Текст книги "Кто я для тебя? (СИ)"
Автор книги: Марго Белицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
Конь тяжело взобрался на холм, достигнув вершины, Гилберт придержал его и обернулся назад. Он вдруг остро ощутил, что вот сейчас, спустившись вниз, окончательно потеряет Эржебет из вида.
Он всмотрелся в ряды венгров, легко нашел ее среди воинов: такую поразительно изящную в серебрящейся на солнце кольчуге. Эржебет как будто что-то почувствовала, резко вскинула голову, их взгляды встретились, и Гилберт ощутил, как сердце защемило от тоски…
«Не хочу, не хочу уходить, не хочу расставаться!»
Гилберт вскинул руку и отсалютовал Эржебет, в этом жесте было все: и прощание, и обещание новой встречи, и вызов. Она усмехнулась в ответ, той своей задорной, дерзкой усмешкой, которая так ему нравилась.
«Конечно, мы еще встретимся, – говорила она. – И я тебя побью!»
Вот только оба они не подозревали, что следующая встреча ждет их очень и очень не скоро…
Глава 4. Между нами расстояния и вражеские мечи
После изгнания Тевтонский Орден обосновался в Священной Римской Империи и жил в основном на средства разных знатных покровителей. Но Гилберта такое положение дел категорически не устраивало – существовать на подачки сильных мира сего было ниже его достоинства. Да и заниматься лишь турнирами – разве он для этого был рожден? Гилберт жаждал действовать, сражаться в настоящих войнах, а не на арене на потеху королям. Его захватила идея создания собственного государства, чтобы у него была своя земля, с которой уже никто не сможет его прогнать. И, конечно же, этим он хотел доказать Эржебет, что тоже может нести груз страны. Что он тоже на многое способен.
И шанс проявить себя не замедлил представиться. Польский князь (не без помощи интриг фон Зальца) попросил помощи рыцарей в борьбе с язычниками Пруссии. Гилберт сначала насторожился: слишком уж это напоминало приглашение Андраши и закончиться могло точно также, но Великий Магистр заверил его, что теперь он тщательно проверил все договоры, и захваченные земли действительно останутся за Орденом. Тогда Гилберт, не колеблясь, повел своих братьев в поход.
«Жди меня, моя собственная страна, – мысленно усмехался Гилберт на пути в Пруссию. – Скоро ты увидишь мою силу, Лизхен!»
Все следующие годы превратились для него в практически не прекращающееся сражение. Пруссы упорно сопротивлялись, но превзойти в упорстве Гилберта не могли. Он упрямо шел вперед, захватывал все новые земли, переманивал на свою сторону покоренные кланы и во главе увеличившейся армии двигался дальше. Война позволяла ему забыться, унять грызущую сердце тоску по Эржебет, потопить в угаре сражения свое одиночество. Когда жизнь висит на волоске, и опасность ходит с тобой рука об руку, уже не до сантиментов и печали. Но все же под реками крови врагов, под звоном клинков, свистом стрел и огнем пожарищ в душе Гилберта остался маленький светлый уголок, где по зеленеющим лугам Бурценланда стремительно неслась на коне Эржебет. И на губах ее расцветала счастливая улыбка. Гилберту никогда никто так не улыбался. И он знал, что вовсе не хочет ей ничего доказывать, что ему достаточно просто вновь и вновь видеть задорный блеск в ее глазах и эту улыбку.
Он старательно собирал любые новости и слухи, приходившие из Венгерского королевства. Конечно же, он не мог не слышать о многочисленных войнах с половцами, которые вела Эржебет, об опустошительном набеге монголов, которые почти добрались и до его земель, но обломали зубы о Священную Римскую Империю. Внешне он злорадствовал.
– Поделом этим спесивым мадьярам, – говорил Гилберт, распивая вино со своими братьями. – Теперь они, небось, пожалели, что выгнали нас! А поздно лить слезы!
Он громко хохотал, и рыцари поддерживали его довольным смехом.
Но на самом деле он жутко переживал, места себе не находил от волнения и даже собирался послать к Эржебет отряд. Да что там, он бы сам с радостью примчался к ней на выручку! Но он знал: после всего, что между ними было, гордая Эржебет ни за что не примет его помощь. Да и положение в Пруссии было таким, что он нуждался в каждом рыцаре, все, что смог Орден – выделить небольшую группу ратников в польское войско, схлестнувшееся с монголами. Поэтому он лишь втайне от всех молился за Эржебет, и облегченно вздохнул, когда узнал, что монголы ушли в степь, а Венгерское королевство постепенно восстанавливается.
«Вот так, хорошо, Лизхен… Не позволяй никому себя покорить, оставайся такой же сильной. Только я могу победить тебя! Только я…»
Жажда соперничества мешалась в нем с нежностью к ней и непонятным возбуждением, которое томило его и гнало, гнало вперед. Гилберт сцепился с Великим Княжеством Литовским, воевал с Польшей и даже ходил в поход на Русь… Он рвался и рвался ввысь. Но чем выше поднимаешься, тем больнее падать. И однажды он с грохотом рухнул вниз. Польша и Великое княжество Литовское, Феликс и Торис, прежде воевавшие друг с другом, объединились против него, и нанесли Гилберту сокрушительное поражение. Он и раньше, бывало, проигрывал, но такой разгром с ним случился впервые. Великий Магистр и большинство рыцарей пали, а самого Гилберта, тяжело раненного, братья все же успели вынести с поля боя. Он лежал в горячке в осажденном замке, все время порывался взобраться на стену и «как следует взгреть этого белобрысого неженку», но враги отступили, и был заключен довольно выгодный мир…
Вот только все это стало началом конца. Пытаясь восстановить свою честь, Гилберт начал новую войну и на сей раз проиграл окончательно и бесповоротно…
Он невидящим взором смотрел на лежащий перед ним документ. Один росчерк пера – и он станет вассалом Феликса Лукашевича, от одного вида которого Гилберта мутило.
– Ну что, тевтон, допрыгался. – Тот зло ухмыльнулся. – Давай, подписывай, не тяни, все равно тебе некуда деваться. О да, Великий Гилберт Байльшмидт, из тебя выйдет отличная собачка! Будешь теперь гавкать не на меня, а на моих врагов… И приносить мне палочку.
Феликс визгливо расхохотался, Гилберту очень хотелось засунуть перо ему в глотку, чтобы хоть как-то заставить замолчать. Но вместо этого он вывел дрожащей от гнева рукой под текстом вассальной клятвы свое имя.
– Подавись, гнида, – прошептал он. – Я тебе еще припомню этот смех… Я тебе все припомню…
***
После ухода Гилберта в жизни Эржебет появилась пустота. Холодная и гулкая, она день за днем затягивала ее. Эржебет изо всех сил старалась ее заполнить, но ничего не получалось. Все вокруг казалось серым и пресным, даже любимая охота не приносила больше радости. А вскоре стало понятно, что от отсутствия Гилберта будет страдать не только она – нападения половцев возобновились с новой силой. Теперь, когда их не сдерживал заслон из рыцарей в Бурценланде, они могли легко вторгаться в богатые равнинные области. И Эржебет снова противостояла им одна. Но в тайне она даже была благодарна степным кочевникам – битвы помогли ей заполнить пустоту, навалившиеся со всех сторон проблемы не позволяли грустить о друге.
Затем пришли монголы…
Дикая орда прокатилась по землям Эржебет, сметая все на своем пути. Когда они схлынули, точно волны во время отлива, перед ней осталась истерзанная страна, которую надо было восстанавливать заново. За заботами, невзгодами и переживаниями воспоминания о Гилберте постепенно тускнели, горечь от потери уже не казалось такой сильной. Но его образ все равно оставался с Эржебет. Отдыхая возле камина в привычном окружении любимых белоснежных собак, она нет-нет да ловила себя на мыслях о нем. И часто задумывалась, а как бы сложилась ее судьба, если бы она тогда не прогнала его. Может быть, они смогли бы отразить нашествие монголов? Может быть, их отношения переросли бы в нечто большее, чем дружба…
Обычно на этом месте Эржебет одергивала себя, чувствуя, что размышления завели ее куда-то не туда. На зыбкую почву из смутных чувств и неясных фантазий о крепких объятиях, широких мозолистых ладонях, жестких белых прядях, которые можно ласково перебирать и шутливо ерошить…
«Хватит», – как обычно строго сказала себе Эржебет в один из таких вечеров у камина.
Чтобы хоть как-то отвлечься от будоражащих воображение мыслей, она решила почитать почту. Сегодня пришли письма от ее послов в Польше.
Эржебет вскрыла один из конвертов, пробежала глазами цветистое вступление, дежурные вежливые слова и вдруг застыла, обомлев.
«Тевтонский Орден принес клятву верности польской короне…»
Бумага выскользнула из ослабевших пальцев и упала на пол.
«Гилберт проиграл? Склонился перед кем-то? Но как же так? Это невозможно!»
Эржебет охватили смешанные чувства: на поверхности – досада от того, что его повергла на колени не она, а в глубине – волнение и страх. Как он там? Не пострадал ли во время войны слишком сильно? Хотя ведь наверняка пострадал, если не физически, то морально точно. Эржебет прекрасно осознавала, каково для Гилберта, такого гордого, несгибаемого Гилберта, оказаться вдруг чьим-то слугой. Она представляла, как он сейчас переживает, как старается казаться сильным и огрызается на новых господ, а душу его раздирает от боли. Эржебет захотелось поддержать его, протянуть руку помощи. Несмотря на все их размолвки, несмотря на желание самой как следует ему врезать…
На следующий же день Эржебет собралась и в сопровождении небольшой свиты выехала в Краков. С Феликсом она сейчас находилась в хороших отношениях, поэтому вполне могла явиться к нему под предлогом дружеского визита, и он бы не заподозрил подвоха. Действительно, общительный Феликс обрадовался ее приезду. Он встретил Эржебет у главных ворот замка и, не замолкая ни на секунду, проводил в свою любимую приемную со стенами, обитыми ярко-розовым шелком. Там их дожидался Торис, тоже давний знакомый Эржебет. Вместе они пили вино, обсуждали дела минувших дней и последние новости. Эржебет как бы невзначай постаралась перевести разговор на события недавней войны.
– Я слышала, вы победили Тевтонский Орден, – обронил она.
– О да, наконец-то этот красноглазый урод получил по заслугам! Уж я ему задал! – Феликс так воинственно махнул кубком, что вино едва не расплескалось. – Тоже мне, какой-то там Орден, а возомнил себя невесть кем!
– И где же он сейчас? – осторожно поинтересовалась Эржебет. – Разве он не живет в Кракове, как твой вассал?
– Сейчас он живет в темнице, – фыркнул Феликс. – Самое подходящее место для этого бешеного пса!
– Феликс, – мягко одернул его Торис.
– Что «Феликс»?! Что «Феликс»?! Он же тебе чуть глаз не выбил! Он это заслужил! Все еще хорохорится, чертов выскочка, не может понять, где его место. Ну, так темница его живо научит!
Эржебет напряглась, едва услышала о том, что Гилберт в заключении, но постаралась не подать виду, что ее это взволновало.
– Знаете, в свое время он мне тоже немало крови попил, – заметила она, непринужденно пригубив вино. – Я бы хотела на него взглянуть. Полюбоваться на зверя за решеткой. Не проводите меня к его камере?
Торис бросил на нее недоуменный взгляд, будто удивлялся, чего это вдруг ей захотелось посмотреть на поверженного врага. А вот Феликс, казалось, даже обрадовался.
– Сейчас я позову слугу, он тебя проводит. Я бы и сам показал тебе дорогу, но меня уже тошнит от бледной байльшмидтской рожи, не хочу лишний раз на него пялиться. И Ториса я к нему не пущу – через решетку ведь задушить попытается, гад, с него станется. Ты ведь не обидишься, если мы не составим тебе компанию?
– Ничуть. – Эржебет улыбнулась, мысленно радуясь.
Она раздумывала, как бы ей избавиться от этой парочки, чтобы поговорить с Гилбертом с глазу на глаз, а тут даже изобретать ничего не пришлось.
Слуга проводил ее в подвалы замка, они спустились по старой каменной лестнице в полутемный коридор, куда выходили обитые железом двери камер. Тут было холодно, пахло сыростью и плесенью. Эржебет невольно поежилась, подумав, сколько уже Гилберт сидит в темнице.
Слуга остановился перед одной из дверей.
– Это здесь, пани.
– Благодарю, – вежливо кивнула Эржебет. – А теперь оставьте меня, пожалуйста.
Он поклонился и поспешно пошел прочь, Эржебет показалось, что он был даже рад поскорее уйти.
«Похоже, Гил, уже успел запугать местных, – хмыкнула она. – Вполне в его духе…»
Эржебет покосилась на решетчатое окошко в двери. Ей вдруг овладела нерешительность, странный трепет, сердце забилось часто-часто, ладони вспотели. Все-таки они с Гилбертом так давно не виделись…
Наконец, она глубоко вздохнула и заглянула внутрь камеры.
Гилберт сидел прямо на полу на куче грязной соломы. Эржебет сразу же отметила, как он исхудал, как посерела, точно пепел, его кожа. И глаза… Его яркие алые глаза, в которых всегда горел неугасимый огонь. Глаза, которые она втайне так любила, в которые готова была смотреть хоть целую вечность, сейчас потускнели.
Гилберт машинально перебирал соломинки, отрешенно изучая стену напротив. Даже в движениях его не было привычной быстроты, он вяло шевелил пальцами, точно любое действие давалось ему с трудом. Он выглядел таким потерянным и даже беззащитным…
Да, случилось именно то, чего Эржебет опасалась – поражение сильно ударило по нему. Ей вдруг захотелось обнять его, погладить по голове, сказать что-нибудь ласковое. Позволить ему выплакать злые слезы у себя на плече.
– Гил! – окликнула его Эржебет, и голос задрожал от охвативших ее чувств.
Он встрепенулся, обернулся к ней, пару мгновений недоуменно смотрел, словно не узнавая. Затем в его глазах промелькнула радость, вспыхнул яркий живой огонек. Но стоило только Эржебет возликовать, как он тут же потух.
– А, Лизхен… Тоже пришла позлорадствовать? – На губах Гилберта проступила горькая усмешка. – Давай, скажи что-нибудь вроде: «Я предупреждала, что твоя гордыня до добра не доведет!». И посмейся… Как же, глупый Гил теперь сидит за решеткой, точно нашкодившая дворняга…
– Похоже, ты успел забыть – у меня нет обыкновения глумиться над друзьями, – раздраженно бросила Эржебет.
Ее уязвило и обидело то, что он так о ней думает.
– Тогда зачем ты сюда пришла? – хмуро буркнул Гилберт.
«Потому что я переживала за тебя! Потому что я хочу тебя поддержать!» – мысленно крикнула она, но произнести это вслух не смогла.
Вот так просто признать, как он для нее важен, было слишком сложно.
Однако Эржебет хотелось сказать ему что-то особенное, что могло бы вернуть огонь в эти рубиновые глаза.
– Знаешь, за те годы, что мы не виделись, мне тоже многое пришлось пережить, – начала она.
– Да, я слышал о монголах, – обронил Гилберт и почему-то смущенно отвел взгляд, словно извинялся за что-то.
– Их набег был ужасен, – признала Эржебет. – Но я смогла возродиться, смогла поднять с колен. И ты тоже сможешь! Нельзя отчаиваться и опускать руки. Ты же Великолепный Гилберт Байльшмидт, черт возьми! И, между прочим, ты еще должен мне поединок!
Он вздрогнул, изумленно взглянул на нее, Эржебет одарила его нахальной усмешкой.
– Быстрее выбирайся из этой дыры. Я буду ждать.
И в этот момент она, наконец, увидела то, что хотела увидеть – его глаза полыхнули ярким багрянцем, а на губах появилась та особенная улыбка, которая была лишь у него. Задорная, вызывающая, гордая.
– Не волнуйся, долго ждать не придется!
И Эржебет покинула Краков абсолютно счастливой…
***
После встречи с Гилбертом, пусть и такой мимолетной, Эржебет почувствовала подъем духа, все дела вдруг пошли на лад, мир вокруг заиграл яркими красками. Но день шел за днем, они складывались в недели, недели в месяцы и годы, а Гилберт все также оставался вассалом Феликса. Всю Европу лихорадило от Реформации, люди точно вдруг разом сошли с ума, и Эржебет, и Гилберта коснулась язва раздоров из-за веры. Хотя у Эржебет были проблемы и посерьезнее. У самых ее границ появился страшный зверь, алчно скалящий клыки: Османская Империя. Эржебет нутром чуяла, что этот враг будет пострашнее монголов и половцев вместе взятых. Те накатывали волнами и уходили, а Садык Аднан обосновывался в завоеванных землях прочно и надолго, неся с собой знамя ислама.
Эржебет пока удавалось противостоять его натиску, но раздоры между феодалами ослабляли ее год за годом. И когда Садык повел против нее стотысячную орду, она смогла выставить лишь жалкую армию в двадцать пять тысяч, в четыре раза меньше, чем у врага. Они сошлись у городка Мохач…
Это был ад, наполненный громом пушек, лязгом мечей, боевыми кличами и стонами умирающих. Полчищам врагов, казалось, не будет конца. Эржебет убивала одного, а на его место вставал десяток других. Она поднимала и опускала меч, ее руки были по локоть в крови, она пыталась воодушевить своих воинов личным примером, вселить в них надежду и уверенность. Она рвалась в самую гущу битвы, не думая о себе, не зная страха… Но все было напрасно. Ряды ратников вокруг нее стремительно таяли, и вот она уже осталась совсем одна. Отборные турецкие янычары обступили ее со всех сторон, и в блеске их ятаганов она увидела свой приговор…
Когда Эржебет пришла в себя, она лежала на земле, и прямо на нее остекленевшими глазами смотрел ее король. Вернее его давно окоченевший труп. Эржебет попыталась встать, но сил не было даже на то, чтобы пошевелить рукой. Лишь с огромным трудом она смогла поднять голову.
И увидела его.
Садык возвышался над ней черной горой – в нем наверняка было не меньше двух метров роста. Огромный, страшный… А на губах его играла улыбка. Не просто счастливая торжествующая улыбка победителя, это была скорее презрительная усмешка. Даже в чем-то гадливая. Словно он только что раздавил долго досаждавшее ему насекомое, а не одолел сильного, заслуживающего уважение врага.
– Навоевалась, глупая девка? – протянул Садык. – Неужели ты всерьез думала, что сможешь меня победить? Одержала парочку мелких побед и возгордилась? Ничто не может противостоять моему мечу, благословленному Аллахом. Тем более, нечестивая женщина. Вот теперь ты заняла положенное тебе место – в ногах мужчины.
Он брезгливо поддел ее носком сапога, то ли специально, то ли случайно попав в раненый бок, перевернул на спину. Эржебет едва сдержалась, чтобы не зашипеть от боли.
«Нет… Нельзя показывать слабость…»
– Вставай, – приказал Садык. – Теперь ты принадлежишь мне… Хотя приобретение, конечно, так себе…
Эржебет попыталась подняться, но сил хватило только на то, чтобы кое-как сесть. Кровь сочилась из раны в боку, левая рука вообще не двигалась, похоже, была сломана. Но Садыка не волновало ее самочувствие, он вдруг схватил Эржебет за шкирку и рывком поставил на ноги. Перед глазами у нее все поплыло, закружилась голова, но когда ее шеи коснулась жесткая веревочная петля, реальность вдруг снова стала до боли острой и осязаемой.
– Шагай. – Садык властно дернул за другой конец веревки…
Окровавленные, ободранные и грязные пленники тянулись за турецким войском, среди них шла и Эржебет. Конец ее поводка был привязан к луке седла Садыка, и первое время, пока она не приноровилась к шагу его коня, веревка больно врезалась в кожу, оставляя ярко-красные следы. Эржебет ощущала себя коровой, которую ведут на убой. Такой жалкой и слабой она еще никогда себя не чувствовала. Поражение, окончательный разгром – теперь она в полной мере осознала, что это такое. И поняла, что тогда ощущал сидящей в камере Гилберт. Черное, отупляющее отчаяние и горе…
«Прости, Гил, похоже, я впервые не смогу выполнить обещание и дождаться тебя», – подумала она, когда их процессия добралась до границ ее земель. И почему-то боль от этой мысли была едва ли не сильнее, чем боль от потери независимости.
***
Гилберт несся по коридору краковского замка, искрящийся злобой так, что все встречные жались к стенам, уступая ему дорогу. В голове его рокотом боевых барабанов стучала лишь одна мысль: «Эржебет проиграла. Эржебет захвачена Османской Империей. Моя Лизхен!»
Гилберт не мог этого вынести, бешенство бурлило в нем, точно зелье в ведьмином котле. Эржебет принадлежала только ему! Она была его идеальным соперником! Только он мог ее победить! Он жил в ожидании их новой встречи, мысли о ней придавали ему мужества, дарили терпение, чтобы сносить существование под властью Феликса. Он набирался сил, готовился, что однажды вырвется, станет свободным и вновь сразится с ней… А теперь все его мечты пошли прахом. Их разрушил какой-то сарацин, посмевший покуситься на его собственность. Посмел забрать Эржебет у него, Гилберта. Такого он вынести не мог. Он собирался сейчас же собрать свою армию и двинуть против Садыка. И плевать, что тот захватил Балканы, разгромил множество сильных стран и едва не покорил всю Европу…
– Эй, Гило, стоять! Куда ты сорвался, черт возьми?! – раздался сзади гневный окрик.
Гилберт стремительно обернулся – к нему подбежал Феликс.
– Что еще за выходки?! – выпалил он, едва перевел дыхание. – Мы с Торисом сидим, спокойно разговариваем, ты слушаешь, и вдруг вылетаешь из комнаты, точно ужаленный… Я, между прочим, не давал тебе разрешения уходить! Куда ты вообще собрался?
– В гробу я видел твое разрешение, – рыкнул Гилберт. – Я отправляюсь на войну с Садыком.
– Чего? – Феликс округлил глаза, стремительно бледнея. – Совсем сдурел? Последние мозги своим дрянным пивом залил? Ты же против него, что муха против тяжеловоза. Раздавит – и не поморщится! Ты его только разозлишь… И он придет мстить. Кому? Правильно, мне – твоему сюзерену! Нет уж, я не собираюсь из-за твоего безумия ссориться с этим жутким монстром! Я запрещаю тебе на него тявкать!
– Да клал я на твои запреты! – Гилберт сжал кулаки, угрожающе надвинулся на Феликса. – Я не твоя комнатная собачка, что бы ты там себе не воображал!
– Чего ты вообще так взбеленился? – Феликс причмокнул губами, вспоминая. – Мы как раз говорили о том, что Садык захватил милую Лизу. О том, как ее жестко избили под Мохачем… Тогда-то ты и ломанул из комнаты… А когда мы до этого говорили о захвате им же Сербии, ты даже глазом не моргнул…
Феликс прищурился, задумчиво надул губы, а затем вдруг маслянисто улыбнулся, и хитро стрельнул глазами.
– Так во-о-о-от оно что-о-о… – пропел он. – Значит, не зря давным-давно ходили сплетни, что вы с Лизой не просто приятели. То, как она тебя выгнала из Бурценланда, больше походило на ссору любовников, жена мужа из дома прямо выставила, ага… Тогда ясно, чего ты так взбесился! Еще бы, Садык ее сейчас как раз вводит в свой гарем и посвящает в тонкости восточно…
Договорить Феликс не успел, тяжелый кулак Гилберта врезался ему в челюсть. Мощный удар сбил Феликса с ног, а Гилберт тут же уселся сверху, прижал его к полу и схватил за горло.
– Мы. Не. Спали. Вместе! – прорычал он Феликсу в лицо, с каждым словом сдавливая его хрупкую шею все сильнее. – И даже если и спали, это не твое дело, мразь!
Феликс захрипел, вцепился в руки Гилберта, пытаясь оторвать его от себя. Но Гилберт лишь усилил хватку, он собирался переломить хребет тому, кто посмел так грязно отзываться о Эржебет. Но, сам того не осознавая, он злился еще и потому, что Феликс затронул самые потаенные, самые сокровенные его фантазии и напомнил, что его собственные мысли о Эржебет далеко не всегда были невинны и чисты…
Лицо Феликса побагровело, глаза выкатывались из орбит, Гилберт уже предвкушал его скорый конец, упивался удовлетворением от мести – как же он давно мечтал это сделать! Услышать, как хрустит сломанная шея его «хозяина»…
Вдруг что-то холодное коснулось горла Гилберта.
– Отпусти его, – прозвучал над головой властный голос.
Острое лезвие клинка, царапавшее кожу, быстро остудило пыл Гилберта. Он нехотя разжал руки, и Феликс принялся жадно глотать ртом воздух.
– Убей… его! – просипел он. – Убей эту псину, Торис!
И на мгновение Гилберту показалось, что Торис, которому принадлежал меч у его горла, так и поступит. Клинок погрузился в плоть, совсем чуть-чуть… Но затем все же исчез.
– Ты немедленно отправишься в темницу, Гилберт, – ровным тоном произнес Торис. – И будешь сидеть там, пока не остудишь свой пыл.
Гилберт едва не застонал от бессильной ярости: пожалуй, сейчас он, как никогда ненавидел свое рабское положение.
– Чертовы скоты, – прошипел он. – Вы можете меня победить, только напав вдвоем на одного… Но так будет не всегда, знайте! Когда-нибудь в темнице будете сидеть уже вы.
В этом момент Торис ударил его по голове рукоятью меча, в глазах Гилберта потемнело, и он потерял сознание. Очнулся он уже в знакомой камере, той самой, где Эржебет когда-то дала ему обещание ждать…
