Текст книги "Спитамен"

Автор книги: Максуд Кариев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)

Отставший было от них Клит появился из-за зарослей и крикнул:

– Берегись, Александр!..

Аспат и Лисимах мгновенно обернулись и ринулись обратно. Однако царь махнул рукой и приказал:

– Стоять!.. Он мой…

Тигр оскалил клыки и грозно рыкнул.

Вот и встретились два царя.

В глазах царя зверей отсутствовал вызов, в них скорее можно было прочесть: «Давай разойдемся подобру-поздорову. Если не тронешь меня, то я пойду своей дорогой. А ты ступай своей…» Но если бы он был проницательнее и не столь доверчив, то по глазам властелина мира понял бы, что он не терпит на пути своем никого, равного себе по силе, и только битва может выявить, кто из них вправе называться властелином, и что он уже намечает место, куда нанесет удар…

Ослепительно сиял на солнце выставленный им клинок.

Кто же начнет первый?.. Кто сильнее?..

А от реки приближались голоса загонщиков, торопя развязку.

Зверь, наморщив морду еще раз, грозно заревел и продемонстрировал клыки, предупреждая, что человеку лучше уйти, ибо здесь хозяин – он. Но человек шагнул ему навстречу. И это был вызов. Глаза тигра вспыхнули, он подался слегка назад и высоко прыгнул. Александр бросился вперед и, уклонясь от когтистой лапы, выбросил вверх меч, погрузив его в брюхо зверя по самую рукоять. Глухой стон раздался над головой Александра. Тигр рухнул, ломая кусты и тростник. Пытаясь встать, перекувыркнулся несколько раз через голову, все тише становился его рык. Наконец он вытянулся на тропе, судорожно передернул могучими лапами и затих. Из его оскаленной пасти тоненькой струйкой стекала кровь, мешаясь со слюной, она исчезала в траве. Устремленные на Александра глаза быстро стекленели.

Александра окружили Лисимах, Клит, Аспат и сбежавшиеся на шум телохранители.

– Вы не ранены, великий царь? – с дрожью в голосе спросил Клит.

Но тот не слышал. Он стоял, наклонясь над жертвой, и любовался ею. Собравшиеся восхищались его отвагой, Лисимах и Клит наперебой вспоминали подробности схватки.

Аспат же, задумчиво глядя на поверженного тигра, с грустью проговорил:

– Ты самого сильного убил, великий царь!.. Ты поистине велик… Этого гиганта я вижу во второй раз…

– Да?.. – насмешливо усмехнулся царь. – Небось, когда в первый раз увидел, полные штаны наложил?

Стоящие вблизи него рассмеялись.

Аспат, уязвленный насмешкой царя, обернулся.

– Это было лет пять назад. Тогда меня позвал в проводники Спитамен… Они тоже встретились на узкой тропе. Я был поблизости и, пустив стрелу, мог попасть зверю прямо в сердце. Но Спитамен не разрешил убить его. «Такого красавца нельзя трогать, – сказал он. – Пусть оставит потомство после себя…» Он стоял всего шагах в трех от тигра. И нарочно медленно всовывал меч в ножны. Тигр понял его и ушел…

Пока Аспат об этом рассказывал, Александр не сводил с него пронизывающего взгляда. «Не Спитаменов ли ты лазутчик?.. – подумалось ему. – И неспроста втираешься в доверие к Лисимаху и Клиту… Надо им сказать, чтобы не были слишком доверчивы и пригляделись бы к тебе».

Не промолвив ни слова, Александр последовал далее по тропе, препоручив другим содрать шкуру с убитого зверя. «Хороший подарок будет Равшанак…»

Им повстречалось перебегающее через тропу семейство кабанов. Александр успел дротиком повергнуть двоих. Но охота более не доставляла ему удовольствия. Разрешив Клиту и Лисимаху побродить еще немного в поисках добычи, он сделал знак Аспату, велел ему следовать за собой и отправился обратно, на поляну, где они оставили лошадей. Там, должно быть, ему развели костры и в больших котлах готовят пищу из свежатины…

Завидев появившегося из зарослей царя, к нему тотчас бросились воины и сопроводили к роднику, возле которого был постлан на мягкой траве ковер, разложены матрасы. Царь прилег, подложив себе под бок подушки.

Аспат налил в чашу холодного кумрана, поднес ему.

Царь принял и сказал:

– Налей и себе.

И с удовольствием утолил жажду лишь после того, как Аспат отпил несколько глотков.

– Значит, и Спитамен охотился здесь? – спросил царь, прислушиваясь к пению птиц.

– Эх – хе, он в Согдиане считался лучшим охотником! – восхищенно произнес Аспат, глаза его при этом восторженно сверкнули, а рот растянулся до ушей. – Он за сто шагов мог попасть стрелой в дрофу!..

«Известно ли этому варвару, что тот, о ком он говорит с таким восхищением, объявил мне войну?.. – подумал Александр, приглядываясь к собеседнику. – Вряд ли он в таком случае был бы со мной так откровенен… – эта мысль принесла ему некоторое успокоение. – Ведь все, что у него на душе, отражается, как в зеркале, на лице…»

А многие из окружения царя взяли за правило скрывать от него все, что может его хоть мало-мальски огорчить, зато приятное, способное пролиться бальзамом на сердце, растягивают, как кожу, выделываемую для бубна, и не возьмут в толк, что плохая весть порой бывает важнее, чем приятная.

– Послушай, Аспат, а где вы в тот раз встретили этого тигра?

– Вон там, – показал рукой Аспат. – Недалеко от того места, где с ним повстречался ты, великий царь!..

И снова в душу царя вкралось подозрение, а взгляд сделался пронзительным. «Не специально ли ты привел меня сюда, рассчитав, что тигр нападет неожиданно, а я не успею отреагировать?.. Иначе предупредил бы меня, что это – территория полосатого гиганта…»

– Ты хорошо знал Спитамена?.. Что он за человек?

– Как тебе сказать… – задумался Аспат, не находя слов. – Он силен и ловок…

Царь засмеялся, но синие глаза его сверкнули, как молнии.

– Ты не находишь, что тигр, убитый мной, тоже силен и ловок?

– Да, великий… Но тигр не обладает проницательным умом и талантом полководца…

– С этого бы и начинал!.. Предводители многочисленных согдийских родов, именитые батыры признали над собою мою власть. Почему среди них нет Спитамена, как ты думаешь?

– На это мне трудно ответить, великий царь. Одно знаю твердо: Спитамен за добро платит добром и никому не прощает обмана…

«Значит, наивен, – подумал Александр. – На войне побеждают не только силой. Не менее действенное оружие – коварство». Он взбил кулаком подушку, подложил ее под голову и прикрыл глаза.

Аспат стоял, сложив на животе руки, и не сводил с него благоговейного взгляда. Человек, при одном упоминании имени которого сотрясаются горы, возлежал на войлочном ковре и вел простецкую беседу с ним, простым охотником. Поверят ли ему друзья, когда он станет им об этом рассказывать?..

Аспату даже в голову не пришло, что стоит ему выхватить заткнутый за пояс боевой топор и с размаху ударить по белой шее, где бьется голубая вена, от скольких зол он избавил бы мир!.. Телохранители, бегающие вокруг котла, окутанного дымом, не успели бы даже подбежать… Но у него подобная мысль и не могла возникнуть, ибо таким, как он, не свойственны ни коварство, ни притворство, ни ложь; и он посчитал бы за великий грех, если бы у него во время дружеской беседы возникли против кого-то враждебные мысли. Словом, это был один из обыкновенных сынов Согдианы, один из тысяч, частица самой ее природы. Охотники умеют легко обхитрить зверя, птицу, но никогда не строят козней против себе подобных. Если же с кем-то возникла вражда, то они предпочитают честную борьбу. Настоящий охотник никогда не выстрелит в сидящую на земле куропатку – а вдруг она высиживает яйца? – заставит сначала взлететь и тогда спустит стрелу.

– Послушай, Аспат, – открыл глаза Александр и приподнялся на локте. – А не мог бы ты пригласить еще раз Спитамена поохотиться в этих местах? Ведь этих паршивых тигров тут, наверное, видимо-невидимо!..

– Зачем вы так про тигров?.. – обиделся Аспат. – Тигр очень ухаживает за собой, не дает пристать к шерсти ни соринке. Вы же сами видели убитого вами зверя, он чист от кончиков ушей до кончика хвоста… И для обитания он выбирает места в самых красивых урочищах, вблизи реки, озера, родников… любит любоваться красивыми восходами и слушать пение птиц…

Неизвестно, сколько бы еще он рассказывал про тигра, если бы царь с раздражением не перебил его:

– Я спрашивал тебя о Спитамене!..

– Ну, что… Он настоящий охотник, и этим все сказано.

– Если приведешь его сюда, то получишь большое вознаграждение. Много золота. Понял?

– Еще бы не понять… Да где же теперь его найдешь. В степи ли он, в горах, в лесу?..

Александр резко сел и спросил угрожающим тоном:

– Ты приведешь его или нет?.. Много слов, как у вас говорят, лишний груз для осла.

– Узнав о твоем желании, он, может, и согласился бы…

Александр криво усмехнулся.

«Выходит, мог бы и не согласиться… Да этот варвар на брюхе должен приползти, если я соблаговолю его лицезреть!..» – подумал он, а вслух спросил:

– Как ты считаешь, могли бы мы с ним договориться?

– Мудрые всегда договариваются. Если позволишь, расскажу тебе притчу.

– Ваши восточные притчи мне всегда доставляют удовольствие. Говори:

– Тигр, волк и лиса однажды отправились вместе на охоту. Им сразу же повезло, они изловили фазана, зайца и лань. Когда расположились на отдых, тигр сказал волку: «А ну-ка, раздели добычу!» Простофиля – волк, не задумываясь, ответил: «Ты, господин, бери лань, я возьму зайца, а лисе – фазан…» Не успел волк договорить, как рассвирепевший тигр одним ударом лапы убил его. И затем обратился к лисе: «Теперь, сударыня, ты дели!» Лисица приподнялась на задних лапах и завиляла пышным хвостом: «О великий шах!.. Этого зайца вы съедите на завтрак!.. Лани же вам как раз хватит на обед!.. Фазаном закусите вечером, перед тем, как отправиться почивать!..» Тигр остался доволен и спрашивает у лисы: «У кого ты, кума, набралась ума, столько мудрости?» «У волка, которого вы так нежно погладили», – ответствовала лиса.

Александр рассмеялся.

– Твоя притча заслуживает того, чтобы быть вписанной в мою эпитому, – сказал он.

Еда в клокочущих котлах была уже готова, когда разгоряченные охотой воины стали выходить на поляну. По двое, а то и вчетвером, несли привязанную за ноги к длинным шестам убитую дичь. Добыча была богатой. Около десятка кабанов, шесть оленей, куча лисиц, зайцев, фазанов.

Клит же появился из зарослей одним из последних – с двумя детенышами гепарда за пазухой. Он весь сиял, когда осторожно опускал на ковер, где восседал царь, жалобно повизгивающих и причмокивающих в поисках материнского молока, полуслепых котят.

– Одного я дарю тебе, Александр. Выбирай любого…

Александр знал, что в Бактрии и Согдиане давно научились приручать этих свирепых с виду животных. Вместо гончих собак используют их во время охоты на ланей, оленей и зайцев. А богатые конники, чтобы устрашить врагов и застраховать себя от нападения, сажают гепардов на коней позади себя. Правители многих персидских сатрапий не жалели средств, чтобы обзавестись этим умным зверем, который, вырастая, становится другом.

– Вот этого, – сказал Александр ткнув пальцем в пятнистого котенка, уткнувшегося мордашкой ему в колено. – Благодарю тебя, Клит.

После обеда, приправленного хорошей порцией вина, принялись собирать вещи, чтобы отправиться обратно, в Мараканду. Александр велел провести перекличку. Недосчитались двоих гетайров.

– Кого нет? – спросил царь, предчувствуя недоброе.

Были названы имена.

Царь приказал обшарить каждый куст, каждое дерево. И пока воины искали пропавших, бродили по тугаям, громко выкрикивая их имена, Александр нервно расхаживал взад-вперед по поляне без головного убора, не замечая, что гиматий сполз с плеча и волочится по траве.

Долго искали воинов, но нигде их не обнаружили, ни живых, ни мертвых. Солнце уже клонилось к закату. Однако Александр не мог уйти отсюда, не докопавшись до причины странного исчезновения воинов.

Наконец у реки, в камышовых зарослях кто-то обнаружил на глинистой почве следы: будто кого-то проволокли тут к воде.

Воины полезли в воду и стали обшаривать дно. Нашли шлем одного из гетайров. Утопили?.. Или, бросив связанных в лодку, перевезли на противоположный берег?..

Впечатление от прекрасно проведенного дня было окончательно испорчено. Александр видел, что сопровождающие его напуганы, спешат поскорее покинуть это опасное место. Стоят, глядя на царя, и только ждут приказа. Добыча уложена на носилки, погружена на коней.

– В Мараканду!.. – вяло бросил царь, ступил ногой на подставленные телохранителем ладони и взлетел в седло.

При выезде из леса он подозвал к себе Лисимаха и, показав глазами на едущего поодаль Аспата, сказал:

– Этот мне кажется подозрительным… Умертвить!

У Лисимаха от удивления отвисла челюсть, но, натолкнувшись на холодный взгляд царя, он поспешил кивнуть…

Бой барабанов

Камак с дочерью собирали в саду абрикосы. Отец дотягивался до верхних веток и осторожно наклонял их, стараясь не встряхнуть, а дочь снимала самые спелые крупные золотисто-желтые плоды и складывала в корзину. С переднего двора, где был их дом, послышались мужские голоса. Камак бросился к маленькой калитке, ведущей из сада. Пять-шесть македонян шныряли по двору, заглядывали в сарай, конюшню, на веранду и что-то требовали у жены Камака, а та, не понимая языка, пыталась выпроводить их за ворота и повторяла одно и то же: «Идите, идите… Ничего нету, идите!..»

Камак же за время пребывания здесь македонян научился их понимать.

– Где твой муж? Позови его! – настаивал старший.

– Я здесь, чего тебе? – отозвался Камак, выходя из сада.

– Ты и есть хозяин этого дома? – ткнул ему в грудь пальцем македонянин. – Тогда слушай и запоминай. С тебя причитается подать – одна лошадь, четыре барана и тридцать снопов сухого клевера.

– У меня нет лошади, – сказал Камак. – А овец всех позабирали, осталось всего две…

– Где хочешь, там и бери. Приказ царя!..

– У меня всего-навсего единственный осел. На нем и на мельницу, и на базар… И сена даже для него еще не припас…

– Вот и отправишься сейчас с нами, чтобы… припасти, – ухмыльнулся македонянин. – У кого нет готового клевера, те обязаны на два-три дня отправиться на заготовку сена. Идем! Заодно и твой осел тебе спасибо скажет…

Македоняне загоготали. И в этот момент их взгляды обратились к калитке, которую отворила дочь Камака.

Камак уже собрался, не противясь, пойти вслед за сборщиками налогов, однако их начальник, увидев девушку, замешкался. И вдруг приказал:

– Выводи лошадь!

– Я же сказал, у меня осел, – растерялся хозяин.

– Воины Александра ездят на конях, а не на ослах, запомни это! – грозно проговорил начальник. – А если у тебя нет лошади, то ее прекрасно заменит вон та красавица! – И он поманил девушку пальцем: – Иди сюда, иди!..

Но та по испуганному взгляду отца поняла, что ей грозит опасность, отступила в сад и захлопнула калитку. Македоняне перебросились несколькими фразами и громко захохотали. Камак догадался, о чем эти, потерявшие стыд люди толковали. Эх, хватило б силы, он бы показал им, как насмешничать над его дочерью, но сейчас сила на их стороне.

– Вот что… – сказал главный среди сборщиков налога, снова тыча ему в грудь: – Через три дня чтобы у тебя была лошадь! Тогда и увидим, что тебе дороже – дочь или припрятанные деньги.

– У меня ни гроша нет, поверьте, – чуть не плакал Камак.

– Я сказал – через три дня!.. А сейчас марш – на заготовку сена! Твои односельчане уже дожидаются тебя у дороги. И дочь свою прихвати. Поможет. По крайней мере будет у тебя на глазах. Можно ли такую красотку оставлять дома, где нет ни одного мужчины, чтобы защитить ее?.. – Главный, довольный собой, провел пальцами по усам.

«И то верно, – подумал Камак. – Девушке при нынешних временах лучше держаться возле отца».

Жена тоже отказалась оставаться в доме одна, коль муж и дочь уходят. Пришлось им наскоро собрать кое-что из съестного и отправиться всем семейством вслед за юнонами. Их привели к подножью зеленой горы, куда были согнаны почти все усрушанцы: мужчины, женщины и даже дети. Люди разбрелись по склону и косили серпами высокую траву. До тридцати надсмотрщиков, облаченных в доспехи, прохаживались между ними взад-вперед, указывали, где косить, орали на тех, кто казался им нерадивым, а то и поторапливали ударами бичей. Ребятишки, отвыкшие от веселых игр, боязливо поглядывали на них, сгребали маленькими израненными ручонками скошенную траву, относили на солнечную сторону горы и раскладывали для просушки.

Камак, на ходу правя камнем серп, взошел на склон с другого края и приступил к косьбе. Он косил клевер, а жена с дочерью подбирали и раскладывали для просушки.

Подошел начальник надсмотрщиков и сказал их дочери, словно она тут была одна, без родителей: «А ты ступай вон туда, тебе там дело найдется!» – и указал концом копья на виднеющиеся в отдаленье несколько розовых скал, от подножий которых вился кверху дымок; наверно, женщины готовили еду.

Камак сурово глянул на юнона: «Она будет работать здесь, возле меня», – сказал он.

Юнон усмехнулся, пожал плечами и отошел.

Косит Камак, а сам по сторонам поглядывает, отмечает про себя, кто из односельчан здесь, а кого нет, кто успел заблаговременно скрыться в горах. Благо горы близко, вот они; те, что ближе, сплошь лесом покрыты, а где лес, там и родники, и трава: поставь юрту и живи себе до зимних холодов. А те горы, что подальше, чуть ли неба не касаются, вершины их окованы вечным льдом, покрыты снегом, сияют на солнце.

Юноны велели грузить свежескошенную траву, которая еще даже не увяла, на арбу. Кони, мол, у них оголодали. Арба была высокая, а трава тяжелая. Одна из молодых женщин подняла сноп и, вдруг ойкнув, схватилась за живот, отошла в сторонку и прилегла около копны. К ней тотчас подскочил один из надсмотрщиков, громко ругаясь на своем языке, и огрел ее плетью, приказывая встать. Между руганью он вставлял и согдийские слова:

– А ну, бери свой серп, ленивая кобыла!.. Пришла охота полежать, что ли?

Женщина вскрикнула, тщетно пытаясь заслониться рукой от бича, попыталась подняться, но это ей не удалось.

К ним неспешно подошла крупная полная женщина. Кажется, Бог не обидел ее силой.

Она так дернула надсмотрщика за рукав, что тот еле удержался на ногах:

– Где твоя совесть, эй, юнон?! Можешь ли ты называться мужчиной, коли посмел поднять руку на беременную женщину? Если у моей невестки будет выкидыш, я выцарапаю тебе глаза! А ну-ка, отойди от нее подальше, потерявший честь!.. – наступала женщина, подбоченясь и выставив могучую грудь.

Оторопевший надсмотрщик некоторое время пятился, а потом, хватясь, что над ним смеются, взмахнул кнутом, и плеть обожгла теперь защитницу.

– Ах, вот ты как, сукин ты сын! Это ты меня, уважаемую в селении женщину, на которую даже отец ни разу руки не поднял?.. Я сейчас с тобой расправлюсь, вползи тебе в задницу змея!.. – и женщина, вцепившись в ворот надсмотрщика, стала царапать ему лицо.

Македоняне, окружив их, смеялись и подзадоривали криками.

– Эй, Рома, вали ее прямо в стог, уж больно аппетитная баба!..

– Берегись, Рома!.. Гляди, как бы она тебя не лишила твоих мужских достоинств! Прикрой пах щитом! Ха-ха-ха-ха!..

Согдийка, растрепанная, с горящими глазами, наступала, не переставая осыпать юнона проклятьями и дотягивалась-таки до лица надсмотрщика ногтями.

– Уйди, бешеная, уйди!.. – пытался отпихнуть ее от себя юнон, не ожидавший такого отпора.

Разъяренной женщине удалось ухватить его за пояс, и она так крутанула обидчика, что тот растянулся бы на земле, если бы, бросив щит и копье, не ухватился в свою очередь за округлые плечи женщины.

На шум сбежались и усрушанцы и македоняне. Последние, скучавшие до последней минуты, были рады хоть какой-то потехе, хлопали в ладоши, гоготали, гремели кинжалами и пиками, ударяя ими о щиты:

– Эй, Рома, неужто с бабой так и не справишься?..

– Неужто придется тебе помочь?..

– Учти, Рома, у них обычай: если свалишь, она тебе отдастся!..

– Постарайся, не подведи! Ха-ха-ха!..

– За грудь ее, за грудь, смотри, какая она у нее аппетитная!..

– У нее наверняка припрятан нож, гляди, как бы она не оскопила тебя!..

Женщина, тяжело дыша, отвела с лица растрепавшиеся волосы.

– Сукин сын! – повторяла она. – Вскормленный сучьим молоком!.. Я тебе докажу, что ты не мужчина!.. Снимай свои доспехи!

– Соглашайся, Рома! Снимай!.. Пусть эта баба на всю жизнь запомнит, какой ты мужчина!..

Женщина, подбоченясь, смотрела на юнона исподлобья и презрительно усмехалась, ее грудь высоко поднималась и опускалась.

Двое воинов подскочили к Роме, он и опомниться не успел, как они сняли с него шлем, отстегнули пояс с мечом, развязали кожаные тесемки панциря… Все, кажется, уже и забыли, из-за чего началась потасовка. Юноны и усрушанцы перемешались, плотным кольцом обступив поляну, на которой стояли друг против друга могучая согдийка и казавшийся рядом с ней тщедушным юнонский воин Рома. Прибежавшие последними косари пытались протиснуться вперед, приподнимались на цыпочки, стараясь увидеть, что там происходит, мальчишки взбирались друг другу на плечи…

В ушах женщины стоял сплошной шум, голова от него кружилась. Она видела вокруг хохочущие рты. Громче всех смеялся начальник сборщиков налога, подливая масла в огонь:

– А ну-ка, Рома, покажи, на что способен!..

А Рома, видя в глазах разъяренной согдийки нечеловеческую ненависть, растерянно озирался, словно искал глазами в плотном кольце людей место, куда можно было бы юркнуть.

И никто не заметил, как в руках у свирепой согдийки появился серп. То ли выпростала из-под одежды, то ли подал кто?.. Изо всей силы всадила она его юнону в живот и повернула дважды. Душераздирающий вопль взвился до самого неба. Рома согнулся, пихая обратно в брюхо вываливающиеся кишки, свалился и судорожно задергался.

На несколько мгновений зависла оглушающая тишина. Но уже в следующую минуту набросились на женщину, вырвали серп, содрали с нее одежду, свалили ее на стог… Но, видать, позабыли о столпившихся позади них усрушанцах. Камак схватил с земли оброненные юноном щит и копье и, издав боевой клич, первым кинулся на врагов. Остальные – за ним. Пошли в ход серпы, косы, вилы. Не дав юнонам опомниться, перебили всех.

– Дорогие односельчане! Мы свое дело сделали! Они получили то, что заслужили! – сказал Камак. – Теперь нам одна дорога – в горы! И чем скорее мы туда уйдем, тем лучше!

– А что потом?.. – спросил кто-то со страхом в голосе.

– Мы защищаем справедливость и нашу честь, Ахура – Мазда нам поможет. Кто-нибудь пусть поскачет во весь опор в кишлак. Надо сообщить всем, кто там остался, о том, что произошло. Чтобы им не пришлось расплачиваться за нас. Пусть и они последуют за нами. А не то юноны выместят злобу на них!.. – так уж как-то само собой вышло, что с самого начала распоряжаться стал Камак, который в кишлаке Усрушан всегда слыл человеком добрым и спокойным. Даже когда надо было зарезать курицу, он просил об этом соседа.

– Думаешь, они не найдут нас в горах? – спросили его.

– Мы пошлем гонца к Спитамену. Он или придет к нам на помощь, или мы примкнем к его воинству.

Лошадей выпрягли из арб и погрузили на них отобранное у юнонов оружие и доспехи.

Камак подал всем знак рукой и стал медленно подниматься в гору, ведя в поводу лошадь с полными хурджинами. Молча последовали за ним все остальные, и молодые джигиты, и старики, и женщины, и дети. Тридцать лошадей уводили они с собой в горы. Вскоре они достигли ущелья, по обе стороны которого возвышались два громадных утеса, всегда в ненастье окутанные облаками. Усрушанцы привыкли каждый день видеть их из своих окон, дворов. Во время закатов и восходов утесы были иссиня-черными и багровыми. Жрецы говорили, что цвет зависит от их настроения. Но настроение этих скал передавалось людям. Одному утесу дали название Маг, другому – Тал (Огнепоклонник). Сейчас они были темными, тоже прогневались, должно быть, на чужеземцев, пытавшихся унизить людей, испокон веков живших у их подножья и поклоняющихся им, как божествам.

Вереница людей вслед за Камаком втиснулась в узкое ущелье, куда только в полдень заглядывало и освещало его затаенные уголки солнце.

Камак отобрал наиболее сильных и ловких джигитов и велел им взобраться на вершины утесов, откуда вся долина была видна как на ладони. Казалось, появись вблизи Усрушана враг, достаточно посильнее натянуть тетиву на луке, и уже не промахнешься. А если натаскать побольше камней на вершины утесов и сбрасывать их сверху, то ни барсу, ни лани, ни волку, ни человеку ни за что не проскользнуть в ущелье. Джигиты, оставшиеся на вершинах утесов, наблюдали, как отряд их односельчан, миновав ущелье, все дальше углубляется в горы, медленно движется по извилистой дороге, то пропадающей среди скал, то вновь выбегающей на горный склон, тянущейся мимо больших и малых селений, которые прилепились, как соты, в самых труднодоступных местах; и видно, как из этих селений стекаются к ним люди, прознавшие про их беду. И вереница вооруженных людей, во главе которой идут усрушанцы, становится все длиннее и длиннее.

Лишь уведя людей за перевал Яксарт[82]82
  Перевал Яксарт существует и поныне на западных отрогах Кашкадарьинских гор.


[Закрыть], Камак объявил, что теперь наконец можно и отдохнуть. Они разбили лагерь в широкой красивой долине на берегу речки Яксарт, соорудили шатры и развели костры, чтобы приготовить себе пищу.

В горах рассвет всегда наступает раньше, чем в долине. Солнце, едва выглянув из-за горизонта, стало пригревать вершины Мага и Тала. Джигиты, проведшие всю ночь без сна и озябшие, хотя и лежали, завернувшись в толстые овечьи шкуры, поднялись и затеяли «петушиную игру», чтобы согреться. Прыгая на одной ноге, они толкали друг друга плечом: кто, потеряв равновесие, встанет на вторую ногу, тот считался проигравшим. Ему и разводить костер из сухих дров, чтобы не было дыма, разогревать пищу. Долина еще была наполнена густо-синими сумерками, и у них была полная иллюзия, что они плывут на корабле по глубокому тихому морю. Солнце поднималось выше, а море становилось прозрачнее. Наконец на его дне стали видны скалы, дороги и тропинки, бегущие рядом и пересекающиеся, испещрившие всю долину где прямыми, как стрела, а где змеящимися полосами. Вот проступил из синеватой мглы и их кишлак Усрушан, уютно расположившийся неподалеку от зеленой покатой горы, похожей отсюда на кем-то брошенный примятый слегка колпак.

Вдруг один из джигитов заметил в долине движение и позвал остальных. Те подошли к краю обрыва и тоже стали вглядываться. От Усрушана двигалось в сторону гор около полусотни всадников.

– Вы видите?! – донесся голос с Мага.

– Видим! – ответили с Тала.

Приблизившись к месту, где дорога начинает забирать вверх, всадники остановились. Некоторые из них сгрудились вокруг предводителя. Наверно, держали совет. Потом от них отделились двое и понеслись во весь опор вниз, к кишлаку, оставляя за собой взлохмаченную ниточку пыли. Остальные снова двинулись по дороге, ведущей к ущелью, у входа в которое уже тысячи лет стояли на страже Маг и Тал.

– Косте – е–ер!.. – донесся голос с Мага.

С Тала замахали руками, дескать, поняли.

Один из джигитов схватил головню из костра, на котором клокотал котел с бараниной, подбежал к огромной куче сложенных пирамидой сырых веток арчи, вербы, карагача, дающих обильный дым, и стал раздувать костер. Было безветренно, и вскоре густой черный дым повалил прямо вверх. Усрушанцы издалека заметят его и будут знать, что македоняне вышли на их след…

Камак сидел в шатре с аксакалами Усрушана. Было раннее утро, и солнце подзолотило лишь отдельные, самые высокие вершины. Тихо и спокойно протекала беседа. При этом ели горячий хлеб, только что испеченный на углях, и пили парное козье молоко.

Снаружи послышались торопливые шаги, и в шатер влетел запыхавшийся джигит.

– С Мага подали сигнал! – выпалил он.

Камак отложил надкушенный кусок хлеба[83]83
  В старину существовала традиция – надкусывать хлеб перед боем, чтобы доесть после сражения, это якобы оберегало от гибели.


[Закрыть] и обвел взглядом сидящих за дастарханом аксакалов.

– Если юноны пройдут мимо Мага и Тала, то нам конец!.. – сказал он.

– Эх – хе… – вздохнул один из стариков. – Искандар разгромил армию Дариявуша, равной которой не было в мире, развеял, как пыль, войско Бесса. Что мы для него, горсточка дехкан, чьи руки больше привыкли к серпу и кетменю, чем к оружию?..

– Наши союзники – горы. Чтобы нас победить, Искандар должен их сдвинуть с места, – сказал Камак.

– Как бы то ни было, нам не избежать схватки с юнонами, – проговорил, кивая головой, другой аксакал. – Камак прав, мы не должны позволить им пройти через ущелье. Да только с нас, стариков, толку мало: глаза наши притупились, а в руках нету былой силы…

– Как раз на вас, аксакалов, у меня больше всего надежды, – сказал Камак и после небольшой паузы продолжал: – Вы – уважаемые в округе люди, хранители мудрости народной; оброненному каждым из вас слову, как золоту, не дают упасть на землю. Давно замечено, что процветает только род, где умеют сочетать мудрость стариков с энергией и силой молодых…

– Так что нам делать, говори?!

– Вы, почтенные аксакалы, поезжайте по кишлакам, поднимайте народ. Люди должны прислушаться к вашему слову и понять: если мы не задержим юнонов у скал, то завтра они уже будут здесь. И мы будем стоять там насмерть, пока не вернутся наши гонцы от Спитамена. Тогда станет ясно, что нам делать дальше…

– В таком случае не стоит терять времени, – сказали аксакалы и, проведя ладонями по белым бородам, стали подниматься.

– Мы оставим своих жен, детей здесь, – сказал Камак. – С мужчинами, умеющими владеть оружием, я выступлю к скалам. И каждый пусть помнит: по эту сторону ущелья – его семья…

Камак вслед за аксакалами вышел из шатра и увидел около сотни вооруженных джигитов, которые, видно, поджидали его. У других шатров женщины суетливо провожали мужей, на ходу цепляющих к поясам мечи.

– Камак, веди нас! Враги не пройдут в эту долину, пока хоть один из нас будет в живых!..

Горцы расположились на плоских вершинах Мага и Тала, а также по отвесным базальтовым обрывам по обеим сторонам ущелья, в расщелинах, пещерах, на уступах, где можно было хотя бы поставить ногу. Камак запретил жечь костры и переговариваться, чтобы не обнаружить себя. Однако юноны еще утром заметили поднимающийся над скалами дым и до полудня стояли, не решаясь вступить в ущелье. Но гиппархи, наверное, вспомнили, что и у персов не раз была возможность задержать их на перевалах и при переходе через ущелья, однако они ни разу своего преимущества не использовали. Наконец гипотоксы вытянулись в длинную цепь и, держась попарно, вступили в мрачное ущелье, из которого на них дохнуло холодом и сыростью, словно из потустороннего мира. Усрушанцы не обнаруживали себя, пока в ущелье, точно в зеве дракона, не исчезли последние всадники. И вдруг горы содрогнулись. Грохот и гул заполнили ущелье. Обезумевшие кони заметались, сшибая друг друга, валясь в расщелины и ямы, подминая седоков, неистово орущих и объятых ужасом. Огромные глыбы падали с неба, грохались о скалы и разлетались на куски, сметая все живое. Через несколько минут почти весь отряд юнонов был погребен под каменными обломками. Всего нескольким из них удалось вырваться из драконьей пасти, и они сломя голову помчались обратно. Но и их настигли стрелы, пущенные с Мага и Тала.