Текст книги "Имена мертвых"
Автор книги: Людмила и Александр Белаш
Соавторы: Александр Белаш
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)
Кстати, о «тех двоих» Долорес спросила не просто так, а заметив, что в доме стало подозрительно тихо. Ее вопрос – а вернее, ответ на него – касался той, что имела о «тех двоих» свое собственное мнение и таилась где-то… скорее всего за дверью. Осталось решить, насколько Ана-Мария может быть сопричастна к тайне Соль.
– Постой, Соль. Мы не одни… Ты забыла про Ану-Марию.
– Да, правда. Надо ее позвать.
– Ты уверена, что надо?
– Да. Раз так вышло… а то она бог весть что подумает.
– Хм… Думать раньше надо было… Ана-Мария! – В укоризненном голосе Долорес послышалась бабка-ворчунья, застигшая внучку-сластену на краже варенья из буфета. – Ты уже взрослая девушка, с револьвером ходишь, а подслушиваешь, как дошколенок. Входи и садись, тут есть кое-что интересное для тебя. И я вас представлю друг другу.
Сердито потупившись, Ана-Мария вошла.
– Знакомьтесь, девочки. Это Марсель, я давно и близко ее знаю; она умерла три года назад, но сейчас, как видишь, пришла к нам в гости. Это Ана-Мария, она дочь военного вождя бокаро, девушка серьезная и вполне надежная. Вам обеим есть о чем молчать с посторонними, но не между собой, поэтому пожмите руки, будьте на «ты» и – не ради Бога, а ради меня, – пожалуйста, не делайте глупостей друг другу во вред.
Марсель спрыгнула с софы, мягко подошла к Ане-Марии.
Они составляли интересную пару – пышноволосая гибкая Марсель и небольшая, упруго сложенная Ана-Мария.
– Извини, из-за меня ты чуть не пострадала.
– Обошлось, – Ана-Мария едва улыбнулась в ответ, но села неуверенно, словно боялась мин. Что гости сегодня странные, это она поняла по крови в прихожей, но не ожидала, что Лола отрекомендует ей стройную большеглазую девушку давно умершей, на какую та вовсе не походила.
– Кроме шуток, – сказала она, – ты в самом деле воскресла?
Марсель пожалела, что не узнала у Аника, как делиться зарядом, и забыла в машине мышку – вот бы повторить для них фокус! – но за нее вступилась Долорес:
– Мне ты можешь поверить? я тебе ручаюсь, что она с того света.
– И тот парень, высокий… он сказал, когда вошел:
«Я покойник» – и он оттуда?
– Этот… он пошутил…
– Надо же… – от восхищения Ана-Мария прищелкнула языком. – А как там?
– Расскажу все, как было, – Марсель заговорщицки подмигнула ей. – Вот лежу я в гробу…
– Со-оль! – Долорес всплеснула руками, – Девочка! Неужели нельзя быть посерьезней!
– Тогда погаси свет, я влезу под софу и буду завывать оттуда, как дух отца Гамлета, если тебе так ближе к сердцу. О-о, я такие тайны преисподней пропою – закачаетесь!..
– Боже! – схватилась за голову Долорес. – Единственный раз в истории человек вернулся к жизни – и сразу острить! и жаргон! нет, еще слово – и я отправляюсь к психиатру.
– Положим, в истории это не первый случай. – Марсель вольготно привалилась к спинке, как капризная звезда эстрады, настроенная шокировать пробравшихся к ней репортеров. Ей гораздо больше нравилось говорить обо всем 1 весело, чем стенать и ныть. – В реанимации этим каждый день занимаются…
– Соль, – твердо отрезала Долорес, – или ты сменишь тон, или я сейчас же уйду из дома.
Марсель издала вздох страдания и глазами попросила о поддержке Ану-Марию: «Ну а ты?..»
– Если это было один раз, – рассудительно промолвила та, – то могло быть и десять раз. И больше. Если смерть – правило, почему не должно быть исключений? Но я до сих пор видела, что люди умирают, а не наоборот.
– А я – исключение.
– Это случайно вышло? – здравый смысл подсказал Ане-Марии вопрос, который утихомирил Марсель лучше бессильных угроз Долорес.
– Нет, специально. Я думаю – это эксперимент. Есть люди, – Марсель закрыла профессора дымовой завесой, – которые ставят опыты на мертвых, пробуют их оживлять. Иногда у них что-то получается – как со мной.
– Почему они выбрали тебя?
– Честно – не знаю. Я ничем не лучше, я такая же, как все. Как ты, как Лолита. На кладбище, наверное, сотни мертвых – а выпало мне.
– Это колдовство? – не унималась пытливая Ана-Мария; логика, вложенная в нее годами учебы, плотным слоем облегала детскую веру в могущество колдунов, и вопрос возник закономерно – девчонка-бокаро, учившаяся на химика, не могла спросить иначе.
– Вряд ли… Есть такая наука. Она давно существует, с полсотни лет. Вот все, что мне известно. И я видела…
Сказать ли про мышку?
– …как при мне оживили мышь. Белую мышь, лабораторную. Раздавили насмерть – и оживили, меньше чем за минуту… чтобы доказать мне, что и со мной было похожее. Мне показалось – в нее влили энергию. Ведь если подумать – нет же колдовства в том, что у ящерицы отрастает новый хвост, а у тритона – новая лапка. Просто регенерация, восстанавливается то, чего не хватает. Например, есть схема устройства тела, – у Марсель понемногу раскручивался маховик фантазии, – она заложена в каждой клетке, в генах; если взять эту схему, можно вновь построить все тело, пусть даже от него осталась одна клетка.
– А если ничего не осталось? – Ана-Мария будто жаждала услышать однозначный и ясный ответ – «Колдовство!»
– А душа? – вдохновенно набросав самодельную теорию воплощения, Марсель решила защищать ее любыми средствами, хотя бы и далекими от науки. – Или – призрак живых, энергетический двойник? Вдруг он тоже готовая схема?
– Глядя на тебя, во все можно поверить, – сказала Долорес. – Кажется, я начинаю жалеть, что вовремя не увлеклась спиритизмом.
– Н-нет, – запротестовала Марсель, – по-моему, и начинать не стоит! Это старье! верить, не верить – какая разница? скажи – ты в электричество веришь?
– Ах, вон ты о чем… Верить – или проверить, ты это хочешь сказать?
– Да-да. Тот путь, каким вернулась я – он УЖЕ протоптан. Когда эти люди обнародуют результаты, а они это сделают, тогда прежнее знание придется отменить. Вот ты, Ана-Мария, спросила про тот свет – видела я его или нет; ну, расскажу я тебе – а как узнать, снаружи он или внутри меня? все, что я видела, видели оживленные в больнице – да мало ли что люди видят в бреду?!
– А страшно там?
– Я сомневаюсь, что попала туда. Не присягнула бы и не подписалась, что – да, была, видела.
– Но скажи хоть – на что это похоже?
– Больше всего – на сон. То страшный сон, то радостный.
И так примерно часов до девяти вечера, то недомолвками, то своими домыслами, уворачиваясь от наводящих вопросов и тщательно избегая конкретных деталей, Марсель; рассказывала о своем путешествии на тот свет и обратно. Но поскольку поделиться впечатлениями она все же хотела, рассказ ее оказался чем-то наподобие пространного, с отступлениями и размышлениями вслух интервью, взятого вечером у человека, который утром вступил в контакт третьей степени с экипажем НЛО и соображает достаточно! трезво, чтобы не ласкать слух прессы затертыми банальностями типа: «Мы все под властью Высшего Разума!»
Ана-Мария осталась слегка разочарована рациональным подходом Марсель к тайнам небытия и потусторонним силам; волшебные видения ей были больше по душе, чем какой-нибудь интерьер подвальной лаборатории с бетонными стенами, где бесстрастные специалисты в окружении мониторов искусственного дыхания, электронной развертки кардиограмм и автоматического анализа крови, в свете бестеневой лампы, под прицелом телекамеры гальванизируют труп, перебрасываясь деловыми репликами.
– …и это была видеозапись? – К реальности Ану-Марию вернул голос Лолы.
– Да, документальная, как делают в полиции, с отметкой времени в углу экрана. Число, часы, минуты – все, что полагается. Я видела свою могилу! надо будет как-нибудь сходить туда… Представляешь – засветился ореол; там лежали цветы, опавшие листья – они сморщились и сгорели, потом свет стал… как-то плотней, земля под ним затряслась, свет сгустился еще сильней, в нем искры забегали, как мухи в бутылке, – и вдруг все погасло. И уже я лежу. В довольно красивом платье, но оно все слиплось на мне.
– Да… зрелище необычное. И – если я правильно поняла – могилу они не раскапывали?
– Нет. Я фильм смотрела два раза и хорошо помню – все было цело и осталось цело, только обгорело немножко и приподнялось.
– Тогда тебе лучше отложить поход на кладбище. Наверное, следы заметят, вызовут полицию. Не зная сути дела, решат, что это вандализм.
– Следы их никуда не приведут. А дела всяких вандалов, если их на месте не схватят, по-моему, сразу сдают в архив.
– Все равно – не ходи туда.
– А мне теперь спешить незачем. Через недельку схожу…
– Да, кстати – почему никто не вспомнит про ужин?
– О, правда! – Марсель поднялась. – Я приготовлю, а ты стол накрой.
– Я с тобой, Соль, – встала Ана-Мария; девушки вместе ускользнули на кухню, на ходу споря, что бы такое поаппетитней состряпать: санкочо, венесуэльский пабельон или просто пожарить картошки; вот они загремели чем-то, захрустели пакетами – «Здорово! какой окорок!., а сырой картошки нет, одна сушеная? не люблю я ее… Давай вон ту фасоль».
Долорес благоустраивала стол к ужину – запоздавшему, но никогда не лишнему – и подводила итоги.
Итак, что известно?
Где-то в пределах страны, а точнее – не больше, чем в полутора часах езды от Дьенна, находится лаборатория, где воскрешают умерших.
Что бы там ни сочиняла Марсель, создатели лаборатории владеют небывалым искусством. Могут возродить умершего даже три года назад человека в его ИСХОДНОМ облике, причем полностью восстанавливается разум, в том числе память, – Марсель не забыла стихи, которыми увлекалась, и помнит, как готовятся санкочо и пабельон.
Как происходит воскрешение?
Пожалуй, самое темное место во всей истории. На какой-то основе, содержащей информацию об умершем, под действием некоей энергии очень быстро – за минуты – происходит реконструкция тела. Готовое тело надо активировать, особенно кровообращение, что выполняется по уже известным правилам реанимации. Видимо, Марсель права, отвергая «старье», мистику и столоверчение, – здесь наука, применяемое на практике знание; кто-то из ученых взялся за дело по-новому, отобрав из слепого опыта магов то, что можно измерить, вычислить, доверить технике. И этот – эти? – «кто-то» добился успеха. Эксперименты продолжаются; пример – мышь, и скорее всего не одна. Выходит, что дело не в душе, если оживают мыши – или же у мышей тоже есть душа.
Опасно ли начинать поиски лаборатории?
Очень опасно. Воскресители работают тайно – их можно понять, – под прикрытием агентств или спецслужб; сегодня они разумно воздержались от убийства, показав немалое самообладание, но что помешает им завтра стрелять в упор, если кто-нибудь попытается раскрыть их тайну?
Что может случиться с Марсель? С какой целью ее оживили? Почему ей позволили рассекретиться, пойти с визитами по знакомым? Или у воскресителей гуманные планы, и своих клиентов они считают в первую очередь людьми?..
Надо следить. Сопоставлять. Делать выводы только из очевидного и не давать очевидному привести себя к ложным выводам.
Пока Долорес сопоставляла, у Марсель и Аны-Марии вовсю шла стряпня, шипела и вздыхала фасоль на сковородке, лез в глаза едкий запах лука, пламенел перец в пакетике, и вкусный съестной дух поднимался над плитой.
– Нет, честное слово, – отпиралась Марсель, – ничего не было. И учти – я бредила, с кошмарами, видела черта – не к ночи будь помянут, – потом черт сгинул, едва дали наркоз…
– А какой он – мандинга?
– Пакость – как его и рисуют. Грозился меня утащить – да не тут-то было; от наркоза всех их сдуло ветром, а я даже «Господи, помилуй!» не успела выговорить – так меня съежило от страха. Сейчас кажется – я от разрыва сердца умерла бы раньше, чем от пневмонии; я почти утонула в страхе!
Глядя на Марсель, ловко орудующую ножом, никак нельзя было сказать, что еще вчера она лежала в земле. Но Ана-Мария все ясней вспоминала услышанную в детстве сказку о мертвецах-мстителях; и это еще не все – сказка сказкой, а ведь возмездие настигло дона Антонио, и в Чикуамане чего только не говорили об ужасах на асьенде Васта Алегре, где жил полковник Оливейра.
– А ты знаешь, – сказала она отвлеченно, перемешивая фасоль с маслом, – что у твоих друзей огненная кровь?..
– Почему огненная?
– Она исчезает.
– Как это – исчезает?..
– Ну, как если прольешь спирт – видела когда-нибудь?
– Да… но с чего ты решила?..
– Я пошла вымыть в прихожей, а крови почти не осталось. Почему у них такая кровь? А у тебя тоже?
Марсель не ответила; забыв об овощах, она в раздумье поскоблила ножом по доске, потом пяткой без стука закрыла кухонную дверь.
– Ты не скажешь Лолите?
– Не скажу. Но ты… я хочу попросить тебя кое о чем.
– О чем?
– Познакомь меня с тем, которого зовут Клейн. Мне с ним надо поговорить.
– Я передам ему – ладно? не знаю, разрешат ли ему увидеться с тобой.
– Пожалуйста, Соль, сделай это для меня.
– Обещаю. А ты не говори Лолите… – Марсель подошла к раковине и, наскоро сполоснув руки, провела нерешительно пальцем по левому запястью и взяла нож.
– Подожди! не режь себя, Лола заметит!
– Как иначе я проверю?..
– Не сейчас, Соль, ради бога, не сейчас! значит, ты не знала, что у тебя не… кровь? и зачем я тебе сказала!..
Покусывая губу, Марсель приставила лезвие к голубым жилкам на запястье, поводила им по коже, как смычком, примериваясь полоснуть… быстро, вжик – и все прояснится.
А ведь Клейн предупреждал – тело настоящее, но не прежнее; может, нет ничего страшного в том, что оно немножко отличается?.. Неужели она – копия, макет, одушевленная имитация человека?!.
– Не надо, я прошу тебя. Лучше после, когда Лола уснет, – заклинала Ана-Мария.
– А не побоится она раньше меня уснуть?.. – пробормотала Марсель, слушая биение своего сердца – огненная кровь?! почему? или вне поля заряда часть ее тела тотчас распадается?
– Мы потихоньку, в моей комнате… ты ляжешь у меня, – Ана-Мария пыталась загладить промах.
– Хорошо, я не стану пробовать… если ты скажешь, что тебе известно про огненную кровь – и откуда.
– Я девчонкой слышала о… людях вроде Клейна. У них пламя вместо крови, и их нельзя убить.
– Но где, когда ты это слышала?!
– Это давно, лет десять назад, у себя, в Чикуамане.
– Я почти готова, а вы? – Долорес вошла, не заметив тающих в воздухе темных вихрей смятения. – Дайте мне салфетки, девочки, и считайте, что стол расцвел.
Очень скоро умело сервированный стол заблагоухал едой, как лучшая клумба в саду Ее Величества Кулинарии, и был общими силами очищен от яств столь же прилежно, как и накрывался. Когда перемыли, вытерли и расставили посуду, девушки как-то мечтательно заговорили о яблочном пироге; Долорес, следившая за фигурой, которая периодически ускользала от слежки, пыталась намекнуть о вреде переедания на ночь, об издержках увлечения мучным и сладким, но тщетно – юный аппетит оказался сильнее, и пирог отправился в последний путь, в комнату Аны-Марии, где его ждала неминучая расправа. «Я три года об этом пироге мечтала!» – восклицала Марсель, принюхиваясь на ходу к яблочному диву.
Вздохнув тайком о пироге, Долорес пожелала своим «птенцам» спокойной ночи, отсыпала им пару таблеток валиума – день был трудным, пусть сон будет легким – и пошла спать.
Она помолилась и приняла валиум, поэтому заснула без опасений и тревог; куда больше заботила ее мимолетная, но подозрительная мелочь: КАК второй, высокий спутник Соль узнал, что его приятель ранен? не придется ли часть оставленных ими за беспокойство денег потратить на чистку дома от «клопов»?..
Убедившись, что Долорес спит, девушки украдкой развели себе кофе и занялись вплотную пирогом; попутно Ана-Мария рассказала Марсель о себе, а когда от пирога остались одни воспоминания, завалились на неразобранную кровать – тут-то Ана-Мария и поведала чистосердечно все, что знала о проклятой асьенде Васта Алегре и о том, как на Васта Алегре излилась чаша гнева Господня.
А в 23.20 Аник сел на прямое прослушивание квартиры Долорес и таким образом незримо присоединился к их беседе.
Глава 13
Десять лет тому назад.
Чикуаман.
Первая война алуче.
То есть, конечно, не самая первая – первая была в 1534 году, когда в Маноа вторгся генерал-капитан Карлуш Домингу да Силва – португалец на службе испанского Двора.
А эта – первая в XX веке, после долгого затишья, потому так и названа.
Трое боевиков дона Антонио едут на джипе в соседний с Васта Алегре поселок. Ясный день, щебет птиц. На другое утро пустой джип стоит на дороге, жирные мухи копошатся в потеках крови.
Двое терминадос заходят в деревеньку, требуют выпивки. Им подносят хорошую чичу. «Угощайтесь, сеньор». – «Наливай», – «Прими, Господи, их души», – благочестиво крестится в углу старая алуче. Когда терминадос успокаиваются, и на опухших лицах ясно проступают знаки яда, их раздевают догола и отдают сельве; сельва поглощает их тела – ни креста, ни могилы.
Люди дона Антонио начинают бесследно исчезать.
Один, впрочем, находится – он висит в петле, босой, прикусив синий язык. Э-э, да это ж Харамильо! ох бедолага! Друзья-приятели пробуют снять Харамильо с веревки – и отправляются вслед за ним к чертовой матери; три адских яблока взрываются, едва слабеет веревка. А придумали это солдаты-алуче, дезертиры из Пуэрто-Регада, близко знакомые с партизанскими сюрпризами.
Генерал-капитан да Силва – еще когда! – отучил индейцев вступать в открытый бой с регулярной армией, а лучшая в мире кастильская пехота была их наставником в искусстве войны слабых против сильных.
Замешательство терминадос длится недолго.
Они контратакуют.
«Где мужчины? где твой муж? где Алехо, где Санчо, где Хинес? где?! где?!»
«Не знаю! ушли на охоту!»
«Врешь, потаскуха!»
Вездеходы прут колонной сквозь лес, разбрасывая колесами красную грязь, ломая гниющие ветви; за последней машиной на тонком стальном тросе волочится еще шевелящееся тело.
Лес! проклятый лес, полный глаз! пулемет настороженно поворачивается на турели, грозит дулом.
«Ну, старый, говори – где все? куда ушли?»
«Нет никого, сеньор».
«Зажился ты, сволочь. Видишь пушку? убью».
«Воля ваша, сеньор».
Вездеходы идут дальше; хищные самуры летят за ними.
«Я скажу, все скажу, сеньор. Только не мучайте больше».
«Давай говори».
«Их вождь – Хуан Тойя из Монтеассоно. И с ними падре Серафин. И беглые солдаты из Пуэрто-Регада».
«Отвяжи его. Поедешь с нами, гад».
Вездеходы застревают в топких местах, ревут, вытягивают друг друга лебедками.
«Эсекьель Хименес, что гонит текилу, – их пособник, сеньор. Я правду говорю – он укрыватель; поезжайте к нему, сами убедитесь».
«Эй, Эсекьель! водка есть?»
«Всегда рад услужить сеньору. (Чтоб ты околел, чтоб сгнил заживо, как твой дон Антонио.)»
«Угости-ка нас всех».
«Добро пожаловать. (Дьявол вас принес, извергов.)»
«Чьи это дети у тебя?»
«Так… за еду работают».
«Целая команда самогонщиков, ты только глянь! ну а если взаправду – чьи?»
«Из поселка, здешние».
«А видишь пушку? она заряжена».
«Шутите, сеньор…»
«Я не шучу, а ты что виляешь? Так здешние они или пришлые? Приведите того гада!»
Заходит «тот гад», вид у него жалкий.
«Ну-ка, милок, скажи нам – приводили бокаро сюда детей?»
«Да, сеньор».
«И кому они их отдали?»
«Ему, Эсекьелю, – показывает гад, – Не отпирайся, Эсекьель. Это ведь правда. Пожалей свою семью».
«Еще слово соврешь, Эсекьель, – и я из твоих баб великомучениц сделаю, а из тебя евнуха».
«Я врать не стану. А вы, пожалуйста, не трогайте никого, сеньор».
«Пальцем не трону – слово кабальеро! Ну, валяй, выкладывай».
Вездеходы уходят обратно, на базу. Помолчав денек-другой, самогонщик с наступлением темноты запирается в сарае, молится и хмуро возится с ружьем, прилаживая его так, чтобы и ствол был во рту, и можно было дотянуться до спускового крючка. А то спросят его: «Где дети?» – и что отвечать?
«Прости меня, Господи».
*
Из мрака на землю падал редкий снег, и хлопья его волшебно искрились в свете уличных фонарей; снег тихо ложился на крыши и мостовые нежно-белой пеленой. Часы на ратушной башне в Старом Городе пробили полночь. Где-то, над плотным ковром снеговых туч, в сине-черной, осыпанной звездами бездне сияла полная луна.
Была пауза в рассказе Аны-Марии.
Щелкнула зажигалка, высунув голубой язычок огня; коснувшись его, жарко заалел кончик сигареты. За компанию закурил и Аник, сидящий в особняке профессора.
– Вот, – выпустив дым, продолжала дочь вождя, – а после ему стало стыдно, что он выдал нас, и он от стыда застрелился.
Голубой дым змеился в полумраке комнаты и тянулся к приоткрытой форточке.
– А вы? – спросила Марсель.
– Нас отвезли на Васта Алегре. Понимаешь? вроде заложников. И били нас – чтобы мы тоже выдали своих. А держали нас в подземном этаже, там у полковника была своя тюрьма. Мы там долго сидели – недели две, может, три, я не помню… Потом о нас забыли. Ни есть, ни пить не давали; вообще никто к нам не входил. Мы думали, что нас так убить хотят. Ведь нельзя долго жить без воды и еды. У нас воды осталось меньше половины ведра. А были мы – одни дети. Сначала мы в дверь стучали, потом сбились в угол и лежали – день, два; кто младше был – уже забываться стал. Вот когда мне страшно стало – я была старшая и их утешала, а они все плачут и плачут… Прямо хоть камень грызи – так плохо было. А после вдруг стали во дворе стрелять.
*
Тяжелый сон детишек рушится от гулких ударов – БУХ! БУХ! и потом – ТА-ТА-ТАХ! ТР-Р-Р-Р-Р-Р-Р-ТР-Р-ТАХ-ТАХ!
Через зарешеченное оконце под потолком слышны крики между очередями, беготня, оглушительные удары.
Потом стреляют прямо за дверью.
И дверь распахивается от удара в замок.
В проеме стоит Железный. Таких на Васта Алегре дети не видели.
Низкий, весь – от шеи до пят – в пластинчатых латах, голова – не голова, шлем с прорезью, закрытой темным стеклом. В правой руке – короткое двуствольное ружье, широкий нижний ствол истекает дымом. Грузно шагнув в камеру, он поводит ружьем туда-сюда, что-то ищет.
«Кто вы есть? – глухо говорит он на ломаном испанском. – Почему здесь?»
Невидимые за бронестеклом глаза глядят на сжавшихся полуголых детей.
«Кто?!»
Дети в ужасе молчат.
«Уходить, – показывает он в коридор. – Туда, уходить. Быстро!»
Прытко, как мыши, дети стайкой выскальзывают из подвала и, пометавшись, крадутся вдоль стены – а снаружи стреляют, стреляют! бой идет! настоящий бой!
Железный выбивает другую дверь, из двери – низкий рокот дизельного движка; Железный входит – и ровный звук движка обрывается. В коридоре гаснет свет – еле светит одно дальнее окно.
Какой-то терминадо врывается в коридор, затравленно озираясь, автомат наготове; на детей он не обращает внимания – ждет кого-то.
Появляется Железный.
Терминадо не успевает ничего сделать – Железный длинной очередью с пояса рвет его пополам; потом отбрасывает спаренный магазин и вставляет новый. Осматривается – дети залегли вдоль стены, кто-то всхлипывает – страшно!
«За мной, сзади», – говорит он.
Он идет, словно танк; дети укрываются за его спиной. Свинцовая струя из руки Железного сметает еще двоих, едва появившихся наверху, на площадке у двери.
На выходе он заряжает нижний ствол гранатой.
«Ложиться. Вниз», – командует он.
Ружье его рявкает, джип на другом конце двора взлетает на воздух; кто за ним прятался – тоже.
У залегшей на лестнице Аны-Марии перед глазами стоит увиденный на миг задний двор Васта Алегре – поле боя. Эта картина навсегда въедается в ее память.
И потом ей в кошмарных снах долго является Железный, и Ана-Мария уже не может вспомнить, наяву или во сне видела она, как из щелей между пластинами его брони медленно вытекает алая кровь, шипя и дымясь, будто кислота.
*
– Их было двое в защитных костюмах, а терминадос – человек двадцать пять; тех сбило с толку, что противников всего-то два, вот они и подумали, что мигом их сомнут, и все на двор сбежались, а от Железного все отлетало – прямо с искрами от брони отлетало. И он шел вразвалочку, не прячась, прямо на пули, только шатало его, а стрелял он так, что от терминадос – ты не поверишь! – брызги летели. Они, наверное, вышли с крыльца, там кругом мертвые лежали, а другие Попрятались и огрызались из-за углов, а Железный углы сносил гранатами. Гараж уже горел, и баки у машин взрывались; вот где ад был! Представляешь, все горит, дым на полнеба, мне уши заложило, и только вижу – он идет через трупы, берет огонь на себя, и откуда по нему стукнут – он туда гранату. А с другой стороны двора, ближе к дому полковника, ему Второй помогал. Это был уже конец.
*
Они сходятся; Железный отдергивает гранатный ствол вперед, стреляная гильза со звоном падает ему под ноги. Второй – он не в серо-чугунных, а в легких, пыльного цвета латах, с ранцем – поправляет на боку лентопровод пулемета.
Они быстро грворят на чужом языке.
Ана-Мария с опаской высовывается из двери – Второй тотчас вскидывает на нее свою страшную четырехстволку, стволы щелкают, поворачиваясь на оси. Железный сдерживает его, говорит что-то.
А вон и Третий! сколько же их налетело на Васта Алегре? Третий, с винтовкой, в каске и жилете из квадратных щитков, выскакивает из-за пылающего гаража и машет им рукой.
«Ну, как?» – спрашивает Второй на испанском.
«О’к! – улыбается Третий. – Еще прочешем вокруг на вездеходе, минируем все и уходим».
«Вертолет в порядке?»
«Готов, ждет. Я заблокировал хвостовой ротор, – Третий подходит. – А это кто?»
«Дети какие-то. Сидели под замком внизу. Спроси – кто они?»
Третий садится у двери на корточки, ставит винтовку к стене, сдвигает каску на затылок. Лицо у него горячее, злое, веселое.
Он разглядывает татуировку на плечах Аны-Марии, обнявшей холодную от голода и страха малявку. «Убьет, зарежет», – думает Ана-Мария.
«Бокаро?»
«Да, сеньор».
На руках у нее синяки. И на ногах…
«Скорей бегите отсюда. Тут все взорвется. Бегите».
«Вставайте, бежим, бежим», тормошит Ана-Мария остальных, и они, боязливо оглядываясь на истребителей, спешат прочь со двора – по стеночке, по стеночке. Через рощи, по кустам, по полям – подальше от Васта Алегре, где сеньор Иисус сводит счеты с доном Антонио.
Они пьют из ручья – и над ними низко проносится вертолет.
Напившись досыта, они лезут на склон холма – и земля чуть вздрагивает у них под ногами; грохот налетает сзади и заполняет небо.
Там, где была асьенда Васта Алегре, встает быстро клубящееся грязное облако, в небо летят мелкие дымящие клочья.
ЧУДОВИЩНОЕ ПОБОИЩЕ В РАДОСТНОЙ ДОЛИНЕ
ВОЙНА НАРКОБАРОНОВ СТАНОВИТСЯ ГОРЯЧЕЙ
?KTO НАСЛЕДУЕТ ДОНУ АНТОНИО?
«ОДНИ ТРУПЫ», – СКАЗАЛ КОМАНДИР ГРУППЫ ЗАХВАТА
ЭТО МАСТЕРСКИ ПРОВЕДЁННАЯ АКЦИЯ УНИЧТОЖЕНИЯ
?ЕСТЬ СВИДЕТЕЛИ?
ПЕДРО МАРАНЬЯН СДАЛСЯ ВЛАСТЯМ
!ОН БУДЕТ ГОВОРИТЬ!
«Я НЕ БОЮСЬ ПОЖИЗНЕННОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ – Я БОЮСЬ ВЕЧНОЙ МУКИ В ПРЕИСПОДНЕЙ»
ОН ПЕРЕПРАВЛЯЛ НАРКОТИКИ, А ТЕПЕРЬ ХОЧЕТ ПРОВЕСТИ ЖИЗНЬ В ПОКАЯНИИ. НАСТОЯТЕЛЬ СОБОРА СВ. ФРАНЦИСКА ОБОДРЯЕТ ЕГО
КОМИССАР ДЕ КОРДОВА УТВЕРЖДАЕТ – ТРУП ХОЛЕРЫ-ПАБЛО (ПАБЛО АЙЕРСЫ), ДОВЕРЕННОГО ЛИЦА ПОЛКОВНИКА ОЛИВЕЙРА, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ИСЧЕЗ ИЗ ХОЛОДИЛЬНИКА ПОЛИЦЕЙСКОГО МОРГА
ПЕДРО МАРАНЬЯН ГОВОРИТ: «ОН ПРИШЕЛ МЕРТВЫЙ, И ЧЕРВИ КОПОШИЛИСЬ НА ЕГО ЛИЦЕ»
ПРОКЛЯТ ДОМ, В КОТОРЫЙ ВОШЕЛ МЕРТВЕЦ?ЧТО ЗА ПИСЬМО ПРИНЕС ХОЛЕРА-ПАБЛО?
*
– Газетам спасибо, – сказала Ана-Мария. – Когда я стала жить в городе, я узнала, что в библиотеке собраны газеты за прошлые годы. Там и прочла. Сначала писали, что дело темное – все на асьенде убиты, дом разрушен и другие строения тоже – от взрывов; всего было пять подрывных зарядов. Потом нашелся этот Педро Мараньян… он с асьенды сбежал еще раньше – умный какой! – и прятался; он и рассказал о мертвеце. У дона Антонио ходил в доверенных такой а Холера-Пабло; как-то его накрыли в Сан-Фермине и в перестрелке убили. Он лежал в морге; его никто не рвался хоронить, чтобы не попасть под колпак полиции. Хотели зарыть его за казенный счет, как вдруг он пропал. Решили, что дон Антонио велел его выкрасть, чтоб похоронить с почестями.
Но вот вылез этот Мараньян и стал такое врать, что у всех уши обвисли. Объяснить это было нетрудно – он был наркоман, может, его глюки замучили. А он крестился, и молился, и кивал на других, кто удрал с Васта Алегре, – спросите-де у них. Стали их искать, но мало кого нашли – никто не признавался, что работал на полковника. Но все же похватали кое-кого. И те тоже принялись нести околесицу – что вроде Холера-Пабло, мертвый, чуть не гнилой, весь в червях и жуках, приплелся на асьенду и принес письмо дону Антонио. Понимаешь? ему, лично в руки! кто посмелей, решили отнять письмо, да не тут-то было – покойник стал грозить пистолетом… Пришлось пустить его к полковнику. Я воображаю, что за свидание у них было!.. Тот будто отдал письмо, буркнул: «Дело сделано», вышел на солнышко, свалился и тут же сгнил при свидетелях. Вот какие дела. Ясно, что народ кинулся с асьенды без оглядки, кто куда, и остались самые верные псы полковника. Их всех и нашли в развалинах.
– Кто же явился туда потом?
– Неизвестно – ни кто, ни откуда. Я-то их запомнила такими, как видела, но лицо было открыто у одного, другие двое были в шлемах. Тот, чье лицо я видела, был наш, даже не испанец, с нашим говором. А те – чужаки.
– И ты думаешь…
– Я не думаю, Соль. Я нюхом чую, это одна компания – они и те, что приходили с тобой… Это не просто опыты на мертвых, это синдикат какой-то, организация – вот что мне кажется. Я бы, может, и решила, что твои провожатые тут ни при чем, но откуда им знать о бокаро, а?
– Тебе известно еще что-нибудь?
– Так, кое-что… – нахмурилась Ана-Мария. – Я читала об этом деле дальше. Понимаешь, труп Холеры-Пабло не нашли; остановились на версии, что Мараньян и другие просто сбрендили хором, так бывает. О расследовании еще писали, следствие там путалось, виляло, натыкалось иногда на странные вещи. Скажем, определили, что налетчики применяли подствольные гранаты и авиационный пулемет – ту четырехстволку. И что стреляли из новой в то время винтовки – тогда такие на вооружение не поступали, а сейчас ими снаряжают коммандос трехминутного боя и охотников за террористами. Еще среди всякого лома нашли остатки вездехода – обычного, но у него под обшивкой приварены были к раме стальные листы, и стекло было пулестойкое… такой машины на Васта Алегре не было. И взорвалась она изнутри – пустая, а снаружи обшивка пулями избита. Помнишь? – они на вертолете ушли, не по земле. Это их машина была. И в полиции так решили. И вот я не знаю, зачем они пришли на Васта Алегре, но теперь мне сдается – не за нас мстить… ты не думай, что попала в компанию ангелов господних.
Ана-Мария затянулась, огненное колечко поползло по белому телу сигареты, превращая его в тусклый пепел.
– Тогда Железный нас случайно нашел – это ясно; он искал генератор, чтобы обесточить асьенду. Но как оно ни будь – он меня спас, и вывел из камеры, и прикрыл в коридоре, и Второго сдержал, когда тот поднял ствол. А то бы нас завалило или… Понимаешь? Я верю, что Холера-Пабло приходил к полковнику; это одно дело – и тогда, и сегодня. Я тебя не прошу больше ни о чем, но скажи мне – ты видела этого… Повелителя Мертвых?
