Только лед. Но и его настигло то, от чего он так бежал. От судьбы ведь не убежать. О тебе его мысли, о тебе… Одна ты в голове. Не солгал он тебе.
Уже провожая, Зорчиха вдруг развернула Марину к себе лицом и провела ладонями по ее лицу, легко касаясь кожи лишь кончиками пальцев, что-то шепча при этом себе под нос.
– Ты забудешь его лицо, – прошептала потом она. – Уйдет из памяти то, что так тщательно лелеешь в душе своей. Но только на время, барыня, более не могу…
– Спасибо, – повернулась к шептунье, прощаясь, Марина. Она приняла из рук стремянного повод, легко вскочила в седло. Вдруг Зорчиха метнулась к ней и схватила за лодыжку.
– Послушай то, что скажу сейчас, и запомни. Помоги барину унять свою гордыню и злобную память. Только его нрав – виновник всех его бед. Смягчи его сердце, ты сможешь, я знаю, и быть может, сможешь переменить судьбу. Хотя пожелаешь ли? Но все едино – не хочу я, чтобы сбылось, что видела. А теперь езжай, ты и так уже заставила ждать своих гостей.
С этими словами шептунья легко похлопала лошадь Марины по крупу, и та неспешным шагом, понукаемая хозяйкой двинулась прочь со двора. Гости, думала графиня над последними словами Зорчихи. Какие еще гости? Она никого не ждала, записок о визите не получала. Анатоль же только пару дней назад уехал в Петербург. Быть может, Зорчиха ошиблась в этот раз.
Но шептунья не ошиблась, Марину действительно кто-то ждал в доме. Подъезжая к дому, она заметила, что во дворе стоит чья-то коляска, чей кучер сейчас сидел на подножке и что-то рассказывал собравшимся вкруг него конюшенным. Но заметив барыню, дворовые тотчас разбежались кто куда, а кучер поднялся со своего места, комкая в руке картуз, отвешивая ей поклон. Марина даже не обратила внимания на подбежавшего мальчика, который ждал от нее поводья, такая внезапная радость охватила ее. Ведь кучер, что ей кланялся сейчас, был человеком Арсеньевых, она сразу же узнала его – именно он возил их на прогулки в Павловск прошлым летом. Это могло означать только одно…
Марина быстро спрыгнула с лошади, не дожидаясь помощи стремянного, и направилась в дом. Уже на крыльце ее встретил Игнат с докладом о прибывших.
– Приехали-с точно, как вы выехали на прогулку, – делал ей доклад дворецкий в то время, как она шла уже по передней, на ходу сдергивая перчатки. – Я взял на себя смелость проводить их сиятельства в голубую гостиную-с. Оттуда отличный вид на реку-с. Я уже распорядился по поводу закусок и прохладительных-с.
Марина рассеянно кивала головой, уже не слушая его. По всем правилам ей следовало бы уйти к себе и переменить платье, но переполнявшие ее чувства гнали ее прямо в гостиную, где она наконец-то сможет увидеть свою близкую подругу после столь долгой разлуки. Марина даже дверь распахнула сама, опередив не успевшего подойти вперед нее лакея.
Арсеньевы были там. Юленька в маленькой аккуратненькой шляпке, украшенной цветами, сидела в кресле у распахнутого окна, а ее супруг, склонившись к ее ушку, что-то говорил ей вполголоса, заставляя радостно улыбаться. Они разом обернулись к вошедшей Марине, и та замерла в момент, заметив, как мигом холодеют глаза Арсеньева, обращенные к ней, а лицо Юленьки вдруг грустнеет. Поэтому Марина погасила в себе свой бурный порыв броситься навстречу к подруге, приблизилась к ним и степенно присела в реверансе. Затем она приняла холодное прикосновение губ к своей руке от Арсеньева и неловкий, но ласковый троекратный поцелуй в щеки от подруги. Значит, он ненавидит ее теперь, а Юленька пока решила повременить с выводами и все же выслушать ее.
