Текст книги "Спасти президента"
Автор книги: Лев Гурский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)
– ... что вам не нравится эта карточка с фотографией Президента, – ласково продолжил за него я. – Выражайтесь откровенно, не бойтесь! Значит, вы не хотите, чтобы в день выборов москвичи, голосующие за Президента, сэкономили в метро на жетонах? Так?
– Нет, почему же... – Мэр выдавливал из себя речь, как засохшую пасту из тюбика. – В принципе... я не возражаю против... вашей идеи. Мэрия готова принять на себя... расходы. – Последнее слово далось Круглову особенно нелегко.
Я бросился к Игорю Михайловичу и снова пожал его честную ладонь. И снова мэр не успел ее вовремя отдернуть. Эх, жаль, что фотографа здесь не было!
– Спасибо, спасибо! – с пылом сказал я. – Как я рад, что мы нашли общий язык!.. Ой, вы уже уходите? А то посидите, Ксения чай организует...
Под прицелом пепельницы перекошенный багровый Круглов беззвучно отступил к двери, беззвучно выматерился и пропал, даже не сделав дяде ручкой. Ну и пускай, не помру без его «до свиданья». Сам Дик Ньютон – и тот не справился бы с колобком без единого выстрела, как я. Прошу приплюсовать тридцать очков мне в зачет.
Дождавшись, пока за мэром захлопнется дверь, я вернул пепельницу на место, опять запустил руку в боковой ящик стола и отключил портативную машинку для измельчения бумаг: именно она и издавала зловещий тихий гул. В отличие от господина Сухарева, бывшего шефа бывшей президентской СБ, я не имею обыкновения записывать кремлевские разговоры. И сроду не держу у себя никакой подслушивающей техники. Я все-таки лучше, чем обо мне думают. Даже...
Дзззззззз! – вклинилось в мои раздумья мерзкое телефонное дребезжание. Я дернулся: это был не обычный рядовой звонок.
На моем столе дребезжал ярко-красный телефон Для Чрезвычайных Происшествий.
16. ПРЕМЬЕР УКРАИНЫ КОЗИЦКИЙ
– Шаг влево, пожалуйста, – попросил мужчина средних лет в потертых синих джинсах и цветастой рубашке с закатанными рукавами. В сравнении с церемониальными черными костюмами кремлевской обслуги его одежда напоминала пестрый конфетный фантик, кое-как приляпанный к безупречно одноцветной панели компьютера.
Президент России повиновался команде. А что ему оставалось делать?
– Теперь вы, – обратился мужчина уже ко мне, – вы шагните сюда и станьте рядом с ним. Вот здесь... нет, правее. Спокойно, без резких движений... И, бога ради, не заденьте эти провода, иначе нам хана...
Мой Сердюк попытался было последовать за мной.
– Куда? – осадил его наш джинсовый командир. – Вы мне не нужны. Только Президент и премьер, только эти двое... Будьте добры, немедленно вернитесь на место. Ну, я жду!
Сердюк в растерянности поглядел на меня. По инструкции он обязан был находиться неподалеку от меня при любых обстоятельствах – не исключая авиакатастрофы, шторма, лесного пожара и, конечно, захвата заложников. Сейчас же должностная инструкция стремительно улетала в тартарары: сперва мои штатные охранники Дмитро и Олесь были оставлены внизу, в гардеробе, а теперь него, референта премьер-министра Козицкого, преступно разлучали с основным объектом прикрытия.
– У нас только пять минут. – Мужчина в цветастой рубашке прислушался к отчетливому тиканью таймера и глянул в упор на непослушного Сердюка. – Мы напрасно теряем время...
Я кивнул головой, подтверждая, что надо выполнить требование. В данной обстановке самоотверженность Сердюка выглядела красивым, но неуместным жестом. Есть ситуации, в которых необходимо подчиняться быстро, без разговоров, без объяснений. Это – одна из них.
С тяжелым вздохом мой референт отошел обратно к дальней стене и замер там в ожидании момента, когда можно будет рвануться мне на выручку. Было в нем что-то от тигра, готовящегося к прыжку. Такого заводного тигра из игрушечного магазина на улице Артема. Похожего я как раз покупал внуку на день рождения.
– Спасибо, – проговорил мужчина и, сразу забыв про моего референта, показал растопыренную пятерню другому пришельцу, в кожаной безрукавке со множеством накладных карманов. – Внимание, начинаем отсчет! Катя, свет!
Над головами вспыхнули софиты.
– Мокеич, камера!
Мокеич в кожаной безрукавке навел на меня раструб телеобъектива.
– Президент хорош, – промычал он, не отрываясь от камеры. – А украинский премьер – в тени. Картинку не вытянем, будет одна радуга вместо лица.
– Катенька, свет на две единицы вправо! Я же просил! – сердито крикнул главный распорядитель съемок. – Премьер тёмный!
Тут же прямо в лицо мне ударил свет софита, едва не ослепив. Невидимая Катенька постаралась.
– В норме оба, – провозгласил из-за камеры кожаный Мокеич. – Я готов, Сергей, работаем обоих.
Вся мучительная процедура называлась протокольной съемкой. Ни в одной из стран мира, где я побывал, телевизионщики не отличались особым тактом. В Дании, например, во время официальной аудиенции у королевы тамошний оператор наступил мне на ногу и не извинился. А в Литве я чуть не получил направленным микрофоном по уху. Говорят, лишь в Ватикане тележурналисты-католики ведут себя более-менее прилично: дерзость в присутствии Папы Римского чревата неприятностями не только на этом свете, но и на том. У Святого престола, как известно, обширные связи наверху.
– Разговаривайте, разговаривайте, пожалуйста, – сказал нам джинсовый Сергей, складывая из двух пальцев нолик. – Делайте вид, как будто нас нет... Как будто вы вдвоем обсуждаете проблемы... Мокеич, пошел!
Тихо зажужжала камера.
– Я думаю, что... э-э... – начал Президент России.
Обсуждение проблем было внезапно прервано в самом начале.
Где-то вверху раздался приглушенный взрыв. Свет померк. Над моей головой со свистом пронеслась туча осколков. Я увидел, как Сердюк делает гигантский прыжок, надеясь закрыть премьера Козицкого своим телом. С другой стороны такой же прыжок совершил и переводчик российского Президента – человек-танк под стать Сердюку. Оба летающих переводчика, не рассчитав, столкнулись друг с другом еще в воздухе. Надеюсь, у моего Сердюка лоб будет покрепче. Другого такого помощника мне уже не найти.
– Катька! – сердито завопил джинсовый Сергей. – Ты почему не ввернула новую лампу?! Я же тебя просил, диверсантка!
Теперь-то я увидел возле софитов диверсантку – маленькую, щуплую и, по-моему, беременную.
– Это и была новая, – уныло отозвалась осветительница. – Не кричите так, мне волноваться вредно. С понедельника я вообще в декрете, и катитесь вы со своими лампами...
Оба переводчика тем временем осознали, что тревога была учебной. Встав с полу, они отряхнулись, оценили габариты друг друга и возвратились на исходные позиции. Несмотря на сильное столкновение в воздухе, выглядели оба целыми и невредимыми. Профессионалы, ничего не скажешь.
– Я думаю, что-о... э-э... вам пора закругляться, господин... э-э... Журавлев, – укоризненно сдвинув седые брови, прогудел Президент России телевизионщику Сергею. За долгие годы в политике российский лидер, по-видимому, привык относиться к ТВ как к неизбежному стихийному бедствию. Как опытный японец – к цунами: нравится или не нравится, но надо терпеть.
– Угу, мы закругляемся, – пообещал джинсовый Журавлев. – Сейчас ввернем запасную лампочку, и порядок... Катерина, тебя одну ждем! Вворачивай!
– А я что, по-вашему, делаю? – отозвался Катеринин голос уже откуда-то сверху, и в следующую секунду яркий свет снова опалил мне лицо.
– Мокеич, пошел! – выкрикнул Сергей Журавлев. – Говорите чего-нибудь, говорите, – поспешно обратился он уже к нам. – Как бы обсуждайте как бы проблемы... Не должно быть статики, должно быть некоторое движение в кадре...
Опять зажужжала телекамера.
– Я думаю, что-о-о средства массовой, понимаешь, информации... совсем от рук отбились, – доверительно сообщил Президент, хлопая меня по плечу. – А как у вас это... в Киеве?
– Як у вас, у Москви, – ответил я, сладко улыбаясь в объектив телекамеры. – Немае на них цензуры.
– Настоящие, понимаешь, разбойники, – сказал Президент и протянул мне ладонь.
– Уси дийсни розбышакы, – согласился я, пожимая Президенту руку. – Бисови диты.
Жужжанье камеры смолкло. Жаркий свет погас.
– Большое спасибо, снято, – довольно произнес Журавлев. – Извините за беспокойство, мы уже сворачиваемся. Было приятно с вами поработать... Как там погодка в Киеве, пан премьер?
– Хмарно, дощ, витер, – с серьезным видом перечислил я.
Я хотел включить в список еще вьюгу и ураган, но позабыл, как они звучат на ридной мове. В действительности у нас с утра было сухо и солнечно. Но телевизионщику ведь глубоко начхать на нашу погоду и на нашу страну. Это он так, разговор поддерживает, пока его команда сматывает удочки. Не о курсе же гривны ему меня спрашивать?
– Очень хорошо, – не слушая, поддакнул джинсовый Журавлев. – И у нас сегодня денек ничего... Сейчас бы на пляж, в Серебряный Бор, верно? – Разговаривая со мной, он одновременно руководил Катей и Мокеичем, которые в темпе сворачивали свою телетехнику.
– Як умру, то поховаты мэне на могыле, – ответил я ему школьной строчкой из Тараса Шевченко.
Подошедший Сердюк громко фыркнул: это-то стихотворение даже он смутно помнил. Речь там шла не о пляже, а о похоронах. Референт российского Президента, тоже оказавшийся рядом с нами, озабоченно зашевелил губами, тщетно пытаясь перевести фразу. В мощной руке возник миниатюрный словарь-разговорник. Оба переводчика, по-моему, владели украиньской мовой примерно на одном уровне.
– Угу-угу, я так и думал, – рассеянно откликнулся на мои слова Журавлёв. Его команда наконец-то справилась со сбором имущества и теперь дожидалась шефа. – Песок, теплая водичка, благодать... Ну а мы поскакали, нам еще индонезийцев снимать. – Громыхая железяками, телевизионщики выкатились из зала.
Глава российского государства неодобрительно посмотрел им вслед.
– Слушай, – обратился он к своему референту, когда массивная дверь закрылась и мы четверо уселись за круглый стол с двумя государственными флажками. – Опять этот наглый Журавлёв. У меня от него в глазах рябит... Им там, в «Останкино», что-о-о, некого больше сюда прислать?
Человек-танк выложил на стол сперва разговорник, блокнот, кожаный бювар, авторучку «паркер» и только потом – сложенную вчетверо шпаргалку.
– В Кремле аккредитовано двадцать человек от «Останкино», – доложил он. – Но тут вот сбоку есть пометка Болеслава Яновича... Журавлёв из этих двадцати самый быстрый. Остальные вообще возятся по полчаса.
– Хорошо, пусть остается, – с досадой в голосе согласился Президент. – Раз быстрый, то пускай, куда от него денешься... От Журавлёва этого, я имею в виду, – после паузы добавил он. Как будто вдруг спохватился, что его слова могут быть неверно истолкованы.
Я кивнул, давая понять, что все истолковал в прямом смысле, а не в каком-нибудь там переносном.
Покончив с телевидением, Президент сразу вернулся в бодрое расположение духа. Пришла пора церемонию официальной встречи на высшем уровне считать начавшейся.
– Ну здравствуйте, господин премьер-министр! – с приветливой улыбкой обратился ко мне глава российского государства. В принципе мы здоровались с ним и до съемок, и перед камерой, но то все было не в счет. Президент не хуже меня знал протокольные тонкости.
– Здоровеньки булы, пан першой министр, – сверившись с разговорником, добросовестно перевел мне человек-танк.
– Добрый дэнь, пан Президент, – ответил я.
– Добрый день, господин Президент, – эхом откликнулся переводчик Сердюк, которому в этот раз даже не понадобился словарь.
Формальности были соблюдены. Еще десять минут я уже по-русски излагал точку зрения официального Киева на послезавтрашние выборы в России. Референт с российской стороны трудолюбиво делал за мной записи золотым «паркером» на белом листе. Записи эти – тоже дань протоколу – не имели никакого значения, хотя бумага потом наверняка будет подшита в особую секретную папку и сохранена где-то в недрах МИДа. Важен был сам факт поддержки перед выборами, а не конкретные слова. Это также было понятно обеим высоким договаривающимся сторонам. По правде говоря, человек-танк мог бы своим «паркером» рисовать на листе рожицы или играть в крестики-нолики, но это ему, разумеется, и в голову бы не пришло.
– Ну, что-о-о... теперь можно и по одной, за славянское братство? – хитро прищурившись, спросил у меня Президент, когда на одиннадцатой минуте я замолк и открыл тем самым неофициальную часть.
– Можно, – согласился я. – И не по одной.
У банкетов, следующих за подобными встречами в верхах, тоже имелся свой ритуал. Каждая сторона обязана была в знак дружбы и сотрудничества употреблять напитки, традиционные для стороны противоположной. Когда мы были на Ямайке вместе с нашим министром закордонных справ, тот вынужден был из-за этого улизнуть сразу после официальной части: иначе ему пришлось бы пить ром, вызывавший у него сильнейшую изжогу. Я должен был тогда отдуваться за двоих, прихлебывая пиратское пойло, но не посрамил честь незалэжной республики... Сегодня все будет проще, подумал я, без экзотики. Мне нальют «Столичную». Российскому Президенту – горилку. Два профессионала, Сердюк с человеком-танком, будут тянуть соки, делая вид, что спиртное их обоих совершенно не волнует.
Из Екатерининского зала мы проследовали в маленький боковой зальчик, где уже оказался накрыт стол. Бутылки на столе были те, что я и предполагал. По части закуски меня, однако, ожидал небольшой сюрприз. В большое блюдо с черной икрой кремлевский кулинар положил сверху крохотные пирожки-кораблики – крейсерочки с грибами, линкорчики с осетриной, сторожевички с дичью. Это был недвусмысленный намек на Черноморский флот. Мой Сердюк и президентский переводчик оживленно переглянулись: они уже прикидывали, как будут делить флот между собой. Оно и вкусно, и мирно, и очень патриотично.
– Я думаю, что-о-о можно садиться за стол, – произнес Президент России и сделал приглашающий жест. – Сколько соловья, понимаешь, баснями ни корми, а он...
Сердюк плотоядно потер руки.
Человек-танк расправил бумажные салфетки в вазе.
Я отодвинул стул, уже собираясь сесть.
«Тревога! – неожиданно заверещала у меня в мозгу сирена Внутренней Безпеки. – Обернись! Быстрее обернись!»
Проклиная свою истеричную дуру-интуицию, я инстинктивно обернулся. И оцепенел.
Президент России, не докончив фразы о соловье и баснях, стал вдруг медленно садиться на пол, куда-то мимо стула. На лице его возникла гримаса боли пополам с удивлением. Правой рукой он еще пытался поймать ускользающую от него спинку стула, а левая его рука неуверенно поползла к нагрудному карману пиджака, словно бы глава российского государства решил внезапно проверить, цело ли содержимое этого кармана... Слева, где сердце.
Человек-танк, резко оттолкнувшись от стола, с рычанием бросился к своему Президенту и успел подхватить его в объятия у самого пола. Но совсем удержать не смог – лишь смягчил падение.
Одна из ножек банкетного стола подломилась. Бутылки с тревожным звоном чокнулись с бокалами. Икорное блюдо, как живое, поехало к краю. Ваза с салфетками опрокинулась в хлебницу.
– Врача! Скорее зовите врача! – Я преодолел оцепенение, но сил моих пока хватило всего лишь на крик.
– Ликаря! Скорийшэ клычьтэ ликаря! – заорал вслед за мной ополоумевший Сердюк, от неожиданности забыв, с какого языка на какой ему положено сегодня переводить.
На лице Президента России уже не было удивления. Только одна боль.
Грохнулось об пол блюдо с черной икрой. Так и не поделенный никем пирожковый флот рассыпался по паркету.
ЧАСТЬ II
МАСКАРАД
17. ДИРЕКТОР «ОСТАНКИНО» ПОЛКОВНИКОВ
Я наблюдал, как они оба входят в мой кабинет – молодой и пожилой. Баловень судьбы Илюша Милов задел головой за притолоку, жизнерадостно чертыхнулся и, не дожидаясь приглашения сесть, козликом запрыгнул в самое красивое из гостевых кресел. Старый опытный телеволк Вадим Вадимыч Позднышев действовал неторопливо: сначала дотронулся двумя пальцами до косяка, потом правой ногой переступил порог и лишь после этого позволил себе полностью зайти. Но и зайдя, он не стал выбирать себе удобное местечко, а перво-наперво поглядел вопросительно на меня.
– Господи, да садитесь, Вадим Вадимович! – улыбнулся я. – Что за китайские церемонии?
Позднышев нашел кресло поскромнее и присел.
«Один – ноль» в пользу старика, отметил я про себя. Я прекрасно знал, что Вадим Вадимыч отродясь не был пай-дедушкой. Когда требовалось, он мог не только усесться без приглашения, но и положить по-американски ноги на стол. Илюша пока не сообразил, что Позднышев уже начал свою игру на опережение. Вот они, старые кадры! Еще не сказав ни слова, Вадим Вадимыч сразу же дал мне понять, в какой манере следует вести сегодняшний «круглый стол». Разболтайный Илюшин стиль вполне годится для ток-шоу, но у нас в вечернем эфире не балаган с девочками, а Мероприятие с большой буквы. Взвешенность, взвешенность и еще раз взвешенность.
– Полагаю, вы оба догадались, для чего приглашены, – обратился я к подчиненным. – Верно?
Старик Позднышев промолчал, ибо вопрос мой был риторическим и ответа не требовал.
– Ясно для чего! – за двоих ответил Милов, потягиваясь в мягком кресле. – Чтобы выбрать на сегодня ведущего прямого эфира. Наш кандидатский квартет остро нуждается в хорошем дирижере.
– Так оно и есть, – согласился я. – Давайте вместе решим, кто будет рулить... Думаю, нам не нужно вызывать из Эстонии господина Куузика?
Оба моих собеседника уловили юмор. Илюша весело загоготал, хлопая по подлокотникам. Вадим Вадимыч деликатно хмыкнул в ладошку.
Предприимчивый эстонец Матс Куузик царил у нас в «Останкино» лет десять назад, когда развязность еще можно было выдавать за смелость. Шустрый Матс прославился тем, что, приглашая в студию знаменитостей, задавал им в лоб один-единственный коронный вопрос: «А скажит-те, пожалуйст-та, скооолько вы зарабатывает-те?» Знаменитости тут же терялись, а некоторые из них даже неосторожно пробалтывались. Поначалу выглядело все это забавно, потом стало приедаться.
Эпоха Куузика сошла на нет, как только наши репортеры сообразили, что сами могут задавать гостям этот же коронный вопрос, да еще без тягучего эстонского акцента. Матса быстренько удалили за штат, и он стал возникать наездами – то на одном канале, то на другом. Скоро прошел слух, что Куузик еще подрабатывает в налоговой полиции, которая по его теленаводкам аккуратно проверяет недоплательщиков из числа звезд... Вспыхнул скандал. Пару раз обиженные клиенты побили Куузику физиономию, после чего тот окончательно вернулся на историческую родину. Где, кстати, и до сих пор неплохо зарабатывает на таллинском ТВ – разоблачает козни русских гегемонистов. Каждую среду с девяти до десяти вечера по московскому времени.
– Итак, господина Матса не зовем, – сделал вывод я. – Остается двое реальных претендентов – вы, Илья, и вы, Вадим Вадимович.
У Илюши Милова заблестели глаза: «круглый стол» с кандидатами всегда был лакомым кусочком. Эфир в прайм-тайм, отдельный гонорар от Центризбиркома плюс увлекательная возможность хоть час да покомандовать политиками. Хорошая надбавка к имиджу, не правда ли? Милов, с которым мы были почти ровесники, всерьез рассчитывал, что я выберу именно его. Пожилой Вадим Вадимыч этого же, по-моему, больше всего и опасался.
– А почему бы, Аркадий Николаевич, вам самому не провести прямой эфир? – вдруг предложил мне Позднышев. – У вас ведь огромный опыт по этой части...
Я заметил, как по лицу Илюши пробежало выражение легкого недовольства, и мысленно поздравил Вадима Вадимыча со счетом «два – ноль» в его пользу. И Позднышев, и Милов знали, что я откажусь. Но предложить боссу лучший кусок со стола – святая обязанность подчиненного. Старик вспомнил об этом чуть раньше. И тем самым вновь подчеркнул, что у него до сих пор отменная реакция.
– Это исключено, – покачал я головой. – Беру самоотвод. Став начальником, я ушел из большого спорта. Поэтому снимаю мою кандидатуру без дальнейших прений. Мне хотелось бы все-таки узнать ваши планы на вечер. Есть у каждого из вас своя концепция программы?
– Так, некоторые наметки, – застенчиво сказал Позднышев.
Милов же, наоборот, по-рыбацки развел руками, показывая, какая здоровенная готовая концепция плещется в его садке. Того и гляди выпрыгнет.
– Начнем по старшинству? – послал я пас Вадиму Вадимычу. У выступающего первым были при обсуждении худшие шансы: тот, кто говорил следом, мог без труда пинать предыдущего.
– Молодым везде у нас дорога, – удачно отбил старик мой пас. – Дадим-ка сначала слово Илье. Кажется, он придумал на сегодня что-то оригинальное.
Илюша был настолько увлечен своим уловом, что имел глупость кивнуть.
«Три – ноль», оценил я. И сразу «четыре – ноль». Не спорю, оригинальность сценария хороша под Новый год. Но «круглый стол» кандидатов в президенты далеко не тот случай, чтобы изобретать что-то особенное. Известно ведь: когда вагоновожатый ищет новые пути, вагон сходит с рельсов.
– Н-ну, давайте посмотрим, – с сомнением проговорил я.
У Илюши еще оставалось время перестроиться на ходу. Но он им не воспользовался.
– Шоу! – горя энтузиазмом, объявил Милов. – Цирковое представление! Студию оформляем как манеж... там работы всего часа на полтора, декорации можно взять у «Арены». Четыре этих кандидата будут сидеть в центре, на четырех барабанах, а я – ходить между барабанами с микрофоном... в таком белом костюме с блестками. Я уже договорился с Ленькой, он мне одолжит за десять баксов... А публика будет...
– ... кидать на манеж помидоры! – подхватил я.
В свое время Илюша вел на нашем канале ток-шоу «Коррида». Перед каждой такой передачей по полу студии нарочно разбрасывались овощи, фрукты, очищенные куриные яйца, пирожные и тому подобное. Милов приводил двух-трех видных деятелей без тормозов и для начала хорошенько стравливал их между собой. Когда деятели были уже почти доведены до кондиции, включалась камера и ведущий подливал последнюю каплю маслица в огонь. Само собой, спорщики хватались за то, что попадалось им под руку, и метали друг в друга неопасными для здоровья предметами. Смотрелось недурно. Впрочем, когда известный поп-музыкант все же подбил глаз известному музыкальному критику метким пирожным с кремом, я сразу закрыл ток-шоу – по соображениям техники безопасности. Тем более и по ромашке тогда вышло четкое «не любит». Причем три раза подряд.
– Нет-нет! – замахал руками Милов. – Я же с понятием, Аркадий Николаич! Из публики только задают вопросы. После каждого – музыкальная отбивка и три такта мелодии по теме. Например, так. Спрашивают про пенсии – оркестр играет «Позабыт-позаброшен». Спрашивают про армию – тут же пожалуйста «Я так люблю военных!». У меня все давно продумано. Вопрос о беженцах – «Бродяга, судьбу проклиная», о продовольственной корзинке – нате вам «Конфетки-бараночки»... Это будет клево, зуб даю!
– А если, например, спросят о погоде? – осведомился я.
– Пара пустяков! – не задумываясь, выпалил Илюша. – Без всяких сыграют «У природы нет...».
Не договорив до конца, Милов наконец-то опомнился.
– Погодите, Аркадий Николаич! – с досадой произнес он. – Что вы меня сбиваете? Да какой же дурак станет спрашивать о погоде у кандидатов в президенты?
– Это верно. Дураков у нас нет, – признал я, скрещивая под столом два пальца.
Наступила тишина. Милов напряженно раздумывал над моей последней фразой. Возможно, он усмотрел в ней не вполне благоприятный намек.
– Вы позволите? – нарушил молчание Вадим Вадимыч.
– Да, разумеется, – ответил я. Собственно, я уже определился в выборе. Но любопытно было посмотреть, как теперь поведет себя матерый телевизионный волчище.
– Идея Ильи насчет цирка совсем неплоха, – самым доброжелательным тоном начал Позднышев. – Арена... прожектора... бой барабанов... И наши кандидаты – в круге света. Красивое, даже эффектное зрелище. Однако...
– Однако?.. – нервно переспросил Илюша Милов. Самоуверенности в его голосе поубавилось.
– ... однако дорогое и канительное, – завершил фразу Вадим Вадимыч. – Поставить новые декорации можно, но мы же знаем, сколько «Арена» заломит за срочность. Следовательно, несем прямые убытки: рекламу сюда никак не пропихнешь.
– Можно попробовать пропихнуть... – нерешительно предложил Илюша.
– Нет, и не мечтайте! – тотчас же открестился я. Я вообразил, как мы затыкаем Президенту рот рекламой детских подгузников, и поскорее коснулся пальцем моей серебряной подковки. Страх господень! Это еще хуже, чем президентские дебаты под аккомпанемент циркового оркестра: мне отставка обеспечена, никакие предосторожности не помогут.
– Раз нет манежа, значит, не нужен и оркестр, – прочел мои мысли Вадим Вадимыч. – И в самом деле, к чему это шумовое оформление? Лучше так: вопрос – ответ, вопрос – ответ. Больше успеем за час. Четыре года назад такая форма всем очень понравилась... Теперь насчет публики. Тут есть закавыка. С одной стороны, она нужна...
– Нужна... – поддакнул с места Илюша Милов.
– С другой же стороны, – продолжил Позднышев, – она плохо управляема. Помните наш первый телемост по поводу СПИДа? Сколько я учил эту девчонку выговаривать слово «контрацептивы»! Три часа репетировал! И в результате она в эфире брякнула, что, мол, советским женщинам не надо предохраняться, поскольку у нас вообще секса нет. Свою личную беду дурочка распространила на всю страну...
При слове «секс» я почему-то вновь подумал о своей секретарше Аглае. Может, все же рискнуть и переспать с ней? Как-никак при Аглае наш Александр Яковлевич благополучно высидел и эти телемосты, и открытый эфир, и трансляции съездов... и ничего, остался на плаву.
– Иными словами, – завершил мысль Вадим Вадимыч, – роль публики надо тоже передать ведущему. Пусть он и задаст первые два-три вопроса кандидатам. А потом уж они сами начнут спорить между собой – не растащишь. Может получиться полезное и интересное зрелище. Мне кажется...
– Цирк гораздо интереснее, – вмешался Милов. Он смекнул, что чашка весов склоняется не в его сторону, и начал злиться. – Без массовки, без прожекторов опять выйдет скука смертная. Одни болтающие головы!
– Цирк и так будет, еще нахлебаемся, – парировал Позднышев. – Уж Фердинанд-то Изюмов не даст нам заскучать... Будь моя воля, я бы этого сквернослова за километр не подпускал к прямому эфиру, – брезгливо добавил он. – Сам вываляется и всех обгадит.
При этом Вадим Вадимыч выразительно посмотрел на Илюшу, который несколько раз приглашал скандального Фердинанда на свою «Корриду», предоставляя ему слово и пару боевых помидоров. Милов сейчас же открыл рот, чтобы возразить старику. Но я властным жестом пресек еще не начатый спор. И так все ясно.
– Вы не правы, Илья, – сказал я Милову. – Сегодня не самый подходящий повод для корриды. И потом, строить манеж в студии сейчас вправду дороговато.
Илюша недовольно хрюкнул, выражая свое решительное несогласие.
– Вы тоже не правы, Вадим Вадимович, – обратился я к Позднышеву. – Изюмов официально зарегистрирован как кандидат, и мы не можем перекрыть ему эфир. У нас демократия. Пусть к нам придут хоть трое из четырех кандидатов, пусть даже двое – мы обязаны начинать с ними дебаты. Главное, чтобы на альтернативной основе. По Конституции...
– Да я понимаю, – вздохнул старый телеволк.
В кабинете стало тихо, оба ведущих ждали теперь моего последнего слова. Я выдержал приличествующую паузу и подвел черту:
– Идея Милова остроумна и эффектна, но модель Позднышева прочнее и безопаснее. Ее, видимо, и выберем. Вадим Вадимович, вам придется сегодня порулить... Есть у кого-то возражения?
– Есть одно предложение, – заявил Илюша. На его лице возникла коварная улыбочка. – Поскольку мнения двух ведущих разделились, предлагаю спросить совета у Фортуны. Она ведь не ошибается, правда, Аркадий Николаевич?
Милов был уверен, что против жребия возражать я не стану. До сих пор Илюше обычно везло. Он вырос в семье дипломата, без труда закончил журфак, женился на внучке академика, запросто попал на ТВ, делает модные ток-шоу... Одно слово – счастливчик.
Старик Позднышев разом помрачнел: он всухую выиграл по очкам, но баловник Случай мог предпочесть и молодого. Однако отговаривать начальство от жребия значило бы допустить бестактность.
– Фортуна не ошибается, – согласился я. Я запустил руку в карман и через секунду показал обоим ведущим кулак с двумя зажатыми спичечными головками. – Тяните, господа. У кого длинная, тот и прав... Прошу вас, Вадим Вадимович.
Позднышев медленно приблизился ко мне, протянул руку... и вытащил длинную спичку! Мрачность с его лица как ветром унесло, он расправил плечи и даже как будто помолодел. Милов же, наоборот, по-стариковски ссутулившись в кресле, обиженно цыкнул зубом. На сей раз везение обошло его стороной. Крыть было нечем, надлежало смириться.
– Есть возражения? – повторил я свой вопрос.
Ни возражений, ни предложений больше не поступало.
– Вот и разобрались, – с удовлетворением сказал я, пристукнув сжатым кулаком по столу. – Позднышев готовится к вечернему эфиру, Милов сегодня выходной. Все свободны.
Оба ведущих вышли из моего кабинета: Илюша Милов – вялой походкой проигравшего, Вадим Вадимыч – бодрой рысцой победителя. Когда оба удалились, я разжал кулак и сдул с ладони вторую длинную спичку. Хитренький Илюша плохо знал своего молодого начальника. Фортуна – такая высокая инстанция, что ее неразумно тревожить по пустякам. Фортуну следует беспокоить, лишь когда сомневаешься. А в данном случае я был уверен и так.
Я нажал кнопку вызова секретарши и очень скоро насладился видом безупречного бюста под белым облегающим жакетом.
– Какие там новости? – спросил я, созерцая ее пышную прическу.
– Звонил только Шустов, – ответила Аглая. – Команда Журавлева пять минут назад прибыла из Кремля, сейчас они как раз монтируют сюжет российско-украинской встречи.
– Ага-а-а, – протянул я. – Это хорошо... – Вкусный запах ее духов отбивал всякую охоту говорить о работе. – Э-э... Вот что, Аглая, я хотел бы немного отдохнуть. Меня ни для кого нет, по крайней мере минут сорок...
– Поняла. – Глаза секретарши, увеличенные стеклами очков, казались огромными.
– И принесите сюда кофе, две чашечки...
– С сахаром или без сахара?
– Мне – с сахаром, – объяснил я. – А вам – по усмотрению.
– Поняла, – сказала Аглая. – Сейчас я только отключу телефоны и закрою приемную. Чтобы никто случайно не помешал нам... пить кофе.
