Текст книги "Спитамен"

Автор книги: Максуд Кариев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц)

Новоявленный шахиншах

В Бактре, встревоженной слухами о приближении македонян, с каждым днем нарастала паника. И чем ближе оставалось до нее, тем больше встречалось на дороге беженцев. Они ехали на возах, арбах, верхом на лошадях, на ослах и верблюдах. Вещи были нагружены второпях кое-как. На дороге пылились слетевшие с арб узлы. Многие из них были вспороты ножами: по-видимому, в них уже кто-то успел порыться. На обочине валялись черепки посуды, кому-то, вероятно, показавшейся в дороге излишним грузом… А вдали, над прожаренной солнцем степью висело желтое облако пыли и медленно двигалось на восток. Там, похоже, перегоняли отары овец в глубь страны, подалее от тех мест, где не сегодня завтра объявятся враги…

Спитамену и Датафарну то и дело приходилось съезжать на обочину, чтобы не мешать встречному потоку беженцев. Вдвоем – то они и не послужили бы, может, никому помехой, да за ними следовал полусотенный отряд всадников, растекаясь по всей ширине дороги и неимоверно пыля…

Въехав в Бактру, Спитамен и Датафарн с трудом пробрались сквозь толпу людей, суетящихся, взбудораженных, заполнивших до отказа площадь вблизи ворот, в которые они не могли протиснуться все сразу. Скрип телег, крики ослов, рев верблюдов, глухой гул голосов висели в воздухе, сливаясь в общий шум-гам. Вчерашние ремесленники, облаченные в кольчуги, неумело держа щиты и копья, метались взад-вперед, тщетно стараясь навести хоть какой-то порядок. Спитамен ехал впереди, Датафарн старался от него не отставать. Их кони буквально расталкивали толпу грудью. Люди ругались, порой даже замахивались, однако ударить не смели, заметив, что в седлах сидят высокородные воины, и за ними следуют их телохранители.

Оставив наконец позади забитую людьми и арбами площадь, Спитамен и Датафарн свернули на широкую улицу, ведущую к центру города, и пустили коней вскачь. Улица заполнилась цокотом копыт, отражаемым стенами домов. Навстречу ехали, поскрипывая, нагруженные доверху арбы, пытаясь обогнать одна другую, цепляясь, осями и мешая движению. Возницы переругивались.

Из боковой улочки вылетела группа всадников в шлемах, с копьями и щитами. Проносясь мимо перегородивших улицу арб, огрели плетьми сцепившихся неуступчивых возниц; и те, словно опомнившись, принялись нахлестывать лошадей, арбы покатились, громыхая и раскачиваясь, грозя опрокинуться, а возницы снова пустились вперегонки, не обращая внимания, что из их арб вываливаются тюки и падают, разлетаясь вдребезги, блюда и чаши.

А вон богатый торговец, взгромоздясь на двугорбого верблюда поверх тюков, наклонился вниз и норовит достать длинной палкой вставшего поперек улицы ишака и на чем свет стоит ругает растерянного пожилого мужчину, которому никак не удается положить на седло тяжелый хурджин.

В городе уже опустели многие дворы. И охраняют их одни только спущенные с привязи отощавшие псы. А бездомные бродяги и нищие, не имеющие ничего, кроме тех лохмотьев, что на них, понуждаемые голодом, забираются в чужие дворы, прогоняя свирепых псов камнями и палками, проникают в дом и роются в закромах в поисках чего-нибудь съестного. А если повезет, то им перепадет что-нибудь и из одежды.

И странно видеть почти безлюдной торговую улицу. Наглухо закрыты ставнями окна лавок, дуканов, мастерских, на дверях замки. Лишь кое-где за углами и в подворотнях собираются группы торгующихся и моментально исчезают. Тут многие торгуют ворованным. Но больше уезжающие из города спешат задешево распродать вещи, которые в пути будут лишь мешать, а бросить жалко.

Всадники свернули за угол, их внимание привлек чей-то возбужденный голос, показавшийся им знакомым:

– Ладно, я ничего у вас не требую, хоть и гнул столько времени на вас спину! Но оставьте хотя бы одного коня!..

На породистом скакуне ехал богато одетый господин, держа за длинный повод другого такого же красавца – коня, нагруженного вещами, а здоровенный слуга шагал рядом, крепко держа его за стремя, мешая пустить коня вскачь.

– И ломаного гроша не получишь, коль решил уйти от меня!.. – огрызался господин, пытаясь освободить стремя. – Поехали со мной, не одного коня дам тебе, а целых двух!..

– Не могу я с вами… Сейчас каждый джигит, если он не трус, должен стать воином!..

– Ну и скатертью дорога, ступай воюй! На тебе денег, купи меч и кольчугу…

– Мне нужен конь! Да простит меня Ахура – Мазда, но если ты не дашь, то я возьму силой! – сказал твердо слуга и схватил коня хозяина за уздечку.

– А ну, не смей! – заорал господин, вращая белками глаз. – Сгинь с глаз, неверный, дай дорогу! А то вот я сейчас… – он махнул плеткой, его конь рванулся вперед, но слуга, видать, был не робкого десятка, подпрыгнул и ухватил господина за грудки: дорогой халат на том затрещал.

Длинная плеть просвистела и опоясала слугу. Тот взвыл, с проклятиями вырвал плеть из рук господина, а самого стащил с седла. Между ними началась потасовка. На шум сбежались люди, растащили дерущихся в разные стороны, напоминая слуге о смирении, а хозяину выговаривая за жадность, советуя оставить слуге что-то хотя бы на пропитание.

– Я даю ему денег, а он требует коня!.. – взвизгнул господин.

– Ну, так и отдай! – крикнул кто-то из толпы. – У тебя же несколько скакунов. Все равно они по дороге станут добычей разбойников или воинов Зулькарнайна!

– Типун тебе на язык! – с возмущением бросил в толпу хозяин, вцепившись в седло своего коня. – Самому тебе стать добычей Двурогого!..

– Расплатись с человеком, он работал на тебя больше года!

– Пусть берет деньги и сматывается!

– Мне ваших грошей не нужно.

– Я тебя кормил и одевал!..

– Скупец.

– Неблагодарный!..

– В могилу, что ли, хочешь все унести? – крикнули из толпы.

Богач, видно, был из этой махалли, и собравшиеся его хорошо знали.

Спитамен повернул коня и направил его к толпе. Датафарн последовал за ним. Толпа расступилась, увидев подъехавших всадников, облаченных в доспехи. «Ба, не Спитамен ли это?..» – послышался чей-то голос.

Слуга опасливо поглядывал на подъехавших воинов, однако не выпускал из рук разорванного ворота хозяина, не давая ему взгромоздиться в седло.

– Что тут происходит? – с улыбкой поинтересовался Спитамен.

Датафарн тронул коня и, поравнявшись с ним, что-то прошептал ему на ухо, не спуская при этом веселых глаз с оробевшего слуги. Спитамен засмеялся и обернулся к сопровождавшим их воинам.

– Эй, Зурташ, где ты там? – позвал он. – Говорят, этот клещ, впившийся в почтенного беглеца, твой приятель! А ну, иди-ка сюда, узнаешь ли его?..

Всадник, оказавшийся где-то в задних рядах, хлестнул коня и мигом подъехал. Вглядевшись в драчуна, облаченного в лохмотья, радостно воскликнул:

– Да не Тарик ли ты? – и, спрыгнув с седла, распростер объятия. – Здравствуй, дружище!..

Они обнялись.

– Я боялся, что встречу тебя с искривленной шеей! А у тебя, слава Всевышнему, все в порядке! – сказал Зурташ, смеясь и похлопывая Тарика по спине.

– Были бы целы руки и ноги, а голова и на кривой шее будет держаться, – отвечал Тарик, тоже смеясь.

Он уже узнал подъехавших и воспрянул духом. Приложив руку к груди, отвесил поклон Спитамену, затем Датафарну.

Его хозяин тем временем, воспользовавшись замешательством, хотел было взобраться в седло, однако Спитамен черенком камчи надавил ему на плечо и движением головы велел отойти. Тот молча повиновался, ибо взгляд сурового незнакомца ничего хорошего не сулил.

– Садись! – велел он Тарику. – Этот конь тебе нужнее, чем ему. Последуешь за нами!..

Тарик довольно неучтиво отпихнул хозяина, попытавшегося было ему помешать, и сел в седло. А хозяин бросился ко второму коню, стоявшему с поклажей, испугавшись, что и того лишится. Тарик отвязал притороченную к седлу веревку и бросил ему:

– Радуйся, что я не жаден, а не то потряс бы твои хурджины!..

Спитамен и Датафарн прибыли во дворец одними из последних, когда тут уже собрались все именитые лица Бактрии. Сегодня Бесс устраивал пир, принеся щедрые жертвоприношения всевышнему за то, что он возвеличил его, сделав шахом всей Азии, и Бесс распорядился величать его традиционным для Ахеменидов тронным именем Артаксеркс, что должно было каждому напоминать, что имеет прямое отношение к этому великому роду.

Теперь в мире существовали два человека, каждый из которых именовал себя царем всей Азии, – Бесс и Искандар Зулькарнайн. Кто из них был прав, пока что ведал один только Ахура – Мазда…

Гостей встречали у въезда во двор, принимали у них коней, а самих сопровождали в огромную залу, где пир был уже в разгаре. Гул голосов смешивался со звоном серебряных сосудов. Бесс, толстый и неуклюжий, восседал в деревянном кресле с высокой спинкой, похожей на трон, едва в нем умещаясь. Он был облачен в расшитые золотом одеяния Дариявуша, как видно, извлеченные из царских сундуков. Они были ему тесны и, обтягивая, еще более подчеркивали рыхлость его тела. Лицо его было красно от выпитого вина, а слегка выпученные глаза осоловели.

Спитамена и Датафарна усадили на свободные места и наполнили их чаши густым красным вином. Дастархан ломился от яств.

Бесс разослал нарочных с приглашением ко всем видным сановникам и предводителям родов Бактрии и Согдианы, чтобы собрать их вместе, все обговорить и заручиться их поддержкой. А какая может быть беседа без вина? Пусть сначала размякнут их души, потом Бесс скажет им то, что собирается сказать. Ему с высокого трона хорошо видно всех присутствующих, сидящих на мягких шелковых подстилках вдоль стен, увешанных коврами, за низенькими столиками, заставленными снедью, кувшинами с вином и высокими вазами, полными фруктов. Он прикидывал в уме, кто еще не прибыл, а посему не успел выказать ему верноподданнических чувств…

Заиграла музыка. Посреди зала появились, словно возникли из дыма жертвенного костра, полуобнаженные танцовщицы и отвлекли Бесса от его тягостных раздумий. Они были прекраснее райских гурий, но он пристально вглядывался, чтобы выбрать лучшую, а остальных он раздаст для услады гостям, чтобы тешились всю ночь.

Ближе к Артаксерксу, новоявленному царю всей Азии, расположились военачальники, принимавшие участие в пленении Дариявуша и его убийстве и теперь, разумеется, желавшие извлечь из этого для себя пользу.

Спитамен уже не раз слышал рассказы о том, как это произошло… Весть о том, что Искандар странным образом оказался всего в нескольких стадиях и быстро приближается, настигла их на рассвете на берегу небольшой реки, где они расположились лагерем в тенистой лощине. Все в страхе повскакали с мест, полуодетые выскочили из шатров. Кто-то бросился укладывать на повозки вещи, забыв про оружие, взнуздывал коней, позабыв про вещи и перепуганных насмерть женщин… Бесс и другие соучастники его заговора кинулись к повозке, на которой сидел Дариявуш, прикованный цепью. Они сняли с него цепи и стали уговаривать скорее сесть на коня и бегством спасаться от врага. Но Дариявуш, измученный дорогой, обросший, потирая стертые железом запястья, вдруг засмеялся и бросил им в лицо с презрением: «Есть боги-мстители, они покарают вас!.. Я предпочитаю принять смерть от руки доблестного Искандара, чем от вас, презренных рабов!..» Он наотрез отказался садиться в седло, и тогда убийцы в ярости вонзили в него свои копья. Перепуганная лошадь рванулась и понесла повозку с истекающим кровью царем через заросли. А Бесс и Набарзан, настегивая коней, переправились через неширокую, но довольно бурную речку и в сопровождении пятисот всадников устремились в Бактрию. Остальные воины, лишившись вождей, стали разбегаться, куда влекла их надежда или гнал страх…

Теперь Бесс намерен собрать в кулак силы Бактрии, Согдианы, Гиркании и дать отпор Искандару. Однако удастся ли ему это, если многие военачальники, привыкшие умножать собственную славу, побеждая врага в честном бою, а вероломный удар кинжалом в спину считавшие бесчестьем, покинули армию Бесса?..

Как только музыка смолкла, Бесс наклонил вперед тучное тело и вытянул руку:

– Мои доблестные военачальники! Друзья! – сказал он, голос у него был зычный, густой. – Я созвал вас, чтобы, принеся обычную жертву нашим богам, согласно обычаю, держать с вами совет… Ибо мудрый всегда приступает к делу, предварительно посоветовавшись с не менее мудрыми, а глупец считает себя самым умным и все решает сам. Не потому ли мой предшественник Дариявуш так плохо кончил, наказанный богами?..

Его язык, отяжелев от вина, ворочался с трудом. Однако Бесс был горд своей царской властью, и речь его была дерзкой. Он говорил, что Искандар выскочка и бахвал, еще не достиг возраста, когда мужчина становится поистине мудрым, а своими победами он обязан только тупости и нерешительности Дариявуша. Он стал перечислять, загибая на руке пальцы, сколько возможностей нанести македонянам сокрушительный удар было упущено Дариявушем.

– Вам известны теснейшие ущелья Киликии, – продолжал Бесс. – У Дариявуша была возможность, отступая, завести македонян при их самоуверенности и беспечности в места со многими ущельями и реками, среди которых попавший в засаду враг не мог не сопротивляться, не бежать. Если бы я был на его месте, то…

И Бесс живописал, с какой легкостью он давным-давно разгромил бы врага, именуйся только Артаксерксом.

– Слава царю царей!

– Слава Артаксерксу! – раздавались выкрики.

Вновь звенели бокалы. Бесс поднимал руку, требуя тишины, и говорил, что со дня на день к нему придут признавшие его власть хорезмийцы и даки, саки и инды, а также обитающие за рекой Танаис скифы, которые все до одного столь рослы, что самый высокий македонянин приходится им только до плеч. «Вы станете свидетелями того, как зарвавшийся Искандар получит от меня пинка под зад!..» – сказал он, и голос его потонул в выкриках:

– Несомненно, ты пленишь Искандара!..

– Ему полюбились наши вина, утопи его в бочке с вином!

– Ха-ха-ха-ха!!!

Бесс сделал знак, чтобы обильнее обносили гостей вином. Снова зазвучала музыка, и послышался, переплетаясь с нею, голос певца. Появились танцовщицы с приклеенными к устам улыбками, бесшумно скользили, утопая по щиколотку в ворсистом ковре и изгибаясь, каждая пыталась угадать по устремленным на нее жадным взглядам того, кому она достанется в эту ночь. Однако среди присутствующих большинство было пожилых, убеленных сединами, и многие из них, облокотясь о подушки, уже начали подремывать.

– Спитамен! – раздался вдруг зычный голос Бесса, державшего в руке наполненную чашу. – Почему ты сел от меня так далеко? Твое место по правую руку от меня!..

Сидящие плотно по обе стороны трона бактрийцы и персы хмуро переглянулись, перебросились словами, кажется, им пришлось не по вкусу то, что захмелевший Артаксеркс оказал такое внимание согдийскому аристократу, тогда как не он, а они добыли ему власть и корону.

А Бесс, держа чашу на вытянутой руке и проливая красное, как кровь, вино на ковер, продолжал:

– Подойди, Спитамен, ко мне! Артаксеркс хочет с тобой выпить!

Пока Спитамен шел к нему, Бесс приказал налить и всем остальным.

Бесс грузно поднялся и, положив левую руку на плечо Спитамену, сильно сдвинул свою чашу с его чашей.

– За наш совместный поход! За победу! – сказал он и поднес чашу к губам.

Он пил медленно, алая струйка побежала по двойному подбородку к вороту, и ворот, пропитываясь, становился алым, будто по шее его провели ножом.

Спитамен отвел глаза и осушил чашу.

Ноги плохо держали накачавшего себя вином Бесса, он покачнулся и, схватившись за подлокотник, опустился в кресло.

– Моими войсками будут командовать такие полководцы, как ты, Спитамен! Пусть Искандар знает об этом и трепещет!.. Семь тысяч моих пахлаванов стоят наготове и ждут моей команды. Скоро прибудут еще… Я приведу вас к победе. Дариявуш был трусом и бездарным стратегом. За это мы и приговорили его к смерти. Но Артаксеркс вернет Персии ее славу! Жива еще династия Ахеменидов…

Бесс и в прежние времена любил побахвалиться, а теперь и вовсе не знал удержу, слова извергались из него, как из фонтана, и если бы Спитамен пожелал вставить слово, то все равно не смог бы.

Вдруг Бесс умолк на полуслове, устремив вопросительный и полный недоумения взгляд куда-то мимо Спитамена.

Спитамен почувствовал, что за ним кто-то стоит, и обернулся. К ним неслышно приблизился седобородый старец в халате простолюдина. Из-под белых, как облако, бровей глядели живые зоркие глаза. Спитамену показалось, что он его где-то видел.

– Великий царь! – обратился старец и, прижав к груди руки, наклонил голову; волнистые волосы при этом закрыли ему лицо, а борода коснулась пояса. – Да помогут вам в ваших деяниях боги, которые некогда покровительствовали всему вашему роду. Благодаря им и Ахеменидам процветала Персия…

Слова старца пришлись Бессу по сердцу, его лицо расплылось в улыбке, и водянистые глаза потонули в пухлых веках. Он велел наполнить вином его чашу и протянул ее старцу:

– Испей из моей чаши, мудрый человек, дабы каждый глоток исторгал из сердца твоего слова, подобные тем, что ты сказал.

Старец держал чашу двумя ладонями, темно – красное вино в ней зыбко плескалось.

– Коль велишь, то я скажу… Рабу полезнее повиноваться приказанию, чем давать советы. А подающий совет великому царю подвергает себя особой опасности…

– Говори, не бойся!..

– Тогда слушай и запоминай… Природу человека можно назвать несовершенной еще и потому, что каждый хуже видит свои дела, чем чужие. Сомнительными бывают решения, внушенные людьми самим себе: одним мешает страх, другим страсти, третьим вполне понятная преданность собственным идеям. Но никто сам себя не презирает. И ты не исключение. Вот и ты считаешь единственно верным и хорошим то, что сам придумал. Однако не забывай: на твоей голове тяжелое бремя – царский венец. Его следует носить с умом, или, чего я страшусь, он раздавит тебя. Тут необходима рассудительность, а не стремительность. Самые глубокие реки текут бесшумно. А трусливая собака лает сильнее, чем кусает…

По мере того как Бесс вслушивался в слова старца, лицо его все более мрачнело. В зале сделалось тихо. Те, кто сидел поближе, перестали жевать и навострили уши, а кто сидел поодаль, поднимались с мест и подходили. А старец продолжал, все более торопясь, словно боялся, что его прервут:

– У порога твоего дворца находится царь, отличающийся редкой стремительностью. Он быстрее снимается с лагеря, чем ты сдвинешь этот стол. А ты собираешься отгородиться от его оружия реками и ждать войско с берегов Танаиса[56]56
  Танаис – персидское название Яксарта (Сырдарьи).


[Закрыть]. Будто враг не сможет следовать за тобой повсюду, куда ты бежишь. Не страх делает воина проворным, а надежда… Я сказал, ты выслушал. Для хорошей лошади достаточно тени прута, для ленивой мало и шпор.

Бесс пришел в такую ярость, что Спитамен с трудом удержал вцепившуюся в рукоять меча его руку и силой вынудил втолкнуть оружие обратно. Бесса окружили приближенные, стали успокаивать. Кто-то бросился к старцу, чтобы спросить, кто он такой, но того и след простыл, словно его и не было.

– Презренный плебей! Убирайся вон!.. – задыхаясь от гнева, кричал Бесс и, выглядывая из-за плеч окруживших его сановников, искал взглядом старца, на углах его рта выступила пена.

Не владея собой, Бесс бросился из пиршественной залы, поддерживаемый приближенными.

На рассвете Бесс покидал столицу Бактрии. Еще ранее из нее ушли почти все жители. Преданные телохранители, исполняя повеление своего Артаксеркса, упаковали самые дорогие вещи, погрузили тюки на повозки и подожгли с четырех сторон дворец. Не успел еще арьергард войска покинуть Бактру, разбушевавшееся пламя перекинулось на другие дома, стоящие плотно один к другому, охватило городские кварталы. Вспыхивали, как свечи, кроны деревьев. Небо застлал дым, и казалось, среди дня наступила ночь, по воздуху летели клочья огня, будто прогневавшиеся боги швыряли их сверху на людей. На воинов, покидавших город последними, сыпались со всех сторон искры, прожигая одежду и заставляя взбрыкивать лошадей.

Ночью Бесса с трудом добудились, чтобы сообщить о приближении к Бактре Искандаровых войск. У него еще от хмеля шумела голова, мысли ворочались с трудом. Он думал только о том, чтобы успеть переправиться через Окс прежде, чем за спиной появятся на горизонте передовые отряды Искандара со сверкающими на головах бронзовыми шлемами и наконечниками длинных копий. Он беспрестанно оборачивался и видел только темный горизонт, над которым стлался дым.

А впереди золотисто засверкала гладь реки, отражая висящее над нею солнце. В войске вдруг произошла заминка. Крытая повозка, в которой ехал Бесс, остановилась. Царь раздвинул бархатный полог с бахромой из мелких кистей и выглянул, чтобы узнать, в чем дело. Оказывается, едущие впереди заметили на берегу реки груженые арбы, повозки, конников и приняли их за всадников Искандара. И многие, охваченные паникой, уже стали разбегаться. Да и у самого Бесса сердце куда-то ухнуло…

К счастью, проскакавший навстречу верховой сообщил, что на берегу собрались не успевшие переправиться жители Бактры.

Повозка снова тронулась, раскачиваясь на ухабах. По обе ее стороны ехали, бряцая оружием, телохранители.

На берегу Окса, как выяснилось, скопилась масса народу. Тут было немало тех, кто покинул город несколько дней назад. Лодочники и плотогонщики не успевали переправлять людей. Ладно если бы здесь были только пешие, но у переправы собрались богатые бактрийцы с груженными добром арбами, купцы с навьюченными верблюдами и ишаками, ремесленники с перекинутыми через плечо переметными сумами, из которых торчали инструменты, они вели под уздцы лошадей, впряженных в арбы, полные женщин, детей, стариков. И каждый пытался раньше другого протиснуться к переправе, арбы цеплялись колесами, трещали, обозленные кони ржали и кусались. Кто побогаче, тот сулил лодочникам и плотогонщикам больше денег. И их арбы каким-то чудом вырывались вперед, с громыханием въезжали на плоты. А те, кто победнее, дожидались очереди, расположась на берегу под сооруженными из тряпья навесами, готовили в котлах еду, разведя здесь же костры. Всюду шум-гам. На лицах у всех тревога, печаль. И куда ни повернись, одни и те же разговоры.

– Говорят, Искандар следует за Бессом по пятам…

– Того и гляди будет тут!..

– Сказывают, никого не щадит. А кто сопротивляется, тех вешает на деревьях.

– К счастью, тут поблизости нет деревьев.

– Он придумает что-нибудь другое. Топить станет. Думаешь, в воде захлебнуться легче, чем в петле задохнуться?..

Там, где дорога полого спускается к берегу, заполненному людьми, поднялась суматоха. Люди увидели появившееся из-за бугра воинство и с криками бросились было врассыпную, бросая узлы, хурджины, повозки, но опомнились, разглядев бактрийцев. Однако ехавшие впереди всадники, не замедляя хода, врезались прямо в толпу и, направляя широкогрудых коней прямо на людей, стали с размаху стегать длинными плетьми направо-налево и хрипло орать по-персидски:

– Дорогу – у–у!.. Дорогу великому Артаксерксу!..

Толпу оттеснили, расчленили надвое, и она подавалась то в одну сторону, то в другую, опрокидывая котлы с варящейся пищей, сминая временные шатры. Визжали женщины, плакали дети.

– Дорогу – у–у!..

В это время от берега отчалил большой, переполненный людьми и вещами плот. Плотогонщик, упираясь в илистое дно длинным шестом, с трудом сдвинул его с места. Плотно прижавшись друг к дружке, расположились посередке жены и дети знатных бактрийцев. Для отцов же семейств места не хватило, и они, сидя в седлах и тихонько понукая коней, приблизились к краю воды, вознамерясь переправиться через реку вплавь.

– Стойте – е!.. Остановитесь!.. – зычным голосом приказал перс, пробравшийся наконец к берегу. – Освободите плот!..

– Ты что тут раскомандовался? – огрызнулся один из всадников в алом бархатном чекмене, поворачивая к нему коня.

– А не ослепли ли твои глаза? – заорал перс. – Не видишь, кто прибыл? Это Артаксеркс, великий царь Азии!..

– Он такой же беглец, как и все! Пусть подождет! – со злостью ответил всадник.

К пологому берегу приблизился еще один сановный всадник из свиты Артаксеркса. Он спрыгнул, зачерпнул ладонью воды и напился. Перс признал в нем Спитамена и осмелел, голос его сделался еще более грозным.

– Освободите плот, кому говорят!.. – закричал он и, вогнав коня по брюхо в реку, нагнулся, норовя ухватиться за конец каната, который извивался в воде, медленно отдаляясь вслед за плотом. Его ожгла, хлестнув поперек спины, сыромятная плеть, он кулем свалился в воду и ошалело уставился на толпу бородатых всадников, которые громко хохотали. Схватившись за рукоять меча, он пытался угадать того, кто поднял на него руку. И тут увидел всадника в красном, пустившего коня вплавь. Он уже был от берега довольно далеко и старался держаться рядом с плотом. Перс кинулся к своему коню, выхватил из висевшего возле седла колчана лук, но – тысяча проклятий – в нем не оказалось ни единой стрелы.

Бесс выбрался из своей повозки и, пересев на лошадь, подъехал к реке в плотном окружении свиты. Солнце уже пекло вовсю, и было жарко. Бесс сменил тяжелый царский халат на тонкий белый яктак, расшитый белыми шелковыми нитями, в узорах которого посверкивали, словно роса, мелкие драгоценные камни. Золоченый шлем он сдвинул на затылок, подставив ветерку вспотевший лоб с прилипшими к нему седыми прядями. Спина лошади прогибалась от его тяжести, и ступала она тяжело, увязая в песке по щиколотку. Солнечные блики, слетая с волн, слепили глаза. Вглядевшись из-под руки в удаляющийся плот, он крикнул:

– Верните назад!..

Несколько всадников одновременно хлестнули коней и загнали их в воду, вознамерясь догнать плот. Но наперерез им, вздымая каскады серебряных брызг, бросились другие всадники, наблюдавшие до этого с берега, как их семьи переправляются через реку; и засвистели их плети, заставляя преследователей повернуть коней обратно. Кони хрипели и вставали на дыбы, вода забурлила, и сквозь ее шумный плеск донеслись ругань и перезвон стали.

– Бесчестные!.. – процедил сквозь зубы Бесс, вынимая меч из ножен. – Своего царя не чтят!.. – и пришпорил коня, собираясь ввязаться в драку.

Спитамен, однако, заметил, с какой неприязнью поглядывают на Бесса и его телохранителей плотно обступившие их люди, вынужденные покинуть родные дома, как руки бактрийских аристократов, натянувших халаты поверх боевых доспехов, потянулись к рукоятям мечей, как они, незаметно понукая коленями коней, все плотнее смыкают кольцо. Спитамен ловко перехватил удила царского коня и беззаботно бросил Бессу:

– Да рассчитается за это с ними Анхра – Майнью!.. Не оказавшим почтения своему царю – позор! Но не менее позорно для мужчины – вернуть с полпути женщин, детей, а самому занять их место. Не так ли, мой великий царь?

Бесс оглядел Спитамена с головы до ног, гневно сверкая белками глаз.

– Хорошо, – согласился он. – Однако потом чтобы их доставили ко мне!

Для Бесса и его свиты где-то раздобыли две лодки и плот.

На берегу огромной горой возвышались вещи царя, выгруженные с верблюдов и арб, – сундуки, большие узлы, свернутые в рулоны ковры, а вокруг прохаживалась стража, никого не подпуская близко. Чтобы все это перевезти, надо было несколько раз переправиться через реку туда и обратно.

Стремительно вылетел из-за бугра всадник в черном одеянии, осадил взмыленного коня около Бесса и что-то быстро проговорил. Царь приподнялся на стременах и посмотрел на горизонт. Небо в той стороне все еще было черно от дыма. А ближе, вдоль горизонта, словно распушенный пеньковый аркан, вытянулось облако желтой пыли. И в нем загорались и гасли то тут, то там искры. Это шлемы македонян блестели на солнце.

Бесс подскочил к одному из костров и выхватил, нагнувшись, большую, жарко горящую головешку. Высоко подняв ее над головой, крикнул зычным голосом:

– Воины – ы!.. Делайте, что я!..

Понукая пятками коня, подъехал к своим сложенным в кучу вещам и, тыча в них головешками, обскакал вокруг. Из-под узлов повалил дым, а затем полыхнуло пламя.

– Все сжечь!.. Сбросить в реку!.. – кричал Бесс.

Воины бросились исполнять приказание, отталкивали или отгоняли плетями протестующих хозяев, кое-где уже звенели мечи, раздавались вопли женщин. По реке поплыли взломанные сундуки, ковры, узлы. А на берегу горели жаркие костры, в них превращалось в пепел добро, которое наживалось годами, плавилось золото, потрескивали, рассыпаясь от жара, драгоценные камни.

Бесс сошел с коня и опустился на колени, глядя на костер. «Да будет это нашим жертвоприношением тебе!..» – промолвил он и возвел глаза к небу. И все, кто был на берегу, опустились на колени. Старый длиннобородый жрец начал молиться надтреснутым дрожащим голосом. Кто-то всхлипывал, кто-то подвывал, люди протягивали к нему руки и молили Бога о милосердии и покровительстве. Свет священного костра должен был донести их просьбы до великого Солнца.

Костры раскалялись все более. Люди прикрывались от жара руками, пятились. Языки пламени отрывались от пепелища и, взвиваясь, казалось, достигали неба.

– Неужто Артаксеркс отрекся от земных благ, предав огню предметы роскоши?.. – промолвил, усмехаясь, Катан.

– Принес в жертву все, кроме короны. Корона осталась при нем, – заметил Оксиарт, который все это время внимательно наблюдал за Бессом.

– Голова с короной стоит дороже, чем без нее, – произнес Спитамен, озадачив этими словами своих спутников, которые, однако, не рискнули сейчас его переспрашивать, чтобы уяснить для себя их смысл, ибо Бесс уже встал и сделал жест рукой, указывая ею на противоположный берег. И его слова: «Срочно туда!» – потонули в шуме. Началась суматоха.

Спитамен вскочил и, проверив, не ослабла ли подпруга, сел в седло.

Понукаемые седоками кони бросились в реку, вода взбаламутилась, забурлила. Пешие воины держались рядом с конными и, достигнув глубины, пускались вплавь, держась за чересседельники и хвосты коней.

Переправа заняла не более часа.

Спитамен, однако, про себя отметил, что на согдийском берегу воинство Бесса значительно поубавилось. Это было заметно даже на глаз. И снова многие из тех, чьи дома были на той стороне, остались там и незаметно разъехались… Или их поглотили волны Окса, требующего жертв?.. Наверное, и Бесс думал об этом, с высокого холма наблюдая за тем, как последние всадники его арьергарда, нахлестывая нахлебавшихся коней, выбираются на скользкий правый берег, как на той стороне кто-то копошится вокруг черных, все еще дымящихся кострищ, вероятно, извлекая из золы то, что осталось. Небо над далекими рыжими холмами все более заволакивалось клубящейся пылью, взбитой копытами вражьих коней. Он недвижно сидел на коне в окружении трех или четырех приближенных, и издалека их можно было принять за каменные изваяния. А бактрийское войско, обтекая холм с двух сторон и вытянувшись вдоль караванной дороги, уходило в глубь прожаренной солнцем степи.