Текст книги "Спасти президента"
Автор книги: Лев Гурский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)
36. ПРЕМЬЕР УКРАИНЫ КОЗИЦКИЙ
Отдельная каморка с прямым международным телефоном напоминала не только чулан, но и бывшую душевую. Сходство усугублялось черной синтетической пленкой, которой здесь были обиты стены, потолок и дверь. Оборудовал комнатку самолично Сердюк в ту недалекую пору, когда я был послом, а он официально притворялся нашим культурным атташе. Черная пленка называлась тетра-чего-то-пропиленом. Стоила она безумных денег и, по идее, должна была страховать от прослушивания.
Страховала она, по-моему, только от насекомых.
Наглые посольские тараканы хозяйничали во всем здании, но старательно обползали эту каморку стороной. Сильно подозреваю, что и предназначалась пленка именно для защиты от насекомых. Безпека тайно закупила ее в Японии через несколько темных фирм-посредников. На любом этапе сделки наших хлопцев запросто могли объегорить: вместо средства от электронных «жучков» и «клопиков» подсунуть им чего попроще – поди разберись в этих иероглифах! Будучи послом, я малодушно позволял повару хранить в каморке муку, крупу и сахар...
С трудом я протиснулся к телефонному столику между большими серыми мешками, пакетами и коробками с припасами. Как видно, мой преемник посол Устиченко тоже шел навстречу просьбам кухни. Ничего-то у нас не меняется, подумал я.
Кроме послов и премьер-министров.
Если Макар уже знает, я пропал.
– Добра ничь, – поздоровался я в трубку, стараясь ничем не выдать своего беспокойства. – Слухаю вас, пан президент. – Этикет обязывал начинать разговор на чистой мове-нэньке.
– Радый вас чуты, пан першый министр, – донеслось из Киева.
– Я тоже рад тебя слышать. – Я отер пот и вытянул руку в поисках спинки стула, чтобы присесть.
Ритуал галантного приветствия был исчерпан.
– Ты чего там в Москве накуролесил? – недовольным тоном спросил пан президент. – Мы же с тобой зараз договорились: сегодня не обострять.
– Накуролесил? Я? – Не найдя поблизости стула, я так и плюхнулся верхом на мешок с крупой.
– Ну не я же! – досадливо пропыхтел Макар.
Удивление мое было неподдельным. Кто-то уже накрутил Макару хвост, но совсем в другую сторону. В противоположную! Я сразу почувствовал облегчение: с этой стороны у меня тылы крепкие, не прокусишь. На фоне депутатов Верховной Рады я просто белый голубок мира работы художника Пикассо. Наше правительство ссорится с Москвой не чаще одного раза в квартал. И всегда – по личному согласованию с паном президентом.
– Макар Давыдыч, – мягко сказал я. – Ты вспомни, обострял я хоть раз без твоей команды? Было такое?
Вместо ответа в трубке раздался тихий шелест. Это пан президент вдумчиво копошился в своих бумагах. Любые документы, попав к нему на стол, имели обыкновение сразу теряться и подолгу не находиться.
– Мне тут принесли цидульку из радиокомитета, – наконец объявил Макар. – Этот... мониторинг новостей. Голоса гутарят, что в Кремле вы вроде поцапались из-за Крыма...
– Дезинформация, – без колебаний проговорил я. Мешок подо мною сделал слабую попытку упасть, но я был начеку.
Макар опять зашуршал своим мониторингом:
– Они гутарят, прием был короче, чем скильки трэба по протоколу. На двадцать шесть минут короче... Правда, Василь?
Теперь-то я понял, откуда выросли ноги у этого слуха. И я, и Болеслав в суматохе забыли про хронометраж. Упущение досадное, но не смертельное. Сейчас надо отвечать крайне аккуратно, точно подбирая каждое слово. Как премьер-министр я не имею права обманывать главу своего государства. Однако умалчивать – вовсе не значит врать. Говорят, с помощью такой уловки легко надуть даже хитрый прибор полиграф, в просторечьи именуемый детектором лжи.
– Может, и правда, – сказал я в трубку. – Мы оба на часы не смотрели. Но пообщались спокойно, без проблем. В обстановке сердечности.
Каждая из фраз не содержала ни капли лжи. Ведь пообщались? Да. Спокойно? Спокойно. И сердечности было через край, даже в конце зашкалило.
– А чего ж вы так швыдко? – недоверчиво осведомился у меня Макар. – Целых двадцать шесть минут...
– График в Кремле сегодня напряженный, – честно ответил я. – Телевидение, корреспонденты, делегации и так далее.
По всем правилам русской грамматики бригада кремлевских медиков тоже попадала в раздел «и так далее». Не подкопаешься. Сколько себя помню, российская мова всегда давала простор замечательно правдивым уверткам. Даже странно, что до Болеслава ни один филолог не сделал в Москве блестящей административной карьеры.
Макар шумно задышал в трубку.
– И не было этих... демаршей? – продолжал допытываться он. Зарубежным радиоголосам пан президент доверял больше, чем собственным работникам. Старая добрая привычка советской партхозноменклатуры.
– Никаких, – заверил я Макара. – И близко не стояло.
Вновь я был кристально честен. Когда во время саммита твой партнер хватается за грудь и падает навзничь, глупо рассматривать это как политический демарш.
– Выходит, у тебя ничего не стряслось?
– Ничего, – твердо ответил я. – Все было в полном порядке.
Я был признателен Макару за это невинное «у тебя», благодаря которому я опять не солгал. Не у меня ведь был приступ, верно? Верно. Самочувствие Василя Козицкого сегодня в норме, а про здоровье российского лидера никто меня и не спрашивал.
Дипломат, конечно, должен быть правдивым. Но он не обязан делиться всей правдой.
– Ну, Василь, успокоил ты меня. – Голос пана президента заметно помягчел. – А то я сижу и башку ломаю: чи ты сбрендил, чи вражьи голоса опять набрехали... Мабуть, протест заявить?
– Можно и заявить, – согласился я. – Но можно и проигнорировать. Акробаты пера и микрофона, чего с них взять? Нехай себе клевещуть.
– Нехай, – подумав, признал Макар. – Ни один щелкопер не стоит чарки горилки з перцем... Слухай, Василь! – Пан президент зачем-то понизил голос, словно мы разговаривали с ним на кухне. – А он чего, употребляет ее, как раньше?
Правду говорить легко и приятно, подумал я. И ответил:
– При мне не выпил ни одной рюмки.
– Дывысь-ка! – с оттенком зависти проговорил Макар. – Ни одной!.. Ну добре, добре. Ты дальше-то чего в Москве делаешь?
Я осторожно перевел дух. Кажется, обошлось. Судя по вопросам, разговор выходит на финишную прямую. Повседневные мои дела интересуют пана президента в той же степени, что и жизнь на Марсе.
– Завтра у меня встреча с представителями диаспоры и открытие мемориальной доски Остапа Лазарчука, – нарочито занудным тоном стал перечислять я. – А в воскресенье – подписание договора с новозыбковским комбинатом о прямых поставках ванадия в Украину.
– Ванадия... – важно повторил Макар. – Добре, Василь. Ванадий для нашего производства необходим по-за-рез.
Удивляюсь, сокрушенно подумал я, как с такими познаниями в экономике Макар двадцать лет проруководил заводом-гигантом. Какой уж там «по-за-рез»! Даже я всего за полгода премьерства успел узнать, что большинство прямых поставок шли через Украину транзитом. С тех пор, как под Херсоном перестали штамповать комплектующие к российскому «Салюту», нашей промышленности и ванадий стал абсолютно до лампочки. Мы клянчили его в России, чтобы тут же перепродать в Польшу и Венгрию.
Я собирался сказать что-нибудь нейтрально-обтекаемое про редкие металлы, но тут Макар вспомнил вдруг про мемориальную доску.
– Да-а, Лазарчук... – протянул он. – Ты помнишь, Василь, чего он напысав?
Перескок от металлургии к искусству означал последнюю ступеньку перед финишем. В области национального искусства мы с паном президентом были одинаковыми профанами.
– Как же, как же, – глубокомысленно сказал я, пытаясь вспомнить страницы учебника ридной литературы. Перед глазами всплывали лишь очки и бородка. – Наш классик. Боролся против крепостного права, его сослали в Красноярск...
– Что сослали, и я не забув, – вздохнул Макар. – А вот чего он напысав, классик-то?..
Некоторое время мы с паном президентом молча шевелили мозгами. Наше международное молчание обошлось казне еще в десяток гривен, пока Макар, вздохнув, не попрощался со мною – а я с ним.
Стоило мне положить трубку, как из-за двери, обитой антинасекомой пленкой, послышалось деликатное постукиванье.
– Входи, входи, – разрешил я.
Сердюк протиснулся в дверь, но не смог с ходу преодолеть баррикады из мешков и застрял, молчаливо гримасничая. Должно быть, он разуверился в защитных свойствах тетра-чего-то-пропилена, который сам же сюда прибивал. По крайней мере он никак не решался вслух задать мучащий его вопрос – только набирал воздуха в легкие.
– Все нормально, – сам успокоил я референта. – Никаких происшествий. Пан президент просто интересовался литературой.
Мой личный гэбэшник сделал радостный выдох. Несколько ярких коробок с макаронами тут же улетели куда-то в дальний угол. Мешок с крупой подо мною опасно закачался.
– Тихо-тихо, Сердюк, – сказал я, вскакивая с мешка. – А кстати! Вы ведь у нас были атташе по культуре. Напомните-ка мне, какие книжки написал Остап Лазарчук? Пан президент спрашивал, а я позабыл...
Мой вопрос застал экс-атташе врасплох.
– Василь Палыч, – уныло затянул он. – Если уж вы не знаете, мне-то, раздолбаю, откуда? Родители-шахтеры, детство в Донецке, школа КГБ в Москве. Я только одного Остапа Бендера и знаю...
– Пан Сердюк! – Я строго нахмурился. – Упаси вас Бог брякнуть такое завтра, на открытии доски. Опозорите меня перед диаспорой!
Мой референт виновато опустил голову. Он стоял передо мною – огромный, широкоплечий – и застенчиво ковырял носком могучего ботинка ближайший мешок, притворяясь этаким скромнягой. Нахал он был, конечно, первостатейный, гэбэшник, громила... но ведь не предатель! В свите Василя Козицкого предателей не нашлось.
– Ладно уж, Сердюк, – смилостивился я. – Днем вы начали рассказывать любопытный анекдот. Про ксендза и раввина... Ну, сидят они в вагоне, а дальше что?
37. МАКС ЛАПТЕВ
Плотный прямоугольник телефонной карты вошел в паз. Я набрал семь цифр, и почти сразу из трубки раздалась тихая музыка.
– Салют, пипл! Здрасьте, дамы и господа! – протарабанил под музыку валерин голос. – Вы набрали правильный номер, но меня нет. Я еще на службе, вернусь сегодня очень поздно или завтра очень рано. Если хотите оставить мне сообщение...
Я дал отбой и набрал валерин служебный.
– Слушаю вас, – кокетливым тоном произнесла незнакомая барышня.
– Здравствуйте, – мягко сказал я. – Будьте так добры, позовите Волкова.
– Валерь-Сергеича? – с сомнением уточнили на другом конце провода. – Но его нужно идти искать, и я не знаю...
– Пожалуйста, миленькая, поищите. – Я добавил в голос столько сахара и патоки, что, казалось, трубка вот-вот приклеится к уху моей собеседницы.
Барышне, по-моему, ужасно не хотелось сниматься с места и разыскивать Волкова неизвестно для кого.
– Простите, а кто его спрашивает? – стала выяснять она. – Валерь-Сергеич так не любит, когда его беспокоят...
– Меня зовут Максим. – К сахару и патоке в голосе я приплюсовал побольше меда и сиропа. – Я его старый-престарый школьный друг... Уж побеспокойте Валеру, в виде исключения. Он мне будет очень рад. Я подожду у телефона.
– Ну ждите, попробую... – Трубка стукнула об стол. «Задолбал меня этот Волков! – донеслось до меня приглушенное восклицание. – Из администрации до утра звонят, девки его звонят, лабухи его звонят, теперь школьный друг какой-то навязался... В другой раз пусть сотовый свой включает...»
Голос недовольной барышни сменился стуком каблучков. Потом я остался наедине с тишиной.
У каждого порядочного чекиста есть пара-другая неформальных личных контактов. Они возникают спонтанно и ценятся на вес золота. Ими нельзя злоупотреблять по мелочевке. Их бережешь на крайний случай и используешь, когда уж совсем подопрет.
Никаким школьным другом Валера Волков мне, естественно, не был. Я даже не знал, в какой школе он учился и учился ли вообще. Наше с ним приятельство возникло недавно и поддерживалось конкретными взаимными услугами. На сегодня Валера задолжал мне один фант. Если он меня выручит, будем квиты.
Должен выручить, сказал себе я. На него вся надежда. Нарушение субординации в моей профессии – крайне опасный трюк. Когда подозреваешь свое начальство в странных играх и хочешь прыгнуть через его голову, ты обязан заранее знать, куда приземлишься. И один только Волков может устроить тебе нормальное приземление: напрямую и без волокиты свести с человеком, больше других заинтересованным в скорейшей поимке «Мстителя».
Этот человек сразу тебе не поверит – и я бы себе не поверил. Он будет сомневаться – и я бы так же сомневался. Но этот человек – умный, я знаю. От анонимки с дурацкими ошибками он уже отмахнулся, но тебя, Макс, все-таки выслушает. А два килограмма пластита в сиреневом рюкзачке любого заставят засомневаться. Даже бывшего учителя чистописания...
– Алле! – раздался в трубке недовольный голос Волкова.
– Добрый вечер, Валера, – мягко сказал я. – Это Лаптев.
– Я уж догадался, Макс, – проворчал Волков. – От вашего брата и в Кремле не спрячешься, везде достанете. Страшнее вас только налоговая... Ты хоть не из конторы своей говоришь?
– С улицы, не бойся, – утешил я Валеру. – Мне очень нужна твоя помощь, дружок.
– Какие-нибудь билеты? – осведомился Волков. Он еще надеялся откупиться от меня пустяками. – Гребень в «Бомбее», Ночные Коты в «Люмьере», хочешь? «Скулы свело» в «Биг-Бене», «Наследники Тутти» в «Савве Морозове», надо? Могу устроить. Или «Джи-Эф-Кей» в «Пушкине» – самый крутяк. За пригласительными жуткий лом, я даже Филю пробросил и двух вице-премьеров, ей-Богу... а тебе сделаю!
– Спасибо, Валера, – ответил я. – Тронут твоей заботой, но как-нибудь в другой раз. Сегодня мне надо увидеться с твоим боссом.
– С каким конкретно? – попытался было замутить воду Валера. – Улови фишку, Макс: у нас же своя специфика. Я ведь числюсь во многих местах и у меня полным-полно боссов. Штук десять. Да еще в продюсерской фирме «Вервулф» я сам себе босс. И если я иногда сижу тут в Кремле, это совсем не значит...
– Не прикидывайся, – перебил я Волкова. – Ты отлично понял, кто мне сейчас нужен. И быстро.
– А Папа Римский тебе не нужен? – злобным шепотом спросил Валера. – А как насчет интимного свидания с Клавой Шиффер? Только свистни, Волков тебе все устроит. И быстро... Ты хоть соображаешь, о чем просишь?
– К Папе Римскому мне еще рано, – проговорил я в ответ. – Не созрел. Клава же, увы, не в моем вкусе... Я соображаю, Валера, о чем прошу. Дело очень серьезное, иначе бы не просил.
Из трубки донеслось раздраженное «Кыш! Кыш!» – Волков догадался выгнать из комнаты своих телефонных барышень.
– Это нереально, – заявил он мне, изгнав любопытную публику. – У него посетители расписаны на месяц вперед. К нему губернаторы неделями ждут приема. Сам мэр наш сегодня с боем прорывался. Ксении велено только помощников пускать вне очереди.
– Но ты-то и есть помощник, – напомнил я. – Вот и доложи про меня вне очереди. Просто объясни, что дело касается теракта против главы государства. Расскажи, кто я таков и почему меня стоит выслушать. Разрешаю даже козырнуть моими крупными заслугами перед отечеством...
Крупных заслуг за мной числилось всего две. Об одной из них – задержании международного террориста Карла Нагеля – вообще не знал никто, кроме генерала Голубева. Зато околокремлёвский народ мог кое-что слышать о моем вкладе в раскрытие дела «Партизана»: парня, который однажды чуть-чуть не взорвал Москву. Капитана Лаптева тогда едва не представили к майору. Но потом передумали и ограничились «командирскими» часами. Решили, что «чуть-чуть» не считается.
– Ма-акс! – плачущим голосом проныл Волков. – Ну подожди до после выборов, ну будь другом! Потерпит твой теракт, не убежит. Сейчас даже пять минут у Болека мне пробить адски трудно, адски...
– Но уж не труднее, чем воровать ксероксы в Доме правительства, – небрежно заметил я. – Правильно я говорю?
Валера только протестующе хрюкнул в трубку.
Впервые я подловил Волкова на сущей ерунде. Как и у многих творческих людей, у Валеры был свой пунктик: он терпеть не мог, когда ценная вещь у кого-то валялась без дела. Это его страшно обижало, подталкивая к необдуманным поступкам, в которых он позже сам и раскаивался. Первый свой фант я заработал, когда спас Волкова от международного скандала. Тогда Валера помогал организаторам гастролей Майкла Джексона в России и был оскорблен, увидев, как американский певец небрежно отнесся к подаренной ему кем-то старинной казачьей сабле. Вместо того, чтобы нянчить этот ржавый сувенир днем и ночью, Джексон отправил подарок в свой обоз и благополучно забыл о нем до конца гастролей. Из чувства справедливости Волков, разумеется, тайком изъял дареный клинок. Пропажа открылась только в аэропорту во время досмотра. Вышел неприятный инцидент. Гастролер, кривя нарисованные губы на кукольном лице, сказал: «Лэнд оф сифс» («Страна воров») – и улетел домой в Штаты. Волков же был взят прессою под подозрение. На валерино счастье, я в это время дневал и ночевал в Шереметьево-2, отслеживая маршруты Хатанги – тогда еще не алмазного принца, а рядового курьера. Я-то и порекомендовал Волкову свалить все на таможню. Дескать, она сама не пропустила реликвию ввиду ее огромной исторической ценности. Саблю мы потом подкинули на склад конфискантов, и дело схлопнулось.
Потом была пара-тройка других происшествий разной степени тяжести. Последний фант я выиграл у Валеры две недели назад, когда тот задумал вынести новенький ксерокс из приемной вице-премьера по делам Содружества: аппарат был даже не распакован и на нем лишь изредка играли в подкидного. Волков, завернувший в «Белый дом» по каким-то предвыборным вопросам, не мог этого стерпеть и не стерпел. Похищение вполне удалось бы, кабы не молодецкий кураж самого Валеры. На ленивый вопрос дежурного охранника: «Чего выносите?» – он сострил: «Чего-чего! Доллары в коробке!» Шутить о деньгах в «Белом доме» было так же неосторожно, как забавляться разговорами о бомбе в багаже на контроле в аэропорту. Милиционер моментально засвистел, сбежалась целая армия омоновцев. И хотя в коробке из-под ксерокса был упакован действительно ксерокс, Валере пришлось полдня объясняться, по какому праву он присвоил министерскую собственность. Карьера его опять повисла на ниточке. За подобные шалости Волкова могли бы легко турнуть из предвыборного штаба, отдав на съедение прокуратуре. Чтобы замять скандал, я помог через своих знакомых на ТВ распустить контрслухи: мол, деньги все-таки были и предназначалась они народным любимцам – знаменитым нашим певцам и артистам. Доходы самых любимых поп-идолов по традиции в прессе обсуждению не подлежали. Газетчики дружно заткнулись, Валера снова вышел сухим из воды. Теперь за ним был должок...
– Макс, это шантаж, – квакнул Волков в трубку.
– На том стоим, – согласился я. – Не славы ради, а пользы для. Значит, ты мне устроишь свидание с боссом?
Кремлевский шоумен ответил сдавленным мычанием.
– Время, Валера, время! – поторопил я. – Не мычи, а поскорее телись. Террорист – он ведь ждать не станет, я серьезно говорю. Пойми же ты, чучело.
– Хорош-ш-шо же, – прошипел Волков. – Я рискну. Но если он тебя примет, ты у меня сам будешь в таком долгу!..
– Это уже деловой разговор. – Я поглядел на часы. Уломать Валеру мне удалось за четверть часа. – Будь по-твоему, а теперь иди договаривайся. Через сколько мне тебе перезвонить?
– Я лучше сам тебе перезвоню, – возразил Валера. Поняв, что отвертеться не удастся, он быстро перестал метать икру и заговорил нормальным голосом озабоченного бизнесмена. – Напомни мне номерок твоего мобильного.
– У меня нет мобильного, – признался я.
– Как нет? – насторожился Волков, – ты же мне сказал, что говоришь с улицы. Врал?
– Да с улицы, с улицы, не пыли, – утомленно сказал я. – Клянусь Феликсом Эдмундычем. Из автомата на Петровке.
– Из автомата? – Валера с трудом вспомнил про городские уличные телефоны. У новых русских чиновников память не длиннее прически рэкетира. Многие наверняка уже забыли, что, кроме «джакузи», бывают и обычные ванны. – Тогда давай минут через двадцать.
Половину этого времени я провел, нервно прохаживаясь мимо колонн Большого театра и разглядывая освещенные афиши. Завтра здесь давали «Лебединое озеро», в воскресенье – «Спартак». За годы работы на Лубянке Большой не единожды попадал в сферу моих оперативных мероприятий. Один раз я сподобился задержать на подходе к театру новоявленную Шарлотту Корде с пистолетиком в сумочке. Другой раз уже в фойе я брал с поличным французского связного месье Фридкина. Помню, пришлось даже слегка подраться, чистое кино... Но ни на одном здешнем спектакле я так и не побывал. Все не с руки было подняться в партер или в бельэтаж. Ноги не доходили.
Ровно в срок я стоял у ближайшего телефона-автомата. На сей раз трубку схватил сам Волков.
– Через час возле Боровицких ворот, – торжественным тоном произнес он. – Там будет ждать его референт, зовут Павел. Он проведет в корпус номер один. Босс выделил тебе пять минут и ни секунды больше.
– Спасибо, дружок, – поблагодарил я. – Мне хватит.
Первый этап полета над розовой лысиной генерала Голубева прошел успешно. Все бортовые системы работали в норме. Теперь бы только не сгореть в самых верхних, то есть кремлевских, слоях атмосферы.
– За спасибо не работаем, – мстительно сообщил мне Волков. – Эта пятиминутка мне дорого обошлась. Но тебе, Макс, она обойдется намного дороже. Выполнишь теперь мое любое желание. Захочу – пройдешься на руках вокруг мавзолея и сто раз прокукарекаешь... Страшно-с, господин чекист? – добавил он противным голосом белогвардейца из «Новых приключений неуловимых».
– Уже трепещу, – ответил я и повесил трубку.
Валериных фантазий я не боялся. Несмотря на свои клептоманские загибы и склонность к куражу, Волков был человеком в высшей степени практичным. Я был уверен, что на бесполезное желание он свой фантище не изведет...
Референт Павел оказался блондином лет тридцати. Он пытливо заглянул мне в лицо, придирчиво осмотрел мое удостоверение и предложил сдать на хранение оружие, если таковое имеется. Я легко расстался со своим пустым «Макаровым». Павел тут же, на проходной, обменял его на пластмассовый номерок с надписью «Кремль» и вручил мне. Судя по рутинности обмена и числу на номерке далеко не один я подвергся разоружению здесь, у входа в святая святых. Я давно подметил закономерность: всякий раз накануне президентских выборов многие граждане России привычно умножают свои личные арсеналы. Гражданам боязно. Всегда есть шанс заполучить в Отцы Народа какое-нибудь чудо-юдо, мечтающее поставить страну на уши. Сам я – человек служивый, а потому аполитичный. Но любой застой предпочту мясорубке.
Так уж я воспитан.
После сдачи пистолета процесс оформления пропуска занял не более десяти минут, и вскоре мы с референтом Павлом уже шагали по кремлевской брусчатке, подсвеченной со всех сторон яркими прожекторами. До корпуса номер один идти было недалеко. Но двигались мы со скоростью беременной улитки: за каждым вторым поворотом гостя ждала новая проверка документа, за каждым третьим – просветка на детекторе. Всего же я показывал выданную мне карточку ровно шесть раз. Шестой и последний раз у меня затребовали пропуск при выходе из лифта на третий этаж.
Шаг влево, два шага вправо. Вот и приемная. Павел распахнул передо мной тяжелую дверь, а сам остался в коридоре.
– Проходите. – Строгая молодая дама в очках показала мне, куда идти.
Вероятно, это и была та самая секретарша Ксения, которая строила губернаторов в очередь и с боем пропускала мэра. Внешне очкастенькая Ксения напоминала завуча в образцово-показательной школе, а сама приемная – учительскую в той же школе. Вдоль стены встали в ряд кресла, шкафы, сейф, холодильник. Над креслами примостилась учебно-педагогическая живопись в белых деревянных рамках (блеклый натюрморт с яблоками и картина с изображением Сената, вид снизу). Секретарский стол был заставлен телефонами и украшен громоздкой настольной лампой под зеленым абажуром. Для полноты картины не хватало только глобуса. Его заменяло какое-то неясное учебное пособие, глубоко задвинутое под крайний из шкафов. Издали оттуда высовывался краешек стальной загогулины, похожей на струбцину гигантского циркуля.
За дверью меня ждал настоящий кабинет директора школы. Телефонов на столе было гораздо больше, чем в приемной. Над столом – фотография Президента с дочерью и внуками. Слева компьютер, справа телевизор с видиком. Никаких сувенирчиков, никаких тебе бронзовых орлов и коллекционных зажигалок. По сравнению с этой обителью даже скромные служебные апартаменты нашего генерала Голубева выглядели пещерой Аладдина.
Хозяин кабинета поднялся мне навстречу.
В облике Главы администрации не было, казалось, ничего железного. Напротив – у него был мирный, округлый, почти домашний вид. Белесая шевелюра и нос с курносинкой. Обычное, немного усталое лицо мужчины за сорок.
Впрочем, рукопожатие его было крепким, а взгляд серых глаз – неожиданно цепким и внимательным. Даже слишком цепким, вдруг понял я. Свое прозвище Железный Болек заработал все-таки не зря. Стоило чуть всмотреться, и делалось очевидным: металл таится в уголках глаз, прячется в наклоне головы, поблескивает в складках у губ.
Интересно, нет ли у него проблем с металлоискателями? – посетила меня идиотская мысль. Я торопливо отогнал ее прочь.
– Валерий доложил мне о вас, капитан Лаптев, – с ходу произнес Железный Болек и кивком указал мне на кресло. – Поэтому прошу ближе к сути. О каком теракте вы ему говорили? Давайте коротко, опуская подробности.
По дороге сюда я уже мысленно отрепетировал свой рассказ, сделав его максимально компактным. Начать я собирался с письма от «Мстителя», а закончить бегством Исаева и осмотром его квартиры. Единственное, про что я решил не говорить, – так это про номера на автоматах. Свои подозрения насчет генерала Голубева я пока оставлю при себе. Не в моих правилах стучать на начальство.
Глава администрации вник с первой же минуты. Как только я заикнулся о «Мстителе», Железный Болек сам выудил из дальнего ящика копию его письма и положил на стол.
– Так-так, – произнес он, ребром ладони разглаживая листок. – Кто бы мог подумать... Говорите-говорите, все это крайне важно...
Я приободрился, но вскоре заметил, что хозяин кабинета ведет себя как-то странно. Нет, он не перебивал меня, он даже изредка мне поддакивал. Взгляд его по-прежнему оставался внимательным. Однако внимание это было уже направлено не вовне, а куда-то далеко вглубь себя. Видимо, детективный рассказ капитана Лаптева перестал занимать Железного Болека. Теперь хозяин кабинета чутко прислушивался лишь к собственным мыслям: может быть, и крайне важным, но бесконечно далеким от моей истории.
– Это вариант... – сказал он в пространство, когда я закончил. – М-да, это хороший вариант. Отличный... Повышаем меры безопасности, дочь переезжает в Завидово... Угу... Знаете что, капитан Лаптев. – Глава администрации наконец вспомнил о моем присутствии. – У меня к вам большая просьба. Валера мне сказал, что вы грамотный опер. Ценю профессионалов. Не сомневаюсь, вы скоро найдете этого двоечника. Но только...
Железный Болек сделал паузу и побарабанил пальцами по столу.
– ... Попытайтесь не найти его до воскресенья.
Наверное, вид у меня был донельзя глупый. Как и у всякого человека, которого сзади ударили пыльным мешком по голове.
– Я, кажется, неточно выразился, – поправил себя Железный Болек. – Извините, капитан. Отыскать вы его можете, бога ради. Я имел в виду другое: не трогайте его до воскресенья. Пусть погуляет до выборов...
Обычно мне удается сохранять спокойствие и невозмутимость в гораздо более жестких ситуациях. Но туг удар был слишком силен и внезапен. В этом кабинете таких слов я никак не ожидал. Чисто рефлекторно я привстал с места, не выпуская хозяина из поля зрения и краем глаза фиксируя входную дверь.
– Ход ваших мыслей мне нравится, – невесело усмехнулся Железный Болек. По моему лицу он понял все, о чем я уже подумал и о чем собирался подумать. – Успокойтесь, капитан, это не дворцовый переворот, а я – не главный заговорщик... Да сядьте, сядьте вы и послушайте! Скрутить меня вы всегда успеете, приемам каратэ я не обучен...
Тонко пискнул один из телефонов. Глава администрации безошибочно выбрал белый аппарат и взял трубку.
– Да, Рашид Харисович, – негромко сказал он. – Да, конечно... Уже не меньше пяти?.. Очень плохо, а куда денешься... Можете подняться прямо сейчас... Нет, не помешаете, наоборот...
Имя-отчество главного кремлевского кардиолога Дамаева было мне знакомо. Несколько лет назад он лично оперировал Президента, и об этом писали все газеты.
Дамаев. Президент. Выборы. Болек...
Я стал поспешно тасовать эти четыре слова, комбинируя их попарно. Дамаев – Болек. Болек – выборы. Выборы – Президент. Президент – Дамаев... Смутное подобие догадки заворочалось где-то глубоко в спинном мозгу. Мои хватательные рефлексы ослабли. Я сел обратно в кресло у стола.
– Так-то лучше, капитан, – проговорил хозяин кабинета. – А теперь распишитесь вот здесь...
Перед глазами у меня возник край какой-то ведомости. Верхнюю часть бумаги Железный Болек старательно прикрывал рукой. Я углядел лишь номер 19-й и фамилию «Гурвич» рядом с ним. Фамилия «Лаптев» шла под номером 20.
– Что это?
– Не пугайтесь, капитан. – Глава администрации уже протягивал мне обкусанную шариковую ручку. – Не договор купли-продажи вашей души. И не заявление о приеме в масонскую ложу... Всего лишь нулевая форма, подписка о неразглашении. Как работнику органов, вам такая бумажка должна быть хорошо знакома... Ну же, ставьте автограф! Вы хотите знать правду или уже передумали?..
Загипнотизированный последней фразой, я поставил свой росчерк.
