Текст книги "Кто я для тебя? (СИ)"
Автор книги: Марго Белицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)
Глава 9. Наваждение
Гилберт любил красный цвет. Возможно, в этом была некая доля самолюбования, но Гилберт никогда над этим не задумывался. В свою спальню он специально заказал простыни из тончайшего алого шелка. Ему было все равно, что со стороны такое могло выглядеть вульгарно и безвкусно, ему никогда не было дела до чужого мнения. Главное – он сам доволен. Часто, засыпая среди красного моря, Гилберт представлял, как Эржебет будет здесь рядом с ним. Постепенно это стало его излюбленной фантазией, почти навязчивой идей. И сейчас она воплотилась в жизнь.
Эржебет лежала в объятиях алого шелка, нагая, точно в первый день творения.
Гилберт расположился рядом и, приподнявшись на локте, любовался ею. Ее молочно-белая кожа была все еще чуть розоватой от ласк, капельки пота серебрились в ложбинке между грудей. Эржебет дернулась во сне, тоненькая ниточка влаги скользнула вниз по животу, жемчужной бусиной застыла в ямке пупка. Это зрелище заворожило Гилберта.
Он упивался осознанием того, что Эржебет теперь принадлежит ему, не мог сдержать торжества от мысли, что не просто обладает ею, а стал ее первым мужчиной. И единственным. Он никому больше не позволит к ней прикоснуться, отвоюет ее земли у Родериха, сделает своей окончательно и бесповоротно.
Одержимый Эржебет, Гилберт даже представить не мог, что других не влечет к ней, что они не сходят по ней с ума так же, как он. Все, все мужчины, посмевшие посягнуть на территории Эржебет, были его соперниками и злейшими врагами!
Теперь ее чистота принадлежала лишь ему одному.
«Рассказывают, что она чиста и непорочна, словно Святая Дева! Но ходят слухи, что на самом деле она колдунья… И хранит в своем замке отрезанные головы побежденных мужчин!»
Гилберт уже не помнил, кто сказал эти слова в день, когда он впервые встретил Эржебет, но они навсегда врезались ему в память, потому что удивительно точно отражали противоречивую суть Эржебет. Краснеющая от прикосновений Гилберта, трепещущая даже от самой невинной ласки, и в то же время соблазнительная и раскрепощенная до бесстыдства. Такая разная. Эржебет никогда не смогла бы ему надоесть. Утоляя ею свой голод, он никак не мог насытиться полностью.
Гилберт протянул руку, смахнул капельку влаги с атласной кожи Эржебет, очертил ладонью плавный изгиб ее талии, коснулся бедра… Но в этот момент раздался стук в дверь.
– Господин Пруссия, я принес завтрак, – послышался голос слуги.
Гилберт нахмурился, недовольный, что его отрывают от такого интересного занятия, но все же встал с постели и поднял бархатный бордовый халат, лежащий прямо на ковре возле кровати. Накинув его на плечи, Гилберт уже собрался открыть дверь, но спохватился, вернулся к Эржебет и натянул на неё одеяло до самого подбородка. Только убедившись, что никто не сможет нечаянным взглядом осквернить его сокровище, Гилберт отворил дверь.
На пороге стоял слуга с большим подносом, на котором красовалась ваза с темно-фиолетовым виноградом, румяными персиками и сочно-красными яблоками, бутылка вина и два бокала.
– Прошу прощения. – Лакей попытался войти в комнату, но Гилберт отобрал у него поднос, одарив своим особым зверским взглядом исподлобья.
– Проваливай и возвращайся в полдень с обедом, – бросил Гилберт, захлопнув дверь у слуги перед носом.
Гилберт поставил поднос на прикроватный столик и, присев в кресло, снова устремил взор на Эржебет. Он наблюдал, как трепещут во сне ее иссиня-черные густые ресницы, как чуть вздрагивают карминовые губы. Это уже становилось его любимым занятием, Гилберт мог смотреть на Эржебет хоть целую вечность. Чтобы подсластить удовольствие, он плеснул в бокал вина и, пригубив темно-багровую жидкость, прокрутил в голове воспоминания недавних дней.
Они были неразлучны: ездили на охоту или скакали верхом наперегонки, упражнялись в фехтовании, стрельбе из мушкетов и борьбе, плавали в ближайших реках и озерах (точнее, плавала Эржебет, Гилберт, со времен купания в Чудском озере побаивавшейся воды, только наблюдал за ней с берега). А ночью занимались любовью, долго, самозабвенно и дико. Гилберт выплескивал на нее свое неистовое желание, Эржебет отвечала не меньшей страстью. Их пламя сталкивалось, рождая взрыв: падая в очередной оргазм, Гилберт думал, что ради этого момента и стоит жить.
Но все же что-то было не так. Гилберта не отпускало ощущение, что чего-то не хватает, чего-то очень важного, особенного. Без чего их с Эржебет союз не может быть полноценным.
Не в привычках Гилберта было копаться в своих чувствах, но сейчас он попытался разобраться в себе и в том, что же испытывает к Эржебет. Найти причину неудовлетворенности, которая терзала его, даже когда они с ней становились единым целым. Постепенно Гилберт понял свои смутные ощущения: Эржебет была с ним, но не совсем. Отдавалась, но не до конца. Между ними все еще существовала какая-то преграда. Он владел ее телом, но этого ему было мало. Нужно было что-то другое, гораздо более важное. Ее любовь.
Гилберт вздрогнул, как только в сознании всплыло это слово. Такое пошлое, истрепанное многочисленными романтическими стишками и историями, всегда казавшимися Гилберту глупыми и смешными. Неужели ему не хватало именно этого?
«Я… хочу ее любви… потому что сам люблю ее. Да быть того не может! Все эти цветочки и томные вздохи! Это же для слабаков! Изнеженных мальчишек! Я не могу чувствовать такое… Конечно же, нет! Это не любовь! Это желание обладать! Я хочу ее. И она будет моей! Только моей! Собственность Великого Пруссии! И все. Никаких сантиментов для слюнтяев!»
Гилберт все больше распалялся, споря с самим собой. Он с силой сжал бокал, хрупкий хрусталь треснул, осколками осыпавшись на ковер. Багровая жидкость заструилась меж пальцев, до жути напоминая кровь. С секунду Гилберт смотрел на свою руку, затем небрежно вытер ее салфеткой, решительно встал с кресла и подошел к кровати. Гилберт взглянул на Эржебет сверху вниз, зло усмехнулся. Он собирался доказать сам не зная кому, а скорее всего самому себе, что просто хочет ее тело и все. Он сможет взять ее, получить удовольствие, и ничто не будет его терзать.
Медленно-медленно Гилберт протянул руку и с каким-то особым трепетом коснулся кончиками пальцев щеки Эржебет.
Губы Эржебет тронула легкая улыбка, она сильнее прижалась к ладони Гилберта, потерлась щекой. Ластилась, точно кошка.
– Гил, – шепнула Эржебет, приоткрыла глаза и посмотрела на него из-за паутины ресниц.
Ее улыбка стала шире. Такая светлая, полная тепла. А взгляд… Гилберта будто молнией пронзило. Да! Это было именно то, чего ему недоставало! Чего он хотел на самом деле. Чтобы она смотрела на него вот так, с нежностью, искренним обожанием. Он хотел не только ее тело, но и ее сердце. Ее любовь. Потому что сам любил ее каждой клеточкой своего существа.
– Доброе утро, Лизхен, – произнес Гилберт так ласково, как никогда, и погладил ее щеку.
Но его голос разрушил волшебство момента. На долю секунды на лице Эржебет промелькнула паника, а затем тепло в ее глазах исчезло, они заледенели, будто два изумрудных кристалла.
– Я бы не сказала, что оно такое уж доброе, если учесть, что мне пришлось лицезреть тебя, – едко процедила Эржебет.
Первый удар. Гилберт был сейчас полон благодати, а Эржебет язвила и грубила.
– Привыкай, теперь меня будет очень много, – по привычке ехидно парировал он.
– Охо, неужели? Значит, я все еще не наскучила господину? Меня повысили в звании со шлюхи на пару дней до любимой наложницы? – Ее голос так и сочился ядом.
Еще удар. И еще один. Гилберт содрогнулся.
– Не произноси это слово.
– Какое?
– Оба.
Гадкие. Грязные. Они марали его искренние чувства.
– Не шлюха и не наложница… Тогда кто же я для тебя, Гил? – Эржебет пытливо взглянула на него, и он чуть было не произнес: «любимая».
Но в последний момент сдержался.
Нет, он не мог это сказать. Не мог настолько обнажить душу. Не мог признать свою слабость. Ведь чем еще кроме слабости можно было считать любовь? Она сделала Гилберта уязвимым. Настолько, что всего от пары злых слов Эржебет, он почувствовал боль в сотню раз сильнее, чем от удара мечом. А что будет, если Эржебет узнает о его чувствах? Если посмеется над ним? Она будет праздновать победу, узнав, что он поддался ее чарам. Что не она принадлежит ему, а он – ей. Весь, без остатка. Нет-нет, такого нельзя было допустить. Гилберт Байльшмидт никогда не проигрывал, не проиграет и теперь. Эржебет, своему самому сильному противнику.
Истинны были те слова: она – ведьма, околдовывающая мужчин. Он угодил в ее сети. Вот только она не отрубила ему голову, поступив гораздо хитрее. Она забрала его душу.
– Гил, ну что ты молчишь? – Голос Эржебет едва заметно дрогнул.
– Давай-ка позавтракаем, – совершенно невпопад сказал Гилберт.
Хотелось как можно быстрее закончить опасный разговор. Он боялся, что если так и дальше пойдет, Эржебет выпытает из него правду. Увидит своими колдовскими зелеными глазами.
Но Эржебет, вопреки опасениям Гилберта, не стала настаивать, а казалось, с радостью ухватилась за возможность сменить тему.
Эржебет поспешно села на кровати, старательно прикрыла грудь одеялом. Гилберта умиляла эта ее целомудренная стыдливость, хотя вроде бы сейчас ей уже нечего было стесняться.
– Фрукты? – обронила Эржебет, взглянув на поднос с завтраком.
– Все твои любимые.
Гилберт присел на кровать рядом с Эржебет, придвинул столик с едой поближе. Поддавшись внезапному порыву, он оторвал от тяжелой грозди виноградинку и поднес к губам Эржебет.
– Скажи «ам», Лизхен.
Эржебет нахмурилась, на щеках расцвел нежно-розовый румянец.
– Что еще за странные иг…
Но Гилберт не дал ей договорить и, воспользовавшись моментом, вложил ягоду в ее приоткрытый рот. На мгновение кончики его пальцев коснулись губ Эржебет, и Гилберт невольно вздрогнул. Мягкие. Чуть влажные. Податливые… Он задержал руку возле них несколько дольше, чем следовало, и Эржебет заметила его реакцию. Несколько секунд она задумчиво смотрела на Гилберта, а затем, лукаво прищурившись, по-лисьи хитро улыбнулась.
– Вкусно. Хочу еще, – капризно протянул Эржебет. – Раз уж ты вызвался меня кормить, то не отлынивай.
Гилберт повиновался, двигаясь точно во сне, оторвал очередную виноградину. На сей раз Эржебет сама потянулась к его руке, захватила губами ягоду, а вместе с ней и кончик его пальца. Осторожно, словно исследуя, она коснулась языком подушечки пальца, более уверенно скользнул по ногтю. Лизнула. Шершавый язычок, будто кошачий.
Гилберту показалось, что по его руке разбегаются сотни искр, тело на краткий миг свело судорогой. Он попытался убрать руку, но Эржебет вдруг цепко схватила его за запястье, и в ее глазах Гилберт увидел озорной блеск.
«Не сбежишь, Гил, – как бы говорила она. – Думал, поймал меня, да? Думал, ты можешь заставлять меня изнывать от желания, а я тебя – нет? Наивный».
Эржебет слегка прикусила кончик его пальца, заставив Гилберта зашипеть сквозь стиснутые зубы. Затем немного отстранилась, скользнула языком по его ладони и принялась неспешно обрисовывать каждую линию, каждую царапинку, старые мозоли от меча. Словно рука Гилберта была для нее редчайшим плодом, которым нужно наслаждаться медленно, смакуя каждое мгновение. И все это время Эржебет не спускала глаз с лица Гилберта. Зеленые бездонные омуты, манящая таинственная глубина, далекие огоньки где-то на самом-самом дне…
Но вдруг все закончилось, Эржебет отпустила его руку, и Гилберт только сейчас осознал, что дышит прерывисто, тяжело, а ткань его халата топорщится, выдавая его возбуждение. Эржебет взглянула на Гилберта, торжествующе улыбнулась, затем улыбка превратилась в каверзную усмешку, и он понял, что это еще не конец задуманной ею пытки-наслаждения.
– Знаешь, этот сорт не совсем тот. Мне нравится более горьковатый привкус… А сладенькое у нас ты любишь, – медленно произнесла Эржебет, поглаживая гроздь винограда.
Ее голос звучал ниже, чем обычно: мягкое, грудное контральто, с едва уловимой хрипотцой и соблазнительными мурлыкающими нотками.
Эржебет оторвала виноградинку, зажав губами, приподнялась на кровати. Положила руки Гилберту на плечи и склонилась к нему, предлагая отведать угощение из ее уст. Он рванулся ей навстречу, раскусил сочную ягоду, впился в рот Эржебет. Они погрузились в приторный, дурманный поцелуй со вкусом винограда, с соком, стекающим по языку, с жаром, заполняющим все тело. Да, Эржебет была права, Гилберт любил сладкое. И самым сладким фруктом в мире были ее губы. Одной рукой Гилберт обвил ее талию, другую погрузил в мягкие волосы, притягивая ее ближе, углубляя поцелуй. Ладошка Эржебет скользнула по груди Гилберта, спустилась ниже, и вот кончики ее пальцев дотронулись до его возбужденной плоти сквозь ткань халата. Совсем легко, невесомо, но он живо откликнулся на это прикосновение, едва сдержав стон, сильнее стиснул талию Эржебет.
«Ведьма, что же ты со мной творишь?»
Эржебет тем временем оторвалась от его губ, обняла Гилберта, прижалась к его разгоряченному телу.
– Ты в курсе, что когда ты распаляешься, у тебя краснеют уши? – жарко шепнула она ему.
И оттолкнула Гилберта, заливисто рассмеявшись. Он озадаченно уставился на нее, абсолютно сбитый с толку, доведенный до самого края. Она раздразнила его и убежала.
Эржебет поднялась с кровати, повернувшись к Гилберту спиной, закуталась в одеяло, но оно немного сползло, обнажая острые лопатки, тонкую талию, упругие, округлые ягодицы. Эржебет тряхнула головой – волна медовых локонов, словно мантией, скрыла от Гилберта этот прекрасный вид.
– Ну что, мы сегодня поедем на Эльбу? Я хочу поплавать, – обернувшись, она улыбнулась манящей улыбкой. – Может нам даже удастся найти золото Нибелунгов, о котором ты столько рассказывал…
– Мы никуда не поедем, – глухо рыкнул Гилберт.
Он уже был на пределе, едва не дрожал от нетерпения. Поддавшись вперед и схватив Эржебет за запястье, Гилберт властно потянул ее к себе, и они вместе рухнули на алые простыни.
Эржебет приподнялась, посмотрела на Гилберта сверху вниз, насмешливо прищурилась.
– Что уже и час без этого обойтись не можешь? – пропела она. – Вот уж не думала, что ты так сильно меня хочешь.
Гилберт заставил ее замолчать поцелуем. Перекатился, вдавливая Эржебет в матрас, жадно кусая ее губы.
«Да, хочу, Лизхен. Я хочу тебя. Я люблю тебя. Будь моей, моей».
И вскоре уже она сладко стонала в его объятиях, выгибалась, впиваясь ногтями в его плечи. Он раз за разом доводил ее до исступления, заставлял просить, умолять, требовать новых ласк…
Когда все закончилось, Гилберт обнял Эржебет, крепко прижал к груди. Его охватила приятная усталость, удовольствие от удовлетворенного желания.
Но все равно его не покидало ощущение, что чего-то нахватает.
***
Эржебет сидела в кресле перед зеркалом и аккуратно расчесывала волосы. Она одела лишь темно-синий шелковый халат Гилберта, который был ей ужасно велик, волочился по полу, когда она ходила, а рукава пришлось несколько раз подогнуть.
– Хочешь, я куплю тебе кружевной пеньюар? – предложил несколько дней назад Гилберт и, весело прищурившись, добавил. – Полупрозрачный.
– Еще чего! – Эржебет фыркнула. – Чтобы я выглядела в нем, как одна из этих надушенных фрейлин? К тому же с тобой этот пеньюар и дня не продержится – обязательно порвешь.
В ответ Гилберт усмехнулся, как бы говоря «да, я такой», и узурпация его халата была узаконена официально. Странно, но Эржебет даже нравилось носить его одежду, было в этом что-то необъяснимо приятное. Да и сам Гилберт, судя по довольной улыбке, наслаждался, наблюдая, как она разгуливает в его халате. За прошедшую неделю Эржебет успела узнать много нового о его вкусах. Например, он любил смотреть, как она причесывается, и мешать ей.
Вот и сейчас Гилберт сидел на пуфике за спиной у Эржебет, играя прядью ее локонов, то накручивая на палец, то подкидывая.
– Хватит уже дурачиться, – проворчала Эржебет, хотя на самом деле ей были приятны его прикосновения.
За последние дни она узнала много нового и о своих вкусах.
– Почему ты отрастила волосы? – внезапно спросил Гилберт. – Ты ведь так долго носила их до плеч и собирала в хвостик.
– Который ты обзывал куцей метелкой, – хмыкнула Эржебет, отложив расческу на трюмо. – Неужели ты по нему скучаешь?
– Не скучаю. – Гилберт замялся на мгновение, подбирая слова. – Так лучше. Интереснее. С длинными волосами можно сделать много всего…
– Что ты там задумал? – Эржебет насторожено заглянула в зеркало, пытаясь определить, что делает непредсказуемый Гилберт.
– Не дергайся, – буркнул он. – Я сделаю тебе шикарную прическу.
Эржебет почувствовала, как он начал заплетать ей косу, неторопливо и осторожно перебирая ее мягкие кудри. Эржебет внимательно наблюдала за ним в зеркало: вот Гилберт сосредоточенно свел брови, вот торжествующе улыбнулся, вот сложил губы трубочкой и задумчиво уставился на что-то. Столько лиц. Было очень интересно следить за его подвижными чертами, такими живым, непрерывно изменяющимися.
– Готово! – гордо объявил Гилберт. – Прекрасная прическа от Великого.
Он перекинул Эржебет через плечо кривую косу, с торчащими во все стороны прядками.
– Что же здесь шикарного? – Эржебет не удержалась и хихикнула. – Руки у тебя не из того места растут, Великий.
Гилберт ничего не ответил, а через мгновение Эржебет ощутила, как его теплые пальцы скользнули по ее шее, которую теперь не скрывал водопад волос. Эржебет охнула от неожиданности.
– Хитрый засранец, так вот зачем ты это затеял…
– Может быть…
Гилберт куснул мочку ее уха, опаляя горячим дыханием кожу, поцеловал шею. Эржебет откинулась на спинку кресла, чуть склонила голову, отдаваясь его поцелуям. По телу разлилась приятная истома, дурман затопил сознание.
Часто в последние дни Эржебет с отстраненным удивлением думала, как же чутко она реагирует на любые, даже самые невинные прикосновения Гилберта. Объятие, пожатие руки… А каждый его поцелуй отдавался в теле яркой вспышкой.
Эржебет смущалась, пыталась скрыть свою неловкость за язвительностью, вместо рвущихся с губ нежных слов говорила гадости. Вчера она еще и решила доказать, что тоже может заставить Гилберта трепетать, неловко краснеть. И у нее получилось. Эржебет сама не ожидала от себя такой раскованности и дерзости. Но рядом с Гилбертом с ней действительно происходили странные вещи. Всегда. Еще с их первой встречи. Еще тогда в Эржебет что-то необратимо изменилось.
Ей доставляло удовольствие соблазнять Гилберта, видеть, как он изнемогает от желания. Играть с ним было так приятно. Но игра с огнем всегда опасна. В итоге Эржебет опять поглотило неудержимое пламя, в тот день они так и не выбрались из спальни.
Эржебет изумляла неугасимая страсть Гилберта, его почти животная потребность в плотском наслаждении. Он всегда припадал к Эржебет, словно терзаемый жаждой путник к оазису в пустыне, и выпивал ее до капли. Но она была рада этому, ощущала себя не опустошенной, а наоборот полной до краев. Она сама была такой же жадной, как и он, требовала от него огня больше и больше, все, что он может дать. За все те годы, что они были вдали друг от друга, за все те годы, что притворялись друзьями. Она стремилась наверстать упущенное время. Любить… Вот только любить ли?
Эржебет старалась об этом не думать, в какой-то момент отбросила рассудительность, не пытаясь понять, что происходит между ней и Гилбертом. Она жила настоящим, не беспокоясь о будущем. Ее поглотило наваждение, бесконечный сон, который был гораздо ярче и живее всей ее предыдущей жизни. Гилберт тоже, казалось, наслаждался моментом, проводя с Эржебет все свое время. Он не говорил о чувствах, не спрашивал ее, зато часто напоминал о ее обещании. Эржебет ощущала себя пленницей, пыталась то и дело уколоть Гилберта, однако ночью опять жадно целовала его. В момент наивысшего наслаждения Эржебет казалось, что ей вот-вот откроется некая истина, сокровенная тайна их притяжения друг к другу. Но эйфория проходила, маски возвращались на место, они оба продолжали свою странную игру под названием «это не любовь».
Вот и сейчас шелк скользил с плеч Эржебет, Гилберт покрывал поцелуями ее белую кожу. Эржебет судорожно вздыхала, тихонько постанывала.
«Сильнее… Сильнее… Как же хорошо. Я люб…»
Резкий стук в дверь ворвался в сладостную грезу. Эржебет не смогла сдержать раздосадованного шипения, Гилберт выругался сквозь зубы.
– Кто там?! – раздраженно выкрикнул он.
– Господин Пруссия, вы приказывали напомнить о сегодняшнем заседании Совета Министров, – донесся из-за двери робкий голос слуги.
– Ах ты черт, совсем из головы вылетело.
Гилберт резко встал, Эржебет обернулась к нему, стараясь выглядеть не слишком разочарованной.
– Дела? – с нарочитой небрежностью спросила она.
– Политика, чтоб ее. Сегодня важное заседание, поэтому придется идти и выслушивать всех этих напыщенных идиотов, иначе Фриц с меня шкуру спустит.
«Политика… Ну да, всю эту неделю Гил был со мной, так что наверняка накопилась уйма государственных дел. Какой он все-таки легкомысленный иногда, забывает о долге. Долге… Государственные дела…», – последние слова эхом разнеслись в голове Эржебет, она вдруг с кристальной ясностью осознала, что за все это время ни разу не вспомнила о своих многочисленных обязанностях.
Гилберт поглотил все ее мысли.
«Это не он легкомысленный, а я! О Боже! Меня не было целую неделю! Моя страна… Мне ведь надо за стольким следить. Я взяла и исчезла. Никому не сказала, куда ухожу! Родерих, мои вельможи, Аличе, они ведь все волнуются…»
Эржебет охватила паника. Гилберт мгновенно ощутил перемену в ее настроении, но истолковал по-своему.
– Не скучай, Лизхен. Я скоро вернусь. Всего лишь съезжу в королевскую резиденцию в Потсдам и к вечеру уже буду дома. – Он ласково чмокнул Эржебет в макушку, потрепал по щеке.
«Дома… Но ведь это не мой дом!»
Гилберт оделся, стремительно вышел из комнаты, хлопнув дверью. Мгновение Эржебет смотрела ему вслед, а затем медленно развернулась и заглянула в зеркало. Оттуда на нее потерянным взглядом уставилась растрепанная девушка, на шее и на оголенном плече которой виднелись яркие следы от поцелуев. Эржебет подняла дрожащую руку, прикоснулась к одному из розовых пятен, пощупала, словно не веря. Она не узнавала себя, не понимала, как она могла вот так легко забыть о своем долге страны. Эржебет вдруг стало страшно. Ее захватило одно желание: как можно скорее вернуться в свою привычную жизнь.
«Наваждение! Все это наваждение!»
Эржебет вскочила с кресла, путаясь в складках халата, бросилась к шкафу в дальнем углу комнаты: здесь была разложена одежда, которую подарил ей Гилберт. Рубашки, штаны, камзолы, простые платья, без лишних украшений – все, как она любила. И даже парадный мундир знаменитых черных гусар, который Эржебет в свое время сильно приглянулся. Она мельком упомянула об этом, а через пару дней, проснувшись, нашла на прикроватном столике новенький мундир, сшитый точно по ее фигуре, а Гилберт старательно делал вид, что он тут не причем.
«Подарок. Сколько Гил мне всего подарил за эти дни, всегда точно угадывая то, что мне хочется. А как он смотрел на меня, когда я примеряла этот мундир!»
Эржебет чертыхнулась, специально выбрала из вещей самый скромный камзол и, переодевшись, пулей вылетела из комнаты. Ее никто не задерживал, слуги лишь почтительно кланялись, приветствуя любовницу своего господина.
«Любовница».
Эржебет передернуло.
«Любимая».
Она остановилась, замерла в нерешительности.
«Любовница… Любимая… Так кто же я для него? Почему я убегаю, не узнав?»
Мысли путались, сердце бешено колотилось.
«Я должна уехать, должна вернуться. Я ведь фактически бросила свои земли. Так безответственно… И все из-за него! Из-за Гила! Это он виноват! Да что же такое он сделал со мной? Словно какая-то магия!»
Эржебет вспыхнула, в ярости сжала кулаки и решительно зашагала вперед. Она добралась до конюшни и оседлала белоснежного жеребца, подаренного Гилбертом. Вспомнив об этом, Эржебет собралась было выбрать другую лошадь, в ней вскипела гордость.
«Я не буду принимать его подачки! Я не любовница!»
Но все же этот конь был очень быстрым, точно ветер. Эржебет не смогла отказаться от такого замечательного скакуна и все-таки взобралась ему на спину, а через секунду он уже нес ее прочь от дворца, прочь из Берлина. Прочь от Гилберта.
Эржебет без остановок скакала вперед, нещадно погоняя коня. Ветер хлестал ей в лицо, разгоняя остатки тумана, затопившего разум. Эржебет старалась не думать ни о чем, отбросить все сумбурные мысли, спутавшиеся в тугой клубок, который она сейчас была не в силах размотать. Потом, потом, все потом, а пока надо было добраться до границ владений Родериха, где Гилберт уже не сможет ее достать…
Когда Эржебет въехала во двор австрийского особняка, она едва не падала с седла от усталости, а бока тяжело дышащего коня лоснились от пота. Эржебет бросила поводья подбежавшему слуге, приказала как следует позаботиться о жеребце, а сама направилась в дом. Она поспешила пройти в свою комнату, очень надеясь, что Родерих в отъезде и не придется немедленно держать перед ним ответ за долгое отсутствие без предупреждения. Эржебет была не в состоянии сейчас придумать убедительную ложь, а правда была слишком позорной.
Эржебет тяжело опустилась на диван, закрыла лицо руками.
Через несколько минут раздался вежливый стук в дверь – не нужно быть ясновидящей, чтобы догадаться, кто это.
«Похоже, разговора с Родерихом избежать не удастся».
Эржебет тяжко вздохнула и крикнула: «Входите!».
Эржебет еще никогда не видела невозмутимого Родериха таким взволнованным. Он подошел к Эржебет, опустился рядом на диван, порывисто схватил ее за руку.
– Слава Богу, ты вернулась! Я уже не знал, что делать! – выдохнул Родерих. – Ты так внезапно исчезла.
– Простите, – только и смогла пробормотать Эржебет.
Она лихорадочно пыталась придумать объяснения своему долгому отсутствию, но как назло ничего путного в голову не приходило.
– Аличе прибежала ко мне в слезах, все твердила, что ты ушла за какой-то птицей, – продолжал рассказывать Родерих. – Я не обратил на нее внимания, решил, что это ее обычные глупости. Но ты не вернулась ни к вечеру, ни на следующий день… Я подумал, что ты отправилась в свою столицу по какому-нибудь срочному делу, но тебя не было и там. А затем мой посол сообщил, что тебя видели в Берлине, во дворце Байльшмидта.
Родерих на мгновение замолчал, немного нервно поправил очки.
– Что ж по нашему новому договору ты вольна видеться с ним, когда захочешь, поэтому я не стал посылать ему официальных вопросов или ноту протеста.
«Ага, конечно. – Про себя Эржебет едко усмехнулась. – Ты наверняка подумал, что меня вполне могли похитить, но пока ты еще не собрал достаточно сил для войны, решил не цапаться с Гилбертом. Пусть он меня забирает».
– Но все же, Эржебет, тебя не было слишком долго. – Родерих отпустил ее руку, заговорил холодно, в голосе послышались нотки осуждения. – Несмотря на все твои привилегии, ты остаешься моей провинцией и не можешь вот так срываться куда-то и пропадать неделями! Я требую объяснений!
«А я так и не смогла их придумать».
– Я улаживала с Гилбертом кое-какие личные дела, – промямлила Эржебет, отлично осознавая, как жалко это звучит.
– Личные дела? – Родерих скептически выгнул бровь. – Байльшмидт все-таки мой враг, Эржебет. Да и твой тоже, пока ты находишься в составе Империи. Конечно с моей стороны невежливо вмешиваться в твою частную жизнь, но политическая ситуация вынуждает меня. Прости мою неучтивость, но тебе придется подробнее рассказать об этих «личных делах». Нам нужно серьезно поговорить.
– Герр Родерих, а нельзя хоть немного повременить с беседами? – Эржебет даже не пришлось притворяться, в ее голосе и так звучала неподдельная усталость. – Я только что с дороги, я проехала весь путь от Берлина без остановок. Позвольте мне немного отдохнуть, привести себя в порядок, а потом я отвечу на все ваши вопросы.
– Конечно, конечно. – Родерих заметно смутился. – Извини, что совсем забыл о твоих нуждах.
Он встал, галантно поклонился и скрылся за дверью, Эржебет облегченно вздохнула, радуясь, что смогла выторговать себе немного времени на размышления.
Она приказала приготовить себе ванную. Вместе с суетящейся прислугой в комнату вбежала Аличе. Увидев старшую подругу, девочка бросилась ей на шею, расплакалась, а Эржебет стало еще более стыдно за свою безответственность. Она успокоила Аличе, пообещала больше не исчезать.
Когда ванна была готова, и повеселевшая Аличе ушла вслед за слугами, Эржебет, скинув одежду, с наслаждением окунулась в теплую воду. Вот теперь Эржебет могла позволить себе подумать, распахнув все двери сознания, выпустить ворох мыслей и попытаться разложить их по полочкам. Она должна была, наконец, разобраться в своих чувствах и понять, что же произошло за эту неделю в Берлине. Самую странную в ее жизни.
«И самую прекрасную…», – честно призналась себе Эржебет.
На нее нахлынули воспоминания. И совсем старые, и недавние.
Гилберт обнимает ее, когда они стоят на дороге посреди леса. Она прижимается к его широкой, сильной груди, ей невообразимо хорошо, ощущение такое, словно она вернулась домой после долго странствия…
Она целует его ладони, загрубевшие ладони воина, но ей так приятно прикасаться к ним… Он смотрит на нее тяжелым, полным кипящей лавы взглядом. Она хочет, чтобы он всегда смотрел на нее так. На нее одну…
Он скользит губами по тонкой коже ее живота, спускается ниже. Она вскрикивает, стискивает в руках простынь, стонет его имя. Он тихо смеется, называет ее своей маленькой Лизхен, она не шлет его куда подальше, а просит, чтобы он продолжал…
Эржебет ощутила, как затрепетало все внутри от одних только воспоминаний. Она нырнула в воду с головой, стараясь унять разгорающийся пожар, но это не особо помогло.
«Почему? Почему я позволила ему все это?» – бился в голове один единственный вопрос.
И ответ был очевиден.
«Я люблю его».
Тут же Эржебет начала спорить сама с собой.
«Да это обычная похоть! Я все-таки чисто физически женщина, мне нужно… нужно… И тут Гил подвернулся под руку!»
Но возникал вопрос: почему тогда ничего подобного она не чувствовала к другим? Эржебет столько веков жила на свете и практически всегда находилась в мужском обществе. Короли, рыцари, дворяне – среди них часто попадались настоящие красавцы, любимцы дам. Тот же Родерих был весьма привлекателен: изысканная внешность, длинные, изящные пальцы музыканта, пикантная родинка на подбородке. Но Эржебет отмечала его красоту лишь механически, точно также она восхищалась комодом резного дерева или расписной вазой. Зато Гилберт… Грубый, не отличающийся ни красотой, ни галантностью Гилберт… Только он один вызывал у нее трепет, заставлял ее сердце биться чаще. Только рядом с ним ей было по-настоящему хорошо, а без него пусто и одиноко. Так не тоскуют по другу. Так не мечтают о мужчине на ночь.
