Текст книги "Кто я для тебя? (СИ)"
Автор книги: Марго Белицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)
«Спасибо, Лизхен, что столько лет терпишь такого козла, как я!»
Но все это так и осталось мыслями. Вместо этого Гилберт, стараясь не обращать внимания на шум в голове, встал с постели и на нетвердых ногах подошел к Эржебет. Она пыталась завязать шнуровку на спине платья, выгибалась, но все равно не дотягивалась.
– Дай помогу, – неловко предложил Гилберт, накрывая ее руку своей.
Эржебет согласно буркнула и замерла.
– Останешься на завтрак? – спросил Гилберт, завязывая шнуровку.
Раз веревка, два веревка, совместное пробуждение и завтрак – так буднично и просто. Словно и не идет война.
– Нет, мне надо спешить к себе. – Эржебет покачала головой. – Да и объедать тебя не хочу, у тебя ведь наверняка с запасами туго.
Гилберт промолчал, не став уточнять насколько она была права: мяса он не ел уже несколько месяцев.
– Готово. – Гилберт шутливо хлопнул ее по спине.
Эржебет обернулась и серьезно взглянула на него.
– Больше не смей раскисать, ясно? – строго произнесла она, погрозив ему кулаком. – И пей только за победу! Узнаю, что ты опять надираешься – шкуру спущу.
– Ну, ну, так уж прямо и спустишь… Силенок маловато! – И Гилберт впервые за многие недели рассмеялся.
Эржебет уехала, а он умылся, побрился, одел чистый мундир и строевым шагом вошел в кабинет Фридриха. Король оторвал взгляд от бумаг, с минуту просто внимательно смотрел на Гилберта, затем коротко кивнул.
– Просо замечательно, что ты пришел, – заявил он. – Я как раз разрабатываю один маневр, который бы хотел обсудить с тобой.
И все. Никаких вопросов, никакой жалости или обвинений. Гилберт был благодарен Фридриху. Он включился в работу и через полчаса уже бурно спорил с королем о стратегии.
Вечером они отбыли в ставку. Приближался новый, четвертый год войны, которой не видно было конца.
С приходом весны Иван не торопился наступать, зато неугомонный и упрямый Родерих начал действовать. Но, похоже, Эржебет стала для Гилберта его личной богиней удачи. На этот раз он тщательно продумал операцию, ловко использовал особенности местности и разгромил под Лигницем часть войск Родериха. В решающий момент он заколебался, не двинул подкрепления и в итоге проиграл. Это сражение не имело стратегически важного значения, но победа вернула прусским войскам потерянный дух и веру в короля. И главное, оно доказало торжествующим врагам Гилберта, что с ним еще не покончено.
Но, пока Гилберт маневрировал в Силезии, Иван устроил рейд в его тыл и захватил Берлин. Гилберта пробила дрожь, когда ему донесли об этом, он спешно двинул часть войск к городу и русские бежали. Он ожидал увидеть свою прекрасную столицу в руинах, но все оказалось не так страшно. Дворцы со своим богатым убранством уцелели, а бургомистр доложил, что русские вели себя на диво дисциплинированно для северных варваров. Зато бывшие среди них австрийские части вволю пограбили предместья, пытались бузить в городе и успокоились только тогда, когда Иван пригрозил, что будет открывать огонь по любому дебоширу, наплевав на то, что он из союзной армии.
Любимые дворцы Гилберта в Потсдаме защищал лично венгерский генерал на австрийской службе Эстергази. Фридрих, всегда уважавший талантливых и благородных военачальников противника, не преминул послать ему благодарственное письмо, где Гилберт поставил свою подпись. К вежливому ответу генерала прилагалась маленькая записка, в которой Гилберт сразу же узнал почерк Эржебет.
«Надеюсь, моя любимая оранжерея в Сан-Суси не пострадала? Если да, то я поотрываю генералам Родериха головы», – весело писала она, явно пытаясь приободрить его подчеркнуто шутливым тоном.
Гилберт был ей благодарен, потому что поводов для радости у него было мало – несмотря на успехи, положение оставалось тяжелым. Его армия была далека от былого великолепия, уже не демонстрируя такую же выучку и храбрость, как раньше. Его лучшие, дисциплинированные и преданные солдаты – его гордость – сложили головы на полях сражений. Гилберту приходилось ставить под ружье совсем зеленых парнишек и старых ветеранов, да еще пленных, которые, конечно же, не горели желанием умирать за него. До него доходили вести о том, что Родерих уверенно заявляет всем и каждому: «Пруссия скоро падет!». Чтобы развеять эти слухи, необходимо было победоносное сражение. И Гилберт провел его у Торгау.
Бой был тяжелым и ожесточенным, победа клонилась то в одну, то в другую сторону. В решающий момент на одном из участков сражения, когда его солдаты дрогнули и начали отступать, Гилберт забрался на пушку, приказав толкать ее вперед и играть атаку.
– Помирать так с музыкой, парни! – взревел он, взмахнув саблей.
И пруссаки, вдохновленные его энтузиазмом, смяли австрийцев.
Гилберт победил, но это была пиррова победа – слишком дорого она обошлась. И потери уже невозможно было восстановить, а на следующий год русские собирались начать наступление. Гилберту еще как-то удалось их сдержать, он балансировал на грани пропасти и, казалось, вот-вот сорвется вниз… И тут произошло второе чудо Бранденбургского дома.
Хмурым январским утром 1762 года Гилберт и Фридрих сидели в кабинете короля в ставке и, как обычно, обсуждали планы на компанию, когда в комнату влетел запыхавшийся гонец.
– Ваше Величество, срочное сообщение! – Он протянул Фридриху конверт.
Король немедленно сломал печать, раскрыл его и, пробежав глазами строчки послания, вдруг надрывно, почти истерично, рассмеялся.
«Старый Фриц спятил», – было первой мыслью Гилберта.
Фридрих сильно сдал за последние годы, тяготы походной жизни, бесконечные тревоги за судьбу страны сделали свое дело. Гилберт всерьез волновался не только за его физическое здоровье, которое сильно пошатнулось, но и за душевное.
– Фриц, что стряслось? – осторожно спросил Гилберт.
– Мессалина Севера мертва! – без намека на галантность объявил король.
Вот теперь Гилберт понял, что Фридрих пока еще не сошел с ума: повод для радости был и не малый. Русская императрица, которую по странной гримасе судьбы звали Елизаветой, а прусский король величал не иначе, как Мессалиной – люто ненавидела его и обещала вести войну до победного конца. Теперь же, после ее смерти, появлялась надежда на мир с самым опасным и сильным противником. Ведь по сути у Ивана, в отличие от Родерих, не было к Гилберту никаких старых счетов и особых претензий, Гилберт был уверен, что Ивана просто втянули в войну. Он пошел бы на мир, если бы не давление императрицы. Так и случилось.
Новый русский император Петр был горячим поклонником Фридриха. Он не только заключил с ним мир, но и вернул все захваченные русскими территории на Балтике, в том числе и старую столицу Гилберта – Кенигсберг. Фридрих был счастлив, называл Петра своим лучшим другом, вручил ему прусский орден Черного орла.
А Гилберта охватили смешанные чувства: он больше мог не опасаться нападения с востока, это было прекрасно, но на душе было гадко. Он хотел победить сам, без чьих-то подачек и счастливых случайностей, лишь с помощью своей силы и умения. Но все же мир с Иваном был несказанной удачей. Франциск тоже не горел желанием выполнять свой союзнический долг, его гораздо больше занимали колонии, на которые покушался Артур, а не война в Европе. В итоге, Гилберт с Родерихом остались один на один. Они оба были истощены, измотаны, непримиримость Родериха и решимость вернуть Силезию во что бы то ни стало пошатнулись. И даже рожденный для битв Гилберт хотел лишь мира. Произошло еще несколько мелких стычек, видимо Родерих еще надеялся, что если не сможет победить, то хотя бы заберет часть Силезии, но Гилберт держался крепко. Затем к нему в ставку прибыли австрийские послы…
Гилберт и Родерих подписали мирный договор, ознаменовавший окончание крупнейшего военного конфликта этого века. Права Гилберта на Силезию были окончательно подтверждены, он получил еще несколько мелких территории и думал даже оставить за собой Саксонию, но потом решил не связываться с этой вздорной девкой.
Когда они ставили свои подписи на бумаге, Родерих вдруг подался вперед, склонился близко-близко к лицу Гилберта и впился в него колючим, льдистым взглядом.
– Силезия теперь твоя, радуйся, шавка! – прошипел он. – Но земель Эржебет тебе не видать, как своих ушей!
Гилберт задохнулся от бешенства.
– Дались мне ее земли! – заорал он, но Родерих лишь фыркнул и, круто развернувшись, покинул комнату.
Война закончилась.
Гилберт сидел лавке в одном из укромных местечек дворцового парка Сан-Суси и созерцал лениво плывущие по небу облака. Он победил, доказал всем, что с ним стоит считаться. Его и прусских солдат боялись и уважали по всей Европе. Его воины на своих штыках внесли его в круг великих держав, решающих судьбы мира. Теперь любой бы трижды подумал, прежде, чем напасть на Пруссию. Гилберт должен был ликовать и праздновать, но внутри была лишь пустота. Он чувствовал себя усталым и больным, точно древний старик. Все же он был воплощением своей земли: страдания народа сказывались на нем. Больше миллиона его людей погибло: солдаты пали на полях сражений, мирных жителей вырезали вражеские войска. От многих деревень остались лишь дымящиеся руины, поля были выжжены дотла или вытоптаны копытами лошадей. Многие города, в том числе любимый Гилбертом Берлин, пострадали.
Ему нечего было праздновать.
Мирный шелест листвы, легкий ветерок, медленно плывущие облака – все убаюкивало, навевало дрему. Гилберт не стал сопротивляться: он так устал за эти годы, мотаясь с армией по всей стране, сражаясь и убивая… Он закрыл глаза и провалился в сон…
Очнувшись, Гилберт сразу же почувствовал под головой что-то мягкое, а затем ощутил, как его лба касаются теплые пальцы. Ласково отводят челку, гладят.
Гилберт неспешно открыл глаза, уже зная, кого увидит.
Эржебет смотрела на него сверху вниз, в ее глазах притаилась грустинка, но улыбка была удивительно светлой.
– Ты так крепко спал, что даже не заметил, как я пришла, – обронила она, погружая пальцы в непослушные волосы Гилберта.
– Я просто очень устал, – едва слышно произнес он, сейчас разыгрывать Великого совершенно не хотелось.
А хотелось лежать у нее на коленях, ощущая легкие прикосновения ее руки. Теперь, когда Эржебет была рядом, Гилберт ощутил, как внутри что-то лопнуло, державшего его все эти семь лет напряжение вытекло, как вода из разбитого кувшина. Все-таки, пусть они с Эржебет и ссорились, пусть в их отношениях все еще не было ясности, для него она всегда была лучшим утешением. Тихой гаванью, куда его потрепанный ветрами судьбы корабль всегда мог вернуться и бросить якорь.
– Да, тебе пришлось тяжело… – шепнула Эржебет. – Отдыхай, пока есть время, Гил. Ты заслужил отдых…
Гилберт снова закрыл глаза и сквозь дрему расслышал, как Эржебет что-то тихо напевает на венгерском. Ее мягкий, грудной голос, сложенный с необычными для европейского уха звуками мадьярской речи, успокаивал, уносил прочь заботы и тревоги…
Эржебет вернулась в Вену, а Гилберта ждали труды по восстановлению страны. Вместе с Фридрихом он сделал все, чтобы вернуть людям нормальную жизнь. Через много лет его любимый король мог умереть спокойно, оставив после себя сильную страну…
Впереди было еще много испытаний. Безумие Франциска и его поход через всю Европу. Чтобы противостоять ему, Гилберту пришлось объединиться с Родерихом – впервые за века они с Эржебет сражались на одной стороне. Но Франциск и его император Наполеон, в гениальности ведения войны превзошедший Фридриха, все равно победили, отомстив Гилберту за Ройсбах. Волна наступления французов разбилась лишь о несокрушимую глыбу – Ивана Брагинского.
Европа отошла от наполеоновских войн и продолжала жить своей обычной жизнью: мелкие стычки, территориальные споры. Гилберт начал потихоньку осуществлять свою давнюю мечту: собирать немецкие земли. И в тайне продолжал воображать, как однажды у него хватит сил разгромить Родериха навсегда и освободить Эржебет.
Бонус 1. Господствующая высота
– Мы пройдем незамеченными через Кёнигсрайхвальд, окажемся перед лагерем пруссаков и развернемся для боя прежде, чем они успеют выйти на поле и построиться. – Родерих переместил на карте фигурку, призванную обозначать его армию, а затем постучал пальцем в белоснежной перчатке по черной точке на бумаге. – Также мы должны обязательно занять вот этот холм и разместить там наши орудия. Тогда мы сможем господствовать над полем боя. Байльшмидт допустил большой просчет, не обратив внимания на эту возвышенность… Что ж, он за это поплатится.
Генералы согласно кивали – план был просто идеален: мало того, что у их армии было численное превосходство, так они еще и смогут застать пруссаков врасплох. Победа гарантирована.
***
В пять утра Гилберт узнал о приближении неприятеля с запада. Он отдал приказ поднимать армию по тревоге, а сам вместе с Фридрихом поскакал оценить обстановку.
– Это основные силы австрияков, – произнес король, едва взглянув на двигающихся вдалеке солдат в подзорную трубу. – Они нас перехитрили…
– И заняли выгодную позицию. – Гилберт был готов локти кусать от злости и ощущения собственной глупости, глядя на холм, где разместилась австрийская батарея.
Гилберт мог сколько угодно обзывать Родериха тюфяком, но вынужден был признать, что воевать тот умел ничуть не хуже его самого.
– Ничего, сражение еще не проиграно, – пробормотал Фридрих. – У меня есть план… Главное – захватить этот холм, иначе австрийская артиллерия сведет на нет все наши потуги… Придется послать пехоту в лобовую атаку.
– Черт, да это же самоубийство! Австрияки расстреляют наших ребят только так! – взвился Гилберт.
– А у тебя есть другие предложения? – Король говорил подчеркнуто сухо и холодно.
Гилберт надолго замолчал.
– Нет, – наконец тихо ответил он. – Но я пойду с ними…
Напускное спокойствие мгновенно слетело с лица Фридриха.
– Совсем сдурел?! А если ты погибнешь? – выкрикнул он. – Страшно представить, что будет, если мы потеряем тебя… Пруссию… Это полный крах…
– Фриц, ты, кажется, забыл, с кем говоришь. – Гилберт ухмыльнулся. – Я – страна. И я должен быть со своими людьми до самого конца. Раз я требую от них отдать за меня жизнь, то хотя бы должен их поддержать… К тому же только страна может убить страну.
В последней фразе он слукавил, никому не было доподлинно известно, что может принести смерть воплощению государства. Но Фридриха его слова явно немного успокоили.
Нескольким эскадронам прусской кавалерии чудом удалось подняться на холм, уйдя от огня артиллерии, они разметали австрийских всадников, открывая путь пехоте.
Шесть батальонов получили приказ идти вверх по склону и атаковать австрийские пушки. Утренний туман уже рассеялся, и ничто не укрывало наступавших пруссаков.
Гилберт встал в первой шеренге, рядом с простыми солдатами. Они смотрели на него со смесью удивления, восхищения и благоговения: все-таки у него была слишком заметная внешность и даже простые вояки знали свою страну в лицо.
– Господин Пруссия, господин Пруссия с нами, – пронесся по рядам взволнованный шепот.
– Ну что, мужики, зададим австриякам жару?! – залихватски выкрикнул Гилберт, весело улыбнувшись своим людям.
– Так точно! – воскликнул молодой парень по правую руку от Гилберта, потрясая мушкетом.
А стоящий слева уже немолодой солдат с роскошными усами молча отсалютовал.
Колонна пехоты двинулась вперед…
Вскоре заговорили вражеские орудия, визгливо засвистела картечь, кося прусские ряды как жнец пшеницу. Гилберт успел заметить, как упал запомнившийся ему пожилой вояка. А ведь ему наверняка оставалось совсем немного до пенсии. Улыбчивому парню рядом снесло половину головы…
Люди падали, словно марионетки, у которых подрезали ниточки, кто-то пытался бежать назад, но большинство продолжало упорно идти вперед. А артиллерия все не замолкала.
– За мной! – надсадно взревел Гилберт, обнажая саблю.
Он побежал под шквальным огнем: одна вражеская пуля прошила плечо насквозь, другая задела ногу. Но он не останавливался, вскоре оказался у австрийской пушки и одним ударом сабли рассек одному из артиллеристов горло…
***
Господствующая высота была взята, и это решило исход сражения.
К полудню все было конечно – австрийские войска отступили. Но это дорого стоило…
Склон холма был усеян трупами так, что было не видно земли. Между ними медленно брела одинокая фигура: Гилберт прижимал перевязанную руку к груди и тяжело припадал на раненую ногу. Вдруг он замер возле лежащего на спине солдата. На вид ему было не больше шестнадцати, совсем еще юный – безусый мальчишка. Он смотрел в небо широко распахнутыми синими глазами и будто удивлялся, спрашивал: «А почему я умер?».
Не обращая внимания на боль в ноге, Гилберт опустился рядом с солдатом на колени и закрыл ему глаза.
– Покойся с миром, – тихо произнес он.
Гилберт Байльшмидт был рожден для войны, но в такие моменты он отчаянно мечтал о мире.
Глава 12. Почти семья. Часть 1
Эржебет направлялась в Берлин и раздумывала, сколько уже лет ездит вот так на встречи с Гилбертом. Больше двухсот. Огромный срок для человека, да и для страны не маленький. Казалось бы за это время чувства должны были угаснуть, стать чем-то настолько обыденным и скучным, что уже не вызывает трепета. Но ничего подобного не произошло. Наоборот Эржебет казалось, что с каждым днем она привязывается к Гилберту всю больше. Словно он сковывает ее невидимыми, но чудовищно прочными цепями – не разорвать, не сбежать. И это пугало ее. Потому что она прекрасно понимала: она может сколько угодно язвить, хорохориться и выказывать норов, но на самом деле она полностью принадлежит ему. Одно только слово Гилберта, и она сделает все, что он хочет. Достаточно ему поманить и она придет.
«Как верная собачка…», – зло подумала Эржебет.
А ведь что чувствует он она так и не узнала. За двести лет он ни разу не произнес три таких простых слова «Я тебя люблю». Он никогда не говорил, как она дорога ему, как важна. Да что там, от него даже самого маленького комплимента невозможно было получить. Ведь это же Гилберт. Он выше всяких сантиментов.
Хотя он всегда целовал ее так жадно, ласкал с таким жаром. Но ей все равно хотелось услышать слова. Хотелось, чтобы он сказал…
Эржебет и сама была не лучше, ведь она тоже не смогла ему признаться. Все боялась оказаться проигравшей в этом странном и глупом поединке, который они то ли вели, то ли нет.
За размышлениями Эржебет не заметила, как ее конь медленно въехал в город. Так или иначе, все ее любимые лошади запоминали дорогу к дворцу Гилберта наизусть и наверняка могли найти ее даже с закрытыми глазами. Эржебет спешилась, поднялась по ступенькам к Гилберту, который ждал ее в конце парадной лестницы. Он всегда радовался ее приездам, хоть и выражалось это лишь в потеплевшем взгляде или звучащем чуть мягче голосе. Еще он всегда брал ее за руку, словно удостоверяясь, что она живая и настоящая. Это стало уже традицией.
Но сегодня Гилберт был необычно воодушевлен, он не просто чуть сжал пальцы Эржебет в своей ладони, а стиснул их и потащил ее за собой.
– Идем скорее, Лизхен, я хочу тебя кое с кем познакомить!
Эржебет только сейчас вспомнила, что в записке с приглашением, которую Гилберт ей прислал, было написано, что он хочет ей кого-то представить.
«Интересно, кто это? Гил прямо сияет… Вряд ли речь идет о новой собаке или птице…»
Гилберт провел ее в гостиную, где Эржебет увидела мальчика лет пяти, удивительно прямо и спокойно сидящего на диване. Его пшенично-желтые волосы были аккуратно приглажены, белая рубашка идеально накрахмалена, стрелки на брюках – ровные, а начищенные до блеска ботиночки только довершали образ не по годам серьезного мальчугана. При появлении Эржебет в его ярко-голубых глазах мелькнуло любопытство, но затем он вновь поспешил принять невозмутимый вид.
– Знакомься, Лизхен, это мой младший брат Людвиг! – торжественно объявил Гилберт и добавил чуть менее пафосно, с едва уловимой нежностью в грубом голосе. – Люц, это Эржебет Хедервари, о которой я тебе рассказывал. Давай, поприветствуй ее, как я тебя учил.
«Брат? Откуда? Всего пару месяцев назад у Гила не было никакого брата».
Эржебет ошарашено уставилась на Гилберта, на ее лице застыл немой вопрос.
– Потом объясню, – почти одними губами шепнул он.
Людвиг тем временем вскочил с дивана, поклонился, явно стараясь выглядеть величаво, как взрослые.
– Рад знакомству, фройляйн Хедервари. – Церемонная фраза, произнесенная чуть дребезжащим от волнения детским голоском, звучала так мило, что Эржебет не смогла сдержать улыбку.
– Я тоже очень рада, Людвиг. Надеюсь, мы подружимся. И можешь называть меня не фройляйн, а просто Лизой.
Мальчик немного робко кивнул.
– Тетя Лиза?
Гилберт прыснул в кулак, бровь Эржебет нервно дернулась.
– Лучше «сестренка», – процедила она и бросила злобный взгляд на все еще тихо хихикающего Гилберта.
– Ладно, Люц, нам с Лизхен надо кое-что обсудить. – Гилберт постарался напустить на себя серьезность, но в глазах все же притаился веселый блеск. – Иди пока к себе в комнату.
– Хорошо. Но вы потом… – Людвиг немного замялся, слегка покраснел, – вы поиграете со мной?
– Конечно! Устроим твоим солдатикам настоящую битву при Ройсбахе! – заявил Гилберт.
Удовлетворенный его обещанием, Людвиг вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
– Гил, что это значит? Откуда у тебя вдруг появился брат? – тут же набросилась на Гилберта с расспросами Эржебет.
– Да я и сам толком не знаю. – Он развел руками. – Я вернулся с войны против Дании, где отвоевал несколько исконно немецких территорий, и тогда нашел его в своей комнате. Он совсем ничего не знал ни о мире, ни о себе, только твердил, что его зовут Людвиг и он воплощение Германских земель. Я подумал, что он неспроста попал ко мне. Ведь я планирую объединить все разрозненные немецкие княжества, воссоздать единую Империю. Поэтому я решил, пусть Людвиг будет моим братом.
– Странно все это. – Эржебет прижала палец к губам. – Кого-то мне этот мальчик напоминает… И имя… Людвиг. Я его где-то уже слышала… Точно! Так звали воспитанника Родериха. Он был воплощением Священной Римской Империи.
– Припоминаю. – Гилберт нахмурился. – Видел этого парнишку пару раз мельком с Родди. И ведь действительно, он был очень похож на Людвига.
– Помнишь, что с ним стало?
– Он исчез, – глухо произнес Гилберт.
– Даже раньше, чем официально объявили о его смерти. – Эржебет кивнула, чувствуя, как по внутренностям пробегает холодок.
Тогда она впервые в жизни столкнулась с гибелью страны. Это испугало, натолкнуло на мысль о том, что все они не вечны и рано или поздно уйдут в небытие. Хотя мертвого тела Людвига никто не видел, даже его воспитатель Родерих. Однажды мальчик просто пропал и все. Уже много позже люди объявили о превращении Священной Римской Империи в Германский Союз. Аличе потом долго навзрыд плакала, заперевшись в своей комнате, а Эржебет стояла под дверью и не знала, как ее утешить. Девочка была очень близка с немногословным и замкнутым Людвигом, и Эржебет показалось, что его смерть что-то изменила в обычно легкомысленной Аличе, сделала ее старше.
– Выходит, что он… переродился? – Голос Эржебет дрогнул от волнения.
– Скорее всего. – Гилберт медленно кивнул. – Иначе как объяснить такую внешнюю схожесть. Да и одинаковые имена…
– Надо обязательно рассказать об этом Аличе. – Эржебет обращалась скорее к себе, чем к нему. – Она будет счастлива, что Людвиг жив, они ведь были лучшими друзьями…
– А если мой Людвиг все же не тот Людвиг? – Гилберт взъерошил волосы и выругался сквозь зубы. – Черт, голова пухнет от разных догадок!
– Думаю, все же версия о перерождении правильная… Да уж… В такие моменты невольно задумаешься: откуда мы вообще взялись… Вот ты, например, Гил. Какое у тебя первое воспоминание? Ты помнишь своего предка? – Эржебет пытливо взглянула на Гилберта.
Тот сосредоточенно свел брови.
– Я помню деда, но очень смутно. Он покинул Святую Землю вскоре после моего кхм… рождения? Создания? В общем, меня растили уже люди, но я точно знаю, что появился на свет именно в Палестине. А ты, Лизхен?
– Я очень хорошо помню дедушку Угра. – Губы Эржебет тронула легкая улыбка, когда перед ее мысленным взором встал образ предка ее народа.
– Он долго заботился обо мне и моих братьях. А потом, когда наша земли стали атаковать враги, он отправил нас искать новое место для жизни… С Тино и Эдом мы расстались, когда добрались до Европы. С тех пор почти и не виделись. Мы все сильно изменились, и я уже не думаю, что мы семья…
– Постой, Лизхен, – вдруг прервал ее Гилберт. – Тино и Эд… Это ведь Вяйнемяйнен и фон Бок… Ты хочешь сказать, они твои братья? Серьезно? Но вы же совершенно не похожи!
– Я же говорю, мы сильно изменились со временем, – хмыкнула Эржебет. – К тому же твой новоявленный брат тоже на тебя ни капли не похож.
– В общем-то, да. – Гилберт усмехнулся, потирая затылок. – А твой дедушка? Что с ним стало? Ты получала от него вести?
– Не знаю. Он остался на нашей родине… Думаю, он давно умер. – Эржебет взглянула в окно, но плывущие по небу облака, похоже на кусочки ваты, на ветку клена с ярко-зелеными листьями, через которые просвечивает солнце.
– Я часто думаю, как умирает страна, – тихо обронила она. – Что будет с нами после смерти? Люди верят в Бога, в Ад и в Рай. Но мне почему-то все больше кажется, что это лишь самообман. И по другую сторону нас всех ждет лишь пустота…
Тяжелая, сильная рука опустилась ей на плечо. Гилберт чуть надавил, мягко, но настойчиво заставляя Эржебет повернуться к нему лицом.
– Знаешь, в чем твоя проблема, Лизхен? – Он улыбнулся.
– В чем? – недоуменно спросила она.
– В том, что ты иногда слишком много думаешь. И всеми этими раздумьями только портишь себе настроение. Умрем мы или нет, кто знает. Но сейчас-то мы живы! И надо наслаждаться каждому минутой жизни, а не тратить ее на пустые переживания.
Эржебет тут же ощутила, как исчезает горький осадок в душе. Ей даже показалось, что солнце за окном засияло ярче. Все-таки Гилберт как никто умел ее взбодрить, поддержать. Казалось бы, такой легкомысленный Гилберт часто говорил удивительно мудрые вещи, вот как сейчас. И Эржебет в которой раз убеждалась, что он только прикидывается недалеким чурбаном.
– Возможно, ты прав. – Она усмехнулась.
– Возможно? Конечно, я прав! – Он сверкнул идеально белыми зубами. – Великий всегда прав.
– К вопросу о том, откуда берутся страны… Я все гадаю, в кого ты уродился таким высокомерным засранцем, – поддела его Эржебет.
– Я пошел сам в себя, ибо я единственный и неповторимый! – Гилберт подбоченился.
– Очень надеюсь, что ты не заразишь своего брата манией величия. – Она фыркнула.
– Кстати, о нем… – Гилберт взглянул на Эржебет как-то робко. – Ты не поможешь мне с ним? В смысле с воспитанием. Я же в детях ни черта не смыслю, иногда он выдает такое, что я даже не знаю, как реагировать. А приглашать всяких нянек, камеристок, учителей я не хочу. Еще испортят мальчишку…
– Я, конечно, помогу, но смыслю в детях не больше твоего. – Эржебет пожала плечами.
– Не скажи… Ты с малявкой Аличе всегда отлично ладила, а меня она боялась и все время ревела, стоило мне что не так сказать. – Гилберт кривовато улыбнулся.
– Просто ты все время корчил страшные рожи, вот бедняжка и пугалась.
В ответ Гилберт что-то проворчал об излишне впечатлительных барышнях.
– Пошли к Люцу, а то ему там скучно, – уже громче произнес он.
В детской Людвиг сидел на ковре, играя с солдатиками. Эржебет сразу отметила, как хорошо обставлена комната и, самое главное, сколько в ней разнообразных красивых и явно дорогих игрушек. Лошадка-качалка, барабан, маленькая сабля и даже модель средневекового замка. И это не считая разной мелочи вроде тех же солдатиков, которые, кстати, были не просто деревянными кое-как раскрашенными болванчиками, а представляли собой искусно сделанные фигурки воинов разных эпох. Тут были и рыцари (Тевтонского Ордена, конечно же), и солдаты прусской армии в различных мундирах с золочеными эполетами и орденами. В общем, Гилберт явно постарался, чтобы у его брата все было только самым лучшим. Он всегда был очень щедр с теми, кто был ему дорог. Глядя на игрушки маленького Людвига, Эржебет невольно вспомнила все свои многочисленные подарки от Гилберта. «Хочешь этого породистого жеребца, Лизхен? Легко!». «А вот тебе новая сабля из лучшей стали!». Драгоценности, наряды, просто маленькие сувениры – он разбрасывался подарками. Часто это вручалось с наигранно высокомерным замечанием, что ей следует благодарить Великого. Но она-то видела, как за напыщенностью он пытается скрыть смущение, как отводит взгляд, как едва заметно краснеют его щеки. И сильнее всего в память Эржебет врезалась небрежно брошенная Гилбертом фраза: «Это крыло дворца я построил, чтобы мы могли спокойно встречаться и нам никто не мешал…».
«Может, и не нужно требовать от него никаких слов. – Промелькнула в голове мысль. – Разве все, что он делает, не показывает любовь?»
Заметив Гилберта и Эржебет, Людвиг тут же вскочил с пола, собрался побежать к ним, но потом спохватился, постарался подойти чинно и спокойно.
– Брат, ты мне расскажешь подробнее о сражениях с литовскими язычниками? Мы с Великим Магистром, – при этих словах взрослым была не без гордости продемонстрирована фигурка рыцаря в белом плаще с черным крестом, – никак не можем победить их злого вождя.
– Да, конечно! – пообещал Гилберт.
Людвиг едва заметно улыбнулся и поспешил вернуться к своим солдатикам, начав выставлять их в боевой порядок.
Эржебет строго взглянула на Гилберта, потянув его за рукав, заставила наклониться поближе к себе.
– Ты ему что только о войне рассказываешь? – осуждающе прошептала она.
– Люцу полезно учиться уже сейчас, – упрямо возразил Гилберт.
– Может он и страна, но даже у него есть право на детство. – Эржебет не сдавалась. – Мне кажется, в таком юном возрасте еще рано говорить о битвах и тем более тактике. Детям нужны добрые, поучительные истории.
– Просто мой запас сказок закончился в первую же неделю, – повинился Гилберт. – Пытался читать ему братьев Гримм, но там какая-то дичь с подтекстом для взрослых… А он все просит и просит что-нибудь рассказать. Не может заснуть без истории. Вот я и стал вспоминать истории былых сражений.
– Эх, все же ты неисправимый солдафон. – В устах Эржебет грубое слово походило скорее на ласковое прозвище. – Ладно, сейчас я исправлю положение.
Она подошла к Людвигу, наклонилась к нему и тепло улыбнулась.
– Людвиг, ты когда-нибудь слышал о волшебной птице туруле?
Эржебет вспомнила, как у костра дедушка Угр часто рассказывал ей и другим родичам старые предания, и попыталась воспроизвести его вкрадчивый голос, в котором словно была скрыта какая-то особая тайна.
