Текст книги "Кто я для тебя? (СИ)"
Автор книги: Марго Белицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
Глава 8. Разжигая пламя
Гилберт плюхнулся в кресло и небрежно закинул ноги на письменный стол Фридриха. Тот лишь усмехнулся, взглянув на его начищенные до блеска сапоги.
– В них как в зеркало смотреться можно, – заметил король.
– Конечно! Я всегда держу форму в идеальном состоянии, – высокомерно произнес Гилберт.
– Но ведь ты пришел не только за тем, чтобы похвастаться своей дисциплинированностью? – Фридрих посерьезнел. – Докладывай, как идет подготовка к вторжению в Силезию.
– Фриц, ты же знаешь, у меня в порядке не только форма. Командный состав четко проинструктирован, войска готовы и ждут сигнала выступать. Так что заканчивай уже свои дипломатические танцы-шманцы, и займемся настоящим делом. – Гилберт яростно рубанул рукой воздух, точно сносил голову врагу.
Фридрих устало вздохнул.
– Я прекрасно помню, как ты не любишь дипломатию, я и сам не в восторге от всех этих интриг. Но сейчас они просто необходимы. Мы должны сделать все, чтобы в глазах Европы захват Силезии выглядел законно. Надо обязательно дать понять, что мы лишь вступаем во владение землями, которые принадлежат нам по праву, а не коварно отбираем у соседа территории.
– Ты слишком печешься о законности. – Гилберт презрительно фыркнул. – Лучший аргумент в любой дипломатии – двухсоттысячная армия. Кто сильнее – тот и прав. Так было из века в век, и сейчас ничего не изменилось, просто вы, люди, уж очень любите прикрывать договорами и обещаниями этот старый, как мир, принцип.
– Может быть, может быть… Но согласись, что опять же из века в век талантливые полководцы проигрывали из-за интриг тех, кто даже со шпагой обращаться не умел…
Гилберт вздрогнул: слова Фридриха всколыхнули болезненные воспоминания, которые он предпочел бы забыть навсегда.
«Интриги. Дипломатия».
«Одним из условий нашего с Родерихом мирного договора было то, что я разрываю с тобой отношения».
– …Поэтому важен баланс, – продолжал тем временем говорить Фридрих. – Я постарался учесть все. Хотя еще не уверен, как поведет себя в сложившейся ситуации Венгрия. Нам было бы выгоднее, если бы она не стала помогать Австрии. Мне кажется, ослабление Габсбургов отличный шанс для нее отвоевать независимость малой кровью. Но ты утверждаешь…
Гилберт скрипнул зубами, стиснул подлокотники кресла так, что дерево жалобно затрещало.
– Да, утверждаю. Эржебет останется верна Вене, – процедил он. – Но воевать вряд ли станет. Будет просто поставлять Родди ресурсы… Дойная корова!
– Ты всегда так злишься, когда речь заходит о Венгрии, – как бы невзначай обронил Фридрих, пытливо посмотрел на Гилберта, но, натолкнувшись на его хмурый взгляд, предпочел не продолжать разговор и сделал вид, что очень занят бумагами.
«Еще бы мне не злиться!» – мысленно рявкнул Гилберт.
Прошло больше тридцати лет, а обида на Эржебет была так сильна, словно все случилось только вчера. Первые несколько месяцев после их разрыва были просто невыносимы, томительное желание пожирало Гилберта изнутри. Сновидения не давали ему покоя: в них Эржебет то, смеясь, уходила под руку с Родерихом, то обнимала Гилберта… А затем он просыпался и понимал, что на самом деле их с Эржебет разделяет множество лиг и ее слово, данное Родериху. В такие минуты особо сильно хотелось увидеть Эржебет, прикоснуться, услышать голос, заглянуть в манящую глубину зеленых глаз. Наплевать на все и, оседлав коня, как обычно, примчаться к ней!
«Интересно, прогнала бы она меня?» – часто задумывался Гилберт.
И почему-то ему казалось, что, несмотря на все ее договоры с Родерихом, Эржебет не сделала бы этого.
Но гордость и обида не позволили сделать первый шаг, а затем мелкие воины, заботы о стране, переход в новый статус королевства отвлекли от переживаний. Гилберт с головой ушел в бесконечные учения и муштру, в конце концов, создал мощную, дисциплинированную армию. Теперь можно было начать расширение своих владений, о котором он так давно мечтал.
Постепенно боль в груди притупилась, но Гилберт все равно старательно выспрашивал у своего посла в Вене все подробности жизни Эржебет. И услышанное ему совсем не нравилось. Похоже, Эржебет окончательно и бесповоротно смирилась со своим подчиненным положением, стала верным вассалом Родериха.
С каждым рассказом о том, как она побывала на ежегодном большом венском балу или доставила в казну богатые сборы, Гилберт по крупицам переносил свою злость с Эржебет на Родериха.
«Поганый сноб просто заговорил ей зубы! – яростно думал он. – Охмурил ее, наобещал с три короба… Да он наверняка на Лизхен глаз положил! Сволочь! Все туда же!»
Воображение тут же услужливо подкидывало картинки, на которых пышно разодетый Родерих осыпал Эржебет слащавыми комплиментами, целовал ее прекрасные руки, а она смущенно краснела и улыбалась ему.
«Нет, нет, Лизхен не купится на эту романтическую чушь! Она не какая-нибудь глупенькая фрейлина, позволяющая всяким придворным слюнтяям заманивать себя в койку подарками и красивой чушью».
Эти мысли накатывали на Гилберта всякий раз, как только он выныривал из водоворота государственных забот. Постепенно презрение, которое он испытывал к Родериху, переросло в лютую ненависть. Поэтому, когда его новый молодой и амбициозный король Фридрих решил начать войну с Австрией, Гилберт был готов его на руках носить.
Хотя, конечно, Гилберт руководствовался в первую очередь соображениями выгоды: его маленькому и бедному на ресурсы государству нужны были новые земли. Богатая Силезия стала бы отличным дополнением к его территориям, она и так принадлежала бы ему, если бы не дипломатические махинации Родериха. К тому же в окружении сильных соседей можно выжить, только периодически показывая клыки – Гилберт понимал, что необходимо сделать все, чтобы с ним считались. Великие державы Европы должны признать его как равного, бояться и уважать. Только в этом случае он сможет в будущем избежать присоединения к чьей-нибудь империи, как это уже случилось со многими слабыми странами. Как когда-то случилось и с ним. Он не хотел стать вассалом очередного «Феликса».
Еще втайне Гилберт мечтал унизить соперника, сбить с него аристократическую спесь, втоптать в грязь. Он надеялся, что увидев, как на самом деле жалок Родерих, Эржебет поймет – он не достоин быть ее сюзереном.
В самом укромном уголке души Гилберт лелеял смутную фантазию, что сможет даже отвоевать Эржебет у Родериха. Но ему претила сама мысль превратить ее в свою безвольную рабыню. Образ сломленной Эржебет вызывал у него отвращение. Такой ее пытались сделать Садык и Родерих. Но он не чета им! Он презирал слабость, ему не нужны были ничтожные тряпки, о которые можно лишь вытирать ноги. Он хотел, чтобы его Лизхен оставалась сильной, гордой – величественной царицей! И в то же время была с ним. Крепость, не покоренная до конца, которую надо каждый раз завоевывать заново. Женщина, которая может его зажечь и дать достойный отпор. На этот раз он обязательно добьется своего. Во что бы то ни стало. Она станет его!
Через три дня прусские войска выступили в поход.
Захватить Силезию оказалось легко: местное протестантское население, недовольное властью истового католика Родериха, радостно встречало пруссаков, австрийские гарнизоны в крепостях, застигнутые врасплох неожиданным нападением, почти не сопротивлялись. Гилберт ликовал, однако понимал, что это только начало, Родерих так просто свои земли не отдаст и предпримет контрмеры. Но на этот случай у Гилберта с Фридрихом был заготовлен план.
Гилберт не любил союзы, предпочитая гордое одиночество, его бесила необходимость пользоваться чьей-то помощью, согласовывать с кем-то свои действия. Прикрывать спину он мог доверить разве что Эржебет. Но он все же согласился с предложением Фридриха вступить в коалицию с Франциском, а тот был только рад новому союзнику против Родериха.
Гилберт раньше мало общался с Франциском, видел только мельком во время общеевропейских мероприятий, поэтому при подписании договора о союзе появилась возможность познакомиться поближе. Франциск произвел на него двоякое впечатление: с одной стороны – он был из тех жеманных франтов, которых Гилберт на дух не выносил, но с другой – в нем не было той чопорности и презрения, какое Гилберт привык видеть в ближайших соседях, Родерихе и немецких княжествах. Так что Франциск ему, скорее, понравился. После подписания всех бумаг они пили вино, болтали и шутили.
– Ах, мон амур Родерих, мне так не терпится с ним встретиться! – пропел порядочно захмелевший Франциск.
Гилберта передернуло, но он предпочел воздержаться от комментариев о пристрастиях нового друга.
– Хотя ты тоже ничего, мон амии. – Франциск вдруг хихикнул и попытался ущипнуть ошалевшего Гилберта пониже спины.
Тут он уже сдержаться не смог.
– Ты что творишь???
Далее последовала смачная фраза на древнем языке пруссов, очень хорошо описывающая мнение Гилберта по поводу заигрываний Франциска.
– Ой-ой, какие мы злые! – Тот рассмеялся. – Это же просто шутка!
– С Родди так будешь шутить, – огрызнулся Гилберт.
Однако, несмотря на кажущуюся мягкотелость, воевать Франциск умел. Он весьма активно наступал на Родериха через Баварию, Гилберт двигался со стороны Силезии. Родерих и его молодая императрица, у которых не было сильных союзников, оказались в тяжелом положении.
***
У Эржебет раскалывалась голова.
Члены собрания уже второй час бурно обсуждали сложившуюся в Европе ситуацию, спорили, ругались, несколько раз едва не подрались. Эржебет мечтала схватить саблю и порубить их всех в куски, лишь бы они, наконец, заткнулись. Но, увы, ей приходилось довольствоваться лишь мысленным представлением расправы – сейчас решался слишком важный для дальнейшей судьбы Венгрии вопрос, и созыв собрания был просто необходим.
Корабль Империи Габсбургов дал течь, опасно накренился, и его обитателям нужно было решать, что делать. У руля стояла юная, неопытная девушка Мария-Терезия, Эржебет прекрасно понимала, что это предоставляет отличную возможность, сославшись на салический закон, совершенно легально расторгнуть договор с Родерихом и сбежать с тонущего корабля. Но мысль о таком малодушном, уподобляющем ее крысе поступке претила рыцарской натуре Эржебет. Это было слишком подло и низко. К тому же всегда существовала вероятность, что Родерих удержится на плаву, одолеет врагов, а затем начнет мстить предавшим его вассалам. Гораздо разумнее просто остаться в стороне и наблюдать за развитием событий. Но это было невозможно. Империи требовались все ее ресурсы для войны, и Мария-Терезия не так давно прибыла в столицу Венгрии, чтобы просить о помощи.
Эржебет стояла перед нелегким выбором: уйти от Родериха или остаться. Она даже созвала сейм, чтобы услышать мнение своего народа, но среди делегатов царил хаос.
«Если бы здесь был Гил, он бы наверняка сказал что-нибудь вроде «топи это чертово корыто, Лизхен!» – Эржебет усмехнулась про себя.
Сердце при воспоминании о нем привычно защемило, и так же привычно она попыталась унять эту боль.
«Я все сделала правильно. Так было нужно для страны. Я не могу поступиться интересами моего народа ради собственных прихотей. Я должна была пожертвовать нашими отношениями. Такие как мы не имеем права на чувства». – Вот ее стандартное заклинание для смирения тоски.
Хотя часто Эржебет задумывалась, а что было бы с ней, если бы тогда она не согласилась на предложение Родериха, если бы продолжила сопротивляться до конца. Может быть, они бы с Гилбертом сейчас… Но поздно было гадать о несбывшемся. Эржебет подписала договор и все эти годы старалась четко его соблюдать.
Родерих тоже держал слово: она теперь сама управляла своими территориями, а он лишь контролировал ее и следил за выплатой налогов. Эржебет видела, как постепенно налаживается жизнь ее людей, зеленеют виноградники, расцветают города. Но все это не приносило ей радости, словно происходило вовсе не с ее любимой землей. Не трогало Эржебет и то, что Родерих изменил ее статус, возвысил от простой служанки, делающей грязную работу, до старшей экономки поместья. Теперь она была почти ровней ему. Родерих стал выводить Эржебет в свет, приглашал на балы и приемы, на концерты, которые сам же давал в Вене. Если раньше он едва удостаивал ее парой слов, то после заключения договора стал уделять гораздо больше внимания. Обучал танцам, тонкостям этикета, дарил наряды и украшения. Эржебет даже сперва решила, что Родерих за ней ухаживает, и не на шутку испугалась, судорожно пытаясь придумать отказ, который бы звучал не слишком обидно. Но затем с облегчением поняла, что Родерих не испытывает к ней никаких романтических чувств. Он всегда был с ней вежлив и спокоен, никакого вожделения во взгляде, только доброжелательность.
«Нет того дикого алого огня», – подумала тогда Эржебет и содрогнулась, вспоминая другие глаза, в которые она так мечтала заглянуть вновь.
Для Родериха она была Галатеей, которую он лепил с упорством истинного Пигмалиона. Он задался целью сделать из Эржебет идеальную даму, облагородить дикарку. Родерих даже пытался ненавязчиво отстранить ее от военных дел, ведь махать мечом «занятие, неподобающее благородной фройляйн». И с каждым новым нарядом, с каждым разученным па, Эржебет ощущала, как на нее накладывается штукатурка, скрывая ее подлинную сущность. Она не сопротивлялась, узнавать новое было даже полезно. Но свою глубинную суть она продолжала хранить неприкосновенной. Как бы Родерих ни старался, в душе Эржебет оставалась все той же лихой кочевницей. Приезжая в свои земли, чтобы проверить, как идут дела, едва переступая порог своего старого замка, она тут же переодевалась в привычный мужской костюм. В свободное время она упражнялась в фехтовании с одним из своих генералов или брала коня и отправлялась на долгую прогулку по родной степи…
– Госпожа Венгрия. – Голос председателя собрания вывел ее из раздумий.
Пару мгновений Эржебет потребовалось на то, чтобы осознать, где она находится и что происходит.
– Неужели вы наконец-то пришли к единому мнению? – не без иронии осведомилась она.
Председатель беспомощно развел руками.
– Голоса разделились поровну. Многие считают, что нам будет выгоднее поддержать Габсбургов, а в обмен потребовать расширения наших прав. Но другие думают, что лучше не признавать Марию-Терезию. Некоторые даже предлагают заключить союз с Пруссией.
«Вот это точно не получится. – Эржебет невесело улыбнулась. – Гилберт всегда был жутко злопамятным, он наверняка все еще злится на меня и даже разговаривать не захочет. Или выдаст что-нибудь в духе: «Ах, ты меня выбросила? Вот и выплывай теперь сама!». Я его знаю. Хотя я бы с удовольствием услышала даже это, лишь бы просто увидеть его… И если я буду участвовать в войне, мы обязательно встретимся. Вот только это будет нарушением нашего с Родерихом договора».
– Нам хотелось бы услышать ваше мнение, госпожа Венгрия. – Председатель с надеждой взглянул на нее. – Ваши слова станут в сложившейся ситуации решающими.
Эржебет прищурилась, ее губы тронула нехорошая усмешка: в этот момент у нее в голове созрело решение. Она встала со своего места, поднялась на трибуну, обвела ряды притихших делегатов задумчивым взглядом.
– Я считаю, что нам не стоит выходить из состава Империи, – взвешивая каждое слово, заговорила Эржебет. – Нам не нужен очередной конфликт с Габсбургами. Вспомните, чем закончилось последнее восстание. Тогда мы тоже решили, что Родерих измотан войной и ослаб. В итоге нас чуть не разгромили. Я считаю, что в сложившейся ситуации выгоднее будет оказать помощь Марии-Терезии, признать ее законной королевой Венгрии, а взамен выторговать максимально возможное количество привилегий. Это мое последнее слово, господа!
На следующий день Эржебет принимала в своем кабинете императрицу.
Мария-Терезия держалась гордо и величественно, как подобает хозяйке огромной Империи. Враг уже стоял едва ли не под стенами Вены, от решения венгров сейчас зависело очень многое, но наследница Габсбургов ничем не выдала своего волнения.
Эржебет не могла не восхищаться ее выдержкой, так приятно было видеть, что в этом мире, принадлежащем суровым мужчинам, рождаются сильные духом женщины, способные крепко держать в своих хрупких руках бразды правления в роковой для страны час. Но Эржебет всегда старалась не позволять личным симпатиям влиять на решения в политике. Как бы ей ни нравилась Мария-Терезия, Эржебет собиралась жестко отстаивать свои требования, не уступая ни пяди. Это было по-своему подло: пользоваться слабостью Вены. Однако Эржебет слишком долго жила на свете, чтобы понять, что ради выгоды иногда стоит поступиться честью, как бы противно это не было. К тому же, на ее взгляд, все требования к Родериху и императрице были вполне справедливыми.
– Ваше Величество, – начала Эржебет после традиционного приветствия и обмена любезностями. – Можете не сомневаться, я всецело поддержу вас в войне. Я остаюсь верной престолу и господину Родериху. Но есть одна маленькая загвоздка…
– Какая же? – Мария-Терезия говорила так ровно и небрежно, словно речь шла о погоде.
– Я готова предоставить вам двадцать тысяч штыков. Но, как вы знаете, солдаты сражаются лучше, если их ведет в бой их страна, – нарочито неспешно произнесла Эржебет.
– Да, конечно, я бы хотела, чтобы вы лично возглавили своих людей. – Мария-Терезия кивнула.
– В этом и проблема. Если моим войскам придется сражаться с Пруссией, то я наверняка столкнусь на поле брани с Гилбертом Байльшмидтом. А по нашему с герром Родерихом договору мне запрещено даже близко подходить к нему…
Эржебет многозначительно замолчала, предлагая собеседнице самой понять, к чему она клонит.
– О, я полагаю, мы сможем разобраться с этим досадным недоразумением, – Выдержка все же изменила Марии-Терезии, в ее голосе на долю секунды проскользнуло облегчение и даже дрожь. – Небольшая поправка к договору, только и всего. Уверена, Родерих будет не против.
– Тогда, надеюсь, вы и он будете также не против еще нескольких поправок. – И, одарив императрицу милейшей улыбкой, Эржебет протянула ей составленный сеймом список требований.
Брови Марии-Терезии изумленно поползли вверх, но выбора у нее не было. Эржебет получила подпись императрицы под новым договором, где среди прочих пунктов был и один особо важный, гласивший, что теперь она может видеться с кем угодно, когда угодно и сколько угодно. Этим же вечером Марию-Терезию торжественно короновали древней короной Венгерских королей. А через неделю войско под предводительством Эржебет выступило на помощь Родериху. Ему сильно досталось от армий Гилберта и Франциска, венгерское подкрепление было последней надеждой.
Эржебет волновалась об Родерихе, все-таки за последние годы она успела к нему по-своему привязаться, даже могла назвать другом. Но не таким, ради которого стоит поступиться политической выгодой. И как бы она ни переживала за Родериха, гораздо больше ее занимала грядущая встреча с Гилбертом.
«Интересно, сильно ли он изменился? Он теперь поднимается вверх, становится уважаемой державой, а не просто третьесортным герцогством. По всей Европе с восторгом и завистью говорят о прусской армии и ее победах».
Хотя сейчас она была в стане его врагов, Эржебет искренне радовалась успехам Гилберта, восхищалась его упорством, поразительным умением раз за разом возрождаться, как феникс из пепла. Сначала он набрал силу после позорного изгнания из Бурценланда, теперь после столетий подчинения вновь громко заявил о себе.
«Мне есть чему у него поучиться. Он снова силен, как в день нашей первой встречи».
Эржебет трепетала от предвкушения, ожидая сражения, вспоминая, каково это – скрещивать с Гилбертом клинки. Пальцы сами тянулись к эфесу сабли, внутри все сводило, а на щеках выступал нездоровый румянец. Эржебет не замечала, как чуть прикусывает губу и щурится, представляя шальную улыбку Гилберта… И шанс увидеть его вживую представился ей гораздо быстрее, чем она ожидала.
На второй день похода к Эржебет на взмыленной лошади прибыл гонец с сообщением, что в нескольких лигах к югу войско Родериха столкнулось с войском Гилберта, и подмога будет как нельзя кстати.
На краткий миг Эржебет ощутила себя гончей на охоте, почуявшей след волка.
«Он там! Он побеждает! Но я не дам ему выиграть!»
Эржебет велела передать по войску приказ переходить на быстрый марш.
Они успели как раз вовремя, неожиданно напали на незащищенный левый фланг прусской армии, Эржебет была на самом острие атаки. Вихрь битвы мгновенно захватил ее, закружил и понес навстречу пьянящей опасности. Будто не было стольких мирных лет, когда она брала в руки оружие лишь для тренировки, а гораздо чаще держала в них веер. Инстинкты прирожденного воина мгновенно проснулись в ней, тело двигалось само, сабля вздымалась и опускалась, погружаясь в плоть врагов. Эржебет стремилась к холму, где развевалось знамя Габсбургов, что-то неудержимо гнало ее туда, какое-то внутреннее чутье. Что-то подсказывало ей, что там она найдет того, кого ищет. Только будет это вовсе не Родерих.
***
Гулкий грохот пушек, бодрая дробь барабанов, топот тысячи ног наступающей пехоты – эти звуки были для Гилберта лучшей музыкой в мире, в такие моменты он по-настоящему осознавал, что был рожден для войны.
Гилберт несся во главе отряда кавалерии, не обращая внимания на свистящие в опасной близости пули, и его обнаженная сабля нестерпимо ярко сверкала в лучах полуденного солнца.
Он ворвался в ряды австрийской пехоты, рубя направо и налево, чистейшее лезвие его клинка мгновенно окрасилось алым.
Гилберт стремился туда, где на пригорке у шатра развевалось знамя Габсбургов. Там был его враг – проклятый Родерих, и он сметет его с пути, растопчет, как сейчас сметала австрийских солдат двигающаяся непроницаемым строем прусская пехота.
Словно нож, разрезающий мягкое масло, Гилберт прорвался сквозь ряды врагов и, оставив позади сражение, поскакал к заветному шатру.
«Конечно же, этот неженка слишком труслив, чтобы лично вести войска в бой. Он наверняка отсиживается здесь, наблюдает в подзорную трубу с безопасного расстояния. Может, даже лакомится пирожными».
Гилберт оказался прав, он действительно нашел Родериха стоящим у шатра, правда, без трубы и пирожных.
– Ну что, Родди, сразимся лицом к лицу?! – гаркнул Гилберт, спрыгивая с коня. – Как мужчина с мужчиной!
Окружавшие Родериха приближенные, увидев Гилберта, бросились врассыпную. Гилберт ожидал, что и сам их господин попытается сбежать, но Родерих продемонстрировал удивительную смелость.
– Грязный выскочка, – прошипел он, выхватывая саблю. – Я покажу тебе, где твое место!
Родерих оказался весьма неплохим фехтовальщиком. Но не отличным. Через несколько минут все было кончено, и он стоял на коленях в пыли. Его щегольской, украшенный золотой вышивкой мундир был испачкан в грязи, очки съехали на бок, а волосы липли к взмокшему лбу – Родерих выглядел так жалко и нелепо, что Гилберт не смог сдержать смех.
– Каково это – стоять на коленях перед выскочкой, Родди? – с издевкой спросил он.
Родерих бросил на него злобный взгляд, потянулся к упавшей сабле, но Гилберт успел наступить ему на руку. Он надавил тяжелым сапогом, Родерих сжал зубы, сдерживая крик.
– А что если я переломаю твои аристократические пальчики? – задумчиво протянул Гилберт. – Чтобы ты больше не смог бренчать на рояле…
Ужас, отразившийся на лице Родериха, доставил Гилберту садистское удовольствие.
«О да, ты посмел отнять самое дорогое, что у меня было. Теперь я поступлю так же: лишу тебя твоей драгоценной музыки!»
Гилберт чуть сместил ногу, окованный железом каблук вонзился в пальцы Родериха, и тот едва слышно взвыл от боли. Гилберт уже предвкушал, как превращаются в труху тонкие кости, как искривляются холеные руки, которыми Родерих касался его Лизхен…
– Отойди от герра Родериха! Живо! – От звуков этого властного голоса по телу пробежала дрожь.
Гилберт медленно обернулся и увидел ее: Эржебет стремительно шагала к нему через толпу беспорядочно отступающих австрийских солдат, отпихивая их с дороги, как ненужный мусор. Медно-русые локоны костром реяли у нее за спиной, на ткани белоснежного мундира распустились багровые цветы, напитанные кровью тех, кто посмел заступить ей дорогу. Строгий военный мундир! Только он был достойным нарядом для нее. Только он мог подчеркнуть ее настоящую красоту – красоту величественной девы битв.
Сердце Гилберта забилось часто-часто, а когда он заглянул Эржебет в глаза, то замерло на пару томительных мгновений длиною в вечность. Волна жара накрыла его с головой и растеклась по венам расплавленной лавой.
«Да! Вот оно!»
Занимающееся в изумрудной глубине пламя. Тот самый огонь, который он мечтал вернуть. Он разожжет его! Превратит во всесокрушающий пожар, и они будут гореть, гореть вместе.
Гилберт забыл обо всем, о сражении, о шипящем от боли Родерихе, о своей обиде. Для него теперь существовала лишь Эржебет и их поединок. Гилберт пошел ей навстречу, развел руки, словно распахивая объятия.
– Иди ко мне, meine liebe Lizсhen! – счастливо воскликнул он.
Эржебет замахнулась саблей и бросилась к нему, будто действительно хотела упасть в его объятия. Их клинки столкнулись с тонким серебристым звоном, и на этот звук откликнулось все существо Гилберта, запело в унисон. У нее был все такой же сильный удар, как и раньше.
– Ты ведь говорила, что больше не хочешь воевать, – насмешливо протянул Гилберт, блокируя саблю Эржебет и склоняясь к ее лицу.
– Чтобы всыпать тебе, стоит снова взять в руки оружие! – Эржебет была так близко, что ее сладкое дыхание коснулось его губ.
«Всыпать тебе… Ради тебя… Ради меня».
Радость захлестнула его.
«Ты думала обо мне? Да? Да? Скажи, что скучала!»
– Надо же… значит, ты так хотела сразиться со мной. А я решил, ты прибежала спасать задницу Родди, – выдохнул Гилберт, продолжая вслух свои мысли.
– К черту его! – Эржебет вдруг звонко расхохоталась и мощно толкнула Гилберта назад так, что он едва не упал.
«Да, к черту все! Здесь только ты и я!»
Он атаковал, она парировала, оба они улыбалась, как безумные, обмениваясь быстрыми ударами. Щеки Эржебет раскраснелись, глаза лихорадочно сверкали, она набрасывалась на Гилберта изголодавшейся тигрицей, и он давал ей то, что она хотела: свое пламя, свою страсть. И в ответ получал колдовской зеленый огонь.
«Ты прекрасна! Ты восхитительна! Я так ждал тебя!» – звучало в звоне его клинка.
Присутствие Эржебет сводило его с ума, взбудораженная сражением кровь наполнялась томительным желанием. Ударить, еще раз ударить, прижать клинок к ее горлу, повалить ее на землю. И жадно впиться в блестящие нежно-розовые губы. И стиснуть ее в объятиях до хруста костей. И сжать упругую, затянутую в мундир грудь. Услышать ее стон.
Напряжение достигло пика. Еще чуть-чуть…
Что-то пронзительно свистнуло в воздухе.
Увлеченного поединком Гилберта спасла только натренированная столетьями войн реакция. Он отшатнулся, и пуля врезалась в землю у него под ногами.
– Эржебет! – раздался надсадный крик Родериха. – Эржебет, иди сюда!
– Какого… – рыкнула она, впервые с начала поединка отворачиваясь от Гилберта. – Я занята! Отвали!
Гилберт тоже повернулся, почти одновременно с ней и яростно взглянул на Родериха, так нагло вмешавшегося в их бой.
Тот уже успел оседлать коня и держал в одной руке еще дымящийся пистолет, а другую прижимал к груди. Позади Родериха держались несколько австрийских кавалеристов.
– Эржебет! – снова позвал он. – Мы отступаем! Быстро иди сюда!
Она застыла с занесенным клинком, ее взгляд метался от Родериха к Гилберту и обратно.
– Она никуда не пойдет! – прорычал Гилберт.
Он не собирался ее отпускать. Только не сейчас, когда они воссоединились на своем, особом, поле брани.
«Мы же едва-едва успели скрестить клинки. Я еще не получил… не получил всего!»
Гилберт бросился к Родериху, намереваясь навсегда избавиться от этой досадной помехи. Но тот больше не собирался придерживаться рыцарских принципов дуэли.
– Огонь! – скомандовал он.
Кавалеристы выхватили свои пистолеты, вокруг Гилберта засвистели пули: одна царапнула плечо, другая задела ногу. Гилберт споткнулся и упал на одно колено, вонзив саблю в землю для опоры.
– Куда ты лезешь, Родерих?! Это мой бой! – яростно выкрикнула Эржебет.
– Мы уезжаем немедленно! Это приказ! – в голосе Родериха зазвенел металл.
– Нет! Лизхен, стой! – почти одновременно с ним заорал Гилберт.
Эржебет взглянула на него, затем на Родериха, грязно выругалась и побежала к оседланной лошади, которую держал под уздцы один из кавалеристов. Гилберт попытался броситься за ней, но раненую ногу пронзила резкая боль, и он едва не упал лицом в грязь.
Эржебет одним махом взлетела в седло, Родерих тут же поскакал прочь, а за ним и весь маленький отряд австрийцев. Эржебет еще мгновение поколебалась, бросила на Гилберта полный сожаления взгляд, но затем ударила пятками по бокам лошади и пустила ее следом за своим господином.
Когда Эржебет скрылась за холмом, Гилберт медленно поднялся на ноги и, рубанув саблей воздух, взвыл раненым зверем.
Мимо него пробегали отступающие австрийцы, сзади неумолимо наступала прусская пехота, добивая остатки армии Родериха. Гилберт выиграл сражение, вот только удовлетворения это ему не принесло.
***
Досада, раздражение – вот что сейчас испытывала Эржебет. Она и представить не могла, насколько истосковалась по битвам за годы, прошедшие с того дня, когда она велела своим войскам сложить оружие. Только оказавшись в пылу сражения, Эржебет поняла, чего ей не хватало все это время: лихого, дикого веселья, которое несет с собой битва. Дорогие украшения, роскошные платья, балы, изысканные светские рауты – нет, все это не для нее. Ее место на поле брани, среди грома выстрелов, лязга клинков, там, где твоя жизнь висит на волоске, каждый миг может стать последним и оттого кажется особенно ярким.
И кульминацией сражения, точкой, где сошлись все нити, все эмоции сплелись в тугой комок, стал их с Гилбертом поединок. Увидев его, разгоряченная боем Эржебет совсем потеряла голову. Она уже забыла, как же это восхитительно – драться с ним! Эти сверкающие дьявольским огнем глаза, эта дерзкая, бесшабашная усмешка… Когда он становился таким, с ней творилось что-то невообразимое. Как в тот день, когда они впервые встретились. Каждая клеточка ее существа трепетала, заполнялась сладостным предвкушением чего-то особенного, неизведанного и манящего. Эржебет была готова сражаться с Гилбертом хоть целую вечность.
Но Родерих вмешался, вырвал ее из их маленького мирка. Эржебет, повинуясь выработанной за годы привычке, прислушалась к его рассудительному голосу, позволила себя увести.
