Текст книги "Торговцы плотью"

Автор книги: Лоуренс Сандерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

Лоуренс Сандерс
ТОРГОВЦЫ ПЛОТЬЮ

Глава 1

Меня зовут Питер Скуро. Я принадлежу к тому типу людей, которые шествуют по жизни с вопросом: «И это все?»

– Ты не знаешь, как ответить на вопросы, терзающие человечество со времен Адама? А я знаю. Достаточно представить себе, что Бог – фигляр. Самый Главный Ковёрный. И тогда все становится на свои места. Тогда все понятно! Страдания, которых мы не заслуживаем! Боль! Землетрясение, унесшее тысячи жизней? Всего лишь цирковая пощечина. Где-нибудь в Боливии рухнул мост и тридцать невинных утонули в бурлящем потоке? Просто кунштюк! Понимаешь? Или вот еще: младенец рождается с раком крови… Что это? Да трюк под занавес. Божественный Клоун, вот кто Он такой. И когда окончательно свыкнешься с этой мыслью, тогда все, что остается – спокойненько сидеть на своем месте и аплодировать.

Сол Хоффхаймер ухмыльнулся:

– Знаешь, Питер, если б ты хоть раз своими ушами послушал, что мелешь, ты помер бы от удивления. Но ты и сам не веришь в то, что болтаешь, а это означает, что ты возмущен, ты негодуешь. Большая разница. Ты даже не циник – ты просто болтун.

– Ты, как всегда, прав, – согласился я. – Все стараюсь быть твердым как сталь, а внутри – вата.

Западная Сорок пятая улица. Захламленная контора моего театрального агента Сола Хоффхаймера, немолодого уже человека с крупным, тяжелым лицом. Обычный треп. Снаружи бушует метель, а здесь клокочет и кашляет радиатор и воняет пылью и сигарными окурками.

– Короче, как я понимаю, прослушивание прошло не очень-то успешно…

– Прослушивание? Какое прослушивание! На меня только глянули и тут же послали: им, видите ли, нужен герой помоложе.

Мой агент смотрит на жизнь философски:

– Что ж, случается. У режиссера уже сложились определенные представления и…

Я уцепился за последнее слово.

– Да я уже двенадцать лет пытаюсь подстраиваться под чьи-то «представления» – чьи угодно! Я работал как черт. Куда только не совался, стучался во все двери! Хватался за все, что придется! И что имею на сегодня? Несколько упоминаний в дерьмовых театральных колонках да восемь тысяч долларов, заработанных актерским трудом за все двенадцать лет? Вот сколько стоит моя карьера!

– Слишком много желающих, – пожал плечами Сол, – слишком мало рабочих мест.

– Только мне об этом не говори! И знаешь, что самое ужасное? Каждый год в город приезжают сотни молодых парней, сегодня на этом прослушивании были мальчишки, которым я в отцы гожусь! И все красивые, энергичные, заносчивые! В январе мне будет тридцать шесть – и что тогда? Пробоваться на роли английских дворецких с бакенбардами? «Да, милорд, нет, милорд…» Я уже дошел до ручки…

– Слушай, да чем я-то от тебя отличаюсь? Только подумать! Мне сорок восемь, я в бизнесе почти четверть века. Когда начинал, мечтал о миллионном размахе. Ну, знаешь, звоню эдак в Голливуд: «Эй, детка, у меня для тебя есть шикарнейшее предложение!» Роскошные старлетки. Ужины с шампанским. Вот, думал я, как будет… И что я со всего этого имею, а, Питер? Я никого на Западном побережье даже и не знаю, а вместо старлеток мне попадаются только шлюшки.

– Мы с тобой классическая парочка неудачников! – ухмыльнулся я.

– Нет, – серьезно возразил мой агент. – Все еще верю, что когда-нибудь в эту дверь войдет новый Кларк Гейбл [1]1
  Гейбл Кларк (1901–1960) – американский киноактер, в 1930–1940 гг. снимавшийся в амплуа «неотразимых», самоуверенных героев. ( Здесь и далее примеч. перев.)


[Закрыть]или новая Мэрилин Монро.

– Или владелец дома с очередным напоминанием, что ты задолжал за аренду.

– И такое возможно…

Хоффхаймер содрал целлофановую обертку с дешевой сигары, прикурил от облезлой зажигалки «Зиппо» и пустил в потолок облако сизого дыма. Затем водрузил ноги на стол и устремил взор в бушевавшую за окном метель.

За эти годы Сол Хоффхаймер не очень-то изменился, но если раньше его голова казалась немного крупноватой, а черты лица слишком резкими, то теперь в физиономии его появилась какая-то значительность, некая тяжеловесная элегантность.

«Он похож на римского императора, – сказала как-то Дженни Толливер. – Представь его в тоге, и сам поймешь».

– Так ты действительно считаешь себя неудачником, а, Питер? – вдруг спросил он.

– Вроде того. Я очутился в полном дерьме. Ну что я еще могу делать? Торговать трусами в мужском бутике или демонстрировать картофелечистки ошалевшим домохозяйкам? Я – профессиональный актер, больше ничего не умею, не могу жить вне театра, а театру не нужен!

– Если ты сдашься, будешь жалеть до конца дней своих.

– Ну ничего, переживу, когда хочется жрать, не до сожалений.

Мой агент спустил ноги со стола и наклонился вперед.

– Могу ссудить тебе десятку.

Я поднялся и сгреб шляпу, пальто, шарф, перчатки.

– Спасибо, Сол, но только я и так тебе уже черт знает сколько должен! – Я двинулся к двери, потом повернулся. – Кстати, если не увидимся раньше, то счастливого Рождества.

– А, да-да… И тебе счастливого Рождества!

Я уже взялся за дверную ручку, потом повернулся снова.

– Знаешь, возьму я таки твою десятку.

И выдавил из себя улыбочку.

Глава 2

Вполне возможно, что весна принадлежит всему свету, но зима – неотъемлемая собственность Манхэттена. Я шагал по залитой холодным светом Пятой авеню и думал, что, несмотря на все мои клятвы и ругань, хочу быть здесь, и нигде больше.

Метель кончилась, тучи растянуло, и небо стало светло-голубым. Порывы ветра сдували с крыш снег, снежинки кололи лицо, словно расколотые лезвия, и сверкали на солнце. Из магазинов вываливались толпы, флаги хлопали на ветру, звучали трубы, из громкоговорителей лились рождественские хоралы. Вот это и есть жизнь! Казалось, все участники этой восхитительной суматохи бессмертны.

Кровь моя вновь забурлила, я шагал вперед, на мне было твидовое пальто от «Барберри» [2]2
  «Барберри» – модный магазин в Нью-Йорке.


[Закрыть](правда, воротник и манжеты пообтерлись, но кто станет присматриваться?). Шарф у меня был ярко-красный из настоящего кашемира – его я приобрел со скидкой в бутике, где недавно подрабатывал. А на голове лихо сидела вязаная ирландская шапочка. (Между прочим, шапки воровать очень легко: входишь в забитый ошалевшими от предрождественских хлопот покупателями магазин с головой непокрытой, а выходишь – с покрытой.)

Лицо у меня худое, с резкими чертами, лицо хищника. Волосы иссиня-черные. Кожа смуглая, зубы белые как сахар и ровные. И ко всему этому – легкая ироничная улыбка. Короче, по типажу я скорее Яго, чем Гамлет.

Я высок, гибок, у меня легкая, но решительная походка, горделивая осанка, смело иду сквозь толпу, сквозь ветер, сквозь жизнь!

Поглядываю на свое отражение в витринах: в другие времена я мог бы быть пиратом, придворным, титулованным денди. Как правило, я кажусь себе очень лихим и эффектным – хотя порою, часика эдак в три ночи, когда меня никто не видит, плечи у меня опускаются и каждый шаг дается с большим трудом.

На Сорок восьмой улице, где начинались шикарные магазины, я несколько притормозил. Кожа и шелк. Ручной работы серебро и литое золото. Искусно поданная роскошь, причем особую прелесть этим предметам придавала их явная непрактичность.

Господи, до чего ж мне хотелось просто так войти, указать на какой-то из этих бессмысленных предметов, хохотнуть и сказать: «Я это беру». Какая ж это радость – покупать без надобности, но с разбором, не думая о цене. Демонстрировать свое превосходство над этими сверкающими вещичками.

Заглянул в магазин, где торговали только импортными продуктами – икрой и трюфелями, паштетами и финиками. На контроле у выхода выстроилась огромная очередь покупателей, нетерпеливо размахивавших приготовленными для оплаты покупок банкнотами, выражая тем самым недовольство обслуживающим персоналом.

Боже, неужели в этой стране меда и млека не найдется местечка и для меня?

Глава 3

На Западной Пятьдесят четвертой улице, возле Восьмой авеню, находится «Приют неудачников». Бар здесь всегда переполнен, а ресторан чаще всего пустует. У «Приюта» постоянная клиентура – безработные актеры и полицейские не «при исполнении».

В баре накурено, мрачно, здесь есть мишень для игры в «дротики», с потолка, украшенного прессованной жестью, на толстых цепях свисает огромный телевизор, а стены облеплены фотографиями знаменитых актеров с автографами – странно, но самих этих знаменитостей тут никто никогда и в глаза не видел.

Я небрежно помахал рукой двум игравшим в «дротики» завсегдатаям и направился к бару, где и угнездился, поставив ногу на позеленевшую медную штангу и сдвинув шляпу на затылок.

Бармен Джимми смахнул пепел и крошки со стойки.

– Питер, поздравляю с этим хреновым Рождеством, – пробасил он.

– Ну, ну, и тебя с тем же. Сделай-ка нам «Диккенса», дружочек! – Я изобразил ирландский акцент.

Если б кто из новичков осмелился спросить у Джимми, что такое «Диккенс», то получил бы в ответ мрачное – «Оливер Твист», то есть мартини как с оливкой, так и с лимонной корочкой.

– Как дела? – осведомился Джимми, поставив мой стакан на картонное блюдечко с рекламой массажного салона на Восьмой авеню.

– Дерьмо, – любезно ответствовал я.

– Господи, ты только сейчас до этого дошел? – Джимми осклабился, сверкнул золотым зубом и занялся чем-то своим.

Я сделал первый глоток, подождал, пока смесь пройдет в желудок и даст первый толчок тепла. Огляделся, кивнул нескольким постоянным клиентам. Актерам и полицейским. Неудачникам.

Одиночки сбились стайкой у бара, вглядываясь то в стаканы, то в собственные отражения в большом зеркале. По левую руку, через два стула, пристроилась дама, явно не принадлежащая к числу завсегдатаев: норковое манто до пят, норковая шляпа с полями. Интересно, сколько невинных зверушек истребили ради такого прикида?

Я изучал ее отражение в зеркале. Сумка крокодиловой кожи, золотая зажигалка «Данхилл», сигареты с позолоченным фильтром. Золотые кольца, браслеты, тяжелая цепь. Бесконечно длинные ногти. Немолодые уже руки. Лицо скрыто полями шляпы и большими темными очками.

Я все еще пытался определить ее возраст, когда она положила на стойку бара деньги, взяла сумочку и прямиком направилась ко мне.

– Пятьдесят, – произнесла она вполголоса.

– Что? – не понял я.

– Пятьдесят, – терпеливо повторила она. – Пятьдесят долларов.

Я был ошарашен: что может делать шлюха с Парк-авеню на Восьмой?

– Весьма польщен, но неужто я выгляжу как мужчина, который может заплатить пятьдесят долларов?

– Болван, неужели я выгляжу как женщина, которой нужны пятьдесят долларов?

Мы молча таращились друг на друга.

– Так вы хотите заплатить пятьдесят? – Я даже охрип от удивления.

Она кивнула.

– Да или нет?

Я так до сих пор и не понял, почему тогда у меня не возникло никаких сомнений.

– Где? – просто спросил я.

– У вас.

– Тогда мне надо позвонить.

– Звоните, а я допью ваш мартини. Люблю оливки.

Телефон висел возле входа в кухню. Кто-то нацарапал на стене: «Отсасываю», приписав номер телефона. Я позвонил к себе, мой компаньон Артур Эндерс снял трубку только после пятого гудка.

– Арт? Это Питер, слушай, ты можешь смыться прямо сейчас?

– Что? – пискнул Арт. – Не понимаю.

– Мне нужна квартира на час. Срочно. Это важно.

– А в чем дело?

– Арт, короче, ты можешь уйти? В половине седьмого я встречаюсь у «Блотто» с Дженни, иди прямо туда и жди меня. Я угощаю ужином.

– Ты получил ту работу? – взволновался Эндерс.

– Я получил работу… Так ты отвалишь? Обещаешь?

– Могу я хотя бы перекусить?

– Только быстро! – И я повесил трубку.

Она прикончила мой коктейль, съела оливку и обсасывала лимонную корочку. Я заплатил за не выпитый мною «Оливер Твист» из десятки Сола Хоффхаймера, и мы двинулись к выходу. Публика смотрела на нас с любопытством, но мне было наплевать.

В такси мы обменялись ровно четырьмя фразами. В районе Шестьдесят первой улицы я спросил:

– Что вы делали у «Неудачников»?

– Искала партнера.

В районе Семьдесят второй я осведомился:

– А почему я?

– Вы выглядите более или менее мытым.

Глава 4

Я жил на Западной Семьдесят пятой улице в шестиэтажном особняке, превращенном в многоквартирный дом. Входная дверь на три ступеньки ниже тротуара, зеленые пластиковые контейнеры для мусора вдоль стен. В доме двенадцать квартир: половина выходит окнами на улицу, половина – в захламленный внутренний двор с единственным деревом в центре.

Мы с Артуром Эндерсом снимали двухкомнатную квартиру – гостиная плюс спальня – на первом этаже. Нам повезло: грабители влезали к нам всего лишь дважды. После чего мы установили на дверь три замка и цепочку, а также решетки на окна.

Один спал в спальне, второй на кушетке в гостиной, и каждый месяц мы менялись. Крохотная кухонька, крохотная ванная с душевой кабинкой. За эту роскошь мы платили 450 долларов в месяц и почитали себя счастливчиками.

Вот уже почти пять лет мы смотрели на это жилье как на временное – пока я не получу главную роль, а Артур не допишет Великую Американскую Пьесу. Мебель мы собрали с миру по нитке – что-то отказали друзья, что-то купили в магазинчиках Армии спасения, что-то нашли на помойке.

Ящики из-под апельсинов служили книжными полками. Катушка от кабеля – журнальным столиком. Настольные лампы мы соорудили из фотографических рефлекторов, а обеденный стол – из двери, которую положили на бетонный блок. Здесь пахло жидкостью против тараканов и подгоревшими гамбургерами. Одежда висела на спинках стульев и дверных ручках, а пол, покрытый истертым коричневым линолеумом, украшали драные ковры, которые презентовал один наш приятель, большой любитель кошек.

Итак, я справился со всеми тремя замками и впустил даму в наш дворец.

– Боже! – вырвалось у нее.

– Ну, здесь не так, чтобы очень… – признал я.

– Здесь очень «не так, чтобы очень».

Однако она сняла шубу и шляпу и аккуратно сложила их на кресле с продавленным сиденьем. Затем наступил черед очков, и я впервые получил возможность увидеть ее лицо.

Под пятьдесят, догадался я. От природы не красавица, но парикмахер и косметолог потрудились на славу. Хорошо бы, тренер по аэробике и массажист так же потрудились над телом, пока скрытым свободным шерстяным платьем цвета шампанского.

Лицо, без сомнения, выдает характер сильный. Может быть, даже слишком сильный. Твердый взгляд, тяжеловатая челюсть, тонкие губы, увеличенные помадой. Рыжеватые волосы, искусно уложенные над высоким лбом, шея без морщин, широкие плечи. Полная грудь.

Женщина встретила мой изучающий взгляд с полным спокойствием.

– Ну как, в порядке?

– Вполне, – ответил я.

– Вы – прелесть! – Она коснулась моей щеки. – Есть что-нибудь выпить?

– Красное вино.

– На худой конец сгодится.

– Боюсь, – я постарался для разнообразия придать голосу британский акцент, – это «кьянти».

Она рассмеялась. Я вышел в кухню за вином, а когда вернулся, она как раз выходила из спальни.

– Везде только мужская одежда, – отметила она, – и не вся вашего стиля и размера. Значит, ваш компаньон – мужчина.

– Совершенно верно.

– Вы случайно не педик?

– К сожалению, нет. А как мне вас называть?

– Марта. Это мое настоящее имя. А вы?

– Питер.

Она и не вздумала пошутить по этому поводу, за что я был ей крайне благодарен. [3]3
  «Питером» по-английски иногда называют мужской половой орган.


[Закрыть]

Она в два глотка прикончила вино, и я повел ее в спальню – по счастью, в этом месяце спальня принадлежала мне.

Тело у нее оказалось лучше, чем я ожидал. Крупные алые соски, тяжеловатые, слегка обвисшие груди, – но меня это нисколько не покоробило. Широковатая спина, но хорошая талия и крепкие бедра. Несколько крупнокостна, но и это не вызвало у меня никакого внутреннего протеста.

– Ты красив, – сказала она, внимательно меня изучив.

– Спасибо.

– Только без извращений, – предупредила она. – Простой, нормальный трах.

И я обслужил ее в соответствии с заказом.

Когда мы наконец отдышались, я спросил:

– Марта, это, конечно, не мое собачье дело и ты можешь меня послать, но часто ли ты этим занимаешься?

– Сексом? Регулярно.

– Ты знаешь, что я имею в виду: цепляешь мужчин в барах.

– Когда на меня находит, – лениво ответила она. – А тебя это задевает?

– Конечно нет. Но разве это не опасно?

– Так в этом вся и прелесть! Слушай, дружок, да сейчас многие этим занимаются. Богатые, независимые женщины вроде меня, имеющие возможность самим выбирать себе удовольствия. Скажи, много ли баб раньше могли себе такое позволить?

Я задумался: она была права.

– Я рад, что ты выбрала меня.

Она поцеловала меня в щеку, затем собрала свои одежки и сумку и отправилась в ванную.

– Там ручка в бачке плохо работает, дерни пару раз, – крикнул я вслед.

– Конечно, в таких местах всегда так.

Я стремглав оделся, проскочил в гостиную и обшарил карманы ее шубы. Спички из шикарной гостиницы «Четыре времени года», на подкладке вышиты инициалы «М. Т.» и ярлык бутика «Баркарола». Я знал эту лавочку – фантастически дорогая.

Она вышла из ванной и протянула несколько банкнотов. Я сунул их в карман, не считая.

– Как мне связаться с тобой, Питер?

Я помог ей надеть шубу и записал на листочке номер моей службы ответов и фамилию. Она сунула листок в сумочку.

– Пойдем, усажу тебя в такси, – сказал я, и она снова чмокнула меня в щеку.

Я даже не надел пальто и шляпу. В темном вестибюле мы встретили старую миссис Фульц – она жила в цокольном этаже. Старуха с подозрением глянула на меня.

Я усадил Марту в такси, улыбнувшись на прощанье. Затем, дрожа от холода, рысью понесся назад. Одного взгляда на дешевую гонконгскую копию наручных часов от Картье было достаточно: до встречи с Артуром и Дженни Толливер у «Блотто» оставалось двадцать минут.

Я уже не в первый раз изменял любимой женщине и знал правила. Прежде всего надо почистить зубы. Дважды. Принять душ. Дважды. Самое главное – вымыть волосы, потому что иначе они пахнут чужими духами – и сексом.

Переодевшись, я помочился, не удосужившись дважды дернуть за ручку бачка, побрызгал одеколоном на щеки и шею и был готов к будущему.

А потом посмотрел, что же сунул в карман – три двадцатки. Значит, она дала мне десять долларов на чай. Отлично! Я мельком глянул в зеркало – хотите верьте, хотите нет, но я совсем не изменился.

Глава 5

Возрождение Вест-Сайда выразилось в том, что на авеню Колумба появились антикварные лавки, бутики и салоны красоты как для мужчин, так и для женщин, а также ресторан «Блотто»: здесь полагали, что основой итальянской кухни служит чеснок, причем в большом количестве.

Уровень шума в «ристоранте» уже достиг критической точки. В воздухе стояла божественная смесь запахов: трав, оливкового масла и особого томатного соуса: Блотто делал его таким острым и кислым, что он вполне мог растворять тарелки. Над баром висел плакат: «С Рождеством и Новым, 1986 годом!»

Потные официанты, воздев подносы над головой, носились как одержимые. Ошалевший метрдотель вопил стоявшим в очереди, что подождать можно и в баре. Где-то разбилась тарелка, вскрикнула женщина, бармен ударил в колокол – таким образом он отмечал щедрые чаевые.

Я огляделся: Дженни Толливер, Артур Эндерс и Кинг Хейес – мой приятель, черный манекенщик, – сидели за угловым столиком. Я прорвался сквозь толчею, пожал руку метрдотелю, потрепал по плечу официанта и поприветствовал нескольких знакомых.

Я наклонился и поцеловал Дженни в лоб.

– Ну как дела у моей совершеннолетней?

– Как хорошо от тебя пахнет… Где ты был?

Вместо ответа я улыбнулся Артуру и Кингу, проскользнул на свободное место, налил себе белого вина из уже заказанного ими графина и объявил:

– Сегодня плачу я.

– Что случилось? – Артур Эндерс заморгал белесыми ресницами.

– Умер богатый дядюшка! – И я постарался переменить тему.

Мы изучили меню, хорошо понимая при этом, что следует выбирать самые дешевые блюда: спагетти с мясными фрикадельками, салат из овощей и еще графин домашнего белого вина – я неоднократно уверял, что владелец «Блотто» на самом деле моет этим вином тарелки: оно такое едучее, что все вычищает.

Всучили официанту заказ и принялись обмениваться накопленной за день информацией.

Я рассказал, что прослушивание не прошел, но зато мне пообещали работу по озвучиванию какого-то фильма, и поэтому Сол Хоффхаймер выдал мне аванс.

Артур Эндерс – говорил он с акцентом штата Небраска – объявил, что нашел временную работу на рождественской распродаже в универмаге «Мейси»: [4]4
  «Мейси» – один из крупнейших в Нью-Йорке универмагов.


[Закрыть]будет три раза в неделю торговать мужскими перчатками.

Кинг Хейес по-прежнему подрабатывал на почте: сортировал конверты для последующего запуска в считывающее устройство.

У Дженни Толливер, дизайнера по тканям, единственной из нас, была настоящая работа. Сейчас она по заказу работодателя превращала цветочные орнаменты Берлингтона Миллза в рисунки для постельного белья.

– Надо сделать, как у него, но чуть-чуть не так, чтобы нам не вчинили иск, – засмеялась она.

Нам принесли еду, и мы занялись обычным ритуалом – тому передать соль, тому перец, оливковое масло, уксус, разливали вино по стаканам.

Мы ели, болтали, смеялись, заказали третий графин вина. Мне было тридцать пять, Артуру Эндерсу и Кингу Хейесу по тридцать два, Дженни Толливер – двадцать восемь лет. И мы по-прежнему верили, что впереди нас ждет что-то хорошее. Все, чего мы желали, все, о чем мы мечтали, – все возможно.

Мы были пьяны от шума, гама, табачного дыма, вина, грубой пищи и болтовни. Дружеской болтовни.

Будущее принадлежит нам, конечно, случаются неприятности и трудности, но все это временно. И когда мы поднялись, я швырнул на стол деньги величественным жестом прожигателя жизни, властелина Вселенной.