Текст книги "Кто я для тебя? (СИ)"
Автор книги: Марго Белицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
Они добрались до какого-то городка, и сейчас Эржебет сидела с Родерихом в одной из комнат дома местного вельможи. Она наблюдала, как врач перебинтовывает его руку, и едва сдерживалась, чтобы не заехать Родериху по физиономии.
«Да как он посмел влезть в наш с Гилом поединок?! Это наше… только наше. Наш бой, наша жизнь».
– Герр Родерих, почему вы не дали мне его добить? – голос Эржебет вибрировал от едва сдерживаемого гнева. – Почему мы так быстро отступили? Я бы могла…
– Ты бы ничего не смогла, – резко оборвал ее Родерих. – Если бы мы не уехали, нас бы насадила на свои штыки прусская пехота. Ты так увлеклась Байльшмидтом, что даже не заметила, насколько они близко. Будто сошла с ума.
Родерих содрогнулся и брезгливо поморщился.
– Посмотри на себя, Эржебет! Во что ты превратилась рядом с ним! Разве так должна выглядеть благородная дама?
Эржебет окинула недоуменным взглядом свой мундир: ну да, пятна крови, грязь. Но она ведь только-только из боя.
«Нормальный вид. И между прочим, я запачкала одежду, спасая тебя, чистюля!» – мысленно рявкнула она.
Родерих жестом отпустил врача, с тоской и злостью взглянул на свою руку.
– Проклятый Байльшмидт, – прошептал он и осуждающе посмотрел на Эржебет. – А ты только рада была с ним сцепиться! Вы словно два бешеных зверя. Ужас! Мне казалось, за последние годы я смог отучить тебя от этих дикарских замашек! Поэтому я и не хотел, чтобы ты с ним общалась. Он дурно на тебя влияет. Эржебет, пойми, такая прелестная девушка, как ты, не должна сражаться и марать себя знакомством со всяким сбродом. Это против природы. Твое место на сияющем паркете бальной залы!
– Позволь мне самой решать, где мое место! – прошипела Эржебет, забывая о вежливом обращении к господину, и добавила, кивнув на перебинтованные пальцы Родериха. – Если бы я сегодня не сражалась, ты бы уже вряд ли смог играть на рояле в этой самой бальной зале!
Родерих едва заметно вздрогнул, машинально погладил пострадавшую руку. Затем снова посмотрел на Эржебет, в его глазах отразилось упрямство, и она уже приготовилась к долгой нудной лекции о манерах. Но в последний момент Родерих передумал.
– После сегодняшнего разгрома стоит пересмотреть нашу стратегию, – нейтральным тоном произнес он. – Твои войска помогли, однако ход битвы переломить не смогли. Нам удалось отступить под их прикрытием, но потери велики. Разумнее будет заключить с Байльшмидтом мир и сосредоточить все внимание на армии Бонфуа. А этот выскочка пусть подавится Силезией!
Эржебет почувствовала острое разочарование, хотя, казалось бы, заветное слово «мир» должно было ее обрадовать.
«Больше не будет сражений. Больше не будет Гилберта. Не будет этих захватывающих дух эмоций. Но ведь я еще не получила! Не получила…»
Она сама не могла сказать, чего же она не получила, но чувство неудовлетворенности было почти физически ощутимо.
***
Война продолжалась, но чаши весов заколебались, начали клониться в другую сторону. С помощью венгерского подкрепления Родерих нанес поражение войскам Франциска, заставив его отступить. Гилберт дал еще одно победоносное сражение и снова уравновесил чаши. Он искал на поле боя Эржебет, но ее не было, хотя ее люди сражались на стороне Родериха.
Гилберт постепенно терял интерес к этой войне: он добился своей главной цели – захватил Силезию. И смог увидеть Эржебет. Теперь ему хотелось заняться своими новыми землями, а еще – вновь встретиться с Эржебет. Сражения уже не приносили наслаждения, ведь главной его мечтой было схлестнуться в поединке с ней.
К тому же Гилберта все больше настораживало поведение союзника. Когда они обсуждали планы нового наступления, в предложениях Франциска почему-то основная роль всегда отводилась прусской армии. Сначала Гилберту это льстило: еще бы, Франциск – древнейшая держава Европы – признал его силу. Но постепенно начали возникать сомнения: а что, если ловкий Франциск просто заговаривает ему зубы и хочет использовать, как послушное орудие в давней борьбе с Родерихом? Фридрих, всегда отличавшийся прозорливостью, несмотря на любовь ко всему французскому, тоже стал замечать странности в поведении союзника. И однажды, когда Франциск отверг очередной план Гилберта, где их армии должны были действовать сообща, тот не выдержал.
– Франц, «мне не нравится», это не аргумент, – хмуро заявил он. – Скажи конкретно, что тебя не устраивает?
– Хм… – Франциск ткнул пальцем в несколько абзацев, придрался к мелочам, но все это выглядело слишком незначительным.
– Сдается мне, ты просто хочешь, чтобы мои солдаты выстлали своими трупами твою дорогу на Вену, – прошипел Гилберт. – А твои бравые вояки тем временем будут отсиживаться на зимних квартирах, пить вино и мацать девок!
– Откуда такие выводы, мон амии? – Франциск удивился очень натурально.
– Потому что во всех твоих планах основной удар почему-то всегда приходится на мою армию. – Гилберт нехорошо прищурился. – Не держи меня за идиота, Франц. Я не твоя ручная собачка, которую ты можешь натравить на Родди. Мы союзники и либо воюем вместе, либо вообще не воюем.
С лица Франциска вдруг исчезла обычная благостная улыбка, взгляд стал жестким и тяжелым. Гилберт еще никогда не видел его таким серьезным.
– Гилбо, мон амии, а вправе ли ты рассуждать о союзном долге? Ведь ты сам не слишком хорошо его выполняешь. Ты оставил мои войска без прикрытия, не пришел на помощь в Баварии, когда я просил.
– Я не смог и объяснил почему. – Гилберт нахмурился, он никогда не любил признавать, что не способен чего-то сделать.
– Тем не менее, иногда мне кажется, что ты просто хочешь прикрыться мной, отобрать у Родериха немного земли, а потом сбежать, оставив нас добивать друг друга, – холодно отчеканил Франциск, затем изобразил теплую улыбку. – Так друзья не поступают, мон амии.
В итоге они так ни к чему и не пришли, а Гилберт только еще больше уверился в том, что его хотят использовать.
«Нет уж, Франц, я не буду плясать под твою дудку».
И когда Фридрих заговорил с Гилбертом о возможности сепаратного мира с Австрией, он поупорствовал лишь для вида.
***
Эржебет осталась прозябать в усадьбе – Родерих был непреклонен: она не должна воевать. У Эржебет еще не было достаточно прав, чтобы оспорить это решение.
Родерих действительно осуществил свои намерения: вскоре он подписал весьма невыгодный для себя мир с Гилбертом. Но Родерих и Мария-Терезия были уверены, что это единственный способ спасти Империю от набросившихся со всех сторон стервятников – умастить одного, чтобы потом разбить другого.
Родерих отправился в поход против Фарнциска, а Эржебет занималась осточертевшими домашними делами. Она не находила себе места, энергия клокотала в ней, точно лава в кратере вулкана, безуспешно ища выход. Эржебет чувствовала, что она вот-вот взорвется от переизбытка чувств, рвущихся наружу. Ей нужно было куда-то выплеснуть свой внутренний огонь, и она знала, что помочь ей в этом может только Гилберт. Встреча с ним на поле боя после стольких лет, поединок – все это так всколыхнуло ее, что Эржебет уже не могла успокоиться и вернуться к прежней размеренной жизни.
Через несколько дней после подписания мира, она вошла на кухню проверить, как у Аличе продвигаются дела с обедом.
– Смотри, смотри, сестренка Лиза, пирог уже готов! – Девочка бросилась к Эржебет с большим подносом в руках, споткнулась, как это часто с ней бывало, и уронила свою ношу.
Пирог с вареньем перевернулся, шлепнулся на грязный пол и теперь был безнадежно испорчен.
– Боже, Аличе, когда же ты перестанешь быть такой неуклюжей! – шикнула на нее Эржебет.
Большие карие глаза мгновенно наполнились слезами, Эржебет тут же пожалела о своей резкости. Но она ничего не могла поделать: такое случалось не в первый раз за последнее время – внутренний голод обращался в злобу, и Эржебет срывалась на окружающих.
Она была точно натянутая струна, изнывающая от ожидания, когда же ее коснутся руки арфиста.
– Да что же это такое! – в отчаянии воскликнула Эржебет, со всего размаху ударив кулаком по столу.
– П… Прости сестренка-а-а! – хныкала Аличе. – Я сейчас все уберу! Только не злись.
– Нет-нет, это ты меня прости. – Эржебет опустилась перед ней на корточки, ласково пригладила рыжие вихры. – Ты ни в чем не виновата. Не плачь.
Кое-как ей удалось успокоить Аличе, вместе они помыли пол, и девочка принялась готовить новый пирог. Эржебет отошла к кухонному окну, распахнула створки и вдохнула полной грудью аромат цветущих роз. Вид дремлющего в летнем мареве сада немного успокоил ее.
Вдруг Эржебет заметила в чистом голубом небе черную точку, она стремительно приближалась, увеличиваясь в размерах, вот уже Эржебет смогла различить очертания птицы. Это был орел, крупный, темно-коричневый, почти черный. Он величаво парил в вышине, мерно взмахивая широкими крыльями. И наблюдая за ним, Эржебет поняла, что он летит прямиком к усадьбе.
«А ведь такие птицы в этой местности не водятся. Откуда он здесь взялся? Неужели… Гилберту всегда нравились птицы: соколы, ястребы. Но орлы были его любимцами. Он даже поместил одного на свой флаг».
Догадка Эржебет подтвердилась, когда орел опустился на подоконник прямо перед ней. К его лапам не было привязано никакой записки, но этого не требовалось. Эржебет и так поняла намек. Вернее – приглашение. Вызов.
Кровь вскипела в одно мгновение, из головы исчезли все мысли, кроме одной: «Он ждет!».
– Я сейчас! – пообещала Эржебет птице и стрелой вылетела за дверь.
– Сестренка Лиза, ты куда?! – понесся ей вслед взволнованный голос Аличе, но Эржебет ее уже не слышала.
Она добежала до своей комнаты, пинком распахнула дверь, торопливо переоделась в мундир и, повесив на пояс саблю, бросилась назад на кухню.
Орел спокойно сидел на подоконнике, рядом, завороженно разглядывая его, застыла Аличе.
– Сестренка Лиза, смотри, какая красивая птичка! – Она радостно улыбнулась, но тут же взволнованно охнула. – Сестренка, зачем тебе мундир и сабля?! Куда ты собралась?
– У меня важное дело, – отчеканила Эржебет, берясь за ручку ведущей во внутренний двор двери.
– Это опасно? Точно опасно! Не ходи, сестренка! – заверещала Аличе, пытаясь схватить ее за рукав. – У меня дурное предчувствие!
– Все будет в порядке. – Эржебет отмахнулась от нее.
– А если вернется сеньор Родерих и будет тебя искать?
– Соври ему что-нибудь… А еще лучше скажи, что я умерла! – бросила Эржебет и вышла на улицу, захлопнув дверь перед лицом ошарашенной Аличе.
Орел будто только этого и ждал: он поднялся в воздух и полетел вперед, явно указывая Эржебет путь, и она побежала следом за ним. Она уже не думала о том, что поступает глупо и опрометчиво, что, потакая своим тайным желаниям, ввязывается в какую-то авантюру. Но сохранившиеся в затуманенном сознании остатки рассудительности старались придать ее действиям хоть какое-то подобие разумности.
«Я лишь хочу вступиться за честь моего сюзерена! Да-да, именно так!»
Эржебет бы никогда в этом не призналась, но на самом деле она стремглав бежала на встречу с Гилбертом вовсе не ради Родериха. По правде, ей было глубоко плевать и на Родериха, и на войну… Она бежала к Гилберту. И только это имело значение.
Вскоре Эржебет оказалась в лесу за парком, орел сначала вел ее по дороге, а затем резко свернул и, ловко петляя между могучих стволов сосен и елей, скрылся за деревьями. Она бросилась за ним и вылетела на поляну: это было то самое место, где они с Гилбертом впервые говорили после ее возвращения из Стамбула. И Эржебет сразу же увидела его – Гилберт сидел на поваленном стволе, вальяжно закинув ногу на ногу. Орел плавно опустился ему на плечо, Гилберт ласково пригладил перышки у птицы на голове, затем взглянул на замершую на краю поляны Эржебет. В рубиновых глазах полыхнуло пламя, тонкие губы тронула усмешка. Та особая улыбка, которая была лишь у него, довольная, высокомерная, торжествующая.
– Пришла…
Всего одно слово, произнесенное низким, бархатистым голосом. И дрогнула струна арфы, и тело заныло в сладкой истоме.
Эржебет сделала шаг вперед, положила руку на эфес клинка.
– Конечно, пришла. Мы ведь так и не закончили поединок, а я не люблю незавершенных дел.
– Я помню, – обронил Гилберт, не спеша, впрочем, подниматься и идти ей навстречу.
Он просто смотрел на нее и все так же улыбался.
Эржебет подумала, что надо бы придать их дуэли хоть какой-то смысл. Она ведь явилась сюда, чтобы помочь своему сюзерену, разве нет?
– Пообещай, что если я выиграю, ты оставишь земли Родериха в покое. – Эржебет старалась, чтобы голос звучал уверенно, не выдал ее волнения.
При упоминании Родериха Гилберт едва заметно нахмурился.
– Серьезное требование. Тогда и ты должна предложить мне взамен что-то стоящее… И что же я получу в случае победы? – он лукаво прищурился.
– Силезию, – выдала первое, что пришло в голову Эржебет.
– Она уже давно моя, что бы там Родди себе не думал. – Гилберт насмешливо фыркнул.
– Но мы с герром Родерихом больше никогда не будем оспаривать твои права на нее.
– Нет, это совсем не равноценный обмен.
– Тогда скажи, чего ты хочешь?
– Чего я хочу? – нарочито медленно протянул Гилберт.
Он, наконец, поднялся, мягко ступая, неспешно подошел вплотную к Эржебет, так, что почти касался ее грудью. Она запрокинула голову, заглянула ему в глаза и невольно вздрогнула.
– Я хочу… – томительная пауза, – чтобы в случае моей победы ты позволила мне делать с тобой все, что я пожелаю.
Эржебет на мгновение лишилась дара речи: такого она совсем не ожидала.
– Что еще за идиотское требование? – раздраженно прошипел она.
– Какое есть. – Гилберт пожал плечами.
В душе Эржебет пробудилась запоздалая паника, она вдруг почувствовала себя слабой и беззащитной под горящим, алчным взглядом алых глаз.
«Все, что он пожелает. А что он хочет? Победить меня, чего же еще! Еще с нашей первой встречи! Или нет? Может, лучше отказаться от поединка? Это ведь так глупо».
Но Эржебет чувствовала, что уже не в состоянии отступить. Когда Гилберт оказался так близко, стремление сразиться с ним стало практически непреодолимым: она ощущала зуд в сжимающих эфес пальцах, огонь, закипающий в крови… Жажда, жгучая жажда. Она так хотела его.
«Прочь, трусость! Мало ли что он там пожелает! Победа будет моей!»
– Хорошо, я согласна.
– Слово Венгрии? – требовательно спросил Гилберт, впиваясь в Эржебет взглядом.
– Слово Венгрии. Если ты выиграешь, можешь делать со мной все, что пожелаешь… – Эржебет едко усмехнулась. – Если выиграешь.
– Выиграю. – Игривые нотки вдруг пропали, в голосе Гилберта зазвенела сталь.
Они разошлись, обнажили сабли. В воздухе разлилось вязкое напряжение, словно все вокруг замерло в ожидании бури. Эржебет била мелкая дрожь, ведь этот поединок был особенным: впервые они будут серьезно сражаться. Не тренировка, а настоящий бой один на один, нет никого, кто может вмешаться. Лишь он и она. Эржебет вдруг кольнуло нехорошее предчувствие, что этот поединок будет даже слишком не похож на их предыдущие столкновения. В глазах Гилберта она заметила не только привычные искры азарта, но и кое-что еще. Непреклонную решимость. Он поставил перед собой какую-то цель и собирался добиться ее во что бы то ни стало, со своим обычным упорством.
«В случае моей победы ты позволишь мне делать с тобой все, что я пожелаю».
В душу закрались сомнения, но вместе с ними и томительное любопытство.
«Чего же ты хочешь от меня, Гил? Я хочу узнать».
Но тут Гилберт атаковал, и Эржебет мгновенно забыла обо всем: остались лишь клинок в ее руках и ее любимый соперник напротив нее.
Удар, удар, удар! Эржебет ощущала, как со звоном сабель выплескивается ее тоска, желание, клокочущая внутри энергия. Но облегчение не приходило. Становилось только хуже. Словно с каждым взмахом клинка пожирающее ее изнутри пламя разгоралось сильнее, заполняло все ее существо. Эржебет рубилась все отчаяннее, все яростнее. И видела отражение бушующего огня в глазах Гилберта. Он улыбался с бешеной радостью, по-звериному скалился, сабля пела в его руках, легко отражая все выпады Эржебет. Он двигался все быстрее, заставляя и ее ускорять темп, они будто танцевали какой-то языческий танец. Танец смерти? Или танец жизни? Ведь смерть – это холод и тьма, а в них обоих было столько жара и света.
Вот лезвие клинка Гилберта проскользнуло в опасной близости от горла Эржебет, она ощутила, как по коже побежали приятные мурашки. А вот Эржебет смогла обойти его защиту и чуть царапнула его щеку. На бледной коже выступили рубиновые капельки крови, одна скользнула вниз, застыла на тонких губах Гилберта. Он медленно слизнул ее влажным, розовым языком. Эржебет замерла, наблюдая за ним, как завороженная.
– Горько. – Мягкий гортанный смех. – Хочу попробовать твою… Она должна быть сладкой.
– Слишком роскошный деликатес для тебя! – выкрикнула Эржебет, бросаясь к нему.
Гилберт ухмыльнулся, блокировал ее выпад¸ на мгновение приблизил свое лицо к ее.
– А ты хочешь моей? – горячо выдохнул он.
– Она точно ядовита! – Эржебет осклабилась, отталкивая его.
Снова обмен ударами, финты и ловкие атаки, снова пылает неудержимый огонь!
«Больше, больше, больше! – исступленно кричала Эржебет. – Мне мало! Еще, еще!»
Ей так хотелось увидеть Гилберта павшим ниц. Обезоружить его, уронить на траву, упасть сверху и…
Она не заметила, что за движение сделал Гилберт, но вдруг ощутила в руках пустоту. Ее сабля отлетела в сторону, горла коснулся кончик его клинка. Легко-легко, почти неощутимо, словно перышко. Эржебет замерла, не в силах осознать случившееся, поверить, что вот и конец. Ее захлестнуло острое чувство неудовлетворенности. Не горечь поражения, а именно неудовлетворенность тем, что Гилберт просто выбил у нее оружие и все.
– Я победил. – В его голосе не слышалось ожидаемого злорадного торжества.
Он тяжело дышал, грудь бурно вздымалась и опускалась, на коже блестели бисеринки пота.
Гилберт чуть надавил на клинок, Эржебет отступила назад, споткнулась о какую-то ветку и неловко упала. Она распласталась на траве, тут же попыталась встать, но Гилберт не позволил. Он опустился на колени, прижал лезвие сабли плашмя к ее шее. Эржебет содрогнулась всем телом: ощущение ледяной стали, касающейся ее разгоряченной кожи, было одновременно пугающим и необычайно приятным. Но еще сильнее ее затрясло, когда она заглянула в глаза Гилберта. Эржебет вдруг показалось, что кроваво-красное марево заполнило собой все вокруг. Оно окутывало ее жаркими объятиями, ласкало мягкими волнами и властно тянуло, тянуло к себе.
– Моя Лизхен, – откуда-то издалека донесся хриплый шепот Гилберта.
Позже Эржебет так и не смогла вспомнить, кто из них сделал первое движение, кто столкнул маленький камешек, повлекший за собой лавину, после которой их отношения изменились навсегда. Просто в какой-то момент Гилберт склонился к ней, а Эржебет потянулась навстречу, рискуя поранить нежную кожу шеи.
Их губы встретились.
У их первого поцелуя был вкус стали и крови.
Между ними в этот момент словно проскочила молния, ударила Эржебет и вышибла из головы все мысли. Осталось чистейшее, ничем не замутненное желание. Они целовались жадно, неистово, подбородками опасно касаясь лезвия сабли, но холод клинка лишь сильнее распалял их. А затем оружие вдруг исчезло, Гилберт отстранился и застыл над Эржебет, глядя на нее сверху вниз. Тяжелый, полный сладострастия багровый туман. Покрасневшие, влажные губы. Бледная кожа, чуть тронутая румянцем.
«Красивый… такой красивый… Почему я раньше этого не замечала? Почему боялась заметить?»
Низ живота свело судорогой только от одного его взгляда. И на этот раз Эржебет сделала первый шаг. Она обвила руками шею Гилберта, погрузила пальцы в жесткие волосы, с силой притянула его голову ближе и припала к таким влекущим губам.
Целовать его было приятно. Просто потрясающе. Она изумилась, как вообще могла жить все эти годы без его твердых, обветренных губ, без языка, игриво касающегося ее, нежно гладящего небо и скользящего по зубам.
Гилберт навалился на Эржебет сверху, прижал к земле, и тут ее лопатку кольнуло что-то острое, она невольно ойкнула, толкнула его. Он приподнялся на руках, алый туман чуть рассеялся, уступая место беспокойству. Эржебет достала у себя из-под спины шишку, немного глуповато улыбнулась и показала Гилберту.
– Острая. – Она сама удивилась, как сильно сел ее голос.
Гилберт проворчал что-то неразборчивое, резко встал, огляделся по сторонам. И вдруг судорожно сорвал с себя плащ, скинул камзол, поспешно расстелил их на густой траве. Затем стремительно склонился к Эржебет, схватил ее за руку и одним рывком поднял на ноги.
– Здесь будет хорошо, – отрывисто шепнул он, накрыл ее губы своими, и они вместе рухнули на импровизированное ложе.
Его руки блуждали по ее телу, словно желая запомнить каждый изгиб фигуры, каждую ложбинку и впадинку. Вот пальцы застыли на груди, властно сдавили, и Эржебет застонала ему в рот. Одежда мешала, Эржебет так хотелось почувствовать прикосновения Гилберта к своей обнаженной коже.
«Сними эти тряпки!» – взмолилась она.
Он словно прочел мысли Эржебет, принялся расстегивать ее мундир. Его пальцы дрожали от нетерпения, Гилберт запутался в петлях, раздраженно рыкнул и дернул ткань на себя. Послышался жалобный треск, во все стороны брызнули агатовые капельки-пуговицы. Осталась еще батистовая рубашка, и Эржебет зачарованно наблюдала, как Гилберт рвет дорогие кружева. Вот, наконец, пала последняя преграда между ними, и его взору открылись ее упругие молочно-белые груди, нежно-розовые соски. Гилберт судорожно вздохнул, уставился на Эржебет так, будто увидел величайшее в мире чудо. А она ощутила неловкость под его жадным взглядом, стыдливо попыталась прикрыться, но он мягко отстранил ее руку.
– Не надо. – Она никогда не слышала столько трепета в его голосе. – Я хочу… посмотреть.
Он осторожно, почти робко коснулся кончиками пальцев мягких холмиков. Эржебет охнула, выгнулась ему навстречу, требуя больше ласки. Вот они, ее сокровенные фантазии, сладкие ночные грезы – воплощаются в реальность здесь и сейчас. Только почувствовав крепкие мозолистые ладони Гилберта на своей тонкой, нежной коже, Эржебет поняла, как же давно мечтала об этом. А затем к ним присоединились губы. И горячий язык, обрисовывающий контуры затвердевших сосков. И зубы, кусающие розовую бусинку, точно спелую ягоду.
Эржебет уже не могла сдержать стонов, ей казалось, что она вся превратилась в сгусток пламени, огонь поднимался изнутри, разливался кипящей лавой по венам.
В их любви было что-то звериное, первобытная страсть. Ласки Гилберта становились все грубее, поцелуи – агрессивнее. Он оставлял следы на фарфоровой коже Эржебет, кусал едва ли не до крови, впиваясь губами. Эржебет стянула с него рубашку, водила руками по обнаженному торсу, царапала, вырисовывая колдовской узор на его широкой, мускулистой спине.
Она не заметила, как они освободились от остатков одежды. Их разгоряченные, нагие тела сплелись, между ними словно проскакивали искры, каждой клеточкой своего существа Эржебет ощутила исходящее от Гилберта жгучее желание. И она сама больше не могла терпеть. Все ожидания, все потаенные стремления, все их встречи и случайные прикосновения, все пламя сегодняшнего дня – все свернулось тугим клубком меж ее бедер. Она должна была почувствовать Гилберта там, внутри. Стать с ним единым целым. Эржебет оплела ногами его талию, раскрылась ему навстречу.
Он погрузился в нее с низким, полным удовлетворения стоном. Сразу весь, до конца.
Эржебет показалось, что ее разрывает на части, в сознание вонзились раскаленные шипы боли, из глаз брызнули слезы. Она захлебнулась криком, впилась ногтями в плечи Гилберта, почувствовав, как внутри у нее что-то ломается, рвется и по бедру стекает теплая влага.
Гилберт вдруг замер, точно заледенел, и сквозь радугу слез она увидела, как на его лице отразился испуг.
– Я не хотел, – слабо выдохнул он. – Я осторожно… Сейчас… Сейчас… Все будет хорошо.
Он обнял Эржебет, собрал губами ее слезы, начал двигаться медленно и размеренно. Постепенно боль отступила, на смену ей пришло наслаждение, и Эржебет сама не заметила, как начала подстраиваться под заданный Гилбертом ритм, двигаться в такт. Жаркие волны прокатывались по ее телу, мощные и сильные, как прибой. Она шептала имя Гилберта, несла какую-то ласковую чушь, просила его не останавливаться, умоляла продолжать. Он стал двигаться быстрее, резче, а она все кричала, требуя больше. С каждым толчком пламя внутри разгоралось все сильнее. Затем вдруг полыхнуло яркой вспышкой. Наслаждение достигло пика, мир вокруг перестал существовать. Эржебет показалось, что они с Гилбертом воспарили к небесам, слились воедино и стали особым существом, идеальным созданием, соединением двух душ и тел. Вот! Вот то, что она хотела! Божественный экстаз! Ее охватил ослепительный восторг, из груди рвался вопль чистой радости. Гилберт вторил ей, выкрикнул ее имя.
А затем Эржебет упала.
Гилберт буквально рухнул на нее, ее тело заполнило что-то горячее, она почувствовала себя ослабевшей и усталой.
С минуту они лежали, судорожно глотая ртом воздух, потом Гилберт осторожно отодвинулся, и Эржебет тут же остро ощутила пустоту. Одиночество.
«Нет, нет, не уходи. Обними меня! Не оставляй меня!»
Ей с трудом удалось поднять налившуюся свинцовой тяжестью руку, дотянуться до руки Гилберта и переплести свои пальцы с его. Он улыбнулся ей и чуть сжал ее ладонь.
Эржебет прикрыла глаза. Голова была абсолютно пуста, по телу медовой сладостью разливалась истома. Хотелось просто лежать, не шевелясь, чувствуя тепло руки Гилберта. Сейчас она ощущала полное удовлетворение. Изводившее ее пламя наконец-то потухло, и теперь ей было так хорошо и спокойно, как никогда в жизни. Чувство полной гармонии.
Но вдруг Гилберт сел, выпустил ее руку, и Эржебет услышала шорох одежды. Он опустился перед Эржебет на корточки и заботливо провел по ее бедру куском, похоже, оторванным от своей рубашки. Наблюдая за Гилбертом сквозь полуопущенные веки, она увидела на белоснежной ткани кровь.
«Моя?»
– Прости. Маленькая моя, хорошенькая, прости, – ласково приговаривал Гилберт, поглаживая ее кожу. – Я не хотел сильно. Я думал… просто… что ты уже… что кто-нибудь из этих… посмел.
Его слова подействовали на Эржебет как ушат холодной воды. Мысли стаей шумных птиц ворвались в чистое сознание, и на нее обрушилось понимание того, что же они с Гилбертом сейчас сделали.
«Я… С ним… Моя невинность. С Гилом».
И Садык, и Родерих фактически владели ей, но им Эржебет никогда бы не позволила к себе прикоснуться. А Гилберту отдалась так легко. С радостью. И более того, она хотела еще. Снова почувствовать жар его тела, раствориться в его объятиях. Снова ощутить это ни с чем не сравнимое наслаждение.
Ее вдруг охватил жгучий стыд. Эржебет оттолкнула Гилберта, забыв о слабости и боли, вскочила с их импровизированного ложа. Среди разбросанных по траве вещей она с трудом нашла свои и принялась поспешно одеваться. Штаны, сапоги, рубаха… Порванная. И мундир тоже.
«Черт, черт, черт, и как я вернусь назад в таком виде?»
На плечи Эржебет опустилась теплая ткань, пахнущая порохом, потом и мужчиной. А вместе с ней широкие ладони.
– Возьми мой камзол, – неловко прошептал Гилберт.
Эржебет обернулась к нему, заглянула в глаза. Нежность, забота… Желание. Она вздрогнула, вырвалась из его рук и бросилась к деревьям на краю поляны.
«Бежать, быстрее бежать!» – Щеки ее пылали, сердце гулко стучало в груди.
– Эй, куда это ты собралась? – Голос Гилберта стал жестким.
Он догнал ее, схватил за руку и грубо развернул лицом к себе.
– В усадьбу, конечно же. – Эржебет дернулась, пытаясь освободиться. – Пусти сейчас же!
– Не пущу! Ты никуда не пойдешь, – с нажимом произнес Гилберт. – У нас договор. Забыла? Ты позволишь мне делать с тобой все, что я захочу.
– Разве ты уже не получил то, что хотел? – зло процедила Эржебет, старательно избегая встречаться с ним взглядом.
– Не получил. Ты отправляешься со мной в Берлин. – От его властного тона Эржебет похолодела и все-таки посмотрела на него.
Она увидела лицо одержимого, который будет добиваться своего до победного конца.
– Теперь ты принадлежишь мне, Лизхен. – Гилберт протянул руку, провел большим пальцем по ее губам, погладил по щеке.
И самым жутким для Эржебет было осознание, что быть «его Лизхен» она вовсе не против. В душе царило смятение, в голове – полный сумбур.
«Получается, он никогда не считал меня другом? Но ведь мы столько лет… И он казался искренним. А я? Разве я сама не хотела его?»
Вдруг всколыхнулись воспоминания, кусочки мозаики встали на свои места.
«Я уже тогда догадывалась. Глупо отрицать. Мы никогда не были просто друзьями. Но кто мы тогда? Кто? Неужели это… любовь?»
Эржебет так потерялась в лабиринте своих мыслей, что безропотно позволила Гилберту отвести себя туда, где был привязан его конь. На луке седла устроился орел и невозмутимо смотрел на людей мудрыми желтыми глазами.
«Куда же ты привел меня?» – подумалось Эржебет.
Гилберт помог ей забраться в седло, сам сел позади. В том, как он обвил одной рукой ее талию, Эржебет почудилось что-то собственническое. Но все же его прикосновения были такими приятными и желанными. Прижаться спиной к его широкой груди, почувствовать, как его теплое дыхание касается мягкого пушка волос у нее на затылке – просто прекрасное ощущение близости – оно успокаивало. И не хотелось больше думать ни о чем. Просто плыть по течению, просто быть с ним рядом.
«Я же ведь дала слово, теперь уже не отвертеться». – Вот и нашлось отличное оправдание для рассудка и совести.
Очередная ловкая отговорка, позволяющая Эржебет быть с Гилбертом, не признавая всей правды, что скрывается в ее душе.
Эржебет чуть обернулась, и ее губы оказались совсем рядом с его губами. Он подарил ей легкий, почти невесомый поцелуй и, улыбнувшись, дернул поводья, отправляя коня по дороге прочь от усадьбы.
– Тебе понравится в Берлине.
