Текст книги "Торговцы плотью"

Автор книги: Лоуренс Сандерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

Глава 165

Вечером 9 ноября дежурил Кинг Хейес, а я сидел в офисе. Управившись с делами до полуночи, я предупредил Кинга, что ложусь спать. Он пообещал, уходя, запереть дверь и включить новую охранную сигнализацию.

Клуб работал на полную мощь, но я знал, что шум мне не помешает. Пошел в спальню, принял горячий душ, рухнул в кровать и почти мгновенно заснул.

Разбудил меня телефонный звонок. Я думал, что проспал несколько часов, но на часах было только пять минут второго.

– Питер? Это Янс. Разбудил?

– Ничего.

– Питер, плохие новости. Я сейчас слушал радио. В квартире в Ист-Сайде найден труп. Опознана Марта Тумбли… Питер! Вы слушаете?

– Слушаю, – тихо сказал я. – Янс, вы уверены?

– Так сообщили: Марта Тумбли. Восточная Восемьдесят третья улица. – Я все еще не мог говорить. – Мне очень жаль, Питер.

– Они сказали, что именно произошло? – спросил я и провел рукой по глазам. Они были сухими.

– Нет. Только что дверь была открыта и соседи обнаружили тело.

– О Боже…

Мы вновь замолчали.

– Янс, как по-вашему, мне надо туда пойти?

– Не знаю. Может, лучше держаться в сторонке.

– Наверно, придется пойти. Наверно, я должен пойти.

– Хотите, я вас провожу?

– Нет, спасибо.

– Будьте осторожны, – с тревогой предупредил Янс. – Если понадобится, звоните, я спать не буду.

Я натянул свитер, штаны, спортивную куртку. Надел пальто. Спустился вниз. Из «Зала грез» доносились смех и музыка.

– Ага! – произнес Кинг Хейес. – Котишка пошел на охоту?

Я слабо улыбнулся в ответ.

Возле дома Марты стояли полицейские кордоны. Толпы не было, только несколько любопытных прохожих пытались заглянуть в подъезд, где стоял полисмен в форме. Когда я подошел, он открыл стеклянную дверь и спросил:

– Вы здесь живете?

– Нет, но…

– Простите, вход разрешен только жильцам.

– Я близкий друг… этой женщины…

– Да? Ну и что?

– Не знаю, – сконфузился я. – Я думал, может, могу чем-то помочь.

– Сержант! – крикнул он через плечо.

Вышел другой полисмен с усиками и шевроном на рукаве.

– Меня зовут Питер Скуро, – пробормотал я. – Я… я был близким другом… жертвы. Я думал, может, могу…

И снова мой голос прервался.

– Конечно, Питер, – любезно сказал сержант. – Пойдемте со мной.

Мы вместе вошли в лифт.

– Снежком попахивает, – заметил полисмен. – Чувствуете?

– Похолодало, – кивнул я.

Дверь в квартиру Марты стояла открытой. Сержант пропустил меня вперед. Я нервно огляделся.

– Не волнуйтесь, – сказал коп. – Ее увезли. Заходите.

Он мягко взял меня под руку и провел в спальню. Там был разгром: лампы повалены, покрывала сорваны, слоны разбиты.

Высокий худощавый человек с впалыми щеками сидел на краешке Мартиной кровати и рылся в тумбочке. Одет он был в штатское и носил очки в тонкой стальной оправе.

– Это Питер Скуро, – доложил сержант. – Говорит, близкий друг покойной.

Человек кивнул и поднялся.

– Детектив Джул Слоткин. Как, вы сказали, ваше имя?

– Питер Скуро, – ответил я, пожимая его костлявую руку.

– Вы знали Марту Тумбли?

– Мы вместе работали. В «Питер-Плейс». Частный женский клуб на Западной Пятьдесят четвертой улице. Вы можете мне сказать, что случилось?

– Присядьте на минутку, – указал он на кровать. – Вы, наверно, потрясены.

– Да, – сказал я, – действительно потрясен.

Мы сели рядом на кровати.

– Вы давно ее знали? – мягко спросил он.

– Около трех лет.

– Но она жила здесь и раньше?

– Думаю, да. Когда мы познакомились, она жила здесь.

– Ну, это не важно, – сказал он. – Управляющий скажет нам точно, если в конце концов удастся его найти. А прежде в ее квартиру никто не пытался проникнуть?

– Не знаю.

– Она всегда запирала дверь?

– Всегда.

– Угу, – кивнул он. – Кто-то выломал замок. Дверной косяк поврежден. Цепочка вырвана. Должно быть, наделал много шуму.

– Кто-нибудь слышал? – спросил я.

– Никто из опрошенных ничего не слышал. Ближайшие соседи были в театре. Они ее и нашли, когда вернулись.

– А как ее… – с трудом выговорил я.

– Проломили череп, – объяснил он, глядя на меня, – бронзовым слоном. Она что, любила слонов?

– Да. Коллекционировала.

– Она хранила дома большие деньги?

– Не знаю. Знаю, что у нее были неплохие драгоценности.

– Угу, – снова кивнул он, не сводя с меня глаз. – Вы ее любовник?

– Нет, – ответил я. – Просто деловой партнер. Вы считаете, это грабеж?

Он пропустил вопрос мимо ушей.

– Ей когда-нибудь угрожали по телефону?

– Не знаю.

– А вообще кто-нибудь угрожал?

– Мне об этом ничего не известно.

– У нее были враги? Личные или деловые конкуренты?

– Она никогда не называла никаких имен.

– Вы очень нам помогли, – сказал он с усталой улыбкой, смягчившей иронию слов. – Она впустила бы в квартиру незнакомого человека?

– Никогда!

– Так я и думал. Предположим, все было так: преступник, может быть, наркоман, в поисках добычи проник в дом через боковую или переднюю дверь. Замки там хлипкие, открываются пилочкой для ногтей. Почему он выбрал ее квартиру, мы, возможно, никогда не узнаем. Постучал, не услышал ответа, решил, что никого нет. Взломал дверь и пошел шарить по комнатам, собирая все, что можно унести. Она возвращается – дверь открыта. Тут бы ей закричать или бежать к соседям, вызывать полицию. Но она растерялась. В таких ситуациях люди обычно теряются. Кинулась в квартиру. Схватилась с преступником. Во время борьбы и лампы полетели, и вещи побились. Она ведь крепкая, сильная женщина?

– Да.

– Я это сразу отметил, как только ее увидел. Так что боролась она не шутя, и парню пришлось подхватить слона, что попался под руку, и разбить ей голову. Может, он не хотел ее убивать. Просто ударил. А потом машинально добил. Вот так, по-моему.

– Звучит правдоподобно, – медленно проговорил я.

– Вы верите, что преступник был уже в квартире, когда она пришла?

– Логичное предположение.

– Да? – устало спросил он. – А почему цепочка вырвана? Если ее не было дома, то некому было накинуть цепочку, зачем же ее вырывать?

– Есть цепочки, которые накидывают снаружи.

– Но эту снаружи не накинешь.

Я молчал.

– Дерьмо все это, – сказал детектив Слоткин, глядя на меня сквозь очки в тонкой стальной оправе. – Я не знаю, что здесь случилось, и, может быть, никогда не узнаю, если нам не повезет. У нас куча таких случаев. Большинство мы отправляем в архив. Кто ее ближайшие родственники?

– У нее… у нее сын в военной академии в Вирджинии.

– Я нашел его адрес в письменном столе. А как насчет тетки из Чикаго?

– Я и не знал, что у нее есть тетка в Чикаго, – признался я.

– Я думал, вы ее близкий друг.

– Да, но она никогда ничего не говорила о своей тетке.

Он вынул из кармана маленькую записную книжку и занес в нее мое имя. Спросил адрес и номер телефона.

– Симпатичная женщина, – сказал он. – У нее были любовники? Или об этом она вам тоже никогда ничего не говорила?

– Я думаю, у нее были встречи, – уклончиво ответил я. – Она редко рассказывала о своей личной жизни.

– Угу, – кивнул он. – Она была разведена?

– Я никогда не спрашивал. Думал, что она просто рассталась с мужем. Я думал, что он просто оставил ее, она не знала, где он, и не хотела знать.

– Вот как, – сказал детектив, захлопнув книжку. – Если понадобится еще о чем-нибудь вас спросить, я позвоню. Спасибо, что пришли. Люди обычно не желают с нами связываться. Вот моя карточка, на случай, если вы вдруг что-то вспомните.

– Это была замечательная женщина, – совсем не к месту выпалил я.

– Хотел бы я знать, зачем выдирали эту цепочку? Странно, – покачал он головой. – Если она была дома, то подняла бы крик, заслышав, что кто-то ломится в дверь. Как вы думаете?

– Наверно.

– Если только, – продолжал он, – этот «кто-то» не был ей хорошо знаком. Она его впустила. И вдруг, не успев защититься или позвать на помощь, получила удар по голове. А потом преступник попытался создать видимость грабежа. Ну, перевернул все вверх дном, забрал драгоценности, расшвырял лампы и все такое. А дверь он взломал, когда уходил, чтоб мы подумали, будто грабитель вломился снаружи. Только перестарался и вырвал цепочку. Не понял, что это послужит доказательством ее присутствия в квартире в момент его визита. Глупо, правда?

– Да. Глупо.

– А ведь по телевизору без конца крутят всякие детективы.

– А… – у меня перехватило дыхание, – она… она сильно поранена? Я хочу спросить, боролась она со своим… с этим типом?

Он с восхищением посмотрел на меня.

– Вы молодец. У вас голова не только для шляпы. Нет, серьезных ран нет. Только дыра в затылке, которая оказалась смертельной. Поэтому я и думаю, что она впустила кого-то знакомого. Ведь он проломил ей голову, когда она повернулась спиной, ничего не подозревая. Благодарю вас, что пришли.

Я уже выходил из спальни, когда детектив окликнул меня:

– Мистер Скуро!

Он поманил меня пальцем. Потом направился к шкафу, вытащил оттуда витую плеть. И двинулся мне навстречу, помахивая ею. Плеть мерно посвистывала.

– Вы это когда-нибудь видели?

– Нет, никогда.

– Не знаете, зачем она тут нужна?

– Не знаю.

– Угу! – сверкнул он глазами из-за своих очков в тонкой стальной оправе. – Интересный случай. Пожалуй, стоит поразмыслить. Знаете, просто из любопытства, – сказал детектив Джул Слоткин.

Глава 166

Мейбл Хеттер закончила трепетный распев «Я тебя жажду» и повернулась на рояльном табурете ко мне лицом.

– У меня чýдная идея, – радостно сообщила она. – Почему бы тебе не переехать сюда, ко мне?

В любое другое время я посмеялся бы над таким предложением. Но прошел только день после убийства Марты, и я был мрачен. Ничто с такой силой не заставляет задуматься о потраченных попусту днях и благих намерениях, как чья-то внезапная смерть.

Поэтому я с ходу не отверг этого варианта.

– О Мэй, – сказал я, – это самые замечательные слова, какие я слышал за долгое-долгое время, и я страшно тебе благодарен. Правда. Но, дорогая, столь серьезный и важный шаг следует тщательно обдумать.

– Ты не хочешь жить вместе со мной? – обиженно спросила она.

– Конечно, хочу, но сама посуди. Мы видимся два-три раза в неделю и прекрасно проводим время. Однако где гарантии, что мы сохраним те же чувства, если будем видеться ежедневно? Я могу так тебе надоесть, что ты на стенку полезешь.

– Никогда! – поклялась она. – И ты будешь совершенно свободен. Можешь идти к другим женщинам, а я поищу других мужчин.

Это меня удивило. Я был достаточно самонадеян, чтобы считать себя единственным, кто ей нужен.

– Давай подумаем, – продолжал я. – Мне очень не хочется, чтобы мы, вступив в постоянный союз, вдруг осознали, что совершили ошибку.

– Хорошо, – спокойно ответила она.

Я провел с ней ночь, и мы занимались любовью с потрясающим успехом. Я наслаждался вернувшимися способностями, и Мейбл, судя по восторженным крикам, тоже.

Причина была ясна. Если исходившая от Ивара Гутьерреса угроза оскопления лишила меня мужской силы, то убийство Марты вселило страстное желание ринуться в пучину жизни, все испытать и испить свою чашу до дна.

Когда Мейбл заснула, тихонько посапывая и похрапывая, я вышел в гостиную, сел в кресло, налил себе коньяку и погрузился в глубокие думы.

Я знал, что Мейбл не моя женщина. Не такая красивая, как Дженни Толливер, не такая волнующая, как Николь Редберн. Но это нисколько не умаляет ее достоинств. Она прекрасно подошла бы другому мужчине, но не мне.

Я тихо сидел, глядя в темноту, пил и думал, чего же мне надо.

Глава 167

Приехала тетка Марты, чтоб увезти ее тело в Чикаго. Я спросил, согласна ли она провести панихиду в церкви на Мэдисон-авеню, и она согласилась в обмен на обещание, что «Питер-Плейс» возьмет на себя все расходы.

Янси Барнет, Кинг Хейес и я поработали с жеребцами, чтоб обеспечить достойную публику. В «Зале грез» мы повесили объявление, и многие клиентки обещали прийти. Клара Хоффхаймер сказала, что будет, Оскар Готвольд и Игги Самуэльсон тоже. Клуб закрыли до двух часов дня, чтобы служащие могли присутствовать на службе.

Антони Каннис, Михаэль Гелеско и Октавий Цезарь сообщили, что, к глубокому сожалению, прийти не могут, но каждый прислал ворох прекрасных дорогих цветов. Свою лепту внесли жеребцы. Мы с Янсом заказали венки. Маленькая церковь напоминала оранжерею.

Чикагская тетка оказалась угрюмой мрачной особой с клацающими челюстями. Она опиралась на руку Мартиного сына, высокого стройного мальчика в форме военной академии, бледного и взволнованного. Оба сели у гроба.

Закрытый гроб стоял на задрапированном подиуме. На крышке лежал букет роз от сына. Служил местный священник. Из динамиков лилась органная музыка. По-моему, в записи.

Священник, серьезный, совершенно лысый молодой человек, расспрашивал меня о Марте, чтобы украсить свой панегирик деталями из ее жизни. Я сообщил то, что ему, на мой взгляд, следовало знать – получилось не слишком много, – и он упомянул обо всем в скорбном обращении к собравшимся, которое оказалось милосердно коротким.

Сам я стоял, прислонившись к стене у входной двери, чтобы, почувствовав перебор, можно было быстро и незаметно выйти. Но выдержал до конца.

В своей заунывной речи служитель церкви сказал, что «прекрасная, полная сил и энергии женщина» была «вырвана из жизни» тем, чья «безбожная философия насилия» оскверняет «все, что нам дорого», и угрожает самому существованию нашего «мирного и любимого города».

Он словно начитался речей Уилсона Боукера, и я подумал, как отреагирует публика, если вдруг прокричать, что эту «прекрасную, полную сил и энергии женщину» вырвал из жизни и уложил в гроб апостол законности и порядка.

Я действительно верил в это. Вместе с детективом Джулом Слоткином я был убежден, что Марта стала жертвой не уличного грабителя. Нет, она знала убийцу и сама впустила его. Или ее.

Ибо если не Уилсон Боукер проломил Марте череп, то его жена, Элис. Она вполне способна на это.

Мотивов у четы Боукер было достаточно. Марта могла открыть дверь обоим. И обоим хватило бы ума замаскировать преступление под обычный грабеж, завершившийся убийством.

Как только служба закончилась, я бросился к телефону-автомату в церковном вестибюле, где выстроился в ожидании своей очереди длинный ряд гробов, от простого соснового до бронзового с лепниной.

Я вытащил из жилета карточку и позвонил детективу Слоткину. Ответивший мне человек сказал, что Слоткина нет, но его можно найти по другому телефону. Он дал мне номер, и я набрал его.

– Слоткин, – прозвучал усталый голос.

– Это Питер Скуро, – сказал я. – Мы с вами встречались в квартире Марты Тумбли. Женщины, убитой на Восточной Восемьдесят третьей улице.

– А, да, – сказал он. – Конечно. Помню.

– Я только что с панихиды… Я думал, вы придете. Ведь полиция обычно присутствует на похоронах убитых, на случай, если там появится преступник?

– Да, – ответил он, – иногда присутствует. Но меня отстранили от дела.

– Что?!

– Меня отстранили от дела, – терпеливо повторил он. – Поэтому я и не был в церкви. Меня перевели. На связи с общественностью.

Я не знал, что сказать.

– В Восточный Гарлем, – продолжал он. – Я hablar [53]53
  Говорю ( исп.).


[Закрыть]на местном наречии вполне прилично.

– И кто теперь этим занимается? – спросил я.

– Убийством Тумбли? Не знаю, мистер Скуро. Наверно, мои дела раздали трем-четырем сотрудникам. А что? Какие-нибудь новости?

– Да нет, никаких, – медленно ответил я. – Я просто хотел узнать, как продвигается расследование.

– На это нужно время, – сказал он. – Если что-нибудь выяснится, вы прочтете об этом в газетах.

– Да. Конечно. Желаю удачи на новом месте.

– Спасибо.

– Это случилось неожиданно? Ваш перевод?

– М-м-м… – неуверенно протянул он. – Скажем так: я его не ожидал. Нечто вроде сюрприза.

– Угу, – сказал я.

Глава 168

Янси Барнет перебрался в офис Марты и взял на себя ее обязанности. Я отказался от дежурств и посвятил все время графику работы жеребцов, мальчиков по вызову и службы сопровождения. Янс порекомендовал на должность хозяина своего друга, и тот вполне справлялся. Очень милый парень. Странный, но милый.

Примерно через неделю все уже шло так, как будто Марты никогда и не было. Янс вывез из офиса ее личные вещи и развесил на стенах несколько репродукций Обри Бердслея. [54]54
  Бердслей Обри Винсент (1872–1898) – английский художник и поэт, автор графических иллюстраций в стиле модерн.


[Закрыть]Клиентки в последнее время привыкли обращаться с заказами лично к нему, так что смерть Марты не отразилась на нашем бизнесе.

Я спросил Оскара Готвольда, что будет с двадцатью шестью процентами ее акций в «Питер-Плейс инкорпорейтед». Завещала ли она их сыну? Тетке? Оскар отвечал крайне невнятно, и мне показалось, что он морочит мне голову.

В начале декабря позвонила секретарша Октавия Цезаря, потребовав прибыть на следующий день ровно в десять в его офис. Я заверил ее, что приду. Клянусь, у меня не было никаких предчувствий.

Я пришел на несколько минут раньше, но офис Цезаря был уже полон. Он сам, как обычно, сидел за столом, Антони Каннис и Михаэль Гелеско – рядком на кушетке. Два стула с прямыми спинками занимали Игнаций Самуэльсон и Оскар Готвольд. Кресло возле стола Цезаря пустовало – очевидно, для меня.

Когда я вошел, никто не встал, никто не протянул мне руки. Хотя все достаточно вежливо ответили на мое приветствие. Дождавшись, пока я усядусь, Октавий Цезарь без предисловий перешел к делу:

– Мы сочли, молодой человек, что следует собраться сейчас, прежде чем приступить в конце года… Учитывая последние скорбные события… Я имею в виду в первую очередь безвременную кончину Марты Тумбли. Мистер Самуэльсон, вы начнете?

На коленях у Игги лежала тоненькая папка, но он не открыл ее, не заглянул ни в один документ. Он быстро сыпал своими отрывистыми фразами, глядя на меня в упор. Я внимательно слушал, пытаясь следить за цифрами.

Он сообщил, что финансовые показатели «Питер-Плейс» за прошедший год и прогноз на оставшийся месяц следует признать благоприятными. Однако вследствие издержек, связанных с пуском предприятия, и непредвиденных расходов – в частности, в связи с принятыми недавно чрезвычайными мерами по обеспечению безопасности, – плюс закладная, ссуда, затраты на ремонт и так далее и тому подобное, чистая прибыль «Питер-Плейс» оказывается к концу года весьма скромной.

– Сколько? – прохрипел я.

Он тут же ответил:

– Общая сумма за год составит одиннадцать тысяч шестьсот пятьдесят два доллара и тридцать шесть центов. На вашу долю придется примерно три тысячи двадцать семь долларов.

Я смотрел на него, не веря своим ушам. По нашим с Мартой расчетам каждый должен был получить как минимум сотню тысяч.

– Что за дерьмо! – вскричал я. – Мы побили все рекорды! Каждый месяц зарабатывали больше, чем в предыдущий. Я видел счета, я знаю!

– Правильно, Питер, – кивнул Самуэльсон. – Доход в самом деле высокий. Но вы не знаете о накладных расходах, жалованье, издержках и прочем. В течение девяти первых месяцев движение денежной наличности было отрицательным.

– Это невозможно!

– Все цифры здесь, – сказал он, похлопывая по папке, лежащей у него на колене. – Для вас, естественно, копия. Все сходится. До последнего пенни.

– Я знаю, – спокойно сказал Октавий Цезарь, – что вы ждали… Совершенно естественно, что вы… Однако с цифрами не поспоришь. Я должен сказать, что «Питер-Плейс» – чрезвычайно успешное предприятие. Мы предусматривали два убыточных года, прежде чем перевалим… Но вы добились этого за девять месяцев! Поздравляю вас, юноша!

Он кивнул мне, и прочие идиоты заулыбались и затрясли головами, как китайские болванчики. За год работы три говенных тысячи вдобавок к жалованью! Самый ленивый из жеребцов заработал больше.

Я вспомнил, что говорил детектив Люк Футтер, когда я сообщил, что за нашим клубом стоит «Роман энтерпрайзис», – они выделят мне столько, сколько сочтут нужным. Только это случилось раньше, чем он предсказывал.

– Конечно, – продолжал Цезарь, – мы можем надеяться на более существенную прибыль в последующие годы, когда клуб… А вы сохраняете свои акции и, стало быть, долю… Что подводит нас к следующему вопросу. Прошу, мистер Готвольд.

Я посмотрел на Оскара, и он ответил мне внимательным, почти сочувствующим взглядом. Вполне подходящие манеры для чуткого убийцы: «Мне это гораздо больней, чем вам…»

– Питер, – сказал он, – по моему мнению, вам должно быть известно о включенной в акционерное соглашение статье, которая гласит, что в случае кончины одного из инвесторов-учредителей, его или ее доля акций сначала предлагается по начальной стоимости оставшимся партнерам, прежде чем обратиться к посторонним покупателям. Вы ведь знаете об этой статье, не так ли?

– Черта я знаю! – проорал я.

– Питер, – сказал он слегка укоризненным тоном, – она присутствует, и даже дважды, в подписанных вами документах. Вы читали соглашение?

Ему было прекрасно известно, что не читал. И Марта не читала. Ибо мы верили, что он отстаивает наши интересы. Теперь я понял, что и Оскар Готвольд, и Игнаций Самуэльсон – эти мошенники! – творения дьявольского Санта-Клауса, восседающего за столом.

– По моему мнению, – продолжал поверенный, – соглашение юридически безупречно.

– Вы готовы заявить свои права на приобретение акций? – спросил Октавий Цезарь, тихонько покачиваясь взад и вперед в своем вращающемся кресле.

– Минутку, – запротестовал я. – Вы хотите сказать, что, пожелав купить акции Марты, я должен заплатить сто четыре тысячи долларов?

– Правильно, – сказал Готвольд.

Мне не найти таких денег. Какой банк даст ссуду для покупки двадцати шести процентов пакета акций публичного дома? О, Ивар Гутьеррес, где ты теперь, когда ты мне так нужен!

– Попробую достать, – безнадежно сказал я.

– Вышеупомянутая статья, – вновь вступил Готвольд, – отводит оставшимся акционерам тридцать дней после кончины одного из партнеров. Сегодня как раз месяц с момента трагической смерти Марты. Вы заявляете свои права?

Я не ответил.

– Мистер Каннис, – сказал Готвольд, поворачиваясь к кушетке, – мистер Гелеско, желает ли «Джастис девелопмент корпорейшн» заявить свои права на приобретение двадцати шести процентов в пакете акций «Питер-Плейс инкорпорейтед», ранее принадлежавших покойной Марте Тумбли?

– Желает, – ответили они хором, как пара вступающих в брак дебилов. Таким образом, «Джастис девелопмент корпорейшн» (Каннис и Гелеско) – дочерняя корпорация «Роман энтерпрайзис» – получает семьдесят четыре процента акций «Питер-Плейс». Наверно, надо радоваться, что они оставляют мне пломбы в зубах.

– А теперь, – сказал Октавий Цезарь, складывая пухлые ручки в молитвенном жесте, – перейдем к более приятным… Молодой человек, я рад сообщить вам, что мои партнеры приняли решение… «Питер-Плейс» превращается в задуманную вами сеть предприятий, учреждая филиалы в нескольких других… Вам отводится главная роль в этой экспансии, которая начнется с открытия второго «Питер-Плейс» в Беверли-Хиллз, в Калифорнии. Мы хотели бы, чтоб вы отправились туда после первого… Вы несете полную ответственность за… С годовым жалованьем в сто тысяч. Как вам нравится…

– Беверли-Хиллз? – изумленно спросил я. – Калифорния? Я?

– Манхэттенский клуб примет Янси Барнет, – коротко бросил Каннис. – Он потянет.

– А мы после праздников начнем полную реконструкцию, – сказал Гелеско. – Сделаем настоящее классное заведение. Нашли бешеного дизайнера.

– Он будет здорово элегантным, – заверил меня Каннис. – Хрустальные люстры, большие вазы – настоящие вещи.

– И, конечно, – ласково продолжал Октавий Цезарь, – вы, как акционер, будете по-прежнему получать долю с прибыли нью-йоркского клуба, так же, как с предприятия в Беверли-Хиллз, и со всех других филиалов, которые откроет «Питер-Плейс инкорпорейтед».

Доля в прибыли – смех, да и только. Выкачав большие деньги через свои дочерние компании по ссудам да закладным, они швыряли мне кость и гладили по головке. Идея принадлежала мне, но я знал, что стану служащим на зарплате.

Я смотрел на них и удивлялся, почему меня никто не поцеловал. Когда вас насилуют, пускай хоть поцелуют.