Текст книги "Спитамен"

Автор книги: Максуд Кариев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

Датафарн и Катан протиснулись к Спитамену, в глазах которого читалось: «Что же это происходит, а?..» Хориён, приблизив губы к его уху, что-то зашептал. Спитамен насупил брови, а лицо его стало бледным, как выстиранное полотно.

– Спитамен! Скажи свое слово! – обратился к нему Датафарн.

– Согдийцы хотят услышать тебя! – поддержал его Катан.

Спитамен выступил вперед и поднял руку, требуя тишины.

– Тихо!..

– Тихо – о!.. – подхватил кто-то.

– Послушаем, что скажет Спитамен!..

И когда шум ослаб настолько, что стало возможным перекрыть его громовым голосом, которым обладал Спитамен, он произнес:

– Высоко почитаемый мной предводитель скифов прав в одном: никто из нас не хочет напрасного кровопролития. Но мы не можем спасать свои жизни, став рабами Двурогого!.. Тут было сказано, что Искандар – сын Бога. Однако мы поклоняемся самому Богу, а не сыну его, от которого согдийцы не могут ожидать ни света, ни тепла. Сыновья тоже бывают ослушниками. И нередко боги-родители препоручают нам, смертным, всыпать их детям как следует за ослушание…

В зале сделалось тихо. Спитамен заметил у многих на устах улыбки.

– Мы все сломя голову кинулись на зов Его величества Артаксеркса, надеясь, что он сплотит нас и поведет в бой. Этого не произошло… Мы могли стать стеной на правом берегу Окса и не позволить македонянам переправиться через реку. Момент упущен. Искандар уже вонзил копье в наш берег, и его воины вступили на землю Согдианы. Мне стало известно об этом только что. Нам удастся сбросить чужеземцев в мутные воды Окса лишь в том случае, если мы объединимся, просунем, как говорится, головы в один ворот. Ни один улус, ни одно племя, ни один род не должны остаться в стороне.

Спитамен перечислил предводителей, которых знал по именам, и предложил им собраться вместе и в более спокойной обстановке выработать план совместных действий.

Сразу же, как только он умолк, в разных концах зала опять разгорелись шумные споры. Кто-то призывал к тишине. Кто-то с пеной у рта доказывал, что особой разницы нет, кому платить дань, Искандару Зулькарнайну или персам.

Однако персидские цари могли внушать страх, когда владели великой державой и у них под рукой была их армия. А кто теперь Бесс, то есть, будь он неладен, Артаксеркс, у которого ни державы, ни армии? Никто… Другое дело Искандар Зулькарнайн, одно имя которого на многих из собравшихся наводит ужас.

Артаксеркс поднялся, опершись руками о подлокотники кресла. И Сисимифр снова оглушительно ударил несколько раз кинжалом о дно серебряного блюда.

– Великий царь Азии собирается что-то сказать!.. – послышались голоса.

И Артаксеркс сдавленным от волнения голосом заговорил. Толстые губы его поблекли.

– Ваши ссоры между собой больно ранят мое сердце, оно кровоточит от скорби… Тут слуха моего коснулись попреки в адрес персов, которые якобы, как клещи, сосали чужую кровь. Это не так. Вы все, бактрийцы, согдийцы, саки, дахи, массагеты и скифы, хорошо знаете, что персы никогда не жили за чужой счет. Живя под их покровительством, вы не видели от них худа…

Оксиарт, усмехаясь, негромко, так, чтобы его могли услышать только друзья, произнес:

– Если считать за добродетель то, что драли с нас семь шкур!..

– Да, конечно, Дариявуш при жизни допускал немало ошибок, – продолжал Артаксеркс, тщетно пытаясь застегнуть дрожащими пальцами расстегнувшуюся на животе пуговицу. – Не стану спорить, мой родич сильно подмочил авторитет династии Ахеменидов…

– А подмоченный дувал быстро разваливается, – опять пробурчал Оксиарт.

– Доблестные воины великой Персии, идя в бой, единственное желание несли в сердцах: погибнуть или победить, дабы умножить славу Ахеменидов. Но Дариявуш тем не менее, предаваясь наслаждениям, не укреплял огромное здание своей империи. А если рушится большое здание, то под его обломками могут оказаться и примыкающие к нему дома поменьше. Говоря о чести и славе Ахеменидов, я думаю прежде всего о вас, мои подданные. Будут в силе Ахемениды – будете сильными и вы. Будет процветать царство Ахеменидов – и ваша жизнь будет райской. Это говорю вам я, Артаксеркс! А если погибнет великая Персия – исчезнете и вы вместе с нею. У нас одна с вами судьба…

Артаксеркс говорил довольно долго. Он устал стоять и продолжал речь, опустившись в кресло. Его широкий с залысинами лоб покрылся испариной и блестел. Дышал он шумно, переводя дыхание и делая длинные паузы.

Совет длился до самого вечера.

Правитель Наутаки Сисимифр, решив под конец помирить перессорившихся между собой старейшин, вождей некоторых племен, военачальников, хоть как-то сгладить возникшие между ними холодность и непонимание, предусмотрительно послал рассыльного за искуснейшими ошпазами, велел передать приказание – к вечеру приготовить самые вкусные угощения и вынести из подвала несколько хумов[59]59
  Хум – большой глиняный кувшин.


[Закрыть] молодого холодного мусалласа.

Когда солнце наполовину исчезло за горизонтом и в душном зале начали сгущаться сумерки, Артаксеркс объявил, что совет окончен.

Сисимифр тотчас вскочил и, звякая кинжалом о блюдо, крикнул фальцетом:

– Прошу перейти в правое крыло дворца, где по случаю сегодняшнего события состоится пир! – и вызвал тем самым у присутствующих бурный восторг.

Спитамен, покидая зал, уже за порогом успел шепнуть Датафарну:

– Посидим в шатре своей компанией…

– Сказать Оксиарту и Хориёну? – спросил тот.

– Не стоит, больно горячи оба. Нам будут нужны Катан, Шердор и Тарик. Приходи с ними.

Датафарн и Катан пришли вместе. Спустя несколько минут явились почти один за другим Шердор и Тарик. На низкий восьмигранный инкрустированный слоновой костью столик Спитаменом были выставлены фрукты в серебряных вазах. Расселись подле полотняных стен шатра на мягких атласных подстилках. Снаружи горел костер, и доносились голоса воинов. Сквозь ткань просачивался оранжевый свет, и его блики играли на развешанном на деревянном каркасе оружии.

Спитамен взял из вазы крупный гранат и, разминая его пальцами, проговорил:

– Если вы сегодня внимательно слушали, то теперь хорошо знаете, что думает каждый из предводителей. У меня не осталось сомнений, что большинство озабочено лишь тем, чтобы спасти свою шкуру. Среди сахибкиронов, увы, совсем немного таких, кого бы тревожила судьба Согдианы. А новоявленный царь занят кроной своего величия, позабыв, что корни его давно сгнили… Великий Ахура – Мазда, даровав нам эту землю и изобилье воды, завещал трудиться в поте лица, умножать богатства, дорожить тем, что создано предками. И мы старались быть верными его завету, ни разу не прогневали Ахура – Мазду запретными деяниями, разрывая землю там, где не положено, или сдвигая скалы с того места, где поставила их сама Природа, или промышляя на охоте сверх меры. И Создатель оберегал за это наши пастбища, нивы, сады от бед и напастей, давая нам возможность иметь в изобилье мясо, молоко, масло, кожу. И пока нашим краем управляли люди разумные и благородные, умеющие смотреть далеко вперед, все было хорошо, до тех пор мы пользовались покровительством Ахура – Мазды. Но не приведи Бог, чтобы бразды правления оказались в руках у тупоумного…

Спитамен умолк, выжимая сок граната в большую серебряную чашу.

– Ты прав, Спитамен. Оставаясь верным завету наших богов, мы не можем признать над собой власть человека, лишенного не только остроты ума, но и мужества, к тому же пролившего кровь своего родича… – проговорил Датафарн и медленно обвел взглядом сидящих. – Я не сомневаюсь, что произнес вслух то, о чем вы, сидящие тут, уже не раз думали.

– Ты сказал правду, Датафарн, – кивнул Катан. – Ахура – Мазде вряд ли будет угодно, если мы признаем власть Бесса…

– А что скажут Тарик и Шердор? – спросил Спитамен, вытирая о полотенце руки, залитые алым соком.

– Мы сделаем все, что будет на пользу Согдиане, – произнес Тарик.

– Сейчас для Согдианы главное, чтобы в нее не вторгся враг, – сказал Спитамен и взял другой гранат.

– Когда лев преследует раненого буйвола, он не останавливается, пока не настигнет его, – сказал Датафарн и вопросительно посмотрел на Шердора, который сидел, опустив голову, и пока не вымолвил ни слова.

– Чтобы сберечь остальное стадо, пастухи оставляют добычу на пути льва. Ты это хотел сказать, верно? – произнес Шердор и в упор посмотрел на Датафарна.

Тот кивнул:

– Именно это…

– А как отнесется к этому Ахура – Мазда? – с сомнением проговорил Шердор.

– Ахура – Мазда прогневан трусостью и бесчестьем… гм… буйвола, – проговорил, усмехнувшись, Спитамен. – Верные люди мне передали, что новоявленный царь приказал тайно схватить и доставить к нему связанными всех тех, к кому он потерял доверие. Быть может, назвать вам имена людей, которым осталось жить совсем недолго, если мы срочно чего-нибудь не предпримем?..

– Можешь не называть, Спитамен, нам эти люди известны, – сказал Датафарн.

– О Ахура – Мазда, благослови нас и не вини потом в коварстве и бесчестии, – проговорил Шердор, воздев кверху руки.

Спитамен разлил по чашам гранатовый сок, густой и темный, как кровь.

– Однако у нас недостаточно сил, чтобы взять приступом дворец, – заметил Катан. – А сахибкиронов пропускают к Бессу не более, чем по одному…

– Мы поступим иначе, – сказал Спитамен и сделал знак рукой, чтобы все наклонились к нему и внимательно выслушали…

Спитамен торопливым размашистым шагом шел вдоль длинной галереи. На резных опорных столбах горели, потрескивая, факелы. По обе стороны широкой двустворчатой двери, украшенной орнаментом, стояли, застыв, как изваяния, два стражника с копьями и щитами. Если к двери приближался кто-нибудь незваный, они молча скрещивали перед ним копья, и напрасно было им что-либо объяснять. Спитамена они знали в лицо. Он был одним из немногих, кто был вхож к царю царей без вызова.

– Доложите! – сказал Спитамен.

Один из стражников передал другому длинное копье и исчез за дверью. Через минуту вышел и, оставив дверь открытой, кивнул: мол, входи. Спитамен перешагнул порог. Дверь намеренно закрыл неплотно, дабы стражники слышали его разговор с царем царей.

Белостенный зал сегодня казался куда просторнее, чем позавчера, когда его заполнили представители различных юртов и сахибкироны, собравшиеся на совет. Во множестве маленьких ниш в стенах горели светильники. Артаксеркс восседал в том же позолоченном кресле, что и в прошлый раз. Только на его лысоватой голове отсутствовала корона.

За спиной кресла стояли двое стражников гигантского роста. Справа же на низкой мягкой скамье, обитой бархатом, сидел Сисимифр, поглаживая жидкую бороду.

Артаксеркс не сводил немигающего взгляда с приближающегося Спитамена и молчал, ожидая объяснений, чем вызван столь неурочный визит. В такое время вряд ли кто решился бы беспокоить царя царей из-за пустяков.

– Ваше величество, мной схвачены заговорщики! – сказал Спитамен, останавливаясь в нескольких шагах от трона.

– Кто они? – спросил Артаксеркс, приподнимаясь, глаза его загорелись.

– Те, кто вступил в переговоры с лазутчиками Двурогого и собирался перебежать на его сторону!

– Тебе известны их имена?

– Мне – да, но вам они мало о чем говорят!..

– Назови! – царь побледнел, его толстые губы задрожали.

– Это сахибкироны Катан, Шердор, Тарик…

– Где они? – хрипло закричал Артаксеркс, сойдя с возвышения и сделав шаг навстречу Спитамену; рука его машинально гладила рукоять меча. – Привести сюда их! Я сам их обезглавлю…

– Повеление ваше будет исполнено немедленно, великий царь! – сказал Спитамен, круто повернулся и вышел.

Прошло всего несколько минут, как дверь снова отворилась и Спитамен с Датафарном втолкнули в зал троих воинов, связанных одним арканом. Руки их были стянуты за спиной.

– А-а, изменники!.. – прорычал Артаксеркс, хищно оскалив зубы, и стал приближаться, медленно вынимая меч. – Как змеи извивались вокруг меня, дожидаясь момента, чтобы коварно ужалить?.. Ну, так я с вами, как со змеями, и поступлю!.. – и замахнулся…

Но навстречу ему словно сверкнули три молнии, раздался звон стальных мечей. Веревки с воинов странным образом упали, и они успели выхватить спрятанные под одеждой клинки. Меч царя отлетел в угол и грохнулся на столик с яствами, разбив вдребезги фарфоровую посуду; скатился на пол серебряный кувшин, и из его горлышка с бульканьем полился на ковер красный мусаллас. Стоявшие за спинкой трона стражники не успели выхватить оружие, как свалились замертво, пронзенные кинжалами. А Спитамен и Датафарн уже заламывали царю руки и вязали. У того пропал от страха голос, он что-то невнятно бормотал и всхлипывал.

Дверь отворилась, и появившийся Зурташ втащил из передней задушенных стражников, сначала одного, потом другого. Затем, утерев рукой пот со лба, громко объявил:

– Твои воины окружили дворец, Спитамен!

Бледный Сисимифр, трясясь от страха, прижался к стене с барельефом чудесного сада – с сидящими на ветвях птицами и прячущимися в зарослях газелями, – будто сам пытался слиться с гранатовыми кустами. Но его словно бы никто не замечал.

Артаксерксу заткнули дастарханом рот. Он, точно обезумев, не сводил со Спитамена вытаращенных глаз, видно, ожидая, что тот ему хоть что-то объяснит; впрочем, ему и так уже было все ясно: этот согдиец и есть главный среди заговорщиков. Как же ловко они провели его!..

– Таково решение согдийских предводителей! – хмуро бросил Спитамен, стараясь не смотреть царю в глаза.

Тот что-то промычал, потом прикрыл глаза, и из-под его выпуклых век выкатились слезы. Ему удалось вытолкнуть языком кляп, и он обреченно зачастил:

– Я это предчувствовал… Давно предчувствовал… Сбылся сон… Покойный Дариявуш мне приснился… Отпив мусаллас, он протянул чашу мне, и я, глупец, пригубил…

– Ты прав, Бесс, – сказал Спитамен, с тревогой прислушиваясь к доносящемуся с улицы подозрительному шуму, не сулящему ничего хорошего. – Покровительствующие Дариявушу духи избрали для тебя то же самое наказание, какое придумал для него ты…

– Нет… нет… не убивайте, – взмолился Бесс.

Шум на улице усиливался, доносились возбужденные голоса. Спитамен сделал знак Зурташу, чтобы он узнал, в чем дело, и, обращаясь к Бессу, сказал:

– Как поступить с тобой, решать будем не мы.

Вернулся Зурташ, он был крайне взволнован.

– Наутакийцы и бактрийцы пытаются обезоружить согдийцев! – сообщил он.

Спитамен обернулся, отыскивая взглядом правителя Наутаки, и направился к нему. У того чуть не подкосились ноги. Положив ему на плечо руку, Спитамен строго сказал:

– Хоть и не молод ты, а жить, наверное, охота?

Тот часто закивал, тряся бородой, не в силах вымолвить ни слова.

– Выйди и объяви своим, что по велению Ахура – Мазды Бесс должен быть доставлен к сыну Зевса!

– Они изрешетят меня стрелами… – еле слышно произнес Сисимифр.

– Отрядами наутакцев командуют твои родственники, они все моложе, чем ты, и не посмеют тебя ослушаться!

– Но там немало и бактрийцев… – возразил правитель.

– Если твои воины будут по-прежнему готовы исполнять повеления своего правителя, то бактрийцы не решатся напасть на согдийцев. Ступай и скажи им то, что я велел.

– Они не поймут…

– На пирах ты был куда как велеречив, соловьем заливался! Ступай и сумей их убедить любой ценой. Иначе прольется много крови, и в первую очередь твоя!..

Сисимифр на подгибающихся ногах направился к двери. Спитамен, поддерживая под руку, довел его до порога…

Сисимифр исполнил все в точности, как велел ему Спитамен. И разъяренные наутакийцы вложили мечи обратно в ножны, а стрелы в колчаны, расступились, разомкнули кольцо вокруг согдийцев. Многие павшие духом бактрийцы спешно покинули обширный дворцовый двор и поспешили за пределы Наутаки, где в подступающих к самым ее стенам садах были раскинуты их шатры. А половина из них примкнула к воинам Спитамена…

Бесса усадили на высокую арбу о двух колесах. А мягкие подушки, на которых он привык устраиваться с комфортом, на этот раз ему заменило простое сено. И процессия в сопровождении более десятка всадников двинулась в путь. Впереди всех на белой лошади ехал Сисимифр. И когда кавалькада следовала через селения и на улицы высыпал любопытствующий народ, Сисимифр, уподобясь глашатаю, громко объявлял, в точности повторяя слова Спитамена:

– Мы исполняем волю Ахура – Мазды – везем цареубийцу на суд сына Зевса! Да получит он сполна то, что заслужил!..

А Бесс, с которого в одночасье сошло царское величие, сидел обмякший, то и дело поправляя сползавший с плеча оторванный рукав, и, глядя в спину недавнему другу, качал головой: «И – и–и… ничтожество… Какое же ты ничтожество!.. Ты – тряпка, о которую вытирать ноги, а я тебя принимал за парчу! Тьфу – у!.. Кругом измена, куда ни повернись, предательство!..»

Вокруг Наутаки в это время царила сумятица. Многие воины сворачивали шатры, снимались с места и уходили, никому не сказав ни слова. А кому говорить – то, у кого спрашивать?.. Одни гневались, узнав о пленении Артаксеркса, подговаривали других броситься в погоню и освободить его; другие радовались, говоря: «Войне теперь конец, можно по домам!..»; третьи и не гневались, и не радовались, и с места не трогались, чего-то ждали. А чего?..

Неподалеку от укрепленного селения Хамад Спитамен с небольшим отрядом нагнал кавалькаду с Бессом. Он приказал оставить Бесса в этом кишлаке, сдав его из рук в руки старейшинам. И отсюда послал к Искандару Зулькарнайну гонца, велев передать ему на словах: «Не спеши, сын Зевса, отдаляться от Окса в глубь Согдианы. Земля у нас так горяча, что обжигает ступни сквозь подошву сандалий, а воздух так раскален, что сушит гортань и опаляет легкие. Отправь верных тебе людей в Хамад, и они привезут тебе то, что ты ищешь. Мой гонец им будет проводником. Бери то, ради чего тебе было не жаль жизни своих соотечественников, и уходи с Богом. Прощай».

Бесс был передан старейшинам, и те препроводили его в подвал с каменными сводами и железной дверью. Заперли и у входа оставили стражу.

Спитамен с отрядом умчался в степь.

Бесс очнулся на земляном полу от пробиравшей его сырости. Приподняв тяжелую, словно свинцом налитую, голову, прислушался. Недавно доносились голоса воинов, топот и ржанье коней, а сейчас было тихо. Неужели Спитамен покинул кишлак?.. Он на четвереньках, волоча за собой цепь, подполз к двери, из-под которой просачивалась полоска света, и стал колотить в нее, в кровь расшибая кулаки о железо.

– Как смеете вы, дикари, держать меня здесь?.. – кричал он сиплым голосом. – Откройте! Немедленно откройте!.. Создатель отомстит за меня вам! Он никому не прощает коварства. Он наказал меня и точно так же накажет вас! Вот увидите… попомните мое слово!..

Дверь сотрясалась от ударов, и на ней звякал железный засов. Стражники замерли и притихли, боясь обнаружить свое присутствие. Им было трудно свыкнуться с мыслью, что они охраняют самого Артаксеркса, вчерашнего самодержца, к которому не посмели бы приблизиться до того места, куда могла дотянуться плеть его телохранителей; и охраняют не от врагов, могущих посягнуть на его драгоценную жизнь, а чтобы он не сбежал. Еще вчера такое не могло им даже присниться. Оба сидели на корточках, втиснувшись каждый в свой угол, сжимая вспотевшими руками прислоненное к стене копье, едва дыша и боясь произнести хоть слово.

Но вскоре силы покинули Бесса, голос его ослаб и стал еле слышен. Послышались всхлипы. Он принялся клясть Спитамена и всех, кто с ним заодно, называя их всех изменниками. Стражников мороз продирал по коже от этих проклятий. Потом он надолго умолк, и стражники, подумав, что пленник уснул, с облегчением вздохнули и переменили позу, растирая затекшие ноги. Едва обменялись вполголоса словом – другим, как из-за двери вновь послышались причитания:

– О Создатель, на какие унижения ты обрек меня! Уж лучше сразу бы забрал мою душу!.. Какие еще испытания готовишь ты мне? Смилуйся, прости мои прегрешения. Разве я первый так поступил? Все, кто до меня владел миром, поступали так же. Почему же к ним ты был милосерднее?.. Или этот Двурогий Искандар в самом деле сын Бога? Не верю я в это, о Зевс, прости меня…

Солнце вскоре село. По полого спускающимся к подвалу каменным ступеням быстро стекала тьма.

Бесс затих. Вздрагивавшие при каждом ударе о дверь стражники немного успокоились. И даже начали подремывать. В небе высыпали звезды. В темнеющих неподалеку купах деревьев жалобно покрикивала ночная птица сплюшка. Один из стражников громко всхрапнул. И тотчас Бесс обрушил на дверь такой оглушительный удар, что оба подпрыгнули.

– Дайте мне напиться воды, дети ослов! – заревел Бесс.

Тот, что был помоложе, долговязый и тощий Танук с досадой встряхнул глиняный кувшин, в нем заплескалась вода.

– Дать? С нас не убудет…

– Яду ему, а не воды, – сказал пожилой и, устроившись поудобнее, обхватил копье и вновь захрапел.

Танук отпер замок и, приотворив пронзительно заскрипевшую дверь, вошел в подземелье. В кромешной тьме ничего не было видно. Определив по шумному дыханию, где стоит узник, он протянул кувшин. Бесс взял, звеня цепями, и стал жадно пить. Осушив до капли, с силой грохнул кувшин об пол, со звоном разлетелись черепки. Затем приблизился почти вплотную к юноше, вглядываясь в его едва различимое в темноте лицо.

– Послушай!.. – горячо зашептал он. – Ведь я мог этим кувшином размозжить тебе голову, верно? Но я этого не сделал…

Танук попятился к двери.

– Не спеши, – взмолился Бесс, хватая его за руки.

– Я дал тебе воды. Чего еще?

– Ты здешний?

– Я усрушанец. Мой кишлак там, где кончается степь и начинаются горы. А что?..

– Ты меня знаешь?

– Слышал о тебе много, но вижу впервые.

– Я хочу тебе кое-что показать, – проговорил Бесс, понизив голос до шепота.

– Чем же ты можешь похвастать, кроме своих цепей? – усмехнулся молодой усрушанец.

– Видно, так угодно Ахура – Мазде, дни мои сочтены. Возьми вот это, будешь меня помнить всю жизнь. Ты добрый малый, дал мне напиться и достоин такого подарка…

Танук с тревогой обернулся на товарища. Тот, уронив голову на грудь, спал, прислонясь к стене и вытянув ноги. Над узким проходом в подземелье висела полоска звездного неба.

Бесс долго шарил у себя за пазухой и наконец откуда-то из-под складок рубахи извлек перстень, который засверкал так ярко, будто в нем разом отразились все звезды.

– Бери, – сказал он с дрожью в голосе. – Этого богатства хватит семи твоим поколениям…

– Нет, нет, не нужно мне, – испуганно отпрянул от него Танук. – Мои предки отродясь не носили таких вещей!.. – И, быстро выскользнув из подземелья, захлопнул дверь.

Его напарник перестал храпеть и поднял голову.

Юноша не успел вдеть в петлю замок, Бесс рванул на себя дверь, ведь он был не из слабых.

– Да ты подумай, глупец!.. – громко сказал он, сдерживая гнев. – Или тебе охота до конца жизни влачить жалкое существование? Подумай хотя бы о будущих своих детях!..

Танук невольно стал рассматривать перстень, боясь к нему притронуться. А Бесс, держа его двумя пальцами, поворачивал и так и эдак, крупный камень вспыхивал в темноте и переливался всеми цветами.

– А если смотреть при лунном свете, то нет в мире большей красоты, – шептал Бесс, и голос его при этом дрожал от волнения. – Одному тебе открою тайну. Этот перстень принадлежал самому Дариявушу. Он оценивал его в половину своего царства. А теперь он твой, бери…

– Не нужно мне. У меня есть свой. И камень на нем крупнее твоего, – сказал Танук и поднес к глазам Бесса свою руку.

– Ты и вправду глупец, твой перстень не стоит и ломаного гроша! А этот… – возмущенный тупостью молодого воина Бесс даже не находил слов. – Другого такого не найти в семи мирозданиях! Бери, тебе говорят. Я же взамен ничего не прошу. Просто он мне ни к чему, все равно мне скоро конец! Пусть хотя бы врагам моим не достанется. Пусть это будет плата за воду…

– Брать плату за глоток воды, поданной жаждущему, или за кусок хлеба, протянутый голодному, – величайший грех, разве тебе это не известно? А перстень?.. Для меня мой дороже твоего. Потому что он достался мне в наследство от отца… К тому же ты сам сказал, что этот перстень не твой. Разве можно дарить вещь, принадлежащую другому?

– Нет, ты и в самом деле придурок! – упавшим голосом проговорил Бесс. – Ведь за этот перстень можно приобрести полцарства!

– Я в цари не гожусь, – усмехнулся Танук. – Мне на роду написано быть дехканином, а в войну простым воином. Если судьба царей такова… – он окинул Бесса взглядом с головы до ног, – то зачем она мне?..

– О Всевышний, кажется, лишил тебя не только достатка, но и ума! В руки ему плывут несметные богатства, а он отказывается! О Всевышний, какому же дураку вверил ты мою жизнь? Окажись на твоем месте кто другой, он бы убил меня, чтобы завладеть этим перстнем и скрыться. Мне не известно, где добыл его Дариявуш, но ничьи руки, кроме хозяйских, не касались этого сокровища. Даже ложась спать, Дариявуш не снимал его с пальца. А ты?.. Безумец!..

– Выходит, перстень этот владельцу несчастье приносит. А у меня и своих бед хватает. Если надену его на мой корявый палец, вдруг и за мной станет ходить днем и ночью по пятам смерть?.. Нет, не желаешь ты мне добра…

– О, святая простота… – сомкнул Бесс у подбородка пальцы. – Только добра я тебе и желаю. Ты очень скоро убедишься в этом, если выпустишь меня отсюда и уйдешь вместе со мной. Ты честный парень, и я сделаю тебя своим наибом[60]60
  Наиб – ближайший телохранитель.


[Закрыть]. Ты будешь купаться в золоте, у тебя будут лучшие в мире скакуны, в твоем гареме будут женщины с различным цветом кожи, – торопливо говорил Бесс, понизив голос и брызгая слюной. – Да, да, ты честностью своей заслужил это…

– Честностью?.. – усмехнулся Танук, и его зубы блеснули при лунном свете. – По-твоему, честность продается? – Он взял перстень из рук Бесса и с силой швырнул его в темноту; перстень дзенькнул о каменную стену и куда-то отлетел.

– О-о, сумасшедший! – вскричал Бесс. – Что ты наделал? – и, бухнувшись на пол, пополз, звеня цепью, в угол подземелья, ощупывая ладонями холодный и осклизлый каменный пол.

– Если ты уже приготовился расстаться с жизнью, то зачем тебе это кольцо? – спросил, посмеиваясь, Танук.

– Другого такого перстня нет ни на этом, ни на том свете. А бедному и на том свете прожить не просто. Стражники, стоящие у ворот рая, быть может, поумнее и сговорчивее тебя.

Танук закрыл дверь и повесил замок.

Его напарник, просыпаясь, вскинул голову и, чмокая губами, пошарил вокруг себя рукой.

– Эй, Танук, ты не знаешь, куда подевался кувшин с водой? – спросил он хриплым со сна голосом.

– Не видел, может, кто взял?.. – ответил Танук.

– Разве тут кто-нибудь был?.. Клянусь собственной головой, я ни на мгновенье не сомкнул глаз, и за все это время не заметил здесь даже чьей – либо тени!

– Значит, проделки сатаны… – буркнул Танук, усаживаясь на прежнее место.

– А зачем ты открывал дверь? Может, отдал нашу воду этому толстяку?

– Да, отдал, – признался Танук. – Он так просил…

– И мою долю тоже?.. – голос напарника задрожал от возмущения.

– Прости, Зохид… я думал, он оставит, но кувшин выпал из его рук и разбился.

– Разби – и–ился, – передразнил его Зохид. – Жаль, что он не расколол его о твою глупую башку! А о чем ты с ним толковал, а?.. – ехидно прищурился Зохид, приоткрыв щербатый рот, а правой рукой поглаживая жидкую бороденку.

– Так, ни о чем…

– Ни о че – е–ем?.. Думаешь, я ничего не слышал? Я уже двадцать лет состою в стражниках, наловчился будь здоров: если глаза и спят, то уши все слышат!..

– Он хотел подкупить меня, – признался Танук.

– Вот как? – оживился Зохид и заерзал. – У него есть золото?

– Всего-навсего перстень. Говорит, будто он принадлежал самому Дариявушу и стоит, мол, всех сокровищ мира.

– А ну-ка, покажи! – вскочил, опершись на копье Зохид с удивительным для его возраста проворством.

– Я не взял. Зачем он мне…

– Не взял?.. Ну и безмозглый же ты! Хоть бы меня разбудил! – выговаривал Зохид.

– Ну ты же и так все слышал!

Зохид фыркнул и принялся расхаживать взад-вперед, сильно стукая о землю тупым концом копья. Вдруг он резко остановился перед Тануком.

– Знаешь что?.. Перстень этот надо у него забрать. Иначе он достанется нашему врагу Искандару. Ступай и поговори с ним. Чего бы ни попросил взамен, на все соглашайся…

– Как это на все? А если он попросит его отпустить?..

– Ну и что? Пообещай! Язык, что ли, отвалится?

– Ахура – Мазда не велит обманывать даже врага.

– У тебя вот здесь… – Зохид кривым пальцем ткнул Танука в лоб, – …мозги или солома?.. Пообещав, ты можешь даже широко открыть перед ним дверь. Только перстень сначала заполучи. А не выпущу его из зиндана я. Понял? И никто из нас не нарушит завета Ахура – Мазды, ему не в чем будет нас упрекнуть.

– Нет, не могу я так поступить, – виновато потупился Танук. – То я отказывался, когда он всучивал этот перстень насильно, а теперь просить?.. Нет, не стану…

– Ну, и дурак! Ты хоть понимаешь, как оплошал?.. Или даже этого не разумеешь?.. Что о тебе подумает Спитамен, когда узнает, что перстень, которым мог владеть он, теперь находится у его врага Искандара?

Танук растерянно посмотрел на напарника и, подумав, проговорил:

– Это мне не приходило в голову…

– Еще не поздно исправить.

Зохид на цыпочках приблизился к двери зиндана и приник к ней ухом. Из подземелья доносились глухие стоны. Он поманил Танука рукой, показал на дверь и ткнул себе пальцем в ухо: мол, послушай. Танук тоже услышал стоны и странное бормотанье. Пришлось поспешно отпереть замок и распахнуть дверь, заверещавшую так громко, что в кишлаке залаяли собаки. Через зиндан, высвечивая каменные плиты, пролег длинный прямоугольник лунного света. Бесс лежал на спине, запрокинув голову, и громко стонал; его вздутый живот то поднимался, то опадал. Несчастный Танук, думая, что он умирает, застыл на месте, не зная, что делать. Зохид, подбадривая, толкнул его в спину, но тот не мог пошевелиться и, кажется, лишился дара речи. Тогда Зохид сам решительно подошел к Бессу и пнул его ногой в бок:

– Эй, очнись! Что с тобой?..

И тот, будто в беспамятстве, что-то забормотал по-персидски. По его бледному лицу ручьями стекал пот, а выпученные глаза, казалось, вылезут из орбит.

– Уж не рожать ли ты собрался? – сурово спросил Зохид.

– Воды… – чуть слышно прошептал узник. – Хоть каплю…

– Ты же только что влил в свой бурдюк целый кувшин! – сказал Зохид.

Но тот все твердил слабеющим голосом:

– Воды… воды… я умираю…

– Разрази его гром, – разозлился Зохид и обернулся к Тамуку: – А если в самом деле умрет?.. Поди оправдайся тогда перед Спитаменом. А ну, сбегай-ка за водой! Только быстро!..

Танук проворно взбежал по ступеням вверх.

А Зохид опустился возле Бесса на корточки и затормошил его, толкая в плечо:

– Эй… эй, погоди умирать, слышишь? Давай сюда свой перстень и катись на все четыре стороны, хоть на тот свет!