Текст книги "Спитамен"

Автор книги: Максуд Кариев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)

Это был недвусмысленный намек на то, чтобы Спитамен с товарищами как можно скорее покинули Мараканду.

Спитамен смотрел на правителя исподлобья, на скулах его вздулись желваки. «Не пронзить ли, выхватив меч, этого предателя и труса?..» На плечо ему легла чья-то рука, и он, вздрогнув, встретился взглядом с Датафарном. Позади дышат прямо в затылок Зурташ и Тарик. Они всегда рядом, когда близка опасность. Шердор в течение всего разговора стоял, не поднимая головы. Не хотел, чтобы правитель узнал его, бедного художника, которого он выдворил из дворца за то, что он нарисовал его дочь… Теперь его приблизил к себе Спитамен. Отныне рука его владеет мечом не хуже, чем кистью.

Наконец Спитамен оторвал глаза от Намича и обвел взглядом его сановников:

– Позор вам всем, – негромко произнес он, решительно повернулся и направился к выходу.

Блаженный и царь

После свершившейся над Бессом экзекуции Александр предавался дня три размышлениям, попивая сладкое и густое, как мед, вино из местных сортов винограда. Не из этих ли мест доставил лозу к себе на родину Дионис, чье имя славят до сих пор во время пиров благодарные греки…

Воинам было обещано, что после того, как цареубийца будет наказан, Александр сразу же поведет их обратно в милую сердцу Македонию, где их заждались истосковавшиеся по ним жены, у многих распрощались с этим светом родители, так и не увидев перед смертью сыновей, а дети настолько подросли, что вряд ли отцы узнали бы их, встретив вне дома. Да и у жен, поди, прибавилось морщин, а большие, как маслины, глаза утеряли прежний блеск…

Обещание, данное царем, это не слово, случайно оброненное простолюдином. И потому боролись в нем ныне два чувства – желание не уронить царскую честь и соблазн с легкостью завоевать Согдиану, захватить Мараканду, где, по его сведениям, накоплены несметные богатства, а женщины поразительно красивы. Говорят, что в Согдиане разводят крылатых коней, умеющих летать. Недавно Александру попалась старая книга какого-то китайского автора. В ней рассказывалось, как некий император страстно возмечтал заиметь упряжку неземных коней, способных доставить его на небеса. Тогда император смог бы утвердить свою божественность и обеспечить себе бессмертие.

Небесным коням, «потеющим кровью», посвящались поэмы.

 
Коней небесных род начался
в стране Юэчжи в пещерах.
На спинах у них как у тигра узор,
с драконьими крыльями тело.
 

И послал император послов в страну Юэчжи, где, по его сведениям, у подножья Небесных гор, у истоков великих рек, устремляющихся в Западное море, паслись табуны божественных коней…

Местные жители с радостью принимали послов, раскладывали перед ними товары своей страны, предлагая начать торговлю, одаривали подарками. Но несмотря на дружелюбное отношение местных правителей и всего населения, посол не сумел выполнить главное поручение императора. Крылатых коней ему не дали. А лишь предложили повезти с собой на родину семена травы «мусу» – люцерны: дескать, кормите этим своих коней, и они станут быстрыми и сильными…

Крылатых коней Александр еще не видел, но согдийцы все сидят на прекрасных конях, красавцах с длинными и тонкими ногами и гибкими шеями…

Согдиана по сути не имеет настоящей армии. Лишь какие-то разрозненные отряды, возглавляемые кое-кем из согдийской знати. Ну, как тут повернуть назад, когда лишь осталось протянуть руку? А разве его воинам будет в тягость, если их переметные сумы потяжелеют еще немного от добытого ими золота?..

К исходу третьего дня, когда солнце еще не успело скрыться за окоем земли, а луна уже поднялась из-за другого ее края, Александр позвал к себе ближайших сподвижников.

Вскоре все они высыпали из хижины, охраняемой аргираспидами, громко разговаривая, как бы продолжая незакончившийся у царя совет. И, разойдясь, поспешили к месту стоянки своих отрядов. На вопросы встречных отвечали: «Идем на Мараканду!.. Завтра выступаем на Мараканду!..» Одни произносили это торжественно, вскидывая над головой кулак, у других же в голосе сквозили уныние и разочарование.

С быстротою молнии распространилось по Согдиане известие о том, что войско Искандара, уподобясь всесокрушающему селю, движется в сторону Мараканды. Разбросанные по всему междуречью селения и города напоминали потревоженные ульи. Передавались из уст в уста вести одна страшнее другой, ввергающие многих в панику. Впереди вражеского войска, намного его опережая, летели слухи о заживо погребенных и повешенных вдоль дорог непокорных согдийцах, о сожженных дотла кишлаках и вырезанных жителях, о забитых до смерти старцах и наколотых на копья младенцах, о сошедших с ума женщинах… Но среди обывателей встречались и такие, кто, оглядевшись по сторонам, шептал соседу на ухо: «Искандар не так уж жесток, как о нем толкуют. Он милостив к тем, кто признает в нем не врага, а своего царя. В конце концов какая нам разница – Дариявуш, Артаксеркс или Искандар?! А тех, кто отворяет перед ним двери своего дома, он щедро одаривает золотом!..» Много всяких распространилось слухов, часто противоречащих друг другу. Конечно, не обходилось тут и без лазутчиков македонского царя. Вознамерясь покорить то или иное племя, он сначала посылал на их земли «длинные языки», одни из которых распространяли слухи, способные посеять ужас, а другие рассказывали о благородстве македонского царя, чтобы жители крепостей еще могли уповать на спасение. Но и те, и другие внушали мысль о непобедимости Искандара Великого, которому предназначено владеть миром, ибо он – сын Бога.

Оксиарт и Хориён, поторапливая усталых коней плетями, ехали рядом, но лишь изредка перебрасывались короткими фразами. На душе у обоих было тягостно, каждый думал о своей семье, детях. Куда их увезти, где для них найти укрытие? Наверное, нет более надежного места, чем замок на скале. Хориён лишь отдохнет немного у Оксиарта, даст передохнуть коню и сразу же отправится в путь. Ему до собственного замка еще два дня пути на северо-запад. Он, не откладывая, перевезет семью к Оксиарту. В такую страшную пору им, двоюродным братьям, лучше держаться вместе.

Только бы успеть добраться до замков раньше Двурогого дьявола. Ведь они оставили там основную часть своего воинства. Там и запасы провизии, воды. Только бы успеть!.. Отправляясь в Мараканду на переговоры с Намичем, они взяли с собой – ездить в одиночку стало опасно – лишь по дюжине воинов. Зато каких!.. Каждый троих стоит. Когда слышишь за спиной голоса таких молодцов и топот их коней, на сердце спокойнее. Воины Оксиарта и Хориёна давно подружились, ехали вперемешку, но тревога их предводителей, видно, передавалась и им, они тоже больше помалкивали. Дорога была непривычно пустынной. Редкий всадник или арба попадались навстречу…

Уж лучше бы они не ездили к Намичу. Их предложение объединить силы совместно и выступить навстречу Искандару правителем было воспринято так, будто они преследуют корыстные интересы: мол, обеспокоены судьбой собственных замков, расположенных на пути врага, вот и просят подмоги. Похоже, Намич и вовсе не собирается оказывать сопротивление. Уехали, рассорившись с ним, отчего на сердце стало еще тягостнее. А внутри будто огонь, и его не может загасить прохладный встречный ветерок, дующий с гор…

Странное безлюдье вокруг. Даже птиц не видно. Будто все живое попряталось от надвигающейся грозы. Только топот копыт, пофыркиванье коней, звяканье сбруи и оружия нарушают тишину. Дорога все более забирала вверх и вскоре пошла большими плавными зигзагами, ведя к перевалу. Стало холодно, и воины набросили на плечи накидки из овечьих шкур. Только бы успеть!..

Но не успели.

Въехав после трехдневного пути на перевал, они заметили над замком поднимающийся к небу черный столб дыма. Это был знак тревоги, знак печали, знак предупреждения об опасности. Самого замка еще не было видно. За дальним лесом, покрывшим густой темной щетиной покатую гору, показались лишь зубцы двух его башен. Но Оксиарт уже понял, в чем дело. Он впился зубами в кулак, чтобы не взвыть и не послать проклятья небу. А Хориён глухо выдохнул: «О Создатель, помоги!..» – и, кажется, всхлипнул.

Они свернули с дороги и пустили коней галопом прямо через лес известной им тропинкой. Ветви уже сбросивших листья деревьев хлестали по лицу, рвали, цепляясь, их одежду. Лес расступился, они вынеслись на поляну и осадили храпящих коней. Бурая гора, на которой серым монолитом возвышалась скала, венчаемая, словно короной, пятибашенным замком, была облеплена вражьими воинами, как основание улья пчелами. У водопада, под оголенными кронами чинар белели шатры. Один был поболее, над ним развевался голубой стяг. К нему то и дело подъезжали всадники, а затем стремглав уносились.

Оксиарт и Хориён посмотрели друг на друга. Что делать?.. В воздухе закружились большие хлопья снега.

Оксиарт вынул до половины меч из ножен и долго смотрел на него, словно желал убедиться, что он достаточно прочен и остер.

– Если подберемся к ним вон тем оврагом… – показал он рукой на промытое водой сухое русло, наполняющееся водой лишь в период таяния снегов и ливней, – и неожиданно ударим, то сможем пробиться к воротам. Нам их откроют…

– А воины Искандара, держась за хвосты наших коней, ворвутся вместе с нами в замок, – сказал Хориён и вздохнул. – Видать, нам не обойтись все же без Спитамена…

– Нет, ни за что!.. – резко сказал Оксиарт. – Разве не по его вине враги уже здесь?.. Артаксеркс, каков бы он ни был, имел под рукой армию, которая была раза в три сильнее, чем мы сейчас!..

– Пойми, брат, не время нам сводить друг с другом счеты. О поступке Спитамена ведает Ахура – Мазда, пусть он и судит… Врозь нам Двурогого не одолеть. Надо послать гонца к Спитамену. И чем раньше, тем лучше. Я сейчас же отправлюсь за своей дружиной…

– Наверное, ты прав, – глухо произнес Оксиарт. – Другого выхода, похоже, нет… Однако, по крайней мере, надо дать знать моим в замке, что мы поблизости, и как только прибудет подкрепление, мы пробьемся к ним. Это придаст им мужества. Только бы продержались…

Оксиарт махнул рукой воину, к седлу которого была приторочена величиной с ящик клетка из ивовых прутьев. Тот поддал пятками в бока лошади и подъехал.

Оксиарт вынул из внутреннего кармана калам и кусочек тонкой, как шелк, кожи. Подышал на покрасневшую от холода руку и, слюнявя кончик калама, вывел несколько слов. Подъехавший воин уже извлек из клетки голубя и держал наготове. Оксиарт надежно привязал письмо к лапе птицы, взял голубя, прижал на мгновенье к щеке и подбросил высоко вверх. Голубь захлопал крыльями и взмыл в белесое небо, прежде чем взять направление в сторону замка…

Этим варварам, кажется, и вправду помогает их Бог. Пока Александр готовил своих воинов к штурму замка, повалил снег. За одну ночь его намело столько, что в ущелье кони проваливались по брюхо. Это обеспечивало варварам обилие воды, а македонцам затрудняло подступы к стенам замка. К тому же Александру было известно, что туда навезли съестных припасов с расчетом на длительную осаду. Перебежчики из местных сообщили также, что в замке находятся семьи видных согдийских предводителей Оксиарта и Хориёна. Особенно расхваливали на все лады дочь Оксиарта, мол, другой такой красавицы не сыскать. «Что ж, увидим, так ли это?..»

И когда к Александру приводили очередного перебежчика или пленного на допрос, задавая прочие вопросы, он не забывал спросить:

– А действительно ли так хороша дочь Оксиарта?..

– О да, великий царь, она с легкостью могла бы затмить луну!..

– Если все то, что я о ней слышал, верно, то она, пожалуй, достойна стать моей наложницей, – смеясь, заметил царь.

– О великий царь, она не из тех, кто может разделить с кем бы то ни было ложе без благословения отца!..

– Даже со мной?..

– Даже с вами, великий царь.

– Ха-ха-ха!.. – хохотнул царь. – Видно, мне придется позаботиться о том, как бы не испортить отношений с ее отцом! Так, что ли?..

– Это дело Вашего величества, – склонился в низком поклоне пленный, прижав к груди руки.

Царь, откинув полог, вышел из шатра.

– Коня!

Однако дорога вела вверх слишком отвесно и была занесена глубоким снегом. Верхом он преодолел лишь половину пути до замка. Небо очистилось, и ярко светило солнце. Он из-под руки оглядел стены замка, казавшиеся неприступными. Между высокими зубцами стояли наготове воины. По тому, как за человеком в голубом плаще следуют, едва поспевая, телохранители и свита, они, наверное, поняли, что это царь. Оставив коня, он далее направился пешком, проваливаясь по колено в снег, а местами и по пояс. Прежде чем двинуть войско дальше, к Мараканде, он должен во что бы то ни стало взять этот замок, который может стать оплотом для согдийцев, если им вдруг придет в голову восстать против него. Отдельные их разбойничьи отряды и так не дают ему покоя.

Рядом с Александром упала стрела и исчезла в снегу. Александр остановился, слыша, как тяжело дышат за спиной телохранители. Коль стрела долетела, голос долетит тем более.

– Эй, вы!.. – крикнул царь, сложив ладони рупором. – Я великий царь Александр, сын Зевса!.. Хорошо ли вы слышите меня?

– Слышим тебя, как самих себя! – крикнули со стены. – В гости мы тебя вроде бы не звали. Что тебе надо?

– Предлагаю вам сдать замок без боя. Даю царское слово, что все воины, скрывшиеся за этими стенами, вернутся домой к своим семьям здоровыми и невредимыми!..

Послышался хохот.

– Мы знаем, чего стоит твое царское слово!..

– В таком случае мы пойдем на приступ и тогда не ждите пощады!.. – погрозил кулаком Александр, раздраженный высокомерием варваров.

– Давай, давай!.. – хохотали на стене. – Поищи-ка крылатых воинов!..

– Докажи-ка, что ты сын Бога!.. Обыкновенным людям нашей крепости не взять!..

Александр стоял взбешенный. Он сгреб полную пригоршню рассыпчатого снегу и провел им по лицу. «Пеняйте на себя…» – пробормотал он и стал стремительно спускаться. За ним толпились телохранители, оскальзываясь и падая, вновь поднимаясь; они старались держать щиты так, чтобы, если им вдогонку полетит стрела, она не задела царя.

Остальную часть пути Александр проехал в седле.

Возле шатра его ждали полководцы. Схватили за уздцы оскалившего зубы коня, который по брюхо был в снегу, словно в белых штанах. Спрыгнув с седла, Александр сказал:

– Сегодня же идем на приступ!.. Объявите воинам: кто первый взойдет вон на ту скалу, что возвышается над стеной, получит в награду двенадцать талантов[78]78
  Талант – весовая и денежная единицы. Аттический серебряный талант состоял из 60 мин и весил 26,2 кг.


[Закрыть], второй десять, третий – восемь!.. Даже тот, кто взберется на нее последним, тоже будет вознагражден, получит триста дариков[79]79
  Дарики – персидские деньги, выпущенные Дарием I.


[Закрыть]…

– Великий царь, это невозможно. Глядите, скала обледенела, – попытался возразить Кратер.

– Невозможно? – возмутился Александр. – Для сына Зевса нет ничего невозможного. Прошу в шатер!.. – пригласил он всех жестом к себе. – Я вас сейчас научу, как это сделать.

…К вечеру были отобраны воины, привыкшие во время осад карабкаться по скалам. Их набралось около трехсот. Они заготовили небольшие железные костыли, с помощью которых закреплялись края палаток и шатров. Они предполагали вколачивать их в тех местах, где снег слежался и превратился в лед, а где снега не было, прямо в скальный грунт. К железным костылям привязали прочные льняные веревки. И как только стемнело, эти воины подобрались к самой отвесной и потому не охраняемой стороне скалы. Самые отчаянные начали карабкаться первыми. Они вбивали костыль за костылем, по свисающим вниз веревкам взбирались остальные. Им было легче, на двенадцать талантов они и не рассчитывали. Время от времени кто-нибудь срывался и летел вниз, шмякаясь об уступы, бухался в снег. Даже падая, они не подавали голоса, ибо царь приказал молчать, если кому суждено погибнуть. Пока добрались до вершины, погибло около тридцати человек. Тела некоторых из них не нашли.

Едва забрезжил рассвет, Александр вышел из шатра, набросив на плечи теплую стеганую накидку из верблюжьей шерсти. На вершине скалы он увидел своих воинов, казавшихся отсюда с маковые зернышки. Как и было им приказано, они размахивали белыми платками в сторону македонского лагеря. И тогда Александр незамедлительно послал к замку глашатая и велел ему крикнуть варварской страже, чтобы не тянули дальше, а сдавались, потому что нашлись-таки у сына Бога крылатые воины и уже заняли вершину скалы, которая повыше стен их крепости; им ничего не стоит слететь оттуда прямо на площадь в середине замка. И глашатай показал на вершину скалы, ее только что коснулся первый луч солнца.

Защитники замка и в самом деле увидели на скале воинов Искандара и были потрясены…

Хориён покинул Оксиарта и вернулся с войском, состоящим из пяти сотен, через трое суток. От Спитамена вестей все еще не было. До его замка четыре дня пути. А сейчас, когда горные дороги занесло снегом, может статься, и за пять гонец едва доберется.

Хориён привез теплые вещи и шатры. В Мараканду они отправлялись в теплый погожий день и никак не предполагали, что в конце весны вновь возвратится зима. Правда, высоко в горах погода всегда была изменчива.

Они расположились в лесу и даже не зажигали костров, дабы наблюдателями Искандара не было замечено их присутствие. Чтобы согреться, приходилось больше двигаться. А на ночь влезали в мешки из мягкого войлока.

На рассвете восьмого дня, когда уже вот-вот должен был прибыть Спитамен с войском или, по крайней мере, прислать какую-то весть, Оксиарт, выйдя из шатра по нужде, вдруг увидел на вершине зависающей над замком скалы вражеских воинов. Первой мыслью было: померещилось. Он глотнул комок снега, протер мокрыми руками глаза. Да, там в самом деле враги. Он почувствовал слабость в коленях.

– Брат!.. – позвал он севшим голосом. – Плохи наши дела!..

Хориён быстро вышел, натягивая стеганый халат. Солнце уже высветило вершину скалы. Сомнений не было, там находились враги.

Они подавали своим, находящимся внизу, какие-то знаки, махали платками.

– Он или в самом деле сын Бога, или дьявол… – проговорил Хориён.

– У нас больше нет времени ждать Спитамена. Прошу тебя, давай совершим налет вон на те шатры. Этим мы вынудим безумцев слезть со скалы.

– Нельзя, брат, нашим семьям мы нужны живыми. Давай подождем.

Оксиарт согласился. Но с этой минуты он не уходил в шатер, глаз не сводил со скалы, всегда казавшейся ему верной защитой замка и так коварно обманувшей. Но где же Спитамен? Куда он запропастился?..

Ближе к вечеру, когда основание горы окутала синева сумерек, а замок еще сиял в лучах солнца, как розовый топаз, с башни неожиданно раздались звуки карная, ворота отворились, из них вышли десятка два мужчин с широкими деревянными лопатами и принялись расчищать дорогу от снега. И тут же снизу цепочкой, держась друг за дружкой, потянулись к замку конники Искандара.

– О Всевышний, что они творят?! – схватился за голову Оксиарт.

Выбежавший из шатра Хориён долго смотрел на замок, к которому медленно приближалась четко различимая на снегу цепочка врагов, и вместе с ними снизу наплывала тень.

Оксиарт схватился за сердце, громко застонав, покачнулся. И упал бы, не подхвати его Хориён. Подскочили еще трое воинов, держа Оксиарта под руки, повели в шатер.

Спустя четыре дня вернулся гонец, которого посылали к Спитамену. За это время он ни разу не правил бороды и так оброс, что друзья узнали его коня раньше, чем самого. У него был жар, глаза ввалились и лихорадочно блестели. Он с трудом сполз с седла. Едва волоча ноги, направился к шатру, где лежал Оксиарт. Поздоровался, приложив руку к груди, и сказал:

– Мне не удалось найти Спитамена, мой господин. В замке нет ни его самого, ни его семьи…

– Так где же его носит?.. – хрипло вскричал Оксиарт.

– Никто этого не знает. Он совершает налеты на отряды македонян, которых Искандар разослал во все стороны собирать провизию и фураж для коней, и, как рассказывают люди, не задерживается на одном месте более трех дней.

– Почему бы ему не прийти сюда, где главные силы врага!.. – в сердцах воскликнул Оксиарт и сильно закашлялся.

– Успокойся, брат, – сказал Хориён. – Думаю, мы поступим благоразумнее, если теперь сами примкнем к его войску…

– Тебе легко говорить!.. – закричал Оксиарт, побагровев от гнева. – А мне каково, когда в когтях у дьявола моя семья… Моя любимая дочь!.. – и он закрыл лицо руками, чтобы никто не видел навернувшихся ему на глаза слез. – Если даже ты меня покинешь, брат, я сам буду воевать с Двурогим… я вызову его на поединок… я его назову трусом, если он не согласится…

– Мой господин, у меня есть и другая новость для вас, – проговорил гонец и надолго закашлялся, прежде чем смог продолжить: – Я не хотел говорить, ибо не знаю, можно ли в это поверить… Встретилась мне по дороге группа людей. Мы присели у родника, чтобы подкрепиться, чем Бог послал. Разговорились. Они, оказывается, из вашего замка…

– Да?.. – взревел Оксиарт, округлив глаза. – Почему же ты их не притащил сюда, чтобы я поотрезал им головы?

– Мой господин, если то, что они мне сказали, – правда, то вы, следуя обычаю, должны были бы скорее вознаградить их за добрую весть.

– Не хотят ли они преподнести сдачу моего замка на милость победителя как добрую весть?

– Мой господин, они сказали мне… – воин опустил глаза, словно не решаясь говорить.

– Ну, чего ты тянешь? Говори!.. – бросил с раздражением Оксиарт.

– Они сказали мне, что Искандар… Как только он увидел Равшанак, то едва умом не тронулся. Он умоляет ее стать его женой. А она же без вашего, отца своего, благословения не может дать согласия… Искандару известно только то, что вы отбыли в Мараканду. И он, в шутку ли, всерьез ли, якобы сказал: «Я незамедлительно выступлю в Мараканду, чтобы поскорее познакомиться с отцом Равшанак!..» Он берет в плен сотни и тысячи могучих батыров, а ваша дочь, выходит, пленила его самого…

Хориён прыснул и мотнул лохматой головой:

– Чушь какая-то, не может этого быть…

– Почему не может быть? – глаза Оксиарта неприязненно сверкнули, но он тут же снисходительно улыбнулся: – Очень даже может. Моя Равшанак так хороша, что способна очаровать не только царя, а и самого дьявола.

– Не будь столь легковерным, брат. Может, Двурогий готовит тебе ловушку, будь осторожен…

– Я сегодня же пошлю в замок верного человека, – сказал Оксиарт и сел; к лицу его прилила кровь, бледность исчезла, а в глазах появился живой огонек. – Пусть разузнает все. Если правда то, что рассказал мой гонец, то я и за тебя, брат, замолвлю перед Искандаром словечко…

Хориён насупился и опустил голову. Затем сказал, не глядя на двоюродного брата:

– Не знаю, как бы я себя вел на твоем месте. Может, не более достойно… Но пока Ахура – Мазда меня милует, и семья моя в моем замке. Так что у меня нет надобности идти на поклон врагу.

– Думаешь, он не доберется и до твоего замка?

– Когда доберется, тогда и посмотрим…

– Гляди, как бы не было поздно, брат, – сказал Оксиарт и знаком дал гонцу понять, что тот свободен. – Пришли ко мне Бабаха. Срочно!.. – бросил вслед ему.

И когда в шатер, колыхнув пологом, скользнул, словно тень, Бабах, высокий и сутуловатый от привычки стоять перед господином полусогнутым, Оксиарт щелкнул пальцами и сказал:

– Настал момент, когда нам могут пригодиться твои способности: просачиваться, как вода, сквозь щель, красться бесшумно, как дуновенье ветра, а при надобности исчезать, словно дым…

Покрытое сеткой мелких морщин лицо Бабаха разгладилось, осветившись улыбкой:

– Приказывайте, господин, я все исполню.

– Как только стемнеет, проберешься в замок. А на рассвете я жду тебя с вестями… Надеюсь, понял, что меня больше всего интересует?..

– Да, господин, – склонил голову Бабах, прижав к груди руки. – Я узнаю не только о намерениях Искандара относительно вашей дочери, но и насколько он искренен в своих чувствах.

– Подслушивал наш разговор, пройдоха? – погрозил ему пальцем Оксиарт.

– Я только что вернулся с охоты, господин, и принес газель. Ее уже разделывают. А мысли ваши я читаю по глазам, господин…

– Ступай.

* * *

Казалось, давно в Мараканде не было так людно. Улицы забиты народом, как по большим праздникам. Толпы разряженных горожан медленно движутся к воротам. Огромные массы людей уже высыпали за ворота, наиболее нетерпеливые следуют далее по дороге, вьющейся, убегая вдаль, среди холмов и исчезающей за купами деревьев, над которыми висит желтое облако пыли. На надвратной башне, не переставая, рокочут карнаи, залихватски визжат сурнаи, громыхают огромные, с человеческий рост, бубны. В городе закрыты торговые ряды и лавки. И стар и млад направляются за пределы города, чтобы встретить великого Искандара. Бросить цветы под копыта его коня, устлать ими его дорогу. Так приказал Намич. А если бы не приказал, все равно нашлись бы охотники. Среди согдийских аристократов было немало таких, кто был искренне рад приходу Искандара, избавившего их от гнета персов, не раз жестоко подавлявших выступления согдийцев против них. Да здравствует Свобода! Долгой жизни Искандару! Теперь они будут избавлены от непомерных налогов, пошлин, штрафов, которыми облагали их чиновники Дариявуша. Всюду, куда ни повернись, были хозяевами персы. Сарбазы, следящие за порядком в городе, – персы, казии – персы, правят торговлей на базаре – персы. Согдийцы в своем доме не чувствовали себя хозяевами. Их уделом было только пахать землю и выращивать скот, поставлять хлеб, фрукты и мясо для персидского стола… А теперь персы исчезли из города невесть куда, как мухи с наступлением холодов. А улицы заполнили согдийцы. Да здравствует Свобода! Долгой жизни Искандару!

Намич в сопровождении свиты, выряженной в парчу и золото, выехал за ворота. Сам держит в поводу белого, как снег, коня, предназначенного для подарка Искандару. Именно таких коней называют «небесными». Рассказывают, что на скаку они раскидывают невидимые глазу крылья и летят; седок даже не ощущает седла под собой. Белый конь под золоченой попоной фыркает, раздувая ноздри, и бьет копытом.

Чернь высыпала на площади, куда были выкачены бочки с мусалласом. Пей, веселись! Нынче праздник. И чернь веселилась вовсю – танцевала, пела.

Прежде они жили, как птица в клетке. А ныне дверцы клетки настежь и манит свобода, и пугает…

Идет Искандар, сын Бога! Он пришел из тех краев, откуда и ветер вряд ли долетит. Говорят, он ослепителен, как Солнце, великолепен, как Сиявуш.

– Эй, блаженный, куда ты? Неужто и ты навострился встречать Искандара? Уж не думаешь ли, что сына Бога может заинтересовать тот вздор, что ты несешь?..

Дариёд рванулся, но не тут-то было, затрещал рукав. В него вцепился один из зевак, которого он часто видел на площади среди собравшихся послушать его дастаны или притчи и остроты, вызывающие взрывы хохота.

– Глупец и в изречениях мудрецов не находит ничего, кроме вздора, а умный и в рассуждениях глупца отыщет здравый смысл, – ответствовал Дариёд, сердито глянув на того из-под седых бровей. – А ты, судя по всему, решил: отныне калачи будут раздавать бесплатно!.. Пусти, что ты вцепился, как клещ?.. – и, вырвав руку, Дариёд заспешил дальше.

Мимо, обгоняя, спешили те, кто помоложе и проворнее, на ходу переговаривались:

– С башни уже видно воинов Искандара!..

– Идут!..

– Конец владычеству персов!..

– Говорят, Искандар женился на согдийке.

– Я тоже слышал. Говорят, девушка так красива, что он не захотел унизить ее, сделав наложницей. Пришлось жениться, соблюдя все обычаи…

– Чему радуетесь, глупцы? Мало кишлаков наших он уже сжег?.. – бросил вслед молодым джигитам Дариёд.

– Там не пожелали его власти, захотели остаться верными персам! – огрызнулся один из них.

Македоняне бесконечным потоком двигались по дороге, словно по руслу. Топот копыт сливался в сплошной гул. Над степью, повторяя изгибы дороги, как гигантский рыжий дракон, зависло облако пыли. Александр ехал шагах в пятидесяти впереди. За ним шествовала, сверкая латами, его агема. У стен Мараканды царь увидел скопление народа. Он был уведомлен, что жители этого сказочно прекрасного города ждут его чуть ли не с распростертыми объятиями, и поторапливал коня. Навстречу выехала небольшая группа конников. Они приближались медленно, наверно, чтобы не слишком пылить. Безоружные. Одежда на них богатая, расшитая золотом, так и сверкала на солнце. Возглавлял группу пожилой седобородый мужчина, превосходно для своих лет державшийся в седле. Он был в бежевом халате из китайского шелка, на голове такого же цвета лихо заломленный островерхий колпак с белым пышным пером впереди, прикрепленным рубиновой брошью. Наверно, это и есть Намич. Сам едет на сером коне в яблоках, в поводу ведет белого, с гибкой шеей, удивительно красивого…

Александр натянул поводья и вскинул вверх руку. Агема позади остановилась. Послышались голоса команды, уносящиеся все дальше, вдоль вытянувшегося до самого горизонта войска.

Намич спешился. Его примеру последовала вся свита. Правитель передал поводья обоих коней подбежавшему сановнику и направился навстречу царю, зорко в него вглядываясь, хотя еще не мог различить очертаний его лица. Одет был Искандар по-восточному. Значит, правду говорят, что в его придворный ритуал давно проникли восточные элементы. Царь стал носить персидские одежды и пригласил персов в охрану. Даже способ, каким его теперь подсаживали на коня, был заимствован у персов. И вообще он, видать, чувствовал склонность к образу жизни персидских владык. А в последнее время ввел для своей свиты обряд коленопреклонения с последующим поцелуем руки или края одежды, что у них называется проскинезой. Такой обычай в Македонии не был принят, и это, говорят, вызвало сильное раздражение в близких царю кругах.

Намич заметил жесткое выражение лица царя и, не дойдя до него нескольких шагов, поспешил опуститься на колени и коснулся лбом дорожной пыли. Точно так же поступили его сопровождающие.

К Искандару подбежал один из телохранителей и опустился на четвереньки подле его коня. Царь спешился, ступив ему на спину. Он медленно подошел к Намичу и, взяв за плечи, велел подняться. Правитель Мараканды подчинился. Однако не посмел отряхнуть колен и поднять голову, чтобы взглянуть в глаза царю, словно их блеск мог ослепить.

– Добро пожаловать, великий царь Искандар, сын Бога! Жители Мараканды славят ваше имя за то, что вы освободили их от персидского ига!.. – произнес Намич дрожащим, но четким голосом.

– Покорность ваша и верность будут мной оценены, – сказал Искандар.

Намич обернулся и сделал знак своим, все еще стоявшим на коленях. Те поднялись. Из-за их спин вывели белого, словно облако, коня и подвели к царю.

Пройдя с войнами полмира, немало великолепных коней перевидал царь. Но этот был столь прекрасен, что глаза его засверкали от восторга, а уста смягчила улыбка. Белый конь – знак добра. Царь провел рукой по его гриве и обернулся к правителю Мараканды, чтоб поблагодарить. Но тот стоял, прижав руки к груди и вперив взгляд в землю, всем своим видом выражая покорность. И царь промолчал – дабы не возомнили варвары, что чем-то можно поразить его воображение.