Текст книги "Имена мертвых"
Автор книги: Людмила и Александр Белаш
Соавторы: Александр Белаш
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц)
– Может, что-то спугнуло их?
– Возможно… но меня смущает одна деталь. – Инспектор поджал губы. – Сторож утверждает, что налетчик скрылся, услышав сигнал.
– Какой сигнал?
– Писк, нечто вроде зуммера. И звук этот раздался не снаружи, а прямо в служебном помещении. Чуть ли не из кармана налетчика.
Некоторое время оба – доктор и полицейский – молчали. Людвик понял, что этот неприметный дотошный инспектор ему симпатичен – не за проницательность, а за последовательность.
– Надеюсь, – осторожным тоном спросил Людвик, – этих подробностей нет в газете?
– Нет, – наконец-то на лице инспектора появилось подобие улыбки. – Поверьте, что газетные репортеры не относятся к числу наших любимцев, и мы давно научились сбивать их с толку. Но они пронырливые ребята и могут неделю-другую портить вам настроение… однако, я хотел бы вернуться к делу. Факты вам теперь известны, мои предположения о том, как могли развиваться события, тоже. Неизвестно главное – мотивы преступления. Какова цель?
– Не уверен, что смогу вам помочь, инспектор.
– Я тоже в этом не уверен. Для злой шутки или хулиганства действия преступников слишком сложны и четко скоординированы. Нельзя исключить обряд какой-нибудь секты… Подумайте, вспомните – не связано ли с могилой вашей дочери что-то примечательное, запоминающееся, особенное? Может быть, при ее жизни вы замечали, что она сблизилась с необычной религиозной общиной, – сатанистами, скажем?., не увлекалась ли она ведьмовством? Эти сектанты мстительны, а обряды у них такие, что нормальный человек на трезвую голову и нарочно не придумает.
– Погодите… – Людвик задумался.
Но задумался он не о сатанистах и не о ведьмах. Он все понял. Герц Вааль. Мужчина высокого роста…
Как он сказал тогда?.. «Я ученый, и если я занимаюсь тем, на что другим не хватает смелости, это не дает вам права считать меня шарлатаном или сумасшедшим…» Да, примерно так это звучало.
Почти два месяца назад. В годовщину ее смерти.
В груди Людвика что-то болезненно сжалось; с почти невыносимой острой горечью вспомнилось то оглушительное чувство пустоты и одиночества, которое он испытал в госпитале, когда услышал вежливое и негромкое: «Она мертва». Это невозможно отторгнуть и забыть, это навсегда останется с тобой, сколько бы ты не прожил. Он замкнул это внутри… и единственный раз раскрыл душу! и кому?!. «И после того, как мы пили вместе, поминая своих мертвых, после всего, что я выложил ему, будучи в здравом уме, – ему, умалишенному!..»
Итак, предположим, что это сделал он. Старик действительно сошел с ума, хотя внешне – по-прежнему, профессор с заслугами перед наукой. Незаметно подкралось безумие, втерлось в логический строй его мыслей, и он всерьез вообразил, что может воскрешать мертвых. И с великими это случается, никто не застрахован. Безумцу найти сподвижников – легче легкого; при его-то интеллекте, даже поврежденном, подчинить себе двух человек, слабых волей и горячих умом – такие найдутся; даже если понадобится совершить «самоубийство вслед» по-самурайски, кумир по-обещает им блаженство в раю Будды. Все продумали, составили план операции, нашли оружие… и налет на сторожа понятен, его непременно привлек бы вой на кладбище. Что они там творили? что за шланг туда тянули? и уж наверняка полагали, что сотворят неслыханное чудо.
Обидно, больно – да. Жаль перепуганного насмерть сторожа. Жаль и профессора, оказавшегося во власти собственного бреда. Если не быть пристрастным, не так уж много зла он содеял. Недостойно здравого человека бросать обвинения умственно больному. Ясно, что за этим последует, – четыре иска, суд, психиатрическая экспертиза, опека над имуществом Вааля, Вааль в специальном санатории до конца его дней. Корректная, в стиле бесконтактного карате, схватка за лабораторию Вааля. Он, Людвик, без сомнения получит возмещение по иску.
Но утешит ли его возмещение?
Сейчас Людвик ощущал уже не гнев, а заинтересованность.
Пока Вааль – фигура. Людвик немного знал его сотрудников, среди них были исключительно перспективные юнцы. Некоторые работали по направлениям, в чем-то близким его Теме.
Пока лаборатория Вааля – монолит. Никто не знает, что в толще монолита растет, ветвится роковая трещина, поднимаясь из ядра, из мозга шефа. Возможны три исхода: или лаборатория растает медленно, по мере деградации мыслящего центра, и тогда кто-то из самых перспективных займет командный пост. Или она рухнет сразу, как только обвинение будет доказано. Или…
«Обвинение может быть и не доказано, – рассуждал Людвик. – Что имеет полиция? следы горных ботинок, невнятное описание автомобиля и внешность налетчика. Положим, они найдут этого героя. Но это маловероятно. Дилетанты всегда предусмотрительны. Резиновые перчатки, грим или плотно прилегающая маска – и вот уже нет отпечатков пальцев, а внешность недостоверна. Оружие? это могла быть игрушка, макет; налетчик не стрелял, и идентифицировать оружие по пуле они не могут. Может статься, что вообще не окажется надежных доказательств. Если я скажу, что подозреваю Вааля, и сообщу о том разговоре, меня могут поднять на смех… но только не этот инспектор. Он сразу ухватится за версию о сумасшедшем профессоре и начнет копать… и, пожалуй, докопается».
А надо ли делать полиции такой подарок?
Если первый исход – смена власти в лаборатории Вааля, второй – быстрый развал лаборатории, то третий…
Разве безумие Вааля – не коммерческая тайна? и разве нельзя воспользоваться этим, чтобы опередить всех? развернуть Тему, привлечь средства, деньги будут. Вот третий исход – заблаговременно перекупить по завышенной цене отборных матросов с корабля Вааля, пока в днище не открылась течь. Это реально.
«Пауль, – подумал Людвик, – Пауль, ты погиб. Твой контракт истекает, готовься. Когда Вааль сойдет с корабля – и с ума, – в Дьенне будет избыток горящих желанием работать, но недостаточно себя зарекомендовавших. А вакансий не будет. Темы Вааля не удержатся на плаву, когда выяснится, что их направлял маразматик; тонущий корабль добьют, и я тоже поучаствую в этом. Вот и все. К этому времени твоя репутация подающего надежды немного испортится – тоже моими силами. Положение на рынке умов ты знаешь, мальчик мой. Можешь идти преподавать в коллеж. Можешь убираться к чертовой матери, сынок. Флер тебя оставит, уйдет. Ей нужен преуспевающий ученый, а ты им не станешь – во всяком случае в Дьенне. Я только проверю СВОЮ версию – на самом ли деле Вааль свихнулся, – и если я угадал, то примусь за тебя».
– …когда я летом навещал могилу, – помедлив, продолжил Людвик, – то заметил, что незнакомый мне человек положил к ней цветы. Я спросил, почему он так делает? Он ответил, что ходит по кладбищам и украшает могилы безвременно умерших детей. Тогда я посчитал это… м-м-м… пусть чудачеством, но чудачеством добрым, идущим от сердца, возможно от какой-то своей тяжелой скорби. А выслушав вас, я, знаете ли, заподозрил в нем извращенца, но не могу отделаться от мысли, что зря так думаю о нем.
– Может быть, и не зря, доктор. Посмотрите – это не его лицо? – Инспектор протянул Людвику портрет-фоторобот. Узкое, длинное тонкогубое лицо… глаза явно не идут; к этому лицу, здесь сторож что-то насочинял.
– Нет… ничего общего. Это портрет налетчика?
– Да, таким его запомнил сторож.
– В ваших архивах его, как я понимаю, нет?..
– Увы. Компьютер дал отрицательный ответ… Однако по почерку он не новичок в своем ремесле. Но его оружие-такое у нас давно не регистрируется.
– ?..
– Маузер К-96.
– Это длинный пистолет с деревянной кобурой?
– Да, длинный – тридцать сантиметров. И по теперешним временам не самой обычной формы, с магазином не в рукоятке, а впереди спусковой скобы… Вообще-то, неспециалисту его легко спутать с испанской «астрой», но та заметно длиннее. Некоторые еще имеют старые маузеры по лицензии и в коллекциях; мы проверили часть владельцев – их оружие на месте…
– Возможно, я вторгнусь в пределы вашей компетенции, инспектор, если предположу, что оружием могли пользоваться временно… взять взаймы… украсть, наконец.
– Пока мы не проверим всех владельцев, об этом можно только гадать. Скажу вам прямо – это темный, слабый след, но интересный – редкое оружие приметно. До войны маузеры встречались часто, потом их быстро вытеснили новые пистолеты.
– Какое мне дело до всего этого?..
– Извините, доктор, рабочая привычка – не оставлять в тени никаких деталей. А сейчас, если вы не слишком заняты, давайте припомним внешность того завсегдатая кладбищ…
В «дипломате» инспектор принес плоскую коробочку – нечто многоцелевое из следственной техники; среди прочего электронная шкатулка умела составлять фоторобот, и Людвик без колебаний набрал из причесок, лбов, бровей, глаз, носов, губ и подбородков комбинацию на экране, очень похожую на Пауля, только постарше.
Инспектор Мондор умолчал об одном, что не лезло ни в какую версию. Ведущие от могилы к двери следы низкорослого преступника были глубже его же следов, ведущих от двери к могиле. Преступник что-то унес с кладбища – но ЧТО?.. Служащие кладбища уверяли, что могила целехонька, только земля на ней спеклась от огня. Инспектор решил не торопиться с выводами. Никаких прямых и бесспорных свидетельств того, что останки Марцеллы Фальта похищены, нет. Если у доктора Фальта потребуют выкуп за останки дочери, тот непременно сообщит в полицию. А пока будет достаточно получить согласие доктора Фальта на зондирование могилы – на всякий случай, убедиться, что гроб и останки на месте. С одной стороны, вряд ли можно аккуратнейше разрыть и зарыть могилу за пятнадцать минут. С другой стороны, после 20.00 – времени обхода – сторож не выходил на кладбище, и если те же двое молодчиков перелезли через ограду в другом месте и все оставшееся до налета время махали лопатами, выкладывая землю, скажем, на расстеленное вокруг могилы брезентовое полотнище или пластиковую пленку, он мог этого и не заметить, благо могила освещена плохо. Шланг же и установка на треноге могли понадобиться им для уплотнения сваленной назад земли – вибрацией или каким-то другим научным способом. Положим, они хотели создать видимость, что могила не тронута. Да, эта версия сложновата, подтверждаются обычно простейшие версии – но чем черт не шутит, пока Бог спит… Лучше исключить факт похищения останков, чем потом оказаться в дураках.
В двух словах, не вдаваясь в детали, он изложил Людвику свои сомнения.
– Но ведь вы сказали, что могила цела, – удивился Людвик. – И вы сами видели…
– Видел. Но я отучил себя от мысли, что первое впечатление – всегда верное. Даже самые надежные свидетельства и документы иногда подтверждают то, чего не было и нет. Мнение персонала кладбища – предварительное, оно было мне заявлено устно и пока не запротоколировано… ведь если могила была вскрыта, то это случилось задолго до полуночи, когда сторож имел возможность предотвратить преступление – и если так, администрация Новых Самаритян тоже может быть привлечена к ответственности за случившееся или, по меньшей мере, пострадает репутация кладбища, а это уже немало. На первый взгляд состояние могилы хорошее и, естественно, персонал поспешил заявить, что все в порядке, а значит, газетчики не станут склонять их на все лады. Они гораздо больше хотят выглядеть жертвой вооруженных преступников, чем жертвой собственной халатности. Вы понимаете?
– Да… вы правы, инспектор. Я, конечно, надеюсь, что тело моей дочери… Как скоро будет готов результат этого… зондирования?
– Я почти уверен, доктор, что гроб не поврежден, и тело находится в гробу. Но процедура настолько проста и быстро выполнима, что отказаться – значит самому обречь себя на довольно тягостные и долгие раздумья. Завтра я приглашу криминалистов, они возьмут пробу – вечером, после закрытия кладбища, – в понедельник мы получим из Института судебной медицины данные экспресс-анализа, чуть позже – полный анализ.
– Объясните, что представляет собой зондирование.
– Если вам угодно – пожалуйста. Применяется гибкий бур, потом…
– Достаточно…
Поколебавшись, Людвик дал согласие на официальном бланке и скрепил его своей подписью.
*
Если опустить чисто технические подробности, прослушивание разговора доктора Фальта с инспектором Мондором обошлось Герцу Ваалю в 3500 талеров – цена вполне приемлемая, поскольку корпус, где находился кабинет Людвика, относился к охраняемым и был оборудован системами противослежения, а также потому, что по анонимному заказу Герца работал настоящий профессионал из солидной, хотя и не слишком известной фирмы, специализирующейся на такого рода услугах. Еще семьсот ушло на то, чтобы узнать, кто именно займется делом о происшествии на кладбище Новых Самаритян и проследить, когда и где следователь встретится с доктором Фальта.
«Экая заноза», – подумал Герц об инспекторе Мондоре, выслушав запись.
Глава 8
Сразу после рывка стрелка спидометра «Коня» качнулась до отметки 210, но Клейн, памятуя о просьбе Марсель, избрал выжидательную тактику. Черный «феррари» пробовал оторваться – не тут-то было; едва расстояние между машинами становилось больше двухсот метров, «Конь» прибавлял обороты и вновь появлялся в зеркале заднего обзора «феррари». На более-менее пустынных участках трассы «бойцы» пытались идти на сближение, чтобы толкнуть «Коня» в бок – «Конь» притормаживал и уклонялся от ударов.
– Дети начинают нервничать, – комментировал Аник. – Война моторов им не по нутру, хотят зубки показать.
– Война будет потом, – с добродушной усмешкой многообещающе заметил Клейн. – Это чепуха, не гонки.
Спидометр, однако, редко показывал меньше 180 километров в час, и Клейн вел «Коня» вовсе не играючи. Легкость в его голосе не могла обмануть Марсель – слишком цепким и серьезным был сейчас его взгляд, прикованный к трассе.
Первые минуты гонки она всем телом крепко вжималась в кресло, будто ее усилие воли и напряжение мышц сдерживали «Коня» от неловкого маневра или рокового поворота, но плавный ход машины успокоил ее, и мысли Марсель повернули вспять, к разговору до старта.
Аник, конечно, бравировал своим отношением к смерти – знал, что Клейн не подведет, – но обмолвка его, случайная или намеренная, заинтриговала Марсель, так же как и фраза Клейна, мелькнувшая раньше в беседе: «Остаются иногда следы».
Иногда остаются следы – это многое может значить. Или Клейн и Аник умирали НЕ РАЗ, или они трое – трое на «Коне» – не единственные воскресшие… Герц наверняка ставил опыты на мышах и, скорей всего, из его вивария Аник взял мышку. Но раз Аник сказал, что мы опять восстанем из праха после случайной смерти – значит, с ним это уже бывало?
– Марсель, видите – Гольдарт? – спросил Аник.
Гольдарт остался слева, скоростная магистраль обходила его. Городок как городок, старинный и, в отличие от Дьенна, тихий; дьеннские газеты обычно сетовали, что центр округа отстает по культурному развитию, и если в Заречье откроют новый электромеханический завод, то в Гольдарте, как бы для контраста, – коллеж модельеров одежды. Милый городишко, праздники там роскошные, карнавалы… раньше, рассчитывая на будущее, Марсель мечтала иметь дом в Гольдарте. Когда ей будет двадцать один…
«А ведь мне уже двадцать один. По календарю, – мысли Марсель заволокло тяжелым туманом. – В августе был мой день рождения… а что будет в следующем августе?.. Кто меня признает совершеннолетней, если я – никто, если меня нет в живых…»
Как мало надо времени, чтобы опечалиться! Аник говорил, кажется, о том, что знает все легенды Центральной и Юго-Западной провинций и, разумеется, предание о юном рыцаре Мартиэне, наследнике барона дан Келюса, богохульнике и святотатце, который растоптал грамоту Губерта Милосердного, епископа Дьеннского, и умер в корчах, призывая Сатану, а случилось это во-он там, в графском замке дан Гольдартов, который как раз виден отсюда, но Марсель почти не слышала его слов – ей представилась картина куда драматичней, чем взятие живым в ад юного рыцаря Мартиэна.
То было торжественное видение. В доме отца, в просторной гостиной, обставленной по эскизам ма – она, взволнованная, но внимательная и сдержанная, как на экзамене, ма и па, и сухопарый нотариус. Нотариус объявляет: «Копия заверена». Плотная желтоватая бумага просвечивает в его пальцах. «Я, Джакомо Фальта, родившийся… 1880 года в Италии, в городе Багерия на Сицилии, ныне подданный Ее Величества Королевы Маргерит… находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю…» Па слышал этот текст раньше; он видел прадедушку Джакомо и, наверное, вспоминает его сейчас. Нотариус читает негромко и ясно, но Марсель не все понимает – язык законников витиеватый; наконец звучит: «Дано в городе Маэне 18 апреля 1948 года. Свидетели…» «Можно спросить, сьер нотариус?» – она хочет поднять руку, но смущается – ведь не в школе. «Да, сьорэнн, пожалуйста» – «А… моя подпись на чеке будет действительна?» – «Тотчас по наступлении совершеннолетия, сьорэнн».
– Эй, на «Коне»! – вызывает радио «феррари», – Заснули? Хоть показали бы, что умеете.
– Еще увидишь, – пообещал Клейн.
– А еще борта расписали – «Конь Дьявола»! кляча водовозная. Тоска с вами ехать, – стали дразнить с «феррари». – Скоро Раугерг, а вы нам все зад лижете. Что, вкусно?
– Марсель, и вы заскучали? – словно обеспокоился Аник. – Дай им жару, Клейн!
– Я обещал – жару не давать.
«Что-то наша крошка приуныла, – думал Аник, сожалея, что его рассказ о господнем наказании Мартиэна дан Келюса пролетел мимо цели, – Марсель едва кивала, пока я разливался. – Дружка увидела?., да, это причина».
Марсель слышала одну себя, свои мысли. Значит, ее доля не дождалась наследницы. Никто не виноват. Она умерла. Будь она жива… Да, сейчас жива. Но адвокаты чудес не признают. Это все равно, как если бы Мартиэн дан Келюс воплотился и потребовал назад свою баронию. К черту. Пропади эти деньги.
«Лишь бы меня узнали.
Лишь бы меня любили.
Лишь бы я жила».
Она вздохнула, вскинула голову и, глядя виновато, улыбнулась Анику:
– Я задумалась. Извините, Аник.
– О, какие пустяки, Марсель! стоит ли об этом говорить…
– Клейн, – так же приветливо обратилась она к рулевому, – вы можете, не нарушая обещания, показать им, как водят настоящие мужчины? вы же здорово водите.
– Спасибо на добром слове, – Клейн чуть склонил голову. – Но я, знаете, осторожно вожу. Машина – да еще такая чуткая – для меня легковата. Ее же несет по ветру перышком.
– Ты ставь крыло покруче и жми, – подзадоривал Аник.
– Разве только так… – Клейн что-то нажал на пульте; на лобовом стекле слева внизу засветились, заморгали цифры. – Можно попытаться. Скоро прямой участок – если полоса будет свободна, там оторвемся от них.
Обе машины шли где-то по 160 км/ч.
– Внимание, участок Гольдарт – Раугерг, внимание всем на северном направлении. Мы на пятьдесят шестом километре от Дьенна, – Аник по рации вышел на общую волну. – Гольдарт – Раугерг, все, кто едет на север. Просим освободить полосу, крайнюю слева, Гольдарт – Раугерг, пожалуйста, освободите крайнюю слева полосу, идем на высокой скорости, пожалуйста, дайте нам крайнюю слева. Сообщите, есть ли на перегоне бочки на колесах. Заранее всем большое спасибо. Идем по крайней слева, Гольдарт – Раугерг, пожалуйста, уступите дорогу на три минуты. Заранее всех благодарим. Мысленно целую всех сьорэ и сьорэнн за оказанную любезность.
Эфир откликнулся хором:
– Валяйте, ребята! ухожу вправо, счастливый путь. Боишься на свидание опоздать, а? лети, лети, голубок. Я засекаю три минуты, больше ждать не буду… Форвертс! Говорит бензовоз. Иду на Дьенн, прошел сорок восьмой километр, навстречу цистерн не видел. Очень мило с вашей стороны, что предупредили; я, пожалуй, уступлю вам, отважный ездок, в обмен на телефон вашей машины. Мне нравятся отчаянные парни… А как насчет поцеловать старого усатого дальнобойщика?.. Эй, кончайте треп! слушайте, что я скажу: в Нойлихе дорожный инспектор – жаба! караулит на объездной, злой, как с похмелья… Так я жду вашего ответа, ковбой.
– Мой телефон – 731-04-54. Надеюсь на встречу, – сообщил Аник с чарующей хрипотцой, пока Клейн настраивал радар. Тот приподнялся между воздухозаборниками на капоте, и отраженный луч рисовал на дисплее, какова обстановка впереди по трассе. «Феррари» поджидал, когда «Конь» пойдет на обгон.
Дисплей вспыхнул красными словами: «ФОРСАЖ – ГОТОВНОСТЬ».
– Ну смотрите, – бросил Клейн, переводя рацию на девятый канал. – И готовьте уши – рвать буду.
«ТЯГОВЫЕ УСКОРИТЕЛИ – ГОТОВНОСТЬ», – пылал дисплей.
– Давай, давай… – Аник дробно настукивал себе кулаком по колену.
– Погоди. С этой фурой разминемся – вот тогда…
– Все, разъехались!
«ФОРСАЖ».
«Конь» с оглушительным воем ринулся вперед. Марсель вдавило в мякоть кресла; спидометр размахнулся за отметку 300, и рулевой «феррари» не успел бортануть «Коня» – так быстро тот вырвался вперед; «Конь» был впереди уже метров на сорок, когда «бойцы» увидели, как над блоками сигнальных огней откинулись вверх заслонки и показались словно бы два черных дула калибром с кулак.
«ТЯГА».
Из сопел выбросило узкие хвосты пламени; стрелка спидометра уперлась в штифт-ограничитель; вместо нее, сливаясь, замелькали числа на цифровом индикаторе. «Конь» уходил вперед так, будто «феррари» застыл на месте.
– Е-мое… – только и выдавил штурман-«боец».
Главарь поднажал, его спидометр тоже показал больше трехсот, но «Конь» уходил в отрыв все дальше и дальше, извергая из кормы две огненные струи; сизый шлейф вытягивался по трассе.
– Пороховые толкачи, – плюнул второй «боец». – Во сволота!
– Э, на «Коне», – хмуро сказал главарь. – Это нечистая игра.
– А ты не прочел, чья машина? тянет на нечистой силе, – хохотнул тот, кто не вышел на заправке, а следом встрял голос коротышки: – Уговор дороже денег. Ты догоняй, не хнычь.
– У них порох выгорит скоро, – сказал штурман. – Еще наверстаем.
– В полицию на них стукнуть, – посоветовал второй. – Им за ракетную тягу вставят.
Экипаж «феррари» ошибся трижды. Реактивные ускорители «Коня» работали не на твердом, а на жидком топливе; в своде правил движения ракетная тяга не воспрещалась, поскольку никому в голову не пришло, что ею можно оснастить легковой автомобиль; насчет «наверстать» штурман тоже попал пальцем в небо. На первой минуте от включения тяги разрыв достиг двух километров, на второй – уже пяти, а на третьей, когда «Коня» и «феррари» разделяло семь километров, Клейн погасил и закрыл дюзы, чтобы не пришлось выпускать парашютный тормоз на виду у раугергского поста дорожной полиции, но все же Раугерг они облетели быстрей шторма – не все и разобрать смогли, что за бордовый снаряд пронесся под прямоугольной аркой, где висел знак «СКОРОСТЬ НЕ ОГРАНИЧЕНА».
Трасса рукоплескала вслед:
– Алло, вызываю тех, кто просвистел по крайней слева! это что, аварийная посадка «спэйс шаттла»?.. Ставлю дюжину пива завтра вечером в баре «Под башней» – или когда захотите. Ребята, попытайте счастья на «Формуле-1», на вашем керогазе у вас есть шансы. Мысленный поцелуй принимаю и надеюсь на большее.
– Всем, кто помог нам, – спасибо! – объявил Аник. – Экипаж принимает все приглашения!
– Мой телефон – 780-64-12, я живу в Геттесьере; найдешь время – заезжай. Экипажу бордовой ракеты – гип-гип-ур-ра!
– Внимание, внимание! Говорит пост транспортной полиции в Раугерге, сержант Иохансон. Сообщите, находились ли на перегоне Раугерг – Гольдарт бензовозы в течение последних трех минут…
– Да-а, был один – это я, «вольво» номер АТ 22-054, компания «Пентакс-Петролин». Сейчас проезжаю Гольдарт.
– Пост в Гольдарте, проследите за движением бензовозов. Больше никого?.
– Нет, сержант, ни одного не было.
– Учтите, пожалуйста, что водительская солидарность в данном случае неуместна; я не стану возражать против испытаний ракетного двигателя, но если вы – бордовый «лендокс» – проедете с огнем ближе ста метров от бензовоза или заправочной станции, вам не миновать взыскания.
– Пардон, сержант, мы вели себя осторожно, – возразил Аник. – Вся трасса и Господь Бог тому свидетели.
– Я сам тому свидетель и одобряю вашу предусмотрительность. Будьте так же осторожны и впредь. Добрый вам путь.
– Виват сержанту Иохансону! Нет, ведь есть же приличные фараоны, ей-богу! сержант, жму вашу руку. Сержант, целую вас и ваших детишек, пусть они будут похожи на вас!
– Благодарю, сьорэ, я холост. Сьорэнн, с вашего позволения… о Дева! и такой кавалер пропадает в Раугерге!
Гомон в эфире понемногу стих. Клейн мчал форсированного Коня на север, на север; горизонт, до Гольдарта затемненный каймой ландерских лесов, посветлел и раскинулся слегка заснеженной равниной; справа волнами поднимались холмы, впереди угадывались пологие склоны Дир-Лундэйса, последнего подобия гор по пути к северу, за которым – долгие песчаные дюны и бурые, укрытые вуалью первого снега луга полуострова Аннебэк.
Снежный и солнечный простор веял навстречу тишиной, даже рокот мотора притих, и из ушей Марсель выветрилось эхо грома, раздавшегося за спиной сразу после слова «ТЯГА» на экране.
– Что это было – там? – спросила она, показывая назад.
– Сюрприз для нахалов, – ответил Клейн. – Пара слабеньких жэ-эр-дэ. Жидкостные реактивные движки.
Марсель присвистнула.
– Что не запрещено, то разрешено. Даже полиция – вы слышали? – не против.
– Клейн, сколько мы дали на разгоне? пятьсот? – поинтересовался Аник.
– Поменьше. Но около того – четыреста семьдесят примерно.
Аник легонько хлопнул Клейна по плечу:
– Вот скажи после этого, что русский не любит быстрой езды! ты замечательно рванул их за уши.
– Вы русский? – Марсель как первый раз увидела Клейна.
– Наполовину, по отцу. А мать была мари.
– Простите, кто?
– Мари, из Марий Эл на Волге. Не слышали? – улыбнулся Клейн.
– Нет, не приходилось.
– Не беда. Я тоже когда-то не знал, что на свете есть округ Ландер и город Дьенн.
– Вы заметили, Марсель, – вклинился Аник, – как просто и без затей можно найти приятелей в пути? Завтра вечером «Под башней» нас ждет дюжина пива, а…
– Вас будет ждать девушка из Геттесьера…
– Может, и будет, – мечтательно вздохнул Аник. – Негоже рыцарю отвергнуть приглашенье неведомой, но щедрой сердцем девы, что рыцарскую удаль оценила и распахнула настежь двери замка пред тем…
– …кто не дурак проехать мимо, – закончил за него Клейн.
Марсель заглянула в банку к мышке – та ничего, жива была; между тем Аник набрал какой-то номер и утянул трубку к себе назад. Или ему не ответили, или он слушал автоматическую запись – мало ли, рекламу, сводку погоды.
– Клейн, хочешь – я соединю тебя с Хоннавером? – вдруг спросил он.
– Зачем?
– По-моему, есть резон. Сейчас я наберу еще раз домашний телефон сьорэ Ларсен, и ты поймешь зачем. – Он переключил систему на динамики салона.
– Говорит автоответчик, – раздалось после двух длинных гудков. – Если вам надо поговорить со сьорэ Ларсен, свяжитесь с клиникой по телефону 421-20-78, поскольку до субботы она будет находиться там. Если вам надо поговорить со сьорэ Дюбрейль, позвоните в Мюнс по телефону 641-53-16. До свидания. Всего вам наилучшего. Если вы хотите оставить запись, сделайте это после короткого гудка. Господ взломщиков просят не беспокоиться – дом охраняется надежной сторожевой сигнализацией.
– Так… – Клейн взвесил в уме новые обстоятельства. – А набери-ка клинику.
– Кто эта сьорэ Дюбрейль? – спросила Марсель. Что бабушка Стина в клинике – понятно, она акушер, хотя кому-то может показаться странным, что она, перевалив за семьдесят и владея долей наследства, так стойко предана своей профессии; другая на ее месте доживала бы где-нибудь в респектабельном, престижном пансионе, вкушала бы, как говорится, покой или нежила старые кости на Багамских островах.
– Вроде компаньонки. – Клейн пошевелил пальцами на руле. – Подруга – можно так назвать. У них много общего.
– Алло! клиника? добрый день. Извините, что беспокою вас, мадемуазель. Я хотел бы поговорить со сьорэ Ларсен… не может подойти? …да, да, понимаю. Нет, моя жена у вас не рожает. Что передать?.. – Аник зажал трубку ладонью. – Там у них сложные роды; это надолго.
Клейн отрицательно покачал головой – нет, ничего передавать не надо.
– Может быть, мне позвонить позднее?., нет, дело не срочное. Хорошо. Спасибо. До свидания. – Аник положил трубку. – Советуют подождать до завтра.
Анику было жаль, что замысел развалился. Клейн, конечно, относился к идее отвезти Марсель в Хоннавер не то чтобы без энтузиазма, а вообще отрицательно, но Анику казалось надежней оставить Марсель у человека, посвященного в дела шефа. Он знал, что Герц и Стефани Ларсен – в девичестве Стефания Фальта – были любовниками, но их пути разошлись еще до его воплощения.
Герц и Стина не забыли друг друга – шеф получал от нее поздравления к праздникам и по случаю научных побед и наверняка отвечал, но они никогда не встречались. По крайней мере Аник, как телохранитель шефа, не был свидетелем их встреч; профессор далеко не всегда говорил, куда и зачем он едет, – черт знает, где он бывал.
Может, и к лучшему, что авантюра сорвалась… Шеф – не злой человек, но Аник предпочел бы разозлить Клейна, хоть Клейн во гневе и походил на боевую машину, но не профессора.
Лет двадцать тому назад Аник всерьез боялся, что Герц, рассердившись, после очередного цикла распорядится не заряжать его, а оставить в морозильной камере – до той ночи, когда Клейн погрузит заледеневший труп в багажник, отвезет на берег Шеера и сбросит в воду. Даже если найдут до того, как оттаешь, судебным врачам посчастливится увидеть процесс отсроченного развоплощения, только и всего.
Со временем страхи развеялись, но Герца раздражать не следует.
Итак, шеф сказал: «Отвезите, куда она пожелает».
А она захотела в Мунхит, к Долорес.
Логично, в общем-то. Она сильно сблизилась с эмигранткой, жила с ней одним домом и, наверное, меньше чувствовала ту неполноту, от которой так страдают дети в разделенных семьях…
«Запрета везти ее в Хоннавер не было… но, Аник, ты слишком широко размечтался. Здесь дело личное, возможно очень личное, а трогать личные дела шефа – опасно. Он же не встревает в НАШИ личные дела – он знает, что мы сохраним общий секрет, несмотря ни на какую, даже самую сильную любовь. Ведь сильней всего – желание жить… Тем более, – думал Аник, глядя на гладкую щеку Марсель и кончик ее носа, выступающие из-за окантовки шлема, – кто ей Стина? Двоюродная бабушка, виденная в детстве… И хорошо, что Стина застряла в клинике. А то, глядишь, и пробежала б между нами вроде черной кошки. Вот положа руку на сердце, Аник, скажи – ты что, был бы рад переругаться с Клейном? Нет. Где еще ты найдешь друга – как он говорит – „по гроб жизни“? Нигде. Стал бы он защищать тебя перед шефом? Да, стал бы. Смерти мы боимся врозь, каждый сам по себе, а стоя рядом, вместе – уже не так страшно».
