Текст книги "Торговцы плотью"

Автор книги: Лоуренс Сандерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

Глава 26

Встреча с детективом Люком Футтером заставила меня подумать о собственной небрежности: прежде я смотрел на свое занятие, как на некое забавное приключение, теперь же понял, что это – настоящий бизнес и заслуживает подобающего ему серьезного отношения.

Я вел записи в маленьком дневничке: «Артур, вечер, Семьдесят пятая улица, Джин»или «Кинг, 15:00, Шестьдесят восьмая улица, Харриет».Мне стало ясно, что когда-нибудь в будущем эти записи могут сослужить мне недобрую службу – в них таилась опасность.

Поэтому я разработал простой шифр: «А» означало меня, «В» – Эндерса, «С» – Хейеса и так далее. Моя квартира шла под номером 1, квартира на Шестьдесят восьмой – 2. Имена женщин не упоминались, встречи обозначались следующим образом: «В21» или «С32». В конце каждой недели, после расплаты со мной и с парнями, все записи я уничтожал.

Еще одна проблема возникла с деньгами. Я тратил, не считая, в основном на свой гардероб, а еще мы с Артуром на паях наняли уборщицу, она приходила дважды в неделю и наводила в нашем логове хоть какой-то порядок.

И все-таки наличные у меня накапливались. Я завел сберегательную книжку в банке на авеню Колумба, но не мог класть на нее большие суммы, иначе у налоговой инспекции непременно возникли бы вопросы. То же касалось открытия счета или капиталовложений – я не хотел, чтобы где-то было зафиксировано мое имя.

В конце концов я абонировал в банке сейф и начал складывать наличность туда. Это было не самым удачным решением, но все же лучше, чем носить большие суммы при себе или прятать где-то в квартире.

А третья проблема состояла в том, чтобы как-то объяснить неожиданно свалившееся на меня богатство Дженни Толливер. Самым простым решением было по-прежнему изображать из себя бедного безработного актеришку.

Но меня истерзала невозможность разделить с ней удовольствие от моего благосостояния. Поэтому я просто врал, каждый раз придумывая все новые и новые вполне законные источники дохода, и надеялся, что она ни о чем не догадается.

Глава 27

Я настоял на том, чтобы взять такси.

– Ах, Питер, – упрекнула меня Дженни, – ты настоящий транжир. Деньги у тебя не задерживаются в кармане!

Господи, она и представить-то не могла, сколь двусмысленно прозвучали ее слова.

Я зарезервировал столик в «Джан Марино», добротном итальянском ресторане на Восточной Пятьдесят восьмой улице. Заказ продиктовал официанту быстро и уверенно: для начала по бокалу вина, затем спагетти, большой омар в остром соусе, замороженные кабачки по-французски и салат. А еще к этому большую бутыль «Вальполичеллы», кофе-эспрессо и ликер.

– Боже мой! – занервничала Дженни. – Ты можешь такое себе позволить?

– Нет! – Я нежно коснулся ее щеки. – Просто я договорился, что мы останемся после ужина и вымоем посуду.

Потом – снова на такси – мы отправились на Таймс-сквер: я купил самые дорогие билеты на постановку «Мороженщика».

Во время ужина я был в веселом расположении духа и развлекал Дженни и официанта пародиями на итальянских иммигрантов. А в такси изобразил чуть ли не всех персонажей из мюзиклов Джилберта и Салливена – уверен, что у таксиста еще никогда не было таких веселых пассажиров.

Но в театре настроение мое основательно ухудшилось: актер, игравший Хайки, был ненамного старше меня. Он играл так убедительно, так трогательно, что в конце спектакля зал разразился бурными аплодисментами.

– Пойдем отсюда, – резко сказал я.

Домой не хотелось, и мы отправились к «Блотто». Там никого из знакомых не оказалось, мы расположились в баре, и я заказал бренди.

Я пил один бокал за другим. Дженни пыталась меня урезонить, но я уже впал в бешенство и остановить меня было невозможно.

Я орал, пел, злобствовал, пытался заказать питье всем присутствовавшим и согласился уйти только после того, как свалился с высокой табуретки прямо на грязный, заплеванный пол.

Дженни хотела отвести меня в мою квартиру – в конце концов, это было всего в квартале от «Блотто», но я отказался, и мы поехали к ней.

Я швырнул деньги таксисту и, едва держась на ногах, поддерживаемый Дженни, пошел к ее дому. Едва переступив порог ее квартиры и даже не раздеваясь, я снова потребовал бренди и выпил.

Дженни молча наблюдала за мной. Ее лицо выражало страдание.

– Питер, что с тобой? – наконец спросила она.

– Это из-за спектакля… Тот парень, который играл Хайки… Я могу… Я мог бы…

И я расплакался.

Глава 28

Кинг Хейес нашел еще одного черного – молодого мулата из гарлемской танцевальной труппы. Он был сложен как центровой из баскетбольной команды и очень коротко стригся. Марта Тумбли «провела экспертизу» и осталась им довольна.

Насчет «восточного типа» – театрального художника из внебродвейских театриков – она была не столь оптимистична, сказала, что у него неприятная привычка хихикать во время «сцены».

А потом через Уолкотта Сэндза я нашел индийца. Он был маленьким, энергичным и очень смуглым. Марта так прокомментировала его кажущуюся мягкость:

– У него в теле только одна кость, но там, где нужно.

Труднее всего было разыскать «водителя грузовика». Я лично переговорил с несколькими штангистами и каратистами, но им всем не хватало надлежащего сочетания внутренней доброты и грубой физической силы.

В конце концов я позвонил своему агенту и сказал, что подрядился поработать в театральной студии на Вест-Сайде, что там как раз сейчас читают «Трамвай „Желание“» и что им нужен кто-то, кто мог бы читать роль Стэнли Ковальски.

Сол Хоффхаймер загорелся энтузиазмом.

– У меня есть отличный парень, Сет Хокинс. Он сам из Амарилло, и с таким акцентом ему Гамлета в жизни не сыграть. Но он здоровенный и симпатичный и вполне подойдет на роль Ковальски. Он так мечтает пробраться на сцену, что согласится на что угодно.

– Позвони ему, ладно, Сол? Дай ему мой номер, а я уж организую встречу.

Что именно он и есть Сет Хокинс, я понял, как только парень ввалился в «Приют неудачников». Я помахал ему и тут же обнаружил, что у бедолаги самый страшный из всех когда-либо слышимых мною техасских акцентов.

– Ну и устал же я! – проорал Сет.

Мы заказали пива, и Хокинс поведал свою биографию: он учился в колледже, после чего собирался вступить в папино дело, но на последнем курсе подружка подговорила его позаниматься в театральной труппе. Ему поручили малюсенькую роль – и все, с этого момента он стал конченым человеком. Папа согласился отпустить его на два года в Нью-Йорк: если за это время Сет пробьется на сцену, значит, так тому и быть. Если же нет – вернется в Техас. До конца срока оставалось пять месяцев.

– И все тут так дорого! – скулил Хокинс. – Я ходил к педагогу, чтобы избавиться от этого дерьмового акцента. Вы знаете, сколько я на него потратил?

– И что, польза есть?

– Черт подери! Какая польза? Вы что, сами не слышите? – взорвался парень.

– Слышу, слышу…

Хокинс ухмыльнулся.

– Ну что ж, по крайней мере, вы не юлите и не врете. Слушайте, так что насчет этого чтения роли Ковальски, о котором говорил Сол? Я эту пьесу наизусть знаю, могу задом наперед прочитать… Да я кино три раза смотрел!

– Сет, не хочу вас обижать, но, боюсь, вы на читку не подойдете – из-за акцента.

– Что ж, – горестно вздохнул парень. – Я это уже и раньше слышал. Много-много раз.

– А вы не пробовали стать манекенщиком?

– Ну уж нет! Я хочу играть. А вы подрабатывали моделью?

– Ну, не так чтобы…

– У вас что, есть настоящая работа? Слушайте, я не хочу вмешиваться не в свои дела, но я совершенно не представляю, как безработные актеры в Нью-Йорке – а их ведь сотни, если не тысячи, – ухитряются сводить концы с концами.

– Я лично способ нашел, – серьезно ответил я. – Не могу сказать, что он хороший и что я им горжусь. Но эта работа занимает у меня всего три-четыре часа в неделю и позволяет вполне сносно жить.

– Да? – Хокинс явно заинтересовался. – Ну и что это такое?

Я честно ему рассказал.

Он недоверчиво вытаращился.

– Ну, мне никогда раньше ничем подобным заниматься не приходилось… Да и вряд ли я смогу.

– Все зависит от того, насколько серьезно твое желание стать актером. Вполне возможно, что не сегодня-завтра тебе подвернется удача. Это вопрос времени. Главное – как-то перекрутиться, чтобы было на что жить.

– Понимаю…

– Как я понял, сцена для тебя – главное в жизни. Единственное. И если ты не готов к жертвам – тогда тебе нечего здесь делать.

– Наверное…

– Если ты хочешь попробовать, – сказал я, – могу устроить тебе встречу с такой женщиной. Пятьдесят долларов в час. Легкие деньги.

– Что ж… Наверное, можно попытаться. Разочек.

Марта сказала, что Сет Хокинс вполне нам подойдет.

Глава 29

Я наказывал нашим парням провожать дам после «сцены» к такси – этот жест ничего не стоит, но производит хорошее впечатление.

Также я настаивал на том, чтобы клиенткам предлагалось выпить – один бокал, не более. И лучше сухого вина.

– Это помогает им расслабиться, – твердил я. – Заставляет их думать, что вы заинтересованы в их хорошем настроении. А если они будут чувствовать себя спокойнее и раскованнее, они и чаевых больше дадут, вот увидите. И никаких наркотиков, даже марихуаны.

С развитием бизнеса появились и новые правила: никаких «сцен» с утра или поздно ночью. Если клиентка заказывает «двойную порцию» (то есть двух мужчин сразу), цена повышается до четырехсот долларов, но и времени отводится больше – три часа.

Одна дама заплатила тысячу за «двойной дубль» – «сцену» с четырьмя парнями, которая длилась весь вечер. Дама ушла весьма освеженной. Ребята же ужасно устали.

У нас появились постоянные клиентки, и хотя большинство из них соглашались на любого из партнеров, были и такие, которые настаивали на определенных партнерах – их мы называли «женами».

Почти у каждого было по «жене», у Кинга Хейеса – две, а у Уолкотта Сэндза даже три. Судя по популярности, которой пользовался Сет Хокинс, вскорости у него будут только «жены», а разовым клиенткам придется записываться к нему на прием за много дней вперед.

Вместе со мною в «конюшне» насчитывалось теперь девять «жеребчиков». За последнюю неделю марта я заработал в общей сложности восемьсот пятьдесят пять долларов, Марта Тумбли – шестьсот семьдесят пять. Она также сообщила мне, что теперь старые клиентки рекомендуют новых – «розничная торговля», так назвала она этот новый поворот дела.

– Нам необходимы новые мальчики, – сказала она. – И вот еще что, Питер, нам надо быть уверенными, что они чистые.

– Ты имеешь в виду венерические болезни? Боже упаси! Слушай, проконсультируйся со своим приятелем-адвокатом: если какая-нибудь из наших клиенток подцепит лобковые вши, может ли она подать на нас в суд за неправильно проведенную процедуру?

По правде сказать, шутка получилась невеселая.

Глава 30

Мои доходы настолько возросли, что теперь я смог почти все время посвящать управлению предприятием, однако за мной сохранялась парочка «сцен» в неделю: деньги такие легкие, сказал я себе, что было бы глупо от них отказываться…

Женщину звали Эми. Поначалу мне показалось, что ей тридцать с небольшим, но потом я заметил седые прядки в длинных золотистых волосах и маленькие морщинки у глаз и вокруг рта. Около сорока или чуть больше, решил я. Обручальное кольцо.

Я помог ей снять старомодное каракулевое пальто. Под пальто оказалось платье в цветочек с кружевами у шеи и по подолу – ну совсем детское платьице. Ужас.

Я подал ей бокал вина. Она подняла его и осмотрела сквозь бокал нашу комнату.

– Когда так смотришь на мир, кажется, что он сияет.

– Да вы поэт! – воскликнул я.

Она робко улыбнулась.

– Я действительно поэтесса. Издала две книги.

– Замечательно!

– Я сделала это для себя.

В спальне она попросила меня раздеться первым. Я лежал обнаженным на постели, она села рядом, положила ладонь мне на грудь и долго-долго меня рассматривала.

– Как хорошо…

– А вы не хотите раздеться?

Она наклонилась. Длинные волосы приятно щекотали мне лицо.

– Я кое-что должна вам сказать… У меня одна грудь… Вам очень противно?

– В тебе нет ничего, что было бы неприятно.

Она прикоснулась к моим губам.

– Ты очень, очень хороший человек.

Тело у нее было бледное, нежное – белая тень. Я поцеловал шрам на том месте, где когда-то была грудь, и услышал, как у нее перехватило дыхание – полувздох, полурыдание.

Она не позволяла мне войти в нее, она целовала меня легко, нежно, медленно – я поразился тому, как умело она это делает.

Потом я попросил ее прочитать что-нибудь свое, и она сразу же согласилась. Я не вслушивался в слова, и они звенели, как колокольчики.

– Как хорошо! – Я был совершенно искренен.

Она крепко меня поцеловала и прижала к своей изуродованной груди. От нее нежно пахло лавандой.

Она оделась и вдруг начала яростно стаскивать с пальца обручальное кольцо. После того как ей удалось его снять, она протянула кольцо мне:

– Возьми.

Я растерялся.

– Я, нет, я…

– Пожалуйста! Я хочу, чтобы ты взял. Глупо было вообще его сохранять.

Я не понял, что она имела в виду, и сказал ей об этом. Она ничего не ответила, но улыбнулась:

– Ты вовсе не обязан его носить. Просто сохрани. На память.

Я пошел проводить ее до такси, но нам удалось поймать его только на авеню Колумба. Подходя к дому, я увидел Люка Футтера – он стоял, прислонившись к своей машине.

Глава 31

На детективе была длинная егерская куртка, застегнутая на деревянные палочки-пуговицы. На голове – белая тирольская шляпа с кисточкой, больше похожей на кисточку для бритья.

– А где кожаные шорты? – спросил я вместо приветствия.

Футтер недоуменно воззрился на меня. Потом буркнул:

– Давайте пройдемся.

Я глянул на затянутое тучами небо. Моросило, и было холодно, в этом сумрачном свете даже обычно розовое лицо Футтера приобрело сероватый оттенок.

– На авеню Колумба есть маленький бар, «Блотто», – сказал я. – Вполне уютный и теплый.

– Нет, прогуляемся, – настаивал Футтер. – Это не займет много времени.

Я покорно вздохнул, и мы побрели к Центральному парку.

– У вас есть еще одно гнездышко. На Западной Шестьдесят восьмой, – заявил детектив. – Вы мне о нем не говорили.

– Совершенно верно, не говорил. А как вы его обнаружили?

– Я тут прохаживаюсь время от времени – люблю, знаете ли, сам присматривать за своими вложениями. И вот увидел, как ваш приятель вылетел из дома как угорелый. Он куда-то очень спешил. Я его выследил – просто так, забавы ради. Он примчался в дом на Шестьдесят восьмой улице, а через несколько минут там же остановилось такси и из него выпорхнула эдакая дамочка в мехах. Что за черт? У вас сколько точек? Сотня?

– Нет, всего две.

– Мне очень не нравится, что вы от меня что-то скрываете. Договоримся так: по сотне за каждую точку.

– Хорошо, – вздохнул я. – Я не в том положении, чтобы спорить.

– Совершенно верно. – Футтер осклабился.

Мы медленно обогнули квартал. Мы шли, низко наклонив головы, засунув руки в карманы. Одежда на нас промокла.

– А теперь плохие новости, – сказал детектив.

– О Господи.

– Эта старая стерва, ваша соседка, не унимается. Она уже таскалась к лейтенанту и обещала позвонить мэру.

– Вот дерьмо! – разозлился я.

– Она заявила, что входит в группу «обеспокоенных горожан» или что-то вроде этого и пообещала натравить на вас их адвоката.

– Отлично! Только этого мне и не хватало.

– Ладно… – Футтер поднял голову. – Я кое-что придумал. Гарантий нет никаких, но, надеюсь, сработает.

Я молчал.

– Вы не хотите знать, что я придумал?

– Нет.

– Мудро, но это будет вам стоить дополнительных пятьдесят долларов, – сообщил Футтер.

– Но с ней ничего не случится?

– Боже мой! – возмутился детектив. – За кого вы меня принимаете? Что я, какой-нибудь плохой мальчик? Ничего с этой каргой не случится.

Глава 32

С персоналом тоже были свои проблемы…

Один из актеров постоянно опаздывал на встречи. К сожалению, я был вынужден отказаться от его услуг, и мне потребовалась почти неделя, чтобы найти замену.

Смуглый танцор отправился со своей труппой на гастроли, и Кинг Хейес нашел еще одного черного «брата» – джазового музыканта. Но во время «экспертизы» у Марты Тумбли он позорно уснул, и нам пришлось продолжать поиски еще одного чернокожего.

Да и с Кингом Хейесом тоже возникла проблема. Он объявил, что одна из его «жен» намерена снять ему квартиру, одевать, кормить и, кроме того, платить двести в неделю за право пользования им безраздельно. Кингу такая сделка показалась весьма привлекательной.

Я сказал, что предложение выглядит довольно заманчиво, однако глупо ставить свое благополучие в зависимость от одной только женщины. Он может зарабатывать больше и распоряжаться собой по собственному усмотрению.

Хейес согласился со мной, посетовав на то, что ему приходится иметь «сцены» с женщинами, которых он переносит с большим трудом.

Я сказал, что подобные жалобы слышал и от других парней. Я старался составлять график «сцен» с таким расчетом, чтобы ребята не имели контактов с клиентками, которых они не выносили.

В ответ на мою настоятельную просьбу еще раз подумать, прежде чем перейти на содержание одной из его клиенток, Кинг обещал все тщательно взвесить, а я в течение последующих нескольких недель старался обеспечивать его только самыми молодыми и привлекательными дамочками. Больше я жалоб от него не слышал.

Случай с Артуром Эндерсом был более сложным. Когда он заявил, что хочет выйти из дела, а я спросил почему, он ответил:

– Потому что это плохо.

Я спросил, основано ли это его решение на моральных соображениях, он ответил, что, в общем-то, не на моральных, а выйти из дела он хочет потому, что оно… ну… грязное.

Это меня возмутило. Разве не моими стараниями ликвидирована существовавшая поначалу система передачи денег из рук в руки от клиенток мальчикам, за исключением тех случаев, когда дама желает сделать кавалеру маленький презент? То же самое относится и к угощению и сопровождению дамы к такси.

– В этом есть шик, – объявил я. – Все устроено в соответствии с правилами хорошего тона!

И вообще, какое такое преступление мы совершаем? Кто жертва? И кому мы причиняем зло? И разве сам Артур не почерпнул в этом «грязном деле» интересные идеи для своего будущего творчества? И вообще, разве в результате он не обрел самое необходимое для творческого человека – свободное время и возможность не думать о хлебе насущном?

Артур было заколебался, и я продолжал наседать, напомнив, что, откажись он от этой работы, ему снова придется зависеть от ежемесячных чеков, высылаемых родственниками.

– Сколько еще собираешься ты жить за их счет? – с пафосом вопросил я.

И Эндерс сдался: он продолжит свою «грязную» деятельность, пока не найдет какое-нибудь «приличное» занятие.

А затем Артур, считавший Дженни Толливер самой лучшей женщиной в мире, спросил, рассказал ли я ей о нашем промысле. Я коротко ответил, что нет.

– Не понимаю, как ты можешь жить с собой таким? – печально спросил Эндерс.

– А я с собою таким и не живу. Я живу с тобой, – засмеялся я.

Глава 33

Памятуя о том, что все лжецы – немного актеры, а все актеры – немного лжецы, я сообщил Дженни Толливер, что снова подрядился в «Королевские длани».

– Не на полный рабочий день, – небрежно добавил я, – просто буду заменять продавцов, которые берут отгулы или отпуск. И по четвергам, когда они открыты допоздна…

Последняя ложь была высказана во спасение наших с Мартой четверговых встреч. Дженни полностью удовлетворилась моими объяснениями, и наши отношения с ней снова стали нежными и теплыми.

Я интуитивно чувствовал, что моя растущая к ней нежность каким-то образом связана с моим тайным промыслом, но каким именно, я понять не мог. Но уж точно – это никоим образом с просто физическим удовольствием связано не было.

Был ли мой секс с Дженни более острым и насыщенным, чем с платными клиентками? Честно признаться, вряд ли. Значит, моя привязанность к Дженни была чем-то большим, чем-то, что было сверх плоти.

И все-таки почему, почему, занявшись новой «профессией», я начал еще сильнее любить Дженни?

Мы провели замечательный вечер. Поужинали в «Кафе художников», при этом я уверял ее, что она куда красивее девиц, которые были изображены на стенах, хотя менее хипповая.

– И менее юная, – добавила Дженни.

– Для меня, – торжественно возгласил я, – ты всегда будешь школьницей в гимнастических шароварчиках.

Дженни рассмеялась.

– Тебе следовало бы подарить эту строчку какой-нибудь из Артуровых пьес. Как, кстати, он поживает?

– Как всегда. Безумно в тебя влюблен.

– Я знаю! – Она смутилась. – Мне следовало бы найти для него какую-нибудь хорошую девушку.

– Да не беспокойся. В этом смысле у Артура все в порядке.

Потом мы отправились на балет в Линкольн-центр – после «Мороженщика» я отказывался ходить в театры. Нам показали серию одноактных балетов, которые замышлялись как комедийные.

– Единственный вид юмора, который еще утомительнее, чем юмор в балете, – прокомментировал я, – это юмор в опере.

До конца мы не высидели и отправились в кафе «Верхушка». Мы расположились у окна, потягивали белое вино и поедали друг друга глазами.

Домой к Дженни мы шли, взявшись за руки, молча – слова нам были не нужны.

В постели она приподняла скрывавшую меня простыню и, заглянув внутрь, спросила:

– Что это ты там делаешь?

– Прячусь.

Она засмеялась и тоже забралась ко мне.

Я действительно прятался. Я хотел отгородиться от всех и вся этим ненадежным тонким покровом, вдыхать ее аромат, согреваться ее теплом и никогда, никогда отсюда не вылезать.

– Иди сюда, – прошептала она.

Но я не мог. Почему-то глаза у меня защипало, я в отчаянии обнял ее и прижал к себе.

– Что ты делаешь? – спросила она. – О Господи…

Я впивался в нее, я впитывал ее влагу, ее нежность, я мечтал испить ее всю до дна.

– Любимый, – прошептала она.

Я хотел слиться с нею, отравить ее собой, чтобы она никогда, никогда не могла от меня отлепиться, «выздороветь».

– Чудовище, – шептала она.

Я не мог, не мог остановиться. В ней было мое спасение: если я не смогу ее завоевать, жизнь моя потеряет всякий смысл.