Текст книги "Мечты сбываются"
Автор книги: Лев Вайсенберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)
Почему уже не впервые тянулась Баджи к пожилым хорошим людям? Разве не было достойных ее дружбы сверстников? Потому ли так происходило, что, с ранних лет осиротев, видела она от тех людей нечто, напоминавшее ей ласку матери и отца, которой она была лишена? Потому ли, что она уважала пройденный ими большой жизненный путь, их седины? А может быть, просто потому, что стремилась узнать от них многое, чего еще не знала, многому научиться?
Разве не был, скажем, достоин ее дружбы Гамид, и разве не готова была она еще в годы, когда училась в техникуме, дружить с ним? Тогда Гамид помогал ей в учебе, теперь помогает в работе, дает умный, полезный совет, никогда не отказывает ей в любой ее просьбе.
Однако с Гамидом все было далеко не просто: Баджи чувствовала, что, внешне ведя себя только дружески, он в душе отвергал эту дружбу, молчаливо ища в ее сердце чего-то иного, чего он не мог найти и чего она не могла ему отдать.
Гамид не был назойлив, он не твердил ей о своих чувствах, о своей любви. Напротив, будто стремясь заменить слова нежности, а может быть, страсти, которые готовы были вот-вот сорваться с его губ и которые лишь гордость мужчины держала в плену из страха, что они останутся без ответа, он никогда не упускал случая подтрунить над Баджи, метко, а порой и зло высмеять ее недостатки, заблуждения.
Острое словцо, сказанное к месту, – оно, как говорится, словно гранатовый сок к плову! Нет ничего обидного в том, чтоб обменяться друг с другом смелым и даже дерзким словцом. Но с Гамидом и тут оказывалось не просто: Баджи не решалась отвечать ему в том тоне, каким он говорил с ней, опасаясь причинить его гордости боль, и, обычно находчивая, бойкая на слово, она подчас чувствовала себя скованной, неуклюжей, глупой.
Вот с Аликом – совсем иное дело!
С ним было легко и весело. Правда, он был много моложе Баджи и в иные минуты чем-то напоминал ей Балу. Но стоило заглянуть в его темные глубокие глаза под четкими дугами бровей, как разница в годах куда-то исчезала…
А с Сашей?
Баджи вспоминала книгу «Кавказский пленник», уроки русского языка, совместные прогулки, кино, беседы. Дружба? Да, в дружбе Саши, верной и бескорыстной, сомневаться не приходилось.
Но было, конечно, и в его отношении к Баджи нечто такое, чего она тоже никак не могла считать только дружбой. Разве не странным было смущение Саши, когда на уроке грамматики она заговорила о сердце женщины и мужчины? А как вспыхнул его взгляд на выпускном вечере, когда они стояли друг против друга с бокалами в руках? И что означают его частые посещения с тех пор, как она переехала в город? Да, и с Сашей, оказывается, не так просто! А вот как легко складывались у других женщин их отношения с мужчинами – у Сато с Юнусом, скажем, или у Ругя с Газанфаром, или у Телли с Чингизом…
Страницу за страницей исписывает Баджи в своей клеенчатой тетради.
Кто знает, быть может, из этих записок получится когда-нибудь целая книга воспоминаний, вроде тех, какие она недавно приобрела и какие теперь украшают ее книжную полку над тахтой?
М. Г. Савина. «Горести и скитания»… К. С. Станиславский. «Моя жизнь в искусстве»… А как она, Баджи, назовет свою книгу? «Записки актрисы азербайджанки»? «Моя жизнь на азербайджанской сцене»? «Полвека в театрах Азербайджана»?
Одно за другим придумывает Баджи названия для своей будущей книги воспоминаний, пока наконец не спохватывается: в двадцать три года, едва переступив порог театра, в первый сезон работы на сцене, рано, пожалуй, думать о таких вещах!
Не успевает Баджи закрыть тетрадь, как в комнату вваливается Телли.
– Специально тащилась к тебе – цени! – передать приглашение на вечеринку! – запыхавшись, возбужденно расхаживая по комнате, говорит она. – Там будут интересные люди, цвет искусства… Обещал прийти наш старик Сейфулла… Может быть, заглянет Хабибулла-бек из театрального управления, – ты ведь с ним близко знакома?
– О да!
– Там будет музыка, танцы… – Телли переходит на опасливый шепот: – и вино!
– А по какому поводу такое торжество?
– Просто так, решили повеселиться!
– Хорошее дело!
– В таком случае, одевайся и – пошли!
Телли подходит к платяному шкафу, бесцеремонно раскрывает его, разглядывает, ощупывает висящие там платья, кофточки. Небогатый, однако, у Баджи гардероб. Видать, не сумела она подладиться к Натэлле!
– Ну что же ты? – спрашивает Телли, видя, что Баджи медлит.
– Право, не знаю, смогу ли я пойти… – нерешительно говорит Баджи, кивая на тетрадь.
– Неужели предпочтешь тетрадь веселой вечеринке? – удивленно восклицает Телли.
– Сегодня, пожалуй, предпочту.
– А что так?
– Собираюсь записать кое-какие мысли.
– Запишешь завтра!
– Да и Саша, возможно, заглянет.
– Можешь оставить ему записку – пусть тоже придет на вечеринку, – великодушно предлагает Телли. – С тех пор как ты перебралась в город, вы, я вижу, неразлучны. Ни дать ни взять – Ромео и Джульетта!
– Встречаемся мы не так уж часто и не подолгу – оба заняты, сама знаешь… – Баджи скрещивает руки над тетрадью, опускает на них подбородок, задумчиво устремляет взгляд в пространство. – Вот ты, Телли, смеешься: Ромео и Джульетта! Может быть, это в самом деле смешно, если речь идет о Саше и обо мне. Но я… Я, как ты знаешь, давно не девочка, была уже замужем и многое в моем проклятом замужестве повидала, пережила, а вот – стыдно признаться! – мне и сейчас хочется любить и быть любимой, как Джульетта!
– Такая любовь бывает только в книжках или на сцене.
– А мне верится, что и в жизни!
– Советую тебе поговорить на эту тему с моим Чингизом.
– Не все же так думают, как он.
– А по-моему, все мужчины любят, на один лад!.. Не обижайся, если напомню тебе о твоем бывшем муженьке: он ведь тоже, как я поняла из твоих рассказов, любил тебя. Ну и как – был он похож на Ромео?
Баджи брезгливо отмахивается:
– Не о таких мужчинах идет речь!.. – Но, видно, вера в любовь сильней горечи опыта, если Баджи упрямо добавляет: – Есть, есть, Телли, в жизни настоящая любовь, настоящие Джульетты и Ромео!
– А я, признаться, ни в одном из них не встретила Ромео!.. – Внезапно спохватившись, что явилась она к подруге не для споров о Ромео и Джульетте, Телли восклицает: – Шайтан с ней, с этой вечной любовью, ты лучше скажи прямо: пойдешь на вечеринку или нет?
Баджи встает.
– Нет, Телли, не составлю я тебе сегодня компании! – уже решительным тоном говорит она. – Как нибудь в другой раз – охотно. А сегодня – ты уж не сердись на меня, не обижайся!
Телли пожимает плечами: чего ей обижаться? Но, конечно, досадно: хотелось пойти вместе на вечеринку, развлечь подругу, а та… Да и вообще, неужели азербайджанка сбросила чадру лишь для того, чтобы снова сиднем сидеть в четырех стенах, как эта Джульетта со своей клеенчатой тетрадью?
НА БУЛЬВАР!
Неделя работы – позади. Сегодня – свободный день. Можно поспать лишний часок, понежиться в постели, помечтать.
Чего только не вспомнишь, о чем только не передумаешь, залежавшись утром в постели! Однако пора вставать: дел, несмотря на свободный день, множество.
Дела эти, правда, малозначительные: убрать комнату, кое-что постирать, выгладить, зашить, заштопать. Но сделать их необходимо: не жить же в такой скудости, в какой жила она некогда в Черном городе.
Комната у Баджи маленькая – не случайно, видно, пришло на ум сравнение с гнездом! – зато уютная, светлая. Над тахтой – пестрый коврик, подарок от Ругя, на новоселье. Над изголовьем – фотографии Юнуса, Арама с семейством, Газанфара и Ругя с Балой. И получается так, будто все эти близкие ей люди и сейчас находятся рядом с ней. Жаль только, что нет, никогда не было, да и не могло быть у нее фотографии матери и отца…
С домашними делами Баджи справляется быстро: низкий поклон Шамси и его старшей супруге Ана-ханум – позаботились, чтоб племянница не была белоручкой!
А теперь можно выйти в город погулять. Как говорится, на людей поглядеть и себя показать. Она, Баджи, не из тех, кто до сих пор упрямо, глупо прячет себя под чадрой.
На людей поглядеть Баджи любит: у каждого человека свое особое выражение лица, своя походка, одежда – интересно за всем этим наблюдать, а затем использовать в своей работе.
Но и себя показать Баджи не прочь. Помнится, Таги говаривал, что она и ее мать Сара – на одно лицо. Так ли это? Ведь ее мать, Сара, была красавицей. А она, Баджи? Правда, и у нее, как у матери, брови у висков чуть загибаются кверху, и черные густые ресницы как щеточки, и на щеках нежный пушок. Вряд ли кто скажет, что она нехороша собой…
По давней бакинской традиции, в праздничные дни горожане устремляются на бульвар.
В свое время богатая нарядная публика прохаживалась по главной приморской аллее, а народ попроще – по боковой, прилегающей к улице. Революция и здесь произвела своеобразные перемены: бывшие завсегдатаи той и другой аллеи по негласному сговору обменялись местами.
Приморский бульвар!
Как красиво он опоясывает прибрежную часть города, отделяя зеленью серо-желтый известняк домов от переменчивых вод бухты и вместе связывая город с морем в одно целое! Среди зелени алеют цветы, привлекая глаз. Вдоль берега, над водой резвятся чайки, то и дело залетая на бульвар, словно для того, чтоб взглянуть, как ведут себя люди. А дальше, в бухте, до самого горизонта – пароходные дымки и белые паруса, как везде и всегда манящие в неизведанную даль.
Приморский бульвар!
Баджи предвкушает удовольствие от прогулки, тем более что два прошлых свободных дня ей не удавалось порадовать глаз зеленью и цветами бульвара, вдохнуть полной грудью свежий воздух моря, – препятствовали прогулке какие-то неожиданные дела, хлопоты. Но вот сегодня Баджи полна решимости: никто и ничто не заставит ее свернуть с намеченного пути. Тому есть еще одна важная причина: на бульвар придет Саша, и возможность погулять с ним она ни за что не упустит.
В новом костюме, тщательно причесанная, надушенная – любит она, грешным делом, духи! – Баджи в последний раз оглядывает себя в зеркале, прежде чем уйти.
И тут, в зеркале, она видит, как приоткрывается дверь, и в комнату медленно просовывается взлохмаченная женская голова, а вслед за ней неуклюжая фигура Кюбры-халы.
– Извини, Баджи-золотце, что беспокою тебя… Но завтра с утра мне идти на ликбез, а я еще не приготовила урока – не дается мне эта шайтанова арифметика, никак не пойму я правил деления. В голове у меня все верно получается, когда делю-считаю, а как возьмусь за бумагу и карандаш… – Кюбра-хала беспомощно разводит руками. – Помоги, Баджи-золотце, иначе придется мне, старухе, краснеть от стыда на ликбезе.
Баджи бросает взгляд на часы. Вот уж некстати принесло старуху – самое время идти на бульвар!
Но Кюбра-хала смотрит на Баджи виноватым, просящим, почти жалобным взглядом, в взгляд этот трогает сердце Баджи. Как не вспомнить свои первые шаги в учебе?.. Подлежащее? Сказуемое? Обстоятельство образа действия?.. Нелегко даются они, эти первые шаги! Ничего не поделаешь – придется задержаться, помочь старухе.
Баджи терпеливо объясняет Кюбре-хале правила деления, но та никак не может усвоить их. В уме она и впрямь считает весьма бойко, действуя какими-то таинственными приемами, но стоит ей взяться за бумагу и карандаш, как она становится в тупик. Ученица пытается хитрить: делит в уме, а результат пишет на бумаге, в положенном месте. Но Баджи разоблачает ее наивное плутовство. Проходит час, другой. Лицо преподавательницы раскраснелось, волосы растрепались не меньше, чем у ученицы.
Ах, Кюбра, Кюбра-хала! Не нашла ты другого времени со своими правилами деления, как именно в это солнечное утро свободного дня!
Наконец старуху осеняет:
– Поняла, Баджи-золотце, поняла! Клянусь аллахом всемогущим, поняла!
Она радостно хлопает в ладоши, как дитя.
Но Баджи не слишком доверяет ей: кто однажды сплутовал, способен на такое еще не раз. Она заставляет Кюбру-халу решать пример за примером, зорко следя за каждой цифрой, выведенной на бумаге дрожащей старческой рукой. Восемь, девять, десять примеров. Хватит! Похоже, что Кюбра-хала в самом деле усвоила правило. Что ж, тем лучше!
– Желаю тебе, Кюбра-джан, здоровья и дальнейших успехов в математике! – говорит Баджи на прощание, и трудно понять, чего в ее голосе больше – радости за свою ученицу или за самое себя…
Кого только не увидишь, с кем только не встретишься в свободный день, идя к бульвару!
Вот шествуют по-праздничному разодетые Телли и Чингиз. Баджи хочет избежать встречи с Чингизом – не лежит у нее к нему душа. Но лицо Телли расплывается в улыбке, и уже невозможно не остановиться, не обменяться с подругой хотя бы несколькими словами.
– Пойдем с нами! – предлагает Телли.
Баджи медлит с ответом: вот уж никак не улыбается ей прогулка в обществе Чингиза!
– Ну, что же ты? – торопит Чингиз.
Обычная самонадеянная усмешка, наглые глаза. Баджи понимает: он не теряет надежды добиться ее расположения, и сдерживает его только присутствие Телли.
Как бы улизнуть?
И тут внимание Баджи привлекает на противоположном тротуаре женщина в чадре с тремя детьми, шагающими за ней гуськом с тазами и узелками в руках. Конечно, это Фатьма со своими ребятишками – Лейлой, Гюльсум и маленьким Аббасом.
– Извините, товарищи, но сейчас я не смогу пойти с вами – есть у меня небольшое дельце к моей сестре, необходимо кое о чем потолковать… – говорит Баджи, кивая на противоположный тротуар. – Ты, Телли, наверно, помнишь ее – она была у нас на выпускном вечере, – жена Хабибуллы-бека из Наркомпроса.
Да, Телли помнит ее. Нечего сказать, подходящую супругу выбрал себе такой солидный человек, как Хабибулла-бек! Во всем Баку не нашел никого лучше этой длинноносой!
– Что ж, если тебе так необходимо… – говорит Телли с ноткой обиды в голосе. – Надеюсь, встретимся на бульваре! До скорого свидания!
И вот Баджи переходит улицу, окликает Фатьму.
– Ну, как живешь, рассказывай! – приветливо спрашивает она свою неожиданную избавительницу.
– Да вот младший что-то прихварывает, – вздыхает Фатьма.
– А что с ним?
– Жалуется, что болит головка.
Баджи внимательно оглядывает черноглазого худенького малыша, жмущегося к юбке матери, ласково гладит его по щеке.
– Что ж не сведешь его в детскую консультацию?
– Сведу…
Фатьма готова продолжать свой путь.
– А почему нет с вами Ана-ханум – не захворала ли? – осведомляется Баджи.
– А с чего ей хворать? Торчит целый день на кухне и гремит горшками… А на мне, как видишь, – трое.
В голосе Фатьмы – горечь. Баджи сочувственно покачивает головой: да, трое детей – не шутка. И все же… Как ни тяжело Фатьме – есть у нее кого любить, о ком заботиться. А у нее, у Баджи? Нет спору, она красивей Фатьмы, она актриса, на нее частенько заглядываются мужчины. Но вот ни мужа, ни детей у нее нет.
– Есть ли что-нибудь новое в твоей жизни? – спрашивает Баджи.
– Новое есть, да ничего хорошего в этом новом нет… – нехотя отвечает Фатьма.
– А что случилось?
– Да вот все не ладится моя жизнь с Хабибуллой – совсем бросил меня, переехал к какой-то женщине, второй месяц не приходит домой, даже о детях не позаботится.
– Негодный человек! – срывается с уст Баджи.
Три пары детских глаз обращены на нее. Она спохватывается. Пожалуй, не следовало так говорить об отце при детях – их и без того жаль. Славные малыши! Не хочется верить, что их родитель – Хабибулла.
– А что, если нам пристыдить его? – предлагает Баджи.
– Он давно уже потерял стыд! – Фатьма безнадежно машет рукой.
– А что, если припугнуть?
– Нет, нет, не надо! – восклицает Фатьма встревоженно. – Он разнюхает, что это идет от меня, и станет нам всем мстить… – Фатьма умолкает на мгновение и затем доверительным тоном продолжает: – Слушай, Баджи, я с тобой кое-чем поделюсь… Только смотри, никому меня не выдавай – обещаешь?
– Даю слово!
– Ну, так вот… – Фатьма собирается с духом. – Видишь ты эти тазы и узелки?
– Не слепая! Вижу, что идете в баню.
– В том-то и дело, что нет!
– Не понимаю тебя… А к чему все эти… – Баджи кивает на тазы и узелки.
– Это я взяла с собой для отвода глаз соседей, чтоб не гадали, не любопытствовали, куда иду. А иду я на самом деле вовсе не в баню.
– Не в баню? – Баджи удивлена. – А куда же?
Фатьма приближает свои толстые губы к уху Баджи.
– К юристу… За советом… Научила меня этому одна русская женщина – сказала, что он специалист по женским делам, поможет мне справиться с Хабибуллой.
Фатьма – дочь торговца коврами Шамси Шамсиева, жена Хабибуллы-бека – идет к юристу за советом, как воздействовать на мужа? Вот это да!
– Молодец Фатьма – правильно! – одобрительно восклицает Баджи. – Хватит твоему беку над тобой измываться – теперь не те времена! Покажи ему, что и ты чего-нибудь стоишь! Вспомни-ка Ругя: не побоялась она пойти против своего мужа, твоего отца, и, как видишь, правильно поступила – теперь она свободна, живет с любимым человеком, счастлива, а ее сын, твой брат Бала, успевает в учебе и скоро станет студентом… Да, Фатьма, ты должна действовать решительно, как Ругя!
– Пожалуй… – вяло соглашается Фатьма и, спохватившись, что в своей откровенности зашла слишком далеко, торопливо подталкивает ребят, одного за другим: – Ну! Чего уши развесили? Пошли!..
Баджи смотрит им вслед… К юристу! Только вряд ли сумеет Фатьма там чего-нибудь добиться: бестолковая такая, не в обиду будь ей сказано. Сделает, как говорится, сто кувшинов, и ни у одного не будет ручки!.. Незаметно для себя Баджи делает шаг вслед за Фатьмой, нагоняет ее, и вот все впятером они входят в парадную, где висит табличка:
«Член коллегии защитников».
У ЮРИСТА
Как много здесь женщин – в этой тесной душной передней, освещенной тусклой, засиженной мухами лампочкой!
Большинство разместилось на стульях, расставленных вдоль серых стен, а тем, кому стульев не хватило, расположились на полу. Время от времени у той или у иной из груди вырывается приглушенный вздох.
Видать, не слишком заботлив этот специалист по женским делам к своим клиенткам! Все здесь словно говорит: в прошлом я – видный присяжный поверенный, владелец квартиры в несколько комнат, в том числе просторной приемной; а теперь нет у меня той квартиры, той приемной – так что придется вам, женщины, дожидаясь очереди, потерпеть в этой неприглядной комнатенке; не моя в том вина – не взыщите; скажите спасибо, что берусь за ваши дела и оказываю вам помощь; дел у меня, слава аллаху, хватает!
И клиенткам приходится терпеть: беды женские, как говорится, хуже зубной боли, хуже родов, и, подобно тому, как при зубной боли и родах нужен врач, так и в бедах женских теперь без юриста не обойтись.
В томительном ожидании женщины шепотом поверяют друг другу свои невзгоды. Эта стремится развестись с мужем-деспотом – прошло то время, когда право на развод имел только мужчина, а женщина принуждена была нести бремя несчастливого брака до той поры, пока смилостивится над ней слепая судьба. Та, другая женщина, уже разведенная, хлопочет, чтоб ей выделили комнату в квартире бывшего мужа – не для того прожила она там четверть века, чтоб на старости лет оказаться без угла. Третья, старуха, украдкой покуривая трубку, жалуется на своего сына: он хорошо зарабатывает, но забыл ту, которая выкормила его своей грудью и научила сделать первый шаг; надо думать, что новая власть напомнит ему об этом и не даст в обиду старуху мать.
«Взялись за ум наши женщины – отстаивают свои права!» – удовлетворенно думает Баджи, прислушиваясь к разговорам.
Наконец, после долгого ожидания в передней, приходит очередь Фатьмы.
Фатьма, а вслед за ней Баджи и дети, гремя тазами, проходят в кабинет юриста.
Их встречает усталым, равнодушным взглядом пожилой обрюзгший человек, сидящий за большим письменным столом, заваленным бумагами.
– Ну, что у вас? – не слишком любезно спрашивает он вошедших и, не дожидаясь ответа, кивком головы указывает на два громоздких кресла перед столом: – Садитесь!.. А вы… – Только сейчас заметив в руках малышей тазы и мочалки, он несколько оживляется: – Куда вы, куда вы с этим хламом? Здесь не баня!
Дети вопросительно поглядывают на мать. Но та так растеряна, что не в силах вымолвить слово. На помощь приходит Баджи:
– Разрешите, товарищ юрист, поставить эти вещи в уголке – там они никому не помешают.
– Ставьте где хотите! Только поскорей!.. Ну, что у вас там такое стряслось? – обращается он к Фатьме. – Да садитесь же наконец!
Фатьма робко присаживается на краешек кресла, смущенно начинает свой рассказ.
Баджи не сидится: как неумело, как бессвязно излагает Фатьма суть своего дела!
– Так что же вы, собственно, хотите? – никак не может понять ее юрист.
– Пожалейте меня… Ради аллаха… Прошу… Сами видите, какая я несчастная… – Фатьма кивает на ребят, успевших взобраться на неуклюжий высокий диван в углу комнаты и с любопытством наблюдающих оттуда за необычной картиной, и на глазах у нее появляются слезы.
Женских слез юрист повидал на своем веку немало, женских жалоб наслышался вдоволь – он к ним привык и стал равнодушен.
– Мое дело – не жалеть, а оказывать юридическую помощь клиенткам, – говорит он сухо. – Но я все же никак не пойму, чего вы хотите от вашего супруга? Развода? Алиментов? Жилплощади?
– Пожалейте меня, несчастную… – твердит Фатьма, и слезы струятся по ее щекам.
Слегка приподымаясь в кресле, Баджи обращается к юристу:
– Позвольте, я объясню вам?
Юрист переводит взгляд с Фатьмы на Баджи.
– А кем вы приходитесь клиентке? – недовольным тоном спрашивает он в ответ: теперь эта вторая дура отнимет у него полчаса драгоценного времени.
– Я – ее сестра! – не моргнув глазом, отвечает Баджи: пусть сам разбирается, если хочет – родная или троюродная!
Юрист недоверчиво поглядывает на Баджи. Где-то он уже видел ее, где? Не похоже, что они сестры. Впрочем, это не играет роли.
– Ну, говорите… – снисходит он.
Коротко, толково излагает Баджи то, о чем должна была бы рассказать юристу Фатьма.
– Ну, теперь все понятно! – с облегчением восклицает юрист. – Вашей сестре, следовательно, нужно предъявить иск на алименты отцу ее детей, поскольку он от нее отделился. Так?
Баджи кивает:
– Именно так!
Но тут Фатьму охватывает страх… Алименты? Такой шаг Хабибулла ей не простит… Фатьма готова идти на попятный, но у нее не хватает для этого ни решимости, ни слов.
– Как фамилия вашего супруга? – обращается к ней юрист, берясь за перо.
Фатьма называет.
– Где он работает?
– В Наркомпросе.
– В Наркомпросе? А как его имя?
– Хабибулла-бек.
Перо мгновенно застывает над листом бумаги… Конечно, это тот самый Хабибулла-бек, бывший журналист, с которым они в свое время неоднократно видались в «Исмаилие» и с которым теперь случается встретиться в доме славной Ляли-ханум. Этот Хабибулла-бек занимает какой-то пост в Наркомпросе. Стоит ли портить отношения с таким человеком, возбуждая против него дело в надежде получить, по-видимому, весьма скромный гонорар?
И юрист кладет перо на стол.
– К сожалению, я не смогу вести ваше дело – сейчас я очень перегружен. – Юрист кивает на дверь, ведущую в переднюю. – Вы сами видели, сколько народу.
Фатьма облегченно вздыхает: ну и хорошо, что все так окончилось! Она встает, делает знак детям: собирайтесь! Они послушно сползают с дивана, берутся за тазы, мочалки.
Но Баджи, хотя и озадаченная таким неожиданным поворотом, проявляет настойчивость:
– Поскольку я понимаю, наше дело не слишком сложное, и оно не отнимет у вас много времени, – говорит она.
– Так представляется каждой клиентке, когда речь идет о ее деле.
Юрист встает, давая понять, что разговор окончен. Баджи подходит к нему и, слегка тронув за рукав, говорит:
– Вы не должны отказывать моей сестре – вы видите, как она несчастна.
– Но ведь есть другие юристы – к ним и обратитесь, – холодно отвечает юрист, не глядя на Баджи.
Какой упрямый человек! Придется, видно, подойти к нему с другой стороны.
– Нам советовали обратиться именно к вам… Рассказывали о вас, Юсуф Агаевич, столько хорошего… Как о юристе и как о человеке… – голос Баджи становится вкрадчивым, задушевным.
Пауза.
– Кто же это вам про меня рассказывал?
– Секрет!
– Ну, а все же?
– Тепло отзывалась о вас Амина-ханум… Таира-ханум… – Баджи называет первые пришедшие ей на ум женские имена.
– Гм.
– Особенно восхищалась вами Наимэ-ханум – вы ей так помогли в ее семейных бедах!
Голос Баджи звучит искренне, взгляд правдив – видно, не зря прошли годы учебы в техникуме и работа в театре!
– Наимэ-ханум? – Юрист напрягает память: мало ли клиенток прошло чрез этот кабинет и мало ли кому он оказал помощь. – А как ее фамилия, этой Наимэ-ханум?
Баджи не может сдержать улыбку: старый сухарь явно заинтригован!
– Я готова была бы вам многое рассказать об этих благодарных вам женщинах… Но, поскольку вы так заняты… – и теперь уже не юрист, а Баджи кивает на дверь, ведущую в переднюю, и делает вид, что собирается уходить.
Юрист протягивает руку:
– Подождите…
Он колеблется: ему не хочется вести дело против Хабибуллы, но еще больше не хочется упустить возможность поближе познакомиться с этой милой, хорошенькой женщиной, которая, как видно, немало знает из того, что может его интересовать. И он приосанивается, и на его усталом, равнодушном лице появляется ответная улыбка.
– Ну, хорошо, так и быть, только ради вас! – говорит он, подчеркивая последние слова.
И снова берется за перо…
Взволнованные, раскрасневшиеся, выходят они от юриста.
– Ну, теперь все будет хорошо! – говорит Баджи, прощаясь. – Желаю тебе, Фатьма, и твоим детишкам счастья! – Она целует Лейлу, Гюльсум, маленького Аббаса. Неожиданно, от полноты чувств, она добавляет: – Передайте от меня родственный привет деду и бабке!
– Спасибо… – за всех четверых чуть слышно отвечает Фатьма. – Спасибо… – стремясь скрыть от Баджи слезы благодарности, набегающие на глаза, она круто поворачивается к детям. – Смотрите, не проболтайтесь, где мы сейчас были. Иначе… – и награждает одного за другим многообещающим пинком в спину.
И вот Баджи остается одна.
Может быть, еще не поздно пойти на бульвар? Увы, солнце клонится к закату, и поток людей движется теперь уже со стороны моря, разветвляется, рассеивается в городских улицах, в переулках. Конечно, бульвар уже опустел.
Как не досадовать, променяв встречу с Сашей, солнце и небо, море и листву на улещивание старого сухаря, на облупленный потолок, серые стены в передней юриста? Как не злиться, что вместо плеска волн пришлось наслушаться женских вздохов и охов, а вместо свежего морского воздуха надышаться табачным дымом? Опять придется перенести прогулку на следующий свободный день!
Но Баджи утешает себя: по ее настоянию юрист уже составил исковое заявление на алименты и гарантировал полный успех. Отлично! А ведь был момент, когда казалось, что его не уговорить. Обратиться к другому юристу? Но Фатьма и от этого едва не сбежала при первых же затруднениях. Хорошо, что ей, Баджи, пришли на ум эти женские имена. Амина-ханум, Таира-ханум, Наимэ-ханум! Да, ловко она провела этого старого сухаря!
Провела?
А не она ли поучала свою подругу Телли, да и не только ее, говоря, что в наше время обманом и хитростью далеко не уйдешь, многого не возьмешь? Это, конечно, верно. Но вот сейчас почему-то так получилось, что она сама обманула и схитрила, и однако ж этим самым помогла несчастной Фатьме и ее детям… Выходит, значит, что если обман и хитрость во благо человека, то можно в таком случае немножко обмануть и схитрить!..
– Ты что ж так поздно – все уже в сборе! – с мягким упреком встречает гостью Юлия-ханум.
– Уверен, что нашу Баджи задержал какой-нибудь молодой человек, подобно тому, как я когда-то задерживал мою Юлию Минасовну! – шутит Али-Сатар. – Что же еще могло задержать Баджи в свободный день?
«Что еще?..»
В памяти Баджи мелькают события дня… Уборка. Правила деления. Юрист… Но не рассказывать же обо всех этих пустяках здесь, у вешалки, задерживая хозяев, в то время как из соседней комнаты доносятся оживленные голоса гостей.
И Баджи, делая серьезное лицо – видно, такой уж выдался день, чтоб прикидываться и присочинять! – говорит:
– Извините, уважаемые хозяева, но задержали меня сегодня очень важные дела!
СВЕТ В ОКНЕ
Подходя к дому, Баджи замедлила шаг: свет в ее окне?
Она быстро взбежала по ступенькам, распахнула дверь комнаты – и в удивлении остановилась на пороге:
– Саша!
В первый миг она обрадовалась – она всегда была рада его приходу. Но вслед за тем встревожилась: в такой поздний час?
– Я был днем на бульваре, как мы договорились, хотел тебя видеть… – чуть смущенно произнес Саша, поднимаясь со стула с раскрытой книжкой в руках. – Не сердишься?
Ах, Саша, милый! Какой же он все-таки глупый, несмотря на то, что умный! У мужчин это часто бывает.
Нет, она не сердится, нет! Но все же не следует поощрять такие поздние визиты к молодой одинокой женщине.
– Уже первый час… – строго молвила Баджи, бросив взгляд на часы.
– Я думал, ты рано вернешься, решил тебя подождать и зачитался.
«Зачитался?..» Значит, если б не эта книга, которую она собиралась сегодня читать, он бы ее не дождался?
– Ну и как – понравилось? – спросила Баджи с вызовом.
– Понравилось. А тебе?
– Нет!..
Баджи подошла к окну. Дождь, моросивший, когда она шла к дому, зачастил, забарабанил по стеклу. Сквозь струйки воды, стекавшие по стеклу, виден был мутный, расплывчатый свет уличного фонаря.
– Что ж, я пойду… – сказал Саша. – И в самом деле – поздно. Пора!
– А ты посмотри-ка лучше в окно! – ответила Баджи, не оборачиваясь.
– Не сахарный – не растаю!
– Вот приспичило ему уходить! – воскликнула Баджи с досадой, отходя от окна. – Посиди, пока не пройдет дождь, а я тем временем поставлю чай. – Она вышла и вскоре вернулась с посудой, накрыла на стол.
Заговорили о театре.
Баджи не хотелось рассказывать о неудаче с «Теткой Чарлея», стыдно с первых шагов на сцене брюзжать. Но она не выдержала: с кем же, как не с Сашей, поделиться ей тем, что ее так тревожит, волнует?
Нет, она об этом не пожалела! Как правильно понял он ее тревоги, как легко становилось от его спокойных, убеждающих слов! И как было не улыбнуться дружески в ответ?
– А у тебя что нового? – спросила Баджи.
– Мама здорова, по-прежнему возится с ребятами в детском саду. А у меня?..
Обычно Саша рассказывал о своей работе подробно, с увлечением. Но в этот вечер мысли его, казалось, были заняты другим. Он словно был чем-то озабочен, хотел и не мог чего-то высказать и томился этим. Спросить, что тревожит его? Нет, он сам расскажет, если доверяет ей. Она лучше попробует его развлечь.
– Хочешь, я спою тебе песенку, азербайджанскую? – вдруг пришло ей на ум.
– Спой, конечно! – Ее пение всегда трогало и волновало Сашу, особенно, когда она пела на родном языке.
