Текст книги "Спасти президента"
Автор книги: Лев Гурский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)
– Инсулиновым шоком его, Эрнест Эдуардович, – немедленно вылез с предложением санитар Елочкин. Он уже почистил физиономию от каши, но кое-какие следы белели на ушах и бровях. – Десять кубиков внутримышечно. А после в одиночную палату без кондиционера суток на трое.
– Лучше стелазин внутривенно, – кровожадно откликнулся санитар Мезенцов, время от времени еще обдувая свой разбитый кулак. – Кубов пятнадцать. И на недельку его в палату к новенькому, в конце коридора... Ну к тому самому, который сперва все радовался, что его не изнасиловали, потом занимался онанизмом, а под конец обосрался.
– Видите, какие заманчивые предложения? – улыбнулся Эрнест Эдуардович. – Даже не знаешь, которое лучше. Глаза разбегаются. А вы что выбираете, капитан?
Ни одно из заманчивых предложений меня не вдохновило.
– Я выбираю свободу, – произнес я, ответно улыбаясь главврачу. – Советую меня развязать и быстрее отпустить. У нас на Лубянке прекрасно знают, куда я направился. Только попробуйте меня задержать – и сюда примчится группа «Альфа» в полном составе. Обещаю вам тогда серьезные проблемы с тишиной и с безмятежностью.
Я отчаянно блефовал. Никто в Управлении не знал, куда я отправился. Никакая «Альфа» даже стволом не пошевелит без приказа генерала Голубева.
Выручить меня могли сейчас только призраки: тени Берии и Андропова. За минувшие годы репутация моей конторы здорово поблекла, но еще полностью не выветрилась. Немного страха перед Лубянкой обязано сохраниться на донышке у всякого, кому сегодня хотя бы за сорок. А главврачу крепко за шестьдесят. Он и самиздат, наверное, читывал под одеялом. И «Голос Америки» ловил ночами. И анекдотики травил на кухне...
По логике жизни, нас давно пора перестать бояться. Однако инстинкты сильнее логики.
– Вы бредите, капитан. – Внешне голос Эрнеста Эдуардовича остался таким же спокойным. – Какая еще «Альфа»?
О Господи, его зацепило! В острых уголках глаз человека-скальпеля мелькнули еле заметные искорки беспокойства. Теперь дожимай, дожимай его, Макс! Побольше гэбэшной наглости в голосе.
– Обычная такая «Альфа», – небрежно пояснил я. – Штурмовое подразделение для спецопераций. Дворец Амина в семьдесят девятом, Верховный Совет в девяносто третьем... Здешний заборчик им разметать пара пустяков.
На самом деле дворец Амина в Афганистане брали парни из «Каскада». Но врачу психбольницы не обязательно знать эти профессиональные тонкости. Профаны любую штурм-группу ФСБ считают «Альфой». Люди в масках им всегда на одно лицо.
– Впрочем, – добавил я, – громкая автоматная стрельба приятно оживит атмосферу этой клиники. Очень порадует вашу денежную клиентуру. Ну, рискните.
При упоминании о деньгах откуда-то моментально выполз знакомый седенький мальчик, цепко держа в руке похудевшую пачку своих игрушечных купюр. Нескольких Микки Маусов и Крокодайлов Ген тут явно недоставало.
– У меня бо-о-ольше было денег... – Жертва лоботомии хныча припала к колену Эрнеста Эдуардовича. – Бо-о-о-о-ольше...
– Значит, вычли налоги. Надо делиться. – Главврач рассеянно погладил пациента по седому ежику. Затем, спохватившись, обтер ладонь о халат и подал нетерпеливый знак медперсоналу. – Кашку ему, укольчик сонбутала и спатеньки...
Трое санитаров, отлепив беднягу от колена главврача, унесли его в палату. Эрнест Эдуардович снова обратил внимательный острый взор на меня.
– В чем-то вы правы, – с сожалением произнес он. – Задерживать вас неразумно, шуму не оберешься. Но отпускать просто так совестно: уж больно вы тут навредили. Что делать? Нужен паллиатив... Вколите-ка ему тоже сонбутала, за компанию, – приказал он своим белохалатникам. – Ударную дозу внутривенно. А потом отправьте капитана за проходную. Он перевозбужден, ему нужен покой. Пусть выспится на здоровье.
Пятеро санитаров размотали шелковые путы. Столько же народа зафиксировали меня вручную. Еще двое притащили шприц с ампулой и начали искать мою вену. Вена, как живая, сопротивлялась насилию, но в конце концов сдалась.
– Это не самое сильное снотворное, – обнадежил меня человек-скальпель. – Оно усваивается от десяти до семнадцати минут, в зависимости от комплекции. Когда мы вас удалим с территории клиники, у вас еще останется немножко времени. За руль, естественно, не садитесь. Лучше всего попытайтесь добежать до метро. Повезет вам – заснете в вагоне, с комфортом. Опоздаете – будете сутки спать под забором. Или в вытрезвителе, хе-хе... Прощайте, капитан. Счастливых снов!
– Я еще вернусь, – посулил я злобным тоном киновампира за секунду до вбивания в него осинового кола.
Злился я, главным образом, на самого себя: мой поход за больничным досье Исаева сорвался по моей же собственной вине. Кроме пары свежих царапин и сонбутала внутривенно, более ничего полезного я отсюда не выносил. Вдобавок экспромт-страшилка про «Альфу» сработала аккурат наполовину. Сплошные осечки.
– Милости просим, заходите к нам еще! – Человек-скальпель выкроил на лице острую ехидную улыбку. – Оформим вас в любой день и час. Только не забудьте взять направленьице от районного психиатра...
Пять минут спустя я оказался за воротами клиники. «Макаров» (опять без обоймы) оттягивал мою левую подмышку. Удостоверение ФСБ мне сунули в правый карман пиджака.
Пистолет с документом принадлежали капитану Лаптеву безраздельно, а вот голова с туловищем – уже лишь отчасти. С каждым новым шагом ударная доза сонбутала превращала бравого чекиста Лаптева в безвольную мягкую куклу с матерчатыми руками-ногами. Подступающий сон все сильнее пригибал ватный колокол головы к теплому уютному асфальту.
Ни до какого метро не дойти, понял я и, отпихивая клочья сонного тумана, стал продираться к ближайшей телефонной будке. Последним, что я запомнил, был расплывчатый диск телефона-автомата.
И номер Сережи Некрасова, который я набирал еще наяву, но уже чужими пальцами, без участия абсолютно нездешней головы...
Зинь-зинь-зинь! Бом! Бом! Бом! Бом! Бом! Бом!
Бом-бом! Зинь-зинь! Бом-бом!
Над ухом звенели трамваи и громко бухали африканские тамтамы. Я слабо пошевелил пальцами рук: мои. Не открывая глаз, дотянулся до головы: славу Богу, тоже моя. Чужая не станет так немилосердно трещать.
Тамтамы и трамваи ежесекундно вколачивали мне в макушку по два гвоздя – один тоненький, другой толстый и басовитый. Мой бедный череп должен был обрасти гвоздями на манер дикобраза.
Бом-зинь! Зинь-бом! Зинь-бом-зинь-бом-зинь-бом!
Я открыл глаза и увидел свои ноги в брюках.
На своей кровати в своей комнате.
Я был дома. Уже хорошо.
Видимо, Сережа Некрасов услышал мое телефонное бормотанье и не бросил в беде. Доставил домой блудного попугая Макса.
Звуки тамтамов и трамваев доносились из-за двери: кто-то снаружи звонил в мой звонок и отбивал ноги о дверь. Если это явились меня прикончить, сейчас самое время. Сопротивления не окажу.
Бом-зинь-бом! Боммм! Зинннь!
– Иду, иду, изверги... – слабо промычал я, спуская на пол свои непослушные ноги. Медленно-медленно, по одной. Как славно, что я не поддался уговорам Ленки и отказался ставить себе железную дверь. Представляете, какие были бы сейчас звуки?..
За моей дверью обнаружился Валера Волков. Бодрый, свежий, с гирляндой пейджеров на поясе.
– Кончай дрыхнуть, пришло время расплаты! – Главный шоумен Кремля без церемоний ввалился ко мне в квартиру и втащил за собой длинный здоровый сверток, перевязанный шпагатом.
Внутри под слоем бумаги могла быть рыба-великанша или колбаса-переросток. Все зависело от того, где Валера успел побывать до меня. И где что недостаточно хорошо лежало.
– Уговор помнишь? – спросил Волков, не давая мне прийти в себя. – Одна услуга за тобой, как договаривались. Значит, объясняю дело...
– Погоди, Валера, – замороченно потряс я головою. – Скажи, который теперь час?
– Уже восемь утра. – Волков щелкнул ногтем по циферблату. – Говорил же я тебе: кончай дрыхнуть...
– А день? Какой сегодня день?
Главный кремлевский шоумен оглядел мое пострадавшее лицо, помятую одежду и сделал неверный вывод о том, как сотрудники ФСБ проводят свободное время.
– Самое лучшее средство, – объявил он, – это растворить таблетку аспирина «Упса» в стакане теплого пива. Гадость невероятная, но от похмелья лечит так, что ты просто не поверишь...
– День какой? Воскресенье или понедельник?! – Я вдруг испугался, что из-за этого чертова сонбутала мог влегкую проспать лишние сутки.
– До понедельника еще дожить надо, – сказал Валера с таким видом, как будто сомневался в благополучном для себя исходе. – Пока у нас еще воскресенье. День всенародных выборов президента России. Праздник с сединою на зубах. Кому отдых, а кому самая работа.
Валера приткнул в уголок коридора свою ношу, чтобы сподручнее было объяснять, какая именно работа способна вогнать его в гроб раньше срока.
– Вот смотри, Макс! – Главный кремлевский шоумен стал загибать пальцы. – Кто собирает концерт на Красной площади? Валера Волков. Кто уговаривает звезд выступать почти задаром? Волков Валера. Кто потом отменяет концерт на Красной площади? Снова Волков. Кто извиняется перед звездами? Волков Вэ Эс. Кто уговаривает этих же звезд почти задаром лететь на периферию? Валерий Эс Волков. А кому сегодня целый день прыгать из «Росконцерта» в Центризбирком, из Центризбиркома в аэропорт, из аэропорта в Кремль, и опять по новому кругу? Все ему же – Валерию Сергеевичу Волкову!
И не забудь: на Волкове еще финансы, и реквизит, и шар этот треклятый, чтоб ему лопнуть... – Мой утренний гость загнул все пальцы и остановился. – Короче говоря, лорда ты сегодня берешь на себя. Услуга за услугу.
– Лорда? – тупо переспросил я. Сонбутал еще давал о себе знать.
– Конкретного такого лорда, английского. – Валера подтянул воображаемый узел воображаемого галстука. – Сэра Бертрана Томаса Джеффри Максвелла, спеца по России. Этот лорд Максвелл прилетел из Лондона, следить за выборами. Даже хотел быть наблюдателем в Крылатском, на президентском-то участке, губа не дура. Железный Болек грамотно его прокинул – на фиг нам лишний геморрой? – и спихнул сэра мне. А я доверяю его тебе.
Волков добыл из кармана огромный блокнот с кожаными застежками и выудил оттуда визитку.
– Вот, – сказал он. – Я тут на обороте записал его телефончик в гостинице. Звони ему часов в двенадцать, он будет ждать. И не бойся насчет языка: сэр Максвелл знает русский. Я ему про тебя такого наплел от фонаря, что он тобой страшно заинтересован...
– И что ты ему наплел?
– Ну разного, Макс, разного... – Главный кремлевский шоумен игриво пошевелил пальчиками в воздухе. – Сказал, что ты при Брежневе служил в Пятом управлении, присматривал за диссидентами. А после перестройки прозрел и покаялся, стал реабилитировать репрессированных, ну и всякое такое.
– С ума сошел, Валера? – возмутился я. Остатки снотворного уже не туманили моих мозгов. – Я сроду в «пятерке» не работал! И потом, я сегодня занят не меньше твоего...
– Ничего не знаю, господин чекист, – отмел мои возражения Волков. – Есть уговор? Есть. Обещал – давай выполняй. Лорд Максвелл, к твоему сведенью, интересуется не только выборами. Он еще историк, пишет новую книженцию про наши лагеря и психушки. Архивы он уже процедил, теперь ему до зарезу нужен живой источник – вроде тебя. Смотайся с ним в район Лефортова или на Канатчикову, покажи издали окно камеры, где гнобили какого-нибудь там Буковского. Соври чего-нибудь... Сэр и будет доволен.
– На чем смотаться? – сварливо спросил я. – У меня машины давно нет. Думаешь, удобно водить лорда пешком?
Моя отговорка оказалась хлипкой.
– У сэра Максвелла есть тачка, – немедленно успокоил меня Волков. – Посольство выделило ему «лендровер» как официальному представителю ОБСЕ...
Два пейджера на валерином поясе вдруг хором запищали. Через секунду к ним присоединился третий.
– Все, я лечу, – торопливо произнес Волков, усмиряя писк. – Значит, мы решили: сегодня ты выгуливаешь лорда, а завтра мы в полном расчете. Я тебе даже подарочек за это подарю...
Валера оборвал шпагат и стал разворачивать упаковочную бумагу. По металлическому звяканью я понял, что там внутри не рыба и не колбаса. Во мне зашевелились нехорошие опасения. Неужто Волков опять где-то слямзил пару казацких сабель? С этого клептомана станется.
– ... Хотел себе отвезти на дачу, – Валера уже снимал последний слой бумаги, – в любом хозяйстве вещь пригодится. Но уж ладно, владей ты. Вам на Лубянке таких наверняка не выдают... На!
Подарочек явился во всем своем железном великолепии. У меня отвисла челюсть.
– Валера... – прошептал я. – Зачем ты раскулачил военный вертолет?
– Ничего я не раскулачивал! – обиделся Волков. – Эта штука уже валялась под шкафом у Ксении, у секретарши Болека. Лежала абсолютно без дела, чего я не люблю. Я подождал-подождал и взял себе.
– Но как же ты его вынес?! – Я вспомнил, сколько раз меня в Кремле проверяли и прозванивали, пока допустили до кабинета Валериного шефа. – Это ведь боевое оружие!
– Чепуха, Макс. – Волков взялся за дверную ручку, намереваясь уходить. – У нас охрана очень бдит, чтоб не вносили оружия в Кремль, но ей глубоко плевать, если ты его выносишь... Все, Макс, чао, до свиданья, до завтра, пока!
Дверь хлопнула. Я остался в компании двух сувениров от Волкова: крупнокалиберного пулемета и визитной карточки сэра Бертрана Томаса Джеффри Максвелла.
Подарочный пулемет был наименьшим из зол. Сэр Максвелл – наибольшим. Теперь мне предстояло как-то совмещать поиски «Мстителя» (не единой новой зацепки!) и возню с английским лордом-наблюдателем, которого не допустили до президентского участка в Крылатском. Хотя, понятно, никакой Президент голосовать туда все равно не приедет, потому что лежит сейчас под капельницей в кремлевском лазарете...
Подожди, остановил я себя. Стоп. Замри.
Это ведь Я, Макс Лаптев, знаю, что Президент не может появиться на избирательном участке в Крылатском. Я и еще девятнадцать человек, дававших подписку.
Но все остальные ни о чем таком не знают. И «Мститель» в том числе!
52. СОРАТНИК ГЕНЕРАЛА ПАНИН
– У вас рыба тухнет, – сказал мне южный кореец.
Маленький узкоглазый шпак от фирмы «Самсунг» нагрянул воскресным утром в 8:15 и все тридцать минут, пока ковырялся в нашем факс-аппарате, не переставал беспокойно принюхиваться. Открутит один винтик – понюхает воздух, открутит другой – опять втягивает комнатный запах. Его пальцы и его нос занимались одновременно двумя разными делами. Такие фокусы умел проделывать римский полководец Гай Юлий Цезарь.
– Нету здесь никакой рыбы. – Я покосился на запертую дверь секретки. – Кончайте быстрей ваш ремонт, нам работать надо.
Комната, где стоял факс, в день выборов была наполнена тремя всегдашними ароматами: крепкого одеколона, застарелого табачного перегара, новой портупеи. И только. Даже не верилось, что приплюснутый южно-корейский носик чует лучше, чем мой выпуклый среднерусский носяра.
– Когда что-то испортилось, я это хорошо слышу, – заупрямился узкоглазый.
Азиат довольно бойко болтал по-русски, но многие звуки не говорил, а высвистывал, словно редкозубый пацаненок. У него получалось «льыба», «сьтото», «холосо», «слысу». От бесповоротного перехода с речи на чистый свист узкоглазого отделяли всего два-три зуба. Окажись он в солдатской казарме по первому году, ему бы их сразу и выбили, для смеха.
– Кое-что у нас испортилось. – Я показал на факс-аппарат. – Вон та машинка, которую вы чините уже тридцать две минуты.
Южный кореец с испугом обнюхал свои винтики и, успокоенный, замотал головой.
– Электроника компании «Самсунг» не имеет физическую возможность тухнуть, – серьезным тоном поведал он мне. – Конструкция наших изделий целиком исключает такой дефект. Пожалуйста, проверьте вашу рыбу...
– Говорю же, вы ошиблись, – сказал я, начиная сердиться. – Здесь вам не рыбный магазин. Здесь штаб по выборам президента России.
– ... А когда есть рыба, – не отставал упрямый азиат, – ее надо срочно класть в морозильную камеру. Это безусловно в такую теплую погоду. Наша компания освоила выпускание очень удобных трехкамерных холодильников с мгновенной заморозкой...
Еще во времена Камбоджи, куда меня отправляли военным советником, я подметил у всех маленьких азиатов неистовую дотошность и занудливое упорство. Азиаты-крестьяне мотыжили землю до потери пульса. Азиаты-торговцы кварталами волочились за белыми покупателями и, взяв их на измор, всучивали свое барахло. Самые темные азиаты-новобранцы, которые раньше не видели ничего сложнее бамбукового копья с каменным наконечником, могли часами терпеливо грызть науку сборки-разборки автомата Калашникова, чтобы к концу двухнедельного курса молодого бойца выполнять все нормативы на золотой значок ГТО.
Обычно я ценю в людях упорство. Но сейчас дотошность узкоглазой нации встала мне костью поперек глотки.
– Спасибо, у нас нет рыбы. – Я старательно гасил подступающую к горлу ярость. Ссоры с женой-покойницей из-за ее мраморных слоников подточили мою армейскую выдержку.
– ... И всю верхнюю камеру этого холодильника вам легко приспособить для держания вашей рыбы. Морозильная камера имеет у нас внутреннюю полезную вместимость...
Болтливый азиат сделался похож на дрянную рацию РПО, у которой в бою внезапно заклинивает кнопку приема: ты слышишь, а тебя – нет. Такую горе-технику мне всегда хотелось пристрелить в упор.
– Мужик. Здесь. Нет. Рыбы, – с расстановкой произнес я, наклоняясь к маленькой ракушке уха южного корейца. – Последний раз. Тебе. Говорю. Усекаешь?
Если бы узкоглазый служил в моем тамбовском полку, он бы знал, как опасно доводить Панина до «последнего раза».
Но азиат не состоял у меня под началом. И вряд ли он вообще служил действительную в какой-либо армии, кроме своей паршивой южно-корейской, которую я и за армию не считаю. В стране, где штатские нагло сажают на нары двух генералов-президентов, полноценных вооруженных сил быть не может. Слишком велик подрыв боевого духа.
– Усекаешь? – вновь повторил я.
– Усекаю, – покладисто закивал в ответ южный кореец. – Несвежая рыба имеет много опасности для здоровья...
Эта «несвезая льыба» стала последней каплей. Схватив в охапку маленького упрямого азиата, я оттащил его прямо к двери нашей секретки. Под сдавленные обещания «осень холосого молозильника» я набрал замковый код 19-14 и крепким пинком под зад вогнал узкоглазого в открытую пасть секретной комнаты.
– Иди и смотри! – велел я ему. – Смотри и нюхай! Где ты здесь видишь рыбу? Где?!
Как я и ожидал, капитан Крюков вместе с немцами вели себя дисциплинированно: пока никто из них не собирался пахнуть всерьез. Только генеральская голова, лежа на столе, начинала слегка подванивать. Да и та вовсе не тухлой рыбой, а грязными портянками.
На несколько секунд южный кореец оцепенел, зачарованно разглядывая трупы. Затем повернул ко мне свое плоское личико. Узенькие его глазки были теперь распахнуты широко-широко, как будто вся Азия тараканьей побежкой улепетнула из них вслед за национальным упрямством.
– Это не рыба, – подтвердил он. Свистящих звуков в его голосе тоже почти не осталось. – Это человеки...
– Так бы давно! – примирительно сказал я. – А то заладили одно и то же. Уши вянут, ей-богу...
Злость моя испарилась, и я застрелил шпака безо всякого удовольствия. Пуля «стечкина» молчаливо влетела в правое его ухо, а вылетела из левого, прихватив с собой половинку черепа. Кавказские горы на левой стенке комнаты немедленно вспыхнули ярко-красным: глушитель съел звук, но цвет остался. Маленькое азиатское тельце немного поколебалось у стены на шатких ножках, затем сползло на пол и притулилось между сапогами капитана Крюкова и пегой бородой немецкого фон-барона.
– Зум зум, – произнес я в качестве надгробного слова. – Зум и еще раз зум.
При виде мертвого корейца я испытал сожаление. Быть убитым из-за своего чуткого носа – что может быть глупее? Парню сегодня здорово не повезло. С другой стороны, миллионам таких же парней в Камбодже не повезло еще больше. Их убили вовсе без причины.
Я положил «стечкин» на стол, снял со стенки карту с перекрашенным Кавказом и начал скатывать ее в рулон, стараясь при этом не замараться кровью. После победы на выборах мы все равно закажем новые карты России. Ни красных, ни белых пятен там больше не будет. Будет страна защитного цвета под началом Генерала-президента.
– Хочешь стать президентом? – спросил я у генеральской головы.
«А то! – дружелюбно оскалилась голова. – Плох тот генерал, который не мечтает стать президентом!»
– Тогда не воняй раньше времени. – Я погрозил строгим пальцем. – Видишь, какие из-за тебя проблемы?
«Нет человека – нет проблемы!» – весело оскалилась голова.
– Сам знаю, – с досадою проговорил я. – Отступать нам некуда, выборная кампания есть кампания военная... Все знаю. Но как-то противно убивать не по Уставу.
«На войне как на войне!» – радостно оскалилась голова.
– Даже на войне, – напомнил я, – расстрелами ведает комендантский взвод, а не лично комполка. Дело полковника – руководить боевыми действиями вверенного ему подразделения.
«Кончил дело – гуляй смело!» – довольно оскалилась голова.
Вместе с туловищем Генерал вновь потерял навык придумывать пусть плохонькие, зато собственные афоризмы. Хотел бы я знать, какой частью тела он их сочинял раньше?
Я отыскал на полке флакон одеколона и тщательно освежил генеральский тотенкопф со всех сторон. Еле заметный запашок гниющих портянок окончательно исчез. Отныне в секретке витал стойкий аромат свежевыбритого офицера. Хоть сейчас на первый бал к Наташе Ростовой.
– Фланги прикрыты, фронт укреплен, – сообщил я кандидату в президенты. – Теперь основная твоя задача – не высовываться. Понял?
«Грудь в крестах, а я в кустах!» – понятливо оскалилась голова.
На лицо Генерала неожиданно упала сизая тень. Потом раздалось громкое шуршание у меня за спиной.
Тыл! Вот проклятье! Я забыл про тылы! Сдернув оружие со стола, я резко развернулся кругом, готовый сейчас же обстрелять вражеский десант...
– Э-э-э, – заблеял десант, вытаращив близорукие зенки на вороненый ствол с глушителем.
Мой палец ослабил давление на спусковой крючок.
– Лейтенант запаса Белов, – устало проговорил я, – ну какого черта вам здесь надо? Кто вас сюда звал?
Сизую тень на Генерала в одиночестве отбрасывал интеллигент-консультант Гриша Белов, который очумело топтался у самых дверей в секретку. Громкое шуршание издавали развязанные шнурки на грязных ботинках. Его обувь, его безобразная прическа и его ужасный серый воротничок в другое бы время потянули на двухнедельную гауптвахту максимум.
Сегодня же ему придется платить намного дороже.
– Очки, – забормотало это недоразумение вместо уставного «здравия желаю». – Я, товарищ полковник, здесь очки вчера посеял...
Белова надо было убирать, и поскорее. Однако я медлил. Мой палец гладил спуск, никак не нажимая.
Штатские похожи на мраморных слоников, размышлял я. Если их много, если они обступают со всех сторон, ты давишь их с чувством исполненного долга. Но чтобы разделаться с одиноким слоником или прострелить одну-единственную цивильную башку, не требуется особой доблести. И тебе уже тошно.
А может, без очков Гриша не видит дальше вытянутой руки? – вдруг сообразил я. – Тогда он, конечно, никакой не свидетель. Можно просто скомандовать ему «кру-гом!» и дать хорошего пинка.
– У вас что, сильная близорукость, лейтенант запаса Белов? – сурово спросил я. От ответа сейчас зависела судьба шпака.
– Минус девять с половиной диоптрий... – жалобно затянул Белов вместо того, чтобы коротко доложить: «Так точно!»
Пусть живет, рассудил я. Но с командой «кру-гом!» слегка припоздал.
Робко переминающийся консультант все-таки наступил себе на шнурок и, потеряв равновесие, тотчас же стал валиться лицом вниз. Прямо на меня. На мою вытянутую руку с пистолетом и на свою погибель.
«Стечкин» не ожидал такого подвоха. Мой палец рефлекторно потянул за спусковую скобу, приводя в действие чуткий и четкий ударный механизм...
Глушитель опять проглотил грохот выстрела.
Интеллигента беззвучно отбросило далеко от двери секретной комнаты – прямо на столик с факс-аппаратом. Столик, однако, никто не догадался снабдить глушителем, и потому он рухнул на пол с невероятным треском. Под тяжестью мертвого недотепы пластмассовый корпус факс-аппарата раскололся надвое. Но сама электроника не пострадала от падения.
Добежав, я увидел, как в половинку приемного лотка со мерным стрекотом вползает листок.
«Sum sum, – было напечатано на листке, – sum sum sum sum sum sum sum...»
После ремонта факс не перестал бредить, а просто перешел с русского на латинский шрифт. Вот вам результат гарантийной починки, мысленно укорил я мертвого азиата. Негусто.
Я едва успел подхватить с полу консультанта Гришу и сунуть его к остальным трупам, как в комнату залетел встревоженный шумом капитан Дима Богуш.
– Товарищ полковник, вы... – начал было он.
Возможно, Дима опасался застать своего начальника на полу, пораженного приступом падучей болезни.
– Капитан Богуш! – взрыкнул я, еле удерживая спиной дверь секретки. Тяжелый консультант так и норовил выпасть обратно. – Па-че-му без стука и без доклада?! Па-че-му ремень болтается?! Па-че-му пуговица не застегнута?! Немедленно выйдите вон, поправьте амуницию и только тогда стучите! Кру-гом!
Пока мой несправедливо обруганный адъютант исправлял несуществующие огрехи мундира, я успел переделать множество полезных дел: надежно упаковать в секретке очередной труп, запереть за ним кодовый замок, вернуть на ножки столик, а на столик – стрекочущий факс с целым ворохом новых латинских зумзумов.
– Разрешите войти, товарищ полковник? – глухо донеслось из-за дверей кабинета. Словам сопутствовал почтительный стук.
Выдернув факс из розетки, я вернулся за свой рабочий стол. Лишь после этого адъютанту было позволено войти.
– Разрешите обратиться, товарищ полковник? – И прежде подтянутый, сейчас капитан Богуш выглядел просто Образцовым Офицером с юбилейной почетной грамоты Министерства обороны.
Идеальная выправка адъютанта, как всегда, немного улучшила мне настроение. Однако из положения «смирно» даже Образцовому Офицеру не очень-то удобно разговаривать.
– Вольно, капитан, – скомандовал я. – Говорите, что у вас?
– Вы велели, товарищ полковник, – адъютант раскрыл свою папку, – докладывать новости о ходе выборов каждый час начиная с девяти ноль-ноль...
– И какие у нас новости?
Капитан Богуш уставным порядком опечалил лицо.
– Пока не слишком утешительные, товарищ полковник, – произнес он. – К настоящему моменту выборы полным ходом идут на Дальнем Востоке и в Прибайкалье. И там, и там наши военные наблюдатели проводят опрос граждан на выходе из избирательных участков. Пока лидирует Президент. В симпатиях к нашему кандидату призналось не более четверти опрошенных. Эксперты Службы профессора Виноградова считают...
– Мал-чать! – спешно приказал я, но червячок сомнения уже выполз из папки Богуша и, извиваясь, упал мне на стол. – А ну, смир-рна!
Мой адъютант опять застыл в позе Образцового Офицера.
Червячок на столе отрастил себе ушки, лапки и хоботок. Книгой маршала Жукова я торопливо прибил новорожденного слоника и смахнул его обломки на пол. Не сметь даже сомневаться в победе! – скомандовал я себе. – Не сметь, полковник Панин! Мы победим, и точка. Штатские проиграют, и точка. Мраморные слоники будут беспощадно подавлены. Железной ногой, в белую мраморную крошку.
Я вспомнил бледную физиономию и открытый рот жены-покойницы, когда я топтал ее слоников коваными сапогами. Если всю жизнь жрать килограммами шоколадные конфеты, сердце становится слабым и дряблым – ни в дугу, ни в Красную Армию. «Избыток холестерина», сказали потом врачи. В нашей семье одному было суждено умереть от инфаркта. Я не виноват, что выпало ей. Не виноват. Не ви-но-ват.
– Вольно, капитан Богуш, – сквозь зубы приказал я. – Вы там толковали про каких-то экспертов.
– Эксперты Службы профессора Виноградова, – немедленно откликнулся мой адъютант, – считают, что Генералу не следовало так долго задерживаться на Кавказе. Особенно в канун выборов.
– Что ж поделать, раз там погода нелетная? – хмуро выговорил я. – Небом мы не командуем. У Ильи-пророка свой Устав.
Анонимную версию о плохой кавказской погоде я запустил в штабе еще со вчерашнего дня. Ничего более умного мне в голову не приходило.
– Так точно, – сказал капитан Дима Богуш. И деревянным голосом добавил: – Из нашего аэропорта в Раменках только что звонил пилот «сессны». Спрашивал, когда будет оплачен его вчерашний перелет из Кара-Юрта в Москву...
Внизу, под моим каблуком, завозились обломки мраморного слоника, пытаясь собраться заново.
– Никакого перелета не было, – объявил я, додавливая обломки ногою. – Зарубите это себе на носу, капитан Богуш. И летчику передайте, когда спросит.
– Так точно, – покорно ответил адъютант. – А что прикажете передать в немецкое посольство, товарищ полковник? Они там потеряли герра Карла фон Вестфалена вместе с переводчицей. Дважды звонили. Говорят, те поехали к нам, а потом пропали...
Ни шагу назад, мысленно скомандовал я себе. Ни шагу. Полковник Панин – не из тех, кто отступает. Капитуляции не будет, господа слоники. Я не допущу, мраморные вы твари. Враг будет разбит.
– Москва – большой город, капитан Богуш, – вслух отчеканил я. – В Москве иностранцам немудрено потеряться. Вы же видели сами, как эти двое от нас вчера ушли в целости и сохранности?
– Так точно. – В голосе Образцового Офицера зазвучала легкая растерянность. Но он привык во всем меня слушаться. Раз сказано «видел» – значит, видел. – А что делать с двумя фашистами, товарищ полковник?
Минуту назад я был уверен, что моему капитану ничего не требуется повторять второй раз.
– Разобрались же! – недовольно произнес я. – Еще позвонят из посольства, скажете им правду: были, но давно все вышли.
– Виноват, товарищ полковник, я не про тех, – осторожно возразил Богуш. – То были просто немцы, а не фашисты. А я про других двух фашистов...
– Эти еще откуда? – напрягся я.
– Не могу знать, товарищ полковник, – отрапортовал мой адъютант. – Явились с раннего утра. Оба в черном, на пилотках – черепа. Говорят, что им надо к Генералу...
Вот он, настоящий десант, мгновенно понял я. Это «Мертвая голова»! Теперь держись, полковник Панин, ни шагу назад! Двое эсэсовцев – только арьергард.
Я вскочил из-за стола и подобрался к окну, чтобы проверить тылы. Так и есть! В небе уже барражировал гигантский мраморный слоник. Белый, откормленный и наглый, он плыл над Москвой-рекой, лениво загребая хоботом.
Обложили, застучало у меня в висках. Со всех сторон, даже с неба. Заговор штатских и слоников. Сперва оттяпали туловище Генералу, а затем напустили на меня немцев, корейцев, консультантов и «Мертвую голову».
