Текст книги "Спитамен"

Автор книги: Максуд Кариев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)

Лицом к лицу…

Гонцы Камака не сразу разыскали Спитамена, редко задерживающегося на одном месте дольше одной недели. Он часто менял место расположения своего лагеря. Поэтому посылаемые Искандаром отряды наиболее маневренных гипотоксотов, легкой конницы, вооруженной луками и стрелами, способной задержать врага до прибытия гетайров, уже не раз заставали на месте его стоянки лишь пепел от костров. И усрушанцы нашли его совсем не там, где он, по их сведениям, должен был находиться.

Узнав, с чем к нему пожаловали горцы, Спитамен тотчас велел трубить сбор. Однако он отдавал себе отчет, что опоздал. Искандар, скорее всего, уже давно завязал бой с усрушанцами, и подоспеть им на помощь можно не ранее, чем дня через четыре, да и то, если вовсю гнать лошадей. А как вступать в сражение на усталых конях? Им хотя бы день надо отдохнуть… Спитамен без колебаний принял единственно правильное решение, которое могло сорвать планы Искандара, отправившегося в рейд по горным дорогам, чтобы уничтожать на своем пути селения, наказывать непокорных горцев. До Мараканды от стойбища Спитамена был всего день пути. Искандар сразу же повернет обратно, узнав, что Мараканде, где осталась его любимая Равшанак, грозит опасность…

Спитамен приблизился к Мараканде ночью и расположился вокруг нее лагерем. На рассвете с городских стен увидели поставленные поперек дорог, ведущих к городу, арбы и белеющие в отдалении шатры. Группы конников носились, пыля, по степи. По дорогам расхаживали воины и всякого, кто шел или ехал с утра на городской базар, заворачивали обратно. В городе тотчас поднялась тревога. Уже достаточно рассвело для того, чтобы по одежде и воинскому оснащению легко были узнаваемы не только согдийцы, но и бактрийцы, массагеты, саки.

Спитамен с Датафарном и Шердором подъехал к воротам. Задрав голову, они некоторое время вглядывались в бойницы надвратной башни. Спитамен крикнул:

– Эй, вы там, спите, что ли?

– Что тебе надо, Спитамен? – послышался знакомый голос начальника привратной стражи.

– Разве сам не соображаешь, что мне надо попасть в город? Открывай подобру-поздорову!..

– Спитамен, ты видишь, какие у Мараканды высокие и прочные стены. А ворота надежнее, чем прежде. Их и дэву не отворить, если мы не отопрем изнутри. Лучше пожалей себя и своих воинов…

– Если нам придется открывать ворота самим, пощады не жди!..

Спитамен надеялся на согдийских военачальников, которых Искандар оставил у себя на службе. С ними он поддерживал тайную связь.

– Э – эх, – выговаривал с башни начальник стражи, как видно, считая, что наличие седой бороды дает ему право читать нравоучения. – Неужели тебе не надоело проливать кровь? Живем мы тут тихо, спокойно, не хуже, чем при Дариявуше.

Спитамен потребовал, чтобы позвали согдийских сахибкиронов, назвав их по именам.

– Они все казнены как изменники! – сказал начальник стражи.

Это известие потрясло Спитамена. Заметив, как он побледнел, Датафарн в сердцах сказал:

– Позволь мне вскарабкаться на башню, и я сброшу этот говорящий мешок на острие твоего копья!

То же Спитамен сейчас с гораздо большим удовольствием проделал бы сам. Но этим ничего не поправишь. Если начальник стражи говорит правду, то дела их очень плохи. Приступом Мараканду вряд ли возьмешь. Сил маловато. Надо думать, как выходить из положения, посоветоваться. Одна голова хорошо, а десять – лучше…

Спитамен поворотил коня и поехал прочь от ворот.

К Спитамену в шатер пришли на совет ближайшие его помощники Датафарн, Шердор, Зуртош и присоединившийся к нему недавно со своим воинством Хориён, а также предводители массагетов и саков. Солнце поднялось высоко, началась духота, при которой одолевает жажда. Перед сидящими вдоль стен шатра стояли чаши и кувшины с холодным кумраном. Совет единомышленников походил на обыкновенную беседу, которую вели, попивая приятный напиток.

– Мараканда – сердце Согдианы. Ее основал наш предок Кайковус. Намич проявил трусость и сдал врагу не только столицу, но и всю казну. А нам нужны деньги. Очень много денег. Не для роскоши, не для того, чтобы делать женам подарки, а для приобретения оружия и чтобы уплатить долги массагетам и скифам…

– Возьмем город и овладеем казной!.. – предложил нетерпеливый Датафарн.

– Взять – то, может, и возьмем. Но удержимся ли?.. – высказал опасение рассудительный Хориён.

– А то нет!.. – воскликнул самоуверенный Зуртош. – Стены Мараканды вон какие! Тараны Искандара сломаются, но не пробьют…

– Вы забываете, что на стороне Искандара есть и посильнее союзник, чем его тараны. Осады нам не выдержать – у нас начнется голод, – сказал Хориён.

– Надо заставить Искандара вернуться, – сказал Спитамен. – Как только получим известие, что он близко, покинем город и уйдем в степь.

– При штурме стен погибнет много людей. Стоит ли платить такой ценой лишь ради того, чтобы два-три дня пробыть в Мараканде?.. – рассуждал Хориён.

– Нам нужна казна. Массагеты и скифы требуют денег, – сказал Спитамен и посмотрел в глаза Хориёну. «А не другая ли причина заставляет действовать тебя именно так?» – прочел он в них.

Спитамен опустил глаза. Конечно, он не раз вспоминал Равшанак. Если бы ему удалось заполучить ее, то он смог бы диктовать Искандару свои условия. Но он не произносил этого вслух, боялся, что его не так поймут. Могут подумать, что он хочет взять Мараканду из-за женщины. Хориён, кажется, уже так подумал…

Снаружи донеслись голоса стражников, кого-то задержавших, поскольку им было приказано никого не пропускать, пока длится совет. Началась перебранка. Кто-то продолжал настаивать, чтобы о нем доложили Спитамену.

– Кто там? Что ему нужно? – громко спросил Спитамен.

В шатер, откинув полог, вошел один из стражников:

– Говорят, там пришли усрушанцы, господин!

– Проводите их сюда!

Все поднялись и стали по одному выходить из шатра.

Оказалось, что это Камак с несколькими товарищами. Все были ранены. Тяжелее всех Камак. Поддерживаемый с двух сторон, он еле передвигал ногами. Ему тут же было постлано на траве по тенистую сторону шатра. Послали человека за табибом. Спитамен распорядился оказать помощь и другим усрушанцам, их развели по шатрам, чтобы умыть, перевязать раны, накормить и напоить. Однако молодой усрушанец, поддерживавший Камака под руку, остался, полагая, что может пригодиться своему предводителю. Опустился возле него на колени, поправил подушки, которые подложили Камаку за спину, чтобы ему было удобнее сидеть, поднес чашу с холодным кумраном. Отпив, Камак утер рукой губы и сказал:

– Одолели нас юноны, Спитамен… Немногим из наших удалось спастись… Но что ни день поднимаются против Искандаровых войск жители других кишлаков… – Камак умолкал и делал длинные паузы, ему было трудно говорить. – Но им никогда не уничтожить нас всех, Спитамен… Еще не раз сердце Искандара сожмется от страха, когда он услышит о нас… Пусть не думает, что этим все кончилось. Главная битва впереди…

Спитамен опустился возле Камака на одно колено и, положив ему на плечо руку, сказал:

– Ты прав, храбрый воин. Усрушанцы напомнили кровожадному Искандару, что и он смертен. Он еще раскается, что пришел к нам, в Согдиану… Прости, я должен покинуть тебя. Пришел табиб, чтобы облегчить твои страдания. Скорее выздоравливай, и мы еще сразимся с Искандаром… – Спитамен встал и обратился к молодому усрушанцу, на которого до этого поглядывал с любопытством: – Скажи, джигит, где я мог тебя видеть?

– В селении Хамад. Мне и Зохиду старейшины поручили стеречь Бесса…

– А-а, так ты и есть один из тех, кто хотел до самого Экбатана следовать за Бессом, надеясь овладеть его перстнем? – засмеялся Спитамен.

– Да что вы, господин, – смутился Танук. – Это Зохид не желал расстаться с таким богатством. Теперь из-за него треплют и мое имя. Воистину, возясь с котлом, нельзя не измазаться сажей…

– Перстень, проглоченный Бессом, стал притчей во языцех. Шайки разбойников шныряют вокруг Экбатана, ищут место, где предан земле этот несчастный царь царей…

В тот день в лагере был объявлен траур по погибшим усрушанцам. Чтобы умилостивить Ахура – Мазду, совершили обряд жертвоприношения, зарезали несколько верблюдов и лошадей. Разожгли огромный костер, и, когда искры и дым достигли неба, жрецы обратились к Всемогущему с молитвами…

Александр остановился в небольшом селении Хата, прилепившемуся к основанию высоченной горы, увенчанной ледяной шапкой. Тут было прохладно. По ночам даже выпадал иней. Горный ландшафт напоминал воинам их милую Македонию. Им приятно будет отдыхать тут целых три дня. В хижины натаскали побольше соломы, чтобы было мягко и тепло спать. А через три дня, покидая селение, они бросят на солому головешки. По пути они уже сожгли большие кишлаки Газо, Килес, Мамакент и еще несколько, названий которых и не выговоришь, не сломав язык. А сколько их еще будет впереди… Чтобы никогда впредь не посмели варвары выступать против сына Бога, и потомкам своим накажут… конечно, если кто из них уцелеет… Так размышлял Александр, облаченный в восточные одеяния, полулежа на мягких матрацах и покуривая поданный ему чилим с дьявольской травой, от которой приятно кружилась голова, а по телу распространялась сладкая истома, которая поневоле заставляла думать о чем-нибудь приятном…

Но от приятных мыслей Александра отвлекли донесшиеся со двора резкие голоса. Он сел, раздраженный тем, что ему испортили настроение.

– Плохая весть, Великий царь!.. – сказал Лисимах, войдя в комнату, а затем пропустив гонца.

На том не было лица. Он оброс, почернел, глаза ввалились. «Похоже, он загнал не одного коня», – подумал царь и протянул руку для простокинезы.

Гонец бухнулся на колени, облобызал унизанные перстнями пальцы царя и взахлеб заговорил:

– Спитамен у Мараканды!.. Осадил ее со всех сторон!..

– Достаточно!.. – резко сказал Александр. Зачем выслушивать слова, которые далеки от того, чтобы ласкать слух? Жестом руки он разрешил гонцу удалиться. Ему не хотелось, чтобы даже Лисимах заметил, как он ошеломлен этой вестью. «Проклятый варвар!.. – подумал Александр, сжав до хруста пальцы в кулак. – Кажется, он не так прост, как я вначале предполагал. Когда он выдал мне Бесса, я воспринял это как знак покорности. А его отказ от встречи со мной мог свидетельствовать только о том, что он мне не доверяет и боится. Ничего, и дикого зверя приручают – при помощи плетки и голода. Но все же не всякого. Этого азиата, видно, не очень-то приручишь. И коварства ему не занимать… Немало приверженцев Бесса ныне служит у Спитамена. Чем-то он привлек, этот варвар, простили же они ему измену их кумиру. Только двоих удалось подкупить, но когда они стали подговаривать других, чтобы организовать заговор, выдать Спитамена и тем самым заслужить мое прощение, то были тут же связаны и отведены к предводителю…»

Лисимах стоял и ждал, когда царь заговорит.

– Нам придется возвращаться в Мараканду, Лисимах!.. – сказал Александр; хилиарху показалось, что голос его прозвучал весело, и ему подумалось: «Соскучился по своей красотке…» – Собери войско. Я буду говорить.

Лисимах отвесил поклон и вышел.

Александру с каждым разом становилось все труднее выступать перед войском. Лица воинов не были озарены азартом, как в начале похода, а выглядели скорее мрачно. И все больше голосов раздавалось с требованием идти обратно в Македонию, возвратиться домой. И день ото дня эти голоса становились громче. Понять горлопанов, конечно, можно. Более шести лет не видели они детей своих и жен, матерей, отцов. Отправляясь на войну, он обещал им молниеносный рейд по персидским землям, легкие победы и богатую наживу. Он не обманул их: одержанные ими победы прославили на всю ойкумену македонское оружие; и добычи столько, что каждый ведет с собой второго, а то и третьего коня с поклажей. Тоскуют по женам?.. Да они же в каждом городе (взятом штурмом или сдавшемся на милость победителя) имеют по сорок дев для потехи!..

Размышляя об этом, Александр потягивал чилим.

Появился Лисимах и доложил, что войско построено.

Царь в наброшенном поверх персидского халата гиматии медленно взошел на зеленый пригорок, усыпанный буграми, как бородавками, свидетельствующими, что тут находится кладбище. Вслед за ним поднялись долговязый и самоуверенный Лисимах, приземистый и жилистый Кратер, великан Менедем, способный ударом кулака свалить быка с ног, красавец и любимец гетер Андромах, хитроумный Фарнух, заносчивый и вспыльчивый, зачинатель почти всех ссор на пирах Карен и любимец царя Клит. Видя их рядом с Александром, каждый понимал, что эти предводители войска особо отличились в последних сражениях, и потос[84]84
  Потос (букв. «побуждение») – в понимании Аристотеля и Александра – стремление к подвигу, присущее героическим личностям.


[Закрыть] их отмечен царем. Так было заведено Александром давно: когда он выступал перед войском, около него занимали места наиболее достойные, те, с кого все остальные должны брать пример. И не всегда это были одни и те же гиппархи и хилиархи. Периодические «приближения» и «отлучения», практиковавшиеся царем, заставляли тех, кто был отмечен царской милостью, служить особенно ревностно, дабы не навлечь на себя гнев избранного самим Богом.

У подножия пригорка стояли агема и аргираспиды, спиной к царю, лицом к выстроившимся квадратами пешим воинам; замерев и с восторгом взирая на царя, стояли аконтисты, гипасписты, гоплиты, пельтасты; за ними в четыре шеренги вытянулась конница, поделенная на илы[85]85
  Ила – эскадрон.


[Закрыть] по двести человек – гетайры, продрома, гипотоксы. Над ними ощетинился лес пик и развевались стяги. Было морозно, из конских ноздрей струйками валил пар.

Войско громкими возгласами приветствовало царя. Раскаты голосов, отраженные скалистыми склонами, взмыли вверх к облакам, которыми были окутаны снежные вершины. Царь поднялся, чтобы его было виднее, на надмогильную плиту и поднял руку. Воцарилась тишина.

– Сыны великой Македонии! – обратился царь к притихшим воинам. – Я вел вас, как и обещал, дорогами побед. Мы продвигались так быстро, что нас с трудом нагоняли вести с нашей милой родины. Ваши жены считают вас героями, а дети с гордостью произносят имена отцов. Скоро вы вернетесь к ним, и ваши дети, повзрослев, станут одними из самых богатых людей во всей ойкумене…

– Слава великому Александру!.. – раздались новые возгласы.

И тут же другие:

– Домой пора – а!.. Домо – о–ой!..

– Домой!..

– До – омо – о–ой!..

Царь снова поднял руку. Резкий ветер пытался сорвать с него гиматий.

– Те, кого мы оставили в Мараканде, тоже хотят домой!.. Доблестные мои воины! Нас в пути нагнала недобрая весть. Один из варваров по имени Спитамен со своим ничтожным войском осадил Мараканду. И теперь мы вынуждены поспешить на подмогу нашим братьям…

Красноречие не раз выручало Александра. В такие моменты он с благодарностью вспоминал своего учителя, старика Аристотеля, который не уставал повторять, что человека от животного отличает уменье говорить красиво, и давал ему уроки ораторского искусства. От него узнал Александр о греческом ораторе Демосфене, доводившем до отчаяния своими желчными речами – «филиппиками» отца Александра, о том, что в юности Демосфен был косноязычен, как жующий жвачку вол. Оказывается, он уединялся на берегу моря и, набив рот камешками, произносил речи, обращаясь к волнам, чайкам и скалам, деревьям, и в конце концов достиг такого совершенства, что дерзнул выступить даже против македонского царя Филиппа. Слушая рассказы про Демосфена, Александр испытывал к нему не неприязнь, а скорее уважение.

Обращаясь к войску, разговаривая с воинами как равный с равными, царь видел: их лица преображались. Он рисовал красочные картины возвращения в милую сердцу Македонию, сулил награды и обещал благоденствие. Но лишь после полного покорения ойкумены. Они должны сделать то, с чем не справился даже великий Геракл.

– Десять талантов в награду тому, кто доставит ко мне живым или мертвым Спитамена!.. Только с его устранением в Согдиане воцарятся мир и спокойствие. Кто собрал и сплотил против нас еще недавно враждовавшие между собой племена дахов, массагетов, саков, не говоря уже о согдийцах, бактрийцах и персах?! Он, Спитамен! Кто подстрекает против нас скифов – степняков?.. Спитамен!.. Проучим же, братья, самоуверенного варвара, не посрамим нашего оружия!..

– Правильно!.. – крикнул один из стоявших в первом ряду конников. – Да покровительствует нам отец нашего царя Зевс!..

Александр указал на него пальцем:

– Назови свое имя, гипотоксот.

– Фарнух из Ликии.

– Назначаю тебя, доблестный Фарнух из Ликии, командовать илой! Вместе с этими прославленными полководцами… – царь показал рукой на стоящих позади него военачальников: – Ты тоже поведешь войска на Мараканду!

– Слава Александру!.. – взмыли вверх возгласы.

– Слава – а!..

– Слава – а!..

Спитамен расставил дозоры на всех дорогах, где могли появиться летучие македонские продромой[86]86
  Продромой – легкая конница и пехота, которым поручались разведка и преследование противника.


[Закрыть]. Каждое утро, выходя из шатра, полководец невольно смотрел на восток, на синеющие вдали горы: не видно ли там, на горизонте, пыли?

С городских стен наиболее горластые орали: «Вот вернется великий Искандар, он насадит ваши башки на копья!.. И птицы будут выклевывать ваши мертвые глаза!..» Спитамен при этом чувствовал себя так, словно его полоснули по сердцу ножом. Если бы это юноны орали, еще куда ни шло, а то ведь свои, согдийцы. «За сколько же вы продали души двурогому дьяволу?»

Спитамен ожидал появления юнонов из-за гор, туда они ушли. Но гонец примчался с запада, где простиралась степь. Спрыгнув с запаренного коня, он доложил:

– Жди македонского войска во главе с Фарнухом и Менедемом!.. – и указал рукой в ту сторону, куда солнце ежевечерне отправляется на ночлег.

Спитамен подал чумазому и тяжело дышавшему гонцу чашу с кумраном:

– Испей. Потом скажешь, какое войско ведут Фарнух и Менедем!..

Гонец пил жадно, его острый кадык ходуном ходил. Вытерев рукавом губы, он выдохнул:

– Они ведут конницу, вооруженную сариссами, луками и стрелами. По сто пятьдесят ил у каждого.

Спитамен усмехнулся. Кажется, он разгадал, что задумал Искандар. Вот почему он обнаружил себя на два дня позже, чем мог сюда поспеть. Он отправил в обход Мараканды часть своего войска, чтобы она, нагрянув с запада, застала осаждающих врасплох. Мол, варвары, не разобравшись, в панике кинутся, ища спасения, к горам. Вот там-то Искандар и встретит их с основными силами… Значит, надо действовать вопреки логике коварного македонского царя: немедленно выступить навстречу Фарнуху и Менедему. Нельзя терять ни минуты. Искандар не раз выигрывал сражения благодаря уменью совершать молниеносные броски. Они встретят юнонов там, где те их совсем не ждут.

Спитамен обернулся к Датафарну:

– Пусть сворачивают шатры и грузят арбы. Мы уходим.

Спитамен снял осаду и увел свое войско в степь.

Уже отдалившись на значительное расстояние, он услышал, как радостно затрубили в Мараканде карнаи и сурнаи. У всех ли там сейчас празднично на душе?.. А сколько таких, кто закрыл в собственном доме двери и ставни, чтобы никто не видел на глазах у него слез?..

Спитамен ехал впереди войска и, заслонясь рукой от солнца, обозревал горизонт. Эту степь он знал, как свои ладони. И мысленно уже выбрал место, где бы ему хотелось встретиться лицом к лицу с юнонами. Он уже прикинул, как будет разворачиваться сражение, продумывал мелочи. Конечно, редко все происходит так, как предполагаешь, и все же…

Спитамен остановил коня. Подъехавшим Датафарну и Хориёну показал на холмы, цепочкой убегающие вдаль и напоминающие верблюжьи горбы. В незапамятные времена намело тут песчаные барханы, поросли они верблюжьей колючкой, саксаулом да прочей выносливой, устойчивой к засухе травой и кустарником, и осталась тут на веки вечные гряда подковообразных холмов. Слева пять-шесть пологих небольших, затем цепь словно обрывается… а далее, правее, снова восстанавливается и тянется до самого горизонта.

– Здесь мы их и встретим, – сказал Спитамен. – Ты, Датафарн, встанешь со своими джигитами вон на тех холмах, что слева, да так, чтобы вас было хорошо видно… А ты, Хориён, со своей сотней и двумястами массагетов займешь те, что правее…

Хориён кивнул, однако понимал, что Спитамен сказал еще не все. Переглянувшись с Датафарном, ждали, когда скажет. А Спитамен продолжал разглядывать горизонт. Зрачки его то расширялись, то сужались, он напряженно о чем-то думал.

Над холмами справа курилось дрожащее марево, которое возникает при испарении влаги. Там был лес, хотя в это трудно было поверить. Ведь вокруг, насколько хватает взгляд, земля истрескалась от безводья, тверда, как камень, и горе лошади, если нога провалится в трещину; но местным коням привычно скакать по такой земле… И невозможно предположить, что на расстоянии всего семи – восьми верст отсюда лес, непроходимые тугаи. Потому что там Политимет: он, изогнувшись петлей, достигает этих мест.

– Юноны издалека заметят нас. И наверняка подумают, что вы только того и ждете, чтобы они направились вон в тот широкий проход между холмами. Однако они ни за что на это не пойдут, ибо сразу вспомнят Маг и Тал, хотя между теми скалами и этими холмами никакого сходства… Как ты думаешь, Датафарн, как они поступят?..

– Какой же дурак сунет голову в петлю? Конечно, они пойдут в обход!

– И с какой стороны юнонам удобнее обойти нас?

– С этой, – показал рукой Датафарн влево. – Им не составит труда обогнуть пяток холмов. За ними степь ровная, как дастархан, можно не опасаться засады.

Спитамен перевел взгляд на Хориёна.

– Датафарн прав, – сказал тот. – Справа холмы идут сплошной стеной. За ними может укрыться большое войско… Юноны пойдут слева.

– Я тоже так думаю, – сказал Спитамен. – Они решат, что наши главные силы скрыты холмами. И дай – то Бог, чтобы мы не ошиблись в своих расчетах, – проговорив это, Спитамен провел по клиновидной бородке ладонями. – Когда они начнут тебя, Датафарн, обходить, ты боя не принимай. Челюсти у крокодила крепкие… Уходи в степь. И постарайся как можно больше напылить – чтобы они не сразу заметили, что за холмами никого нет. Они начнут тебя преследовать. Привыкли, что противник от них только и знает, что бежит… А ты, Хориён, останешься на холмах с массагетами. Только после того, как часть юнонов бросится в погоню за Датафарном, вступишь в бой. А до того – ни с места, слышишь? Твоя вторая задача – перекрыть юнонам путь, когда они, спасаясь, побегут к Мараканде…

– Побегут?.. – усмехнулся Хориён. – Пока что чаще бегут от них…

– Побегут, – сказал Спитамен. – И еще как!.. – он снова внимательным взглядом окинул горизонт, который постепенно становился желтым. Значит, к небу поднималась пыль. Только ветер мог взметнуть ее так высоко или копыта многочисленных коней. Ветра не было, не шевелилась ни одна былинка.

– Нам, кажется, надо спешить, – сказал Спитамен и посмотрел в глаза Датафарну; в его взгляде были и просьба беречь себя, и желание передать свою уверенность, и прощание: – Постарайся, чтобы юноны, преследуя тебя, прошли как можно ближе к тугаям. Я, Зурташ и Шердор будем там.

Теперь Датафарну и Хориёну все стало окончательно ясно.

Обмениваясь рукопожатиями, они мысленно пожелали друг другу удачи: развернув коней, разъехались в разные стороны и подали знак своим отрядам следовать за ними…

С покатых, словно черепашьи спины, холмов было видно далеко. Туча пыли, приближаясь, все росла. Так обычно движется самум, ломая старые саксаулы, занося песком целые караваны… Вскоре у основания рыжей тучи стала приметна черная лава, а из нее постепенно стали выпрыгивать отдельные конники, арбы с поклажей и верблюды. Юноны, видно, тоже издалека приметили на холмах всадников, на ходу стали разворачивать ряды и охватывали все большее пространство степи.

Приблизившись на расстояние, когда стали различимы древки копий, мерцание шлемов и оружия, юноны остановились, вглядываясь, вероятно, в холмы и прикидывая, что предпринять… Наконец правое крыло их войска стало вытягиваться, расти. Они ринулись в обход холмов.

У Датафарна радостно забилось сердце. Исторгнув торжествующий клич, он высоко поднял меч и стремительно съехал с холма. И войско с гиканьем устремилось за ним. Этот неожиданный маневр вызвал в рядах юнонов замешательство. Воинство Датафарна состояло из степняков и горцев, с детства привыкших к охоте, им ничего не стоило сбить с дерева яблоко, не испортив плода и не задев ветви. Ураганом проносились они мимо юнонов, едва различимых в пыли, и выпустили в них стрелы, по нескольку каждый, метя в шею, живот. И горе тому, кто не успел прикрыться щитом. Немало их, коротко вскрикнув, повалилось с коней.

Македоняне выставили сариссы – длинные копья, готовясь принять бой. Но варвары промчались мимо, осыпав их тучей стрел, и направились в степь, закинув за спину щиты.

Фарнух спохватился первым. Он вспомнил, что варвары имеют обыкновение исчезать в степи, как иголка в стоге сена. Попробуй их потом найти. Вряд ли Александру понравится, если они их упустят.

– Вперед, вперед!.. Не терять из виду! – заорал Фарнух, пришпоривая коня и держа наготове сариссу, которой он пронзит спину врага, как только расстояние между ними сократится настолько, чтобы можно было добросить копье…

Деревья джиды и тамариска были низкорослы, разрослись, не в высоту, а вширь и больше походили на огромные кусты. Ветки их были сплошь покрыты огромными шипами, и воинам Спитамена стоило немалого труда пробраться в тугаи, да еще провести и коней. Теперь они стояли, держа коней в поводу, и, точно из-за зеленой сети, наблюдали за тем, как разворачиваются события около холмов.

Всего шагах в двустах от тугаев промчался, отстреливаясь, отряд Датафарна, подняв облако пыли. И не стих еще гул копыт уносящихся коней, как со стороны холмов стала накатываться вторая громыхающая волна, и сквозь едва поредевшую клубящуюся завесу Спитамен увидел несущихся с копьями наперевес юнонов… «Благодарение Ахура – Мазде», – подумал он и проверил, надежно ли закреплены на голой руке налокотники, сделанные из трех слоев толстой бычьей кожи. Из такой же кожи панцирь защищал грудь и спину, поверх него была накинута тигровая шкура; шлема Спитамен не надевал – так легче уклониться от ударов и, стало быть, уберечь голову.

Наконец, сотни Фарнуха достаточно оторвались от илы Менедема. Спитамен прыгнул в седло и рванул из ножен меч…

Македоняне заметили, как слева от них в зарослях вдруг вырос целый лес копий и, словно из-под земли, возникли всадники. Передние уже пронеслись мимо, а задние стали осаживать коней…

Спитамену издали было видно, как массагеты Хориёна лавиной схлынули с холмов и как за их коричневыми горбами, словно растрепанные рыжие космы, поднялась пыль. «Пора!..»

Конница Спитамена вылетела из зарослей, как пущенная из лука стрела, врезалась в левый фланг юнонов, отсекая их арьергард…

Датафарн ждал этого момента, чтобы, описав по степи дугу, повернуть обратно и встретиться лицом к лицу с Фарнухом…

Битва разворачивалась, как запланировал Спитамен. Юноны поняли, что их перехитрили. Теперь лишь личная доблесть и уменье владеть оружием могли помочь им и спасти. Бились они отчаянно. Сражение длилось до вечера, перемещаясь то на одну сторону холмов, то на другую. Все перемешались, согдийцы и юноны. Не сразу можно было разобрать в пыли, где кто. Слились в сплошной вой, какой сопутствует самуму, крики бьющихся насмерть воинов, ржанье и храп коней, звон мечей и треск ломающихся копий.

Фарнух увидел на черном, как вороново крыло, коне рослого, словно вылитого из бронзы, варвара. Он был без шлема, вьющиеся пряди темных волос прилипли к потному лбу. Глаза мечут молнии. Могучий торс от левого плеча прикрыт тигровой шкурой. Правая рука, которой он сжимает длинный меч, оголена, на ней, будто свитые из канатов, играют мускулы; в левой щит. Вороной вертится волчком, встает на дыбы, и где сверкнет меч хозяина, там летят с плеч головы, валятся сыны Эллады под копыта коней, разрубленные от плеча до седла…

Фарнух поднял коня на дыбы и замахнулся копьем, чтобы запустить им в варвара… «Спитаме – е–ен!..» – дико закричал кто-то. Варвар заметил опасность и успел пригнуться. Копье, лишь слегка задев его, вонзилось в шею лошади македонянина. Фарнух пронзил мечом того, кто окликнул своего главаря. И развернул коня, стараясь не потерять из виду согдийца в тигровой шкуре. «Так это и есть Спитамен?..»

– Эй, Менедем!.. – окликнул он бьющегося неподалеку великана, который сыпал удары направо-налево и, казалось, готов был сокрушить все на своем пути. – Вон с кем сразиться достойно истинного македонянина!

– Мне бы только до него добраться!.. – сверкнул глазами Менедем.

– Побереги голову, если собираешься вернуться в Македонию! – деланно рассмеялся Фарнух.

Менедем, подняв над головой щит и меч, с громким возгласом поддал пятками в бока могучему коню. И конь, расталкивая грудью схватившихся насмерть врагов, тесня согдийцев и своих, стал приближаться к Спитамену.

– Эй, варвар!.. – крикнул Менедем. – Твоя печень сегодня достанется собакам!..

Спитамен повернул в его сторону коня. Юнон был в бронзовых латах. Спитамен отразил удар, подставив щит, меч гиганта скользнул по нему рикошетом. С маху ударил юнона по плечу – сломался меч у самой рукояти. Снова Спитамена спас его щит с изображением головы Карасача с распущенной гривой…

Шердор заметил, что Спитамену грозит беда, над ним кружится смерть. Вступив в поединок с гигантом, он словно забыл о других юнонах, любой из которых может неожиданно нанести удар в спину или сбоку. Он окликнул Зурташа, едва не надсадив себе горло. Голос его с трудом продрался сквозь грохот и шум. Зурташ услышал. Обернулся и все понял. Они попытались вдвоем пробиться к Спитамену. На помощь к ним бросился Камак, еще не снявший с себя повязок. Втроем им удалось оттеснить врагов, очистить площадку, на которой два рыцаря вступили в поединок. Издревле существовал неписаный закон: опозоренным быть тому из рыцарей, за которого вступится кто-то другой, а тому, кто погибнет в честном бою, – честь и слава…

Кони рыцарей, вороной и каурый, тоже словно бы вступили в схватку, вскидывались на дыбы, метя друг в друга передними копытами, кусались, ржали. Спитамен то уклонялся от свистевшего над головой меча, то закрывался щитом. В очередной раз увернувшись от удара, он обрушил свой щит на голову Менедема. И тот опомниться не успел, как Спитамен оказался позади него на его кауром. Отбросив щит, обхватил противника рукой за пояс, а правой стиснул его запястье, не давая размахнуться мечом. «Пр – рроклятье…» – зарычал Менедем, не в силах повернуться, чувствуя себя опутанным по рукам и ногам. Спитамен оторвал его от седла, приподнял над головой и бросил вниз под копыта коней.

Это произошло в какие-то доли секунды.