Текст книги "Кто я для тебя? (СИ)"
Автор книги: Марго Белицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)
Глава 5. Восточный яд – восточная сладость
Эржебет распрямила затекшую спину и, утерев пот со лба тыльной стороной ладони, осмотрела свою работу. Пол, выложенный розовато-белым мрамором, сверкал так, что в него можно было смотреться, как в зеркало. Хотя вместо того, чтобы намывать, Эржебет бы с удовольствием прошлась по нему в грязных сапогах, да еще и поплевала бы от души. Но она прекрасно знала, что за плохо выполненную работу, за любые попытки насолить хозяину дворца последует незамедлительная кара. За годы жизни под властью Садыка Эржебет научилась усмирять свой норов. Первое время, оправившись после битвы при Мохаче, она пыталась бунтовать, в ней еще жила надежда, что она сможет вернуть свободу, надо лишь постараться. Но восстания раз за разом безжалостно подавлялись. А Эржебет ожидало наказание. Садык в этом деле был особо изощрен. Европеец бы просто избил непокорного слугу и засадил в темницу, но для изобретательного восточного ума Садыка это было слишком просто. Он придумывал для провинившихся, как он сам говорил, «изысканные» пытки, в них страдания душевные были гораздо сильнее физических. И это оказалось самым страшным: Эржебет была сильной, она могла терпеть любую телесную боль, но вот боль духовную не сможет вынести даже самая несгибаемая, волевая личность… И поэтому в конце концов Эржебет смирилась. Старательно играла роль служанки. Кроткой, тихой и главное – незаметной. Потому что иногда на Садыка находило желание поразвлечься, и тогда доставалось всем, кто попадался на глаза, независимо от их провинностей…
Теперь жизнь Эржебет была полна изнуряющей работы и страха наказания, Дамокловым мечом постоянно висевшего над ней. Такое существование отупляло, лишало воли, исподволь, постепенно обращало в безропотного слугу, который, знай себе, двигается, как заводная игрушка немецких мастеров, день за днем, день за днем. У него уже нет ни чувств, ни желаний, лишь всеобъемлющая покорность судьбе… Единственной отдушиной для Эржебет, позволявшей ей не скатиться до уровня безмозглой рабочей скотины, стали воспоминания. Яркие грезы о том времени, когда она была сильной и свободной. Когда враги трепетали при упоминании ее имени. А рядом были друзья. При мысли о друзьях сразу же всплывал образ Гилберта. Сейчас, проигравшая, опустошенная, почти сломленная, она особо сильно тосковала по нему. Хотелось увидеть его задорную улыбку, дерзкий вызов в алых глазах. Когда Эржебет становилось совсем плохо, она представляла, как он говорит ей в своей обычной насмешливой манере: «Что скисла, Лизхен? Распустишь нюни, и я отвоюю у тебя Бурценланд обратно! Давай, взбодрись. Если ты не будешь сильной, то как же я смогу насладиться победой над тобой?». И почему-то от таких мыслей ей сразу становилось легче.
Вот только с каждым днем, проведенным в Стамбуле, Эржебет все больше теряла надежду когда-нибудь услышать голос Гилберта наяву, а не в мечтах. По доходившим до нее обрывочным слухам из Европы, он все еще был вассалом Феликса. Такой же несвободный, как и она.
«В этом есть какая-то злая ирония. – Эржебет криво усмехнулась, снова взглянув на блестящий пол. – В похожести наших судеб. Мы оба когда-то были могущественными и вселяли страх в других, а теперь – оба жалкие рабы…»
Эржебет вздохнула и, подхватив ведро и половую тряпку, пошла за чистой водой – сегодня ей еще надо было отмыть до блеска парадную залу…
Вечером вымотанная Эржебет едва доплелась до каморки в дальней части дворца, которая служила ей комнатой. Все, чего ей сейчас хотелось – рухнуть на соломенный тюфяк и провалиться в сон. Но тут скрипнула дверь, и Садык без стука вторгся в ее жалкое жилище.
Эржебет внутренне напряглась, готовясь к худшему и мысленно помимо воли перебирая возможные поводы для наказания. Но вроде бы в последние дни она вела себя безупречно…
– Примерь! – Садык небрежно бросил под ноги Эржебет ворох нарядов.
Она присела на корточки, разобрала перемешанную кипу: шаровары из прозрачной нежно-зеленой органзы, шитый золотом кушак, украшенный драгоценными камнями короткий жилет.
Наряд танцовщицы.
– С какой стати я должна это одевать? – Эржебет мгновенно ощетинилась.
– Потому что я приказываю. – Садык неприятно улыбнулся.
У Эржебет засосало под ложечкой.
«Неужели он…»
– Только тронь меня и, клянусь, я перегрызу тебе глотку! И кое-что еще!
Эржебет вскочила на ноги, сжала кулаки и едва не зашипела. Может она и привыкла к подчинению, но не настолько, чтобы безропотно ублажать Садыка. Лучше смерть.
– Не льсти себе, женщина. – Он с нарочитой ленцой пригладил бородку и окинул Эржебет скучающим взглядом. – Стоит мне только щелкнуть пальцами, и сотни прекраснейших наложниц будут ласкать меня, подобно гуриям в садах Рая. Зачем мне мужеподобная девица, вроде тебя?
– Тогда к чему все это?.. – Эржебет брезгливо кивнула на так и валявшийся на полу наряд.
– Завтра ко мне приезжает делегация неверных… Просто хочу, чтобы ты немного развлекла моих гостей…
Он не договорил, но Эржебет прекрасно поняла, что он имеет в виду. С помощью нее Садык собирался недвусмысленно намекнуть европейцам: скоро они все будут плясать под его дудку. И, конечно же, он не мог упустить возможность унизить ее, в который раз подчеркнуть, что она всего лишь слабая женщина.
«Женщина должна услаждать взор мужчины, а не махать мечом», – с тех пор, как она стала частью его Империи, он постоянно напоминал ей об этом.
– Ах да, чуть не забыл. – Садык подошел ближе и в прямом смысле слова осыпал Эржебет золотым дождем.
Браслеты, тяжелые серьги, ожерелье, пояс из монеток – все это обрушилось на нее с высоты его роста…
– Может, это хоть немного добавит тебе привлекательности. – Садык усмехнулся и ушел, оставив застывшую Эржебет посреди груды драгоценностей и тканей.
С минуту она стояла неподвижно, устремив невидящий взгляд в пространство, а затем медленно подняла с пола шаровары…
Переодевшись, Эржебет осмотрела себя и поежилась.
«До чего развратный вид…»
Жилет плотно облегал ее грудь и практически не скрывал пышные холмики, наоборот казалось, только подчеркивал. Прозрачные шаровары выставляли на всеобщее обозрение ее ноги, и лишь кушак прикрывал треугольник волос меж бедер. И в этом она должна будет щеголять перед посольством!
Эржебет тут же захотелось сорвать с себя дорогие ткани, растоптать их и надеть привычный бесформенный рабский балахон.
«Успокойся, – строго приказала она себе. – Это всего лишь тряпки… Всего лишь тряпки. Я должна быть покорной. Если буду артачиться, с этой сарацинской гниды станется устроить резню среди моих людей… Надо смириться… Надо терпеть. Я справлюсь. Я сильная».
Эржебет до боли стиснула кулаки, с трудом подавив навернувшиеся на глаза злые слезы. А на следующий день она тщательно вымылась, расчесала волосы и облачилась в оскорбительно-откровенный наряд…
В роскошном зале для приемов, который только вчера Эржебет старательно намывала, Садык вальяжно разлегся на горе разноцветных шелковых подушек. Кроме Эржебет, он собрал вокруг себя несколько других стран: Болгария и Греция обмахивали его опахалами из разноцветных перьев, а Македония подливала вино в золотой кубок. Садык приказал Эржебет сесть рядом с ним.
– Вот такой смирной и должна быть женщина. – Он тонко улыбнулся, когда она опустилась на колени. – Я тебя выдрессирую, строптивица…
Эржебет бросила на него яростный взгляд, но привычно проглотила готовый сорваться едкий ответ.
В этот момент распахнулись двери, и слуга объявил о прибытии послов.
Это оказалась делегация Речи Посполитой: впереди горделиво вышагивал Феликс, следом за ним шел как всегда серьезный и собранный Торис, а дальше… У Эржебет перехватило дыхание и сердце гулко застучало в груди.
«Гилберт… Что он тут делает?»
Эржебет была так рада его видеть, что вмиг забыла и о своем унизительном положении, и об обуревавшей ее злости.
Их взгляды встретились и слова были больше не нужны.
«Как ты?» – безмолвно спрашивал Гилберт.
«Бывало и получше». – Эржебет кривовато усмехалась.
Он в ответ одарил ее своей особой широкой улыбкой, от которой потеплело в душе.
«Все будет хорошо, Лизхен!»
Ей стало так легко и спокойно, словно и не было стольких лет боли.
«Я так рада, что ты пришел…»
Но затем Эржебет заметила в глазах Гилберта изумление, он нахмурился, между серебристыми бровями пролегла складка. Эржебет поняла, что он смотрит уже не на ее лицо, а на одежду.
Ей тут же захотелось провалиться сквозь землю или убежать и спрятаться. Эржебет не сильно волновало, что подумают о ней Феликс или Торис. Но то, что в таком жутком образе гаремной танцовщицы ее увидел Гилберт… Это было невыносимо.
Садык, то ли заметив ее реакцию, то ли просто решив поиздеваться, вдруг протянул руку, чуть приподняв голову Эржебет, собственническим жестом погладил ее шею. Точно она была его ручной зверушкой. Или любимой наложницей.
Эржебет успела заметить, как при виде этого бешено сверкнули глаза Гилберта, и поспешила отвернуться. Она была больше не в силах на него смотреть.
«Унижение, какое унижение… И прямо перед ним…»
Феликс принялся обсуждать с Садыком какие-то политические дела. Что-то о разделе Украины, о Запорожской Сечи и набегах крымских татар. И все время Садык продолжал поглаживать Эржебет, будто говоря: «Вот смотрите, неверные: Венгерское королевство, одна из сильнейших христианских держав Восточной Европы. Видите, где она теперь? У меня в ногах. И я имею ее, как хочу!».
Эржебет особо не прислушивалась к беседе, она старательно изучала сложный рисунок на одной из подушек и прилагала все силы, чтобы не вцепиться зубами в руку Садыка.
– Услади взоры моих гостей танцем. – Она не сразу поняла, что он обращается к ней.
«Танцевать? Перед всеми? Перед Гилбертом? Нет!»
Это было уже слишком.
– Я не умею, мой господин. – Голос Эржебет вибрировал от едва сдерживаемого гнева. – Боюсь, я опозорю вас…
– Думаю, ты быстро научишься, если я прикажу отрубить пару сотен голов твоим людям, – мягко шепнул Садык. – И старайся, старайся, не то их будет уже не сотня, а пять сотен.
После его слов Эржебет тут же представила плахи. И лес залитых кровью кольев. И услышала плач женщин ее земли.
«Засунь свою гордость, знаешь куда?»
Эржебет резко встала, стараясь смотреть куда угодно, только не в сторону расположившихся на подушках членов посольства. И главное – не смотреть на Гилберта.
Полилась плавная мелодия, кто-то играл на флейте, скорее всего Геракл, у него всегда это отлично получалось.
Эржебет вяло переступила с ноги на ногу, и, вспомнив угрозу Садыка, попыталась двигаться красивее. Она действительно не умела танцевать, но надо было постараться, Садык всегда выполнял то, что обещал, не важно, наказания то были или награды.
Эржебет развернулась, взмахнула руками, качнула бедрами, заставляя мягко зашуршать монетки на поясе. Краем уха она слышала, что Садык, Феликс и Торис продолжают разговор, о чем-то спорят.
«Надеюсь, им сейчас не до меня… Так, красивый фон для беседы не более…»
Но кто-то все-таки за ней наблюдал, она чувствовала, как кожу покалывает от пристального взгляда.
Гилберт.
Он чуть подался вперед и смотрел на нее так, словно в целом мире существовали лишь они двое. Эржебет никогда еще не видела его таким. Алые глаза сверкали, бледная кожа болезненно покраснела… Сейчас он казался почти безумным.
Эржебет бросило в жар. Вдруг почудилось, что следом за его жадным взглядом, по ее телу скользят его пальцы. Ласкают трепетно и нежно…
«Почему? Почему ты так смотришь на меня?»
Повернуться. Слегка прогнуться назад. Тряхнуть волосами.
«Почему внутри все трепещет от твоего взгляда?»
Ноги становятся ватными, руки почему-то дрожат. Но она упорно продолжает двигаться в такт музыке. И вдруг понимает, что ей хочется танцевать. Танцевать для него. Только для него одного…
«Да, смотри на меня! Смотри!»
***
Гилберту стоило огромных усилий уговорить Феликса включить его в посольство в Османскую Империю. Феликс откровенно издевался, не переставая, отпускал шуточки по поводу того, что Гилберт хочет «припасть к ногам своей Прекрасной Дамы». А Гилберт сжимал зубы и терпел. Стремление увидеть Эржебет было слишком сильно, оно перебороло даже его непомерную гордыню, и он был готов сколько угодно выслушивать глупые остроты Феликса. Хотя все же в итоге тот Гилберта доконал. Только своевременное вмешательство Ториса остановило грядущую кровавую бойню. Именно благодаря его стараниям, Гилберт сейчас находился в Стамбуле. И встреча с Эржебет сторицей окупила все мучения. Стоило ей взглянуть на него, как сразу же забылся и мерзкий смех Феликса, и раздражающие попытки Ториса сочувствовать (далось Гилберту его проклятое сочувствие!). Стоило Гилберту увидеть, как заблестели ее глаза, как счастливая улыбка тронула нежные губы, у него сразу же отлегло от сердца.
«Она в прядке, не ранена, не закована в цепи…»
Наслушавшись ужасных слухов о Садыке, Гилберт опасался худшего и, убедившись воочию, что Эржебет жива и здорова, вздохнул с облегчением.
Ему так хотелось не просто обмениваться безмолвными взглядами, а подойти к ней, услышать ее голос, прикоснуться. Дружески потрепать по плечу или даже обнять. Конечно же, только по-дружески! Он инстинктивно потянулся к ней, даже сделал пару шагов и тут же чуть не налетел на стоящего впереди Феликса.
– Осторожнее, неуклюжая псина, – шикнул на тот, его голос грубо вернул Гилберта в реальность.
Садык тем временем пригласил послов сесть, Гилберт машинально опустился на подушки позади своих сюзеренов, те заговорили с Садыком, но Гилберт не прислушивался к их разговору, продолжал неотрывно смотреть на Эржебет. Он наконец-то отвел взгляд от ее лица, оглядел ее с ног до головы, и жестокое осознание ее положения тут же обрушилось на него, точно тяжелый молот на наковальню. Эржебет теперь принадлежала Садыку, она сидела у него в ногах, обряженная, как наложница. Гилберт привык видеть Эржебет в мужском костюме, а тут – какие-то жалкие тряпочки, едва прикрывающие тело… Он сглотнул, взгляд помимо воли заскользил по ее фигуре… Эта одежда смотрелась на ней так непривычно, вызывала в нем острый диссонанс, но в то же время внутри вдруг что-то дрогнуло… И в этот момент Садык протянул руку и принялся неторопливо поглаживать тонкую, белую шею Эржебет.
Как только загорелые пальцы коснулись ее кожи, ярость полыхнула в сознании Гилберта ослепляющим огнем.
«Убери от нее свои грязные лапы!» – мысленно взвыл он.
Никогда он еще не испытывал такой всепоглощающей ненависти к кому-либо. Он ненавидел своих господ, но как-то по-другому: Феликс раздражал, его хотелось раздавить, как назойливую муху, Торис вызывал презрительную злобу. Но вот Садык Аднан…
«Убить, убить, убить!» – бешено стучала кровь в висках.
В голове Гилберта возникла было мысль, а с чего это он вообще так бесится при виде того, как к Эржебет прикасается другой мужчина, но тут же потонула в затопивших его волнах ярости.
Гилберт был готов сию секунду броситься на Садыка и вцепиться ему глотку.
– Сидеть, Гило! – Феликс тихонько хихикнул в кулачок, донельзя довольный своей шуткой.
Гилберт взглянул на него зверем, Феликс нервно сглотнул и придвинулся поближе к Торису.
– Гилберт, пожалуйста, успокойся, – шепнул тот. – Послы не могут затевать драку…
В это время Садык принялся что-то говорить Эржебет. Она помрачнела, губы искривила знакомая Гилберту натянутая улыбка, которая появлялась всегда, когда Эржебет пыталась подавить гнев и быть подчеркнуто любезной с собеседником. Но вдруг Садык сказал такое, от чего Эржебет побелела как мел, а затем вскочила на ноги.
– Моя, – на этом слове Садык сделал особе ударение, – луноокая Лисса усладит наш взор танцами, пока мы будем беседовать.
Умом Гилберт прекрасно понимал, что Садык лишь рисуется перед ними и пытается разозлить. Понимал, что нельзя поддаваться на его провокации, как это с успехом делал Торис. И даже этот идиот Феликс. Но от слова «Моя» его передернуло, захотелось наплевать на все дипломатические условности, схватить Эржебет и утащить отсюда. Вместе они прорвались бы через ряды янычар. Сражались бы плечом к плечу, как в старые добрые времена…
Тут заиграла музыка – нежная мелодия флейты. Эржебет начала танцевать… И Гилберт мгновенно забыл обо всем на свете.
Где-то далеко-далеко переговаривались послы, ругался Феликс и смеялся Садык. Но это было в другом мире. А здесь и сейчас была лишь Эржебет. Ее тонкие обнаженные руки, крыльями ласточки взлетавшие вверх… Длинные, стройные ноги, кокетливо прикрытые прозрачной органзой, вроде и есть одежда, а вроде и нет… Округлые бедра, соблазнительно покачивающиеся в такт музыке…
Гилберт жадно ловил каждое ее движение, точно завороженный, не в силах отвести взгляд от ее плавно скользящей в танце гибкой фигуры…
Эржебет высоко подняла руки, чуть прогнулась, будто пытаясь встать на мостик. Живот напрягся, грудь всколыхнулась и, казалось, такой маленький жилетик ее не удержит. И порвется. И выпустит на волю всю прелесть юного тела…
Желание пронзило Гилберта раскаленной стрелой, растеклось по венам и собралось пульсирующей вспышкой внизу живота. Стало трудно дышать, высокий воротничок камзола больно врезался в шею.
Он впервые посмотрел на Эржебет по-другому. Увидел в ней не только сильного соперника, надежного соратника, верного друга, но еще и женщину. Потрясающе обворожительную женщину. С первой их встречи он чувствовал к ней подспудное влечение, но именно сейчас осознал это с поразительной остротой. Он хотел ее. Хотел выплеснуть свою страсть не только в поединке с ней. Хотел сорвать с нее все эти тряпки и безудержно ласкать гладкую, алебастровую кожу. Чтобы Эржебет, прекрасная, гордая и сильная Эржебет, принадлежала только ему. И танцевала только для него.
Гилберт встретился с ней взглядом, и увидел в таинственной зеленой глубине, которая всегда так манила его, отблески далеких огней…
Щеки Эржебет тронул нежно-розовый румянец, точно на ее коже распустились ее любимые цветы. И вдруг она начала двигаться раскованнее, так чувственно и смело, словно на самом деле пыталась его соблазнить…
Но тут музыка смолкла, Эржебет застыла, ее плечи поникли, а руки бессильно упали.
– Эй, песик, встреча окончена, мы уходим! – Грубый окрик Феликса окончательно разрушил чудесное наваждение.
Гилберт понял, что дышит тяжело, как загнанный конь, и вспотел под одеждой так, что рубашка прилипла к телу.
– Подъем! – прикрикнул на него Феликс.
И Гилберт заставил себя встать, но все еще не мог оторвать от Эржебет взгляда. Она тоже смотрела на него, со смесью страха, изумления и чего-то еще. Отсвета тех самых огней…
К ней подошел Садык, властно обнял за плечи, вдруг посмотрел Гилберту прямо в глаза. И торжествующе ухмыльнулся.
«Хочешь? Забери!» – Вызов был ясным и четким.
«И заберу!» – посулил ему Гилберт.
Затем улыбнулся Эржебет, надеясь, что она поймет его бессловесное обещание помощи.
– Да пошли уже, герой-любовник недоделанный! – Феликс подхватил Гилберта за локоть и поволок вон из зала.
Прежде чем тяжелая дверь из черного дерева захлопнулась за ними, Гилберт еще успел бросить прощальный взгляд на Эржебет. И ему показалось, что на ее губах промелькнула ответная улыбка…
– И он еще заявляет, что между ним и Лизой ничего нет! – Феликс похабно рассмеялся, как только они отошли достаточно далеко. – Да ты на нее так пялился, что казалось вот-вот набросишься и завали…
– Феликс. – Торис укоризненно покачал головой, и тот наконец-то замолчал под его строгим взглядом.
Как раз вовремя, потому что распаленному бурей эмоций Гилберту срочно нужно было их как-нибудь выплеснуть. Например, избить назойливого болтуна.
– Гилберт. – Торис смотрел на него все с тем же так раздражающим сочувствием. – Я понимаю тебя. Мне тоже неприятно видеть, как наши братья и сестры по вере страдают под пятой сарацина. И мне жаль Эржебет… Но сейчас мы не можем ничего сделать, Садык слишком силен. Поэтому, пожалуйста, не предпринимай никаких опрометчивых действий. Помни, ты ведь можешь поставить под удар всех нас…
Гилберт глубоко вдохнул, стараясь успокоиться и подавить навязчивое желание съездить Торису по физиономии.
– Я не такой дурак, как вы все думаете, – наконец произнес он почти ровным тоном. – Я не собираюсь бросаться на Аднана во главе маленького отряда из рыцарей, чтобы героически погибнуть.
Но справедливости ради стоило признать, что такая идея уже не раз приходила ему в голову и казалась весьма заманчивой.
Однако сокрушительные поражения, годы в подчиненном положении и холодные стены тюрьмы, куда он так часто попадал из-за своей опрометчивости, кое-чему его научили.
И хотя Гилберт все еще мгновенно взрывался, как сейчас, но уже быстро отходил. Он мог сколько угодно бушевать, но никогда не повел бы войско на заведомо самоубийственное дело. Война с Садыком была именно такой, сейчас ненавистный сарацин находился в зените своего могущества. А он, Гилберт, был лишь вассалом Феликса. Слабым герцогством, которое даже не может отвоевать независимость. Куда уж там тягаться с великой Османской Империей…
Сейчас он особенно сильно ненавидел свою слабость, потому что ничем не мог помочь Эржебет. И оглядываясь на закрывшуюся дверь зала, он поклялся, что обязательно станет могучей державой, перед которой будут трепетать соседи. Разобьет Садыка в пух и прах, освободит Эржебет. И она будет принадлежать лишь ему одному…
От последней мысли Гилберт вздрогнул, ощущая, как изменились его желания. Он и раньше мечтал ей помочь. Но теперь он уже не просто хотел вызволить друга из беды.
«Да я всегда видел в ней не только друга…»
Гилберт застыл посреди коридора, в голове что-то щелкнуло, будто встали на место шестеренки. Он понял, что с самой первой их встречи хотел Эржебет, как женщину, но старательно подавлял это влечение, маскировал под желание сразиться… Да, он хотел с ней сразиться: выбить меч, прижать ее к стене и впиться в нежно-розовые губы. Можно было, конечно, обвинить во всем аскетичные правила Ордена, жестко подавлявшие его природные желания. Можно было сказать, что это из-за них он готов броситься на первую встречную красивую женщину, а то, что ей оказалась Эржебет, лишь случайность, не более. Но ведь он давно перестал быть рыцарем Креста, уже многие годы его не сковывали никакие обеты, и Гилберт позволил себе окунуться в плотские наслаждения. Вот только удовольствия он почти не получал, лишь сиюминутное удовлетворение похоти, не больше. Никакие куртизанки, даже самые прекрасные и искусные в любви, не могли погасить бушевавший внутри него пожар. А сегодня он понял, что это под силу сделать лишь одной женщине, именно той, которая разожгла пламя…
***
После приема Садык отпустил Эржебет, к ее удивлению, не завалив никакой работой. Она поспешила воспользоваться его забывчивостью и убежала в свою комнату с такой прытью, словно за ней по пятам неслась стая волков. Ощущение загнанности флером окутало ее, чувства пребывали в полнейшем смятении. Она не понимала, что произошло. С ней. С Гилбертом. Между ними. Это было ненормально, неправильно, и в то же время наоборот, ей казалось, что так и должно быть, что именно этого она и хотела.
Эржебет села на жесткий тюфяк, обхватила плечи руками и поняла, что едва заметно дрожит. Трепещет, словно листик на ветру. Перед мысленным взором все еще стояли горящие страстью глаза Гилберта.
«Страстью? Но ведь этого не может быть! Мы же друзья… Что бы там не болтали сплетники… И мы никогда…»
Но этот взгляд. Так не смотрят на друга. И то, что почувствовала она сама…
– Хотя какая разница? – Эржебет услышала в своем звонком голосе отголоски всхлипов. – Друзья, любовники. Мы не можем быть ни тем, ни другим. Кого я обманываю? Мне не выбраться из этого проклятого дворца, из этой мерзкой каморки. Никогда…
Она стянула с себя столь раздражавший ее наряд танцовщицы, безжалостно закинула роскошные ткани, за которые многие женщины могли и убить, в дальний угол комнаты и, надев свою обычную робу, свернулась калачиком на тюфяке.
«Какой смысл раздумывать о наших с Гилом отношениях, если мы вряд ли скоро встретимся вновь?» – Она горько усмехнулась, проваливаясь в забытье.
Но, что бы она ни говорила себе наяву, во сне Эржебет вновь танцевала. Кружила среди кроваво-красных языков пламени. Они касались ее оголенной кожи, обжигали, но ей почему-то было не больно, а приятно. Огненные всполохи вдруг превратились в пальцы, и вот уже стройный стан Эржебет обнимают сильные руки и она заглядывает в лицо Гилберта, который вышел к ней прямо из бушующего пламени. Он прижимает ее к себе, она ощущает на губах жар его дыхания и тянется к нему навстречу, ощущая, что получила наконец-то то, о чем давно мечтала…
