Текст книги "Спасти президента"
Автор книги: Лев Гурский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)
– Будем садиться, – сказал я пилоту. – Найдите дворик потише и поближе.
Хочет или не хочет пан Козицкий, но теперь он меня выслушает.
24. ПИСАТЕЛЬ ИЗЮМОВ
«Ничто не ценится так дорого, как вежливость».
Это изречение я вспомнил, перелистывая меню. Когда твой обед оплачивается из чужого кармана, крайне невежливо скромничать и отказывать себе в денежно-пищевых удовольствиях. Спонсоры могут решить, будто ты усомнился в их кредитоспособности.
– Еще две порции омаров, – сказал я официанту. – И еще принесите манго, зразы, салат из огурчиков, вот это суфле за пятнадцать долларов, котлеты по-киевски с гарниром, креветок, курицу жареную, харчо и шоколадного пломбира граммов триста для разгона... нет, лучше сразу тащите полкило. И фирменное блюдо не забудьте.
– Это все? – Толстенький официант с карандашом в руках уже извел на меня половину блокнота.
– Сейчас-сейчас... – Я был не в силах сразу выпустить из рук аппетитный перечень ресторанных кушаний. – Может, возьмем еще осетрины заливной? Или целого осетра под белым соусом? А, господа?
Господа спонсоры переглянулись и дружно покачали головами. Всего их за столом собралось трое: табачный король Чешко, император пирожных Липатов и презервативный магнат Звягинцев. Приглашая меня отобедать, они не догадывались, сколько могут слопать в один присест кандидат в президенты России со своим бойфрендом.
– Тогда целого осетра не надо, – объявил я. – Принесите только половину. И на этом – пока все. Для легкого перекусона хватит.
У голодной Сашки громко заурчало в животе. Узнав о походе в ресторан, дрянь специально не стала завтракать – чтобы больше вместилось за обедом. Сама готовить Сашка не любила, зато обожала трескать и была при этом прожорлива, как пиранья.
Невозмутимый официант спрятал в карман один блокнотик, достал другой.
– Что будем пить? – спросил он нас, приготовившись делать пометки.
Я проглядел карту вин и с грустью отложил ее в сторону. Выбрать было из чего. Но перед теледебатами в прямом эфире мне, пожалуй, не стоило развязывать. Это даже как-то неспортивно. Алкоголь – чересчур сильный допинг, а я желаю задолбить своих конкурентов исключительно в честном споре.
– Нарзан, – вздохнул я. – В самом крайнем случае – полстакана кефира.
Господа спонсоры проявили похвальную солидарность со мною. Хотя, возможно, все трое просто были надежно подшиты.
– Пепси-колу, – заказал табачный король.
– Томатного сока, – попросил производитель пирожных.
– Кофе, без сахара, – пожелал презервативный босс.
– Бутылку водки, – вдруг нагло вякнула Сашка, всего полчаса назад клятвенно пообещавшая мне молчать за столом.
У дряни была противная привычка иногда взбрыкивать и делать все наперекосяк. Если бы ей дали бумагу в линейку, она бы нарочно стала писать поперек. Назло всем. Я попытался наступить Сашке на ногу, но не смог быстро найти эту проклятущую ногу под столом.
– Какую именно водку? – Официант взял наизготовку карандаш. – Есть «Абсолют», «Столичная», «Экстра», «Лимонная», «Иван Грозный», «Гжелка», «Astafyeff»...
Наконец, я нащупал Сашкин ботинок и крепко придавил его своим каблуком. Дрянь жалобно пискнула на последнем слове.
– Понимаю, – кивнул официант. – Значит, нарзан, пепси, кофе, сок и бутылочку «Astafyeff». Сигареты будете брать?
– Да-да, – поспешно сказал я, опасаясь, что Сашка опять ляпнет невпопад. – Пачку «Московских крепких», пожалуйста. Моих любимых... – В присутствии табачного фабриканта не стоило даже заикаться о каком-то другом куреве, кроме паршивых сигарет его производства.
Официант умчался исполнять наши скромные заказы и отсутствовал всего минут десять, не больше. В скором времени стол в нашем отдельном кабинете был уже весь оккупирован тарелками и блюдами.
Ожидая осетра, я гадал, какую из его половин нам принесут: ту, где голова, или противоположную? Однако повара ресторана проявили истинную мудрость и порезали осетра не поперек, а вдоль.
– Приятного аппетита! – сказал я вслух, пристраивая обоих вареных омаров поближе к киевской котлете. Вкуснее всего благоухал суп харчо, но к нему приходилось тянуться через мороженое. Половина осетра и суфле отошли во владение Сашки. Спонсорам досталась какая-то мелочь вроде зраз с креветками, курочки, огурцов и манго.
Некоторое время мне удалось пожевать спокойно. Но лишь только я заморил первого червяка, спонсор господин Липатов отодвинул тарелку с нетронутой зразой и скрипуче произнес:
– У нас – проблемы.
– Бывает, – посочувствовал я, обкладывая укропчиком второго омара. – Что-то неладно с пирожными «Сатурн»? Как сказала однажды покойная Мария-Антуанетта...
– С пирожными все в порядке, – не дал мне договорить господин Липатов. – У нас проблемы с вами, Изюмов. Расходы на ваше содержание превышают все разумные пределы.
Я поскорее надкусил последнего омара, чтобы его невозможно было вернуть обратно на кухню. Финансовые разборки всегда наводили на меня глухую тоску. Стоило хоть немного почувствовать себя богатым, как тут же возникали падлы, требующие от меня отчета за каждый истраченный бакс.
– Неужто в самом деле превышают? – не вполне искренне удивился я. – Быть не может!
Краем глаза я заметил, как Сашка торопливо добивает осетра и тянется к суфле. Бутылка водки возле нее была уже опустошена на треть.
– Факт, – подтвердил табачный король Чешко. – Ваши непродуктивные траты вызвали беспокойство у совета директоров.
– Надо же и меру знать, – желчно добавил презервативщик Звягинцев. – Излишество вредит, заявляю как специалист.
– Одни ваши цыгане встали нам в копеечку, – присоединился к товарищам производитель пирожных Липатов.
Господин Липатов намекал на мою гениальную идею с арендой хора из театра «Ромэн». Было это аккурат в день принятия парламентом Закона о национальной культуре. Двадцать четыре часа подряд цыгане, сменяя друг друга, вопили под гитару «К нам приехал, к нам приехал!» у главного входа в Государственную думу, а я через каждый час проезжал мимо хора на пролетке, хлопал себя по заднице и картинно раскланивался. Телевидение было в отпаде.
– И этот, как его, ну, француз... – морщась, проговорил господин Звягинцев. – Его пятитомник с золотым тиснением стоит тридцать девять долларов, а вы потребовали семьсот комплектов. Куда вы их потом дели? Засолили?
Подарил, мысленно ответил я. В Московской области, к вашему сведению, десяток домов престарелых для старых большевичек. Все забыли про этих бабок, даже Товарищ Зубатов. А я вспомнил! И каждая получила от меня к Женскому дню по собранию сочинений маркиза де Сада...
– А две тысячи сарделек? – Господин Мешко воздел палец к потолку. – На кой черт вам столько?
Идея перегородить Манежную площадь гирляндами сарделек была еще более гениальной, чем аренда поющих цыган и раздача маркизов старушкам. Однако замысел бездарно провалился. Набежали оголодавшие москвичи и в момент объели мясную цепочку, без соли и гарнира. Поэтому мою прогрессивную предвыборную акцию никто не успел заметить.
– Вы умеете только разбазаривать отпущенные средства, – ядовито заметил презервативный магнат. – Но у нас, между прочим, деньги в огороде не растут.
Это было чистой правдой: деньги у них росли где-нибудь в швейцарских банках.
– Среди нас нет Рокфеллеров. – Табачный король машинально вынул из пачки сигарету своего производства, но вовремя опомнился и вернул ее на место.
Слова господина Чешко тоже были правдой. Ни один самый скупой Рокфеллер не осмелился бы выпускать такую вонючую гадость, как «Московские крепкие».
– Вы обходитесь нам слишком дорого, – скрипнул производитель пирожных. – Нам это не нравится...
Пирожные «Сатурн» тоже мало кому нравятся, с обидой подумал я. Эти «Сатурны» подходят только для ток-шоу Илюшки Милова – метать друг другу в репу.
– ... В общем, вы бросаете деньги на ветер, – сообщил господин Липатов. – С этой практикой пора кончать. Таково наше общее мнение.
– Общее и согласованное, – удостоверил господин Звягинцев.
– Принятое большинством голосов на совете директоров, – подвел черту господин Чешко.
Теперь мне предоставлялась возможность ответить. В порядке плюрализма. Я искоса глянул на недоеденного омара в тарелке и состроил постную рожу.
Только самонадеянные кретины плюют в руку дающего и лупят по зубам дареному коню, напомнил себе я. Фердинанд Изюмов – реальный политик, совсем не кретин. Берет, что дают: с миру по нитке, с паршивой овцы – шерсти клок, суют намыленную веревку – и веревочка в хозяйстве пригодится. Жареный петух в жопу клюнул? Возьмем и петушка, и жопу. Всерьез ругаться с гадами-спонсорами было бы неимоверным дебилизмом. Надо сохранять лицо, избегая сильных эпитетов.
– Понимаю вашу озабоченность, уважаемые господа, – медленно сказал я. При этом я волевым усилием задавил нескольких «скупердяев» и «жаднючих козлов», готовых сорваться у меня с языка. – Однако позволю не вполне согласиться с вами. Полагаю, кандидат в президенты в моем лице вполне окупает вложенные вами средства.
– Неужели? – с сарказмом спросил пирожный босс Липатов, наиболее прижимистый из всей святой троицы.
– Безусловно окупает, – ответил я. – Ну, посудите сами. Когда меня выберут президентом России, каждый из вас приобретет раз в двести больше, чем потратил. Господин Чешко получит от меня Министерство здравоохранения и сам будет решать, полезно или вредно курение для здоровья... Господин Липатов станет, если захочет, министром иностранных дел и сможет продвигать свои пирожные на внешний рынок, хоть на планету Сатурн... Ну, а господина Звягинцева я сделаю министром обороны, торжественно клянусь. Все вы не пожалеете, что связались со мной.
Пока спонсоры переваривали этот монолог, я прикончил последнего из омаров. Мое предложение обеспечило мне еще минуты две спокойной еды. Но не больше.
– Чушь! – сказал, наконец, табачный король. – Какая там победа на выборах? Оставьте эту лапшу для ваших педерастов. Мы конкретные люди, среди нас нет кремлевских мечтателей...
– Вот именно, – согласился император пирожных. – Никто вас и не покупал в качестве кандидата в президенты. Вы всего-навсего наш самый дорогой рекламный агент.
– Самый дорогой и самый бестолковый, – добавил презервативный магнат. – Мои изделия вы, между прочим, раскручиваете архи-скверно.
– Делаю, что могу, – кротко ответил я, стараясь не вспылить. – В детских садах я уже их раздавал, ментам на Рижском рынке дарил пачками, в Госдуме штук сто с трудом, но пристроил. Сегодня в артгалерее на Гоголевском битый час агитировал за ваши изделия. Только что еще не примерял их перед телекамерой.
– За такие деньги могли бы и примерить, – проворчал господин Звягинцев.
По правую руку от меня послышалось сдавленное бульканье. Сашка успела заполировать пятнадцатидолларовое суфле стаканом водки «Astafyeff». Зразы, не съеденные спонсорами, как-то незаметно переместились к ней. Огуречный салат и креветки находились на полпути. Надеюсь, питательный процесс отвлечет эту ненасытную тварь до конца нашей беседы со спонсорами. Пока рот ее занят жратвой, я могу быть относительно спокоен.
– Значит, примерить? – скрипуче хохотнул император пирожных. – А что, это мысль...
Табачный король, не расположенный к юмору, постучал вилкой о край тарелки.
– Времени мало, Изюмов, – суровым тоном произнес он. – Кандидатом вы пробудете еще два дня. Ровно столько вы будете интересны журналистам и ТВ, потом – все. После выборов никто вас не купит, даже по демпингу. И если вы не используете эти дни в наших интересах, последние свои счета оплатите самостоятельно.
– В том числе и счета из «Голубой лагуны», – присовокупил неумолимый господин Звягинцев.
– Их-то – в особенности, – кивнул фабрикант «Московских крепких». – Там за один вечер сумма набегает дай боже.
Это был неожиданный удар поддых. Ну, суки!
Я мысленно посчитал, сколько халявного пива уже вылакала голубая тусовка Дуси Кораблёва, и ужаснулся. Шандец. Цветочки кончились, поперли волчьи ягодки. Кажется, господа спонсоры натягивали поводок и брали меня за горло. И зачем же я, дубина, накупил на избиркомовские деньги столько бесполезных шмоток? Лучше бы сам поил охрану, ей-Богу, и не связывался с русскими капиталистами. Хищники, чистые волки! Гнусные морды эпохи первоначального накопления. Однако отступать теперь уже поздно. Обглодают, как Сашка – осетра. Придется капитулировать.
– Думаю, мы все уладим, – до омерзения приторным тоном сказал я. – Я ведь не отказываюсь сотрудничать. Наоборот...
– Правильно, Изюмов, – проговорил спонсор господин Чешко. – Давно бы так. Сегодня у вас, кажется, прямой эфир в «Останкино»? Вот и поработайте сегодня на нас, на нашу продукцию. Поменьше политики, побольше рекламы. И без фокусов.
– Ни единого фокуса, господа! – Я замахал руками. – Все будет вам по кайфу, слово кандидата в президенты. Останетесь довольны...
– Точно-точно, охренеете от удовольствия, – раздался неожиданный голос. – Фердик из любого говна конфетку вам сделает, он мастер.
Проклятье, ослица заговорила!
Сашка наелась, напилась и теперь захотела потрепаться. Вот дегенератка! Я под столом рыскнул ногою вправо-влево, желая придавить в зародыше дурацкую болтовню. Однако Сашка каким-то хитрым макаром поджала обе свои ноги и очутилась вне досягаемости моего ботинка.
– Из какого еще говна? – нехорошим голосом переспросил табачный король, прищурив глаза. – Вы о чем?
– Что вы, что вы! Он ни о чем! – Я растекся сахарным сиропом по тарелке. Больше всего мне хотелось дотянуться до железной вазочки из-под мороженого, нахлобучить ее на голову разговорчивой дряни и потом сильно-сильно колотить сверху молотком. – Вы не так поняли моего друга. Александр, будь любезен...
– Обычного говна, – с пьяным упорством сказала Сашка. Ядреная «астафьевка» уже затуманила ей остатки мозгов. – Ты ведь, Фердик, сто раз мне повторял: в «Московских крепких» – не табак, а сушеный навоз. Какашки.
Глаза господина Чешко сузились до размеров бойниц, из которых в мою сторону вылетела пара электрических молний. Презервативщик Звягинцев невольно хмыкнул при слове «какашки», о чем наверняка тут же пожалел.
– Про вашу резину я и не говорю! – отважно припечатала дрянь и его. – Вы сами-то в них трахались когда-нибудь? Если нет, нарочно наденьте и посмотрите на свой синий член!.. Какой же чокнутый придумал красить их в этот раздолбайский цвет? Фердик нацепил один раз – так потом от смеха кончить никак не мог. Хорошо еще, у меня завалялось пирожное «Сатурн». Классная штука. Откусишь разок, и тебе уж не смешно...
– Заткнись! – Я зашарил по столу в поисках какого-нибудь тяжелого предмета. Все мои старания мирно уладить дело со спонсорами разбивались к едрене фене из-за пьяной Сашкиной болтовни. Черт, надо было отдать ей второго омара и харчо. И пломбир. Но теперь поздно. – Молчи, дрянь!
– Нет, отчего же, – проскрипел господин Липатов. – Пусть скажет... Поговори, мальчик, поговори. Почему же после наших пирожных тебе не смешно, а?
– Тошнит, – откровенно объяснила Сашка. – Блевать охота. Мне-то Фердик рассказал, чего вы туда добавляете вместо сахара, из экономии. Странно, что до сих пор еще никто от них не подох.
Приплыли, обреченно подумал я. Ну, сучка! Лучше бы она их просто послала на хрен – я бы отбрехался, как-нибудь заболтал эту компанию. Но тут...
Все трое спонсоров, не сговариваясь, дружно встали из-за стола с каменными рожами. Сашкин проступок был верхом неприличия, вопиющим хамством, смачным плевком в имидж. Есть вещи, которые просто западло обсуждать вслух. Самый верный способ разозлить бизнесмена – сказать ему то, что он и сам знает о себе и своем бизнесе.
– Постойте, господа, – пролепетал я. – Подождите, мы все обсудим...
Троица гуськом проследовала к выходу. С таким же успехом я мог бы уговаривать уличный светофор.
– Вы нас огорчили, Изюмов, – ледяным тоном сказал табачный король, задержавшись в дверях. – Но мы вам даем еще один шанс: сегодняшний прямой эфир в «Останкино». Сделаете достойный промоушн нашим фирмам – мы закрываем счета в «Лагуне», так и быть. Не сделаете – вам же хуже. Считайте это последним предупреждением.
Дверь закрылась.
– Ушли-и-и, – удивленно протянула Сашка. – А че они так быстро рванули отсюда? Вот еще томатный сок остался, и курица жареная...
Некоторое время я пребывал в раздумьях – сейчас ли мне прибить безмозглую сучку, на скорую руку, или сделать это дома, неторопливо, с комфортом? Ход моих мыслей был прерван уже знакомым толстым официантом. Надрываясь, он втащил в дверь нашего кабинетика огромный поднос с тремя молочными поросятами.
– Ваш заказ, – доложил официант, переводя дыхание. – Фирменное блюдо. Кстати, ваши друзья, которые ушли, сказали мне, что обед будете оплачивать вы... Я правильно их понял?
25. БОЛЕСЛАВ
То, что пилот называл трапом, оказалось веревочной лестницей – легкой и узенькой. Вцепившись в алюминиевые перекладины, я чувствовал себя воздушным гимнастом, справедливо выгнанным из цирка за полную профнепригодность. Наверно, в безветренную погоду спускаться по этой лестнице до самого асфальта было бы сущим удовольствием. Однако от любого, даже легкого, дуновения ветра тебя тут же начинало сносить в сторону, поэтому ты рисковал приземлиться на верхушку дерева, на клумбу с георгинами, на кучу битого кирпича или прямо посреди сохнущего белья. Впрочем, особо выбирать не приходилось: из всех двориков неподалеку от перекрестка этот выглядел сверху единственно подходящим.
Прыгай, Болеслав, сурово приказал я сам себе. Отклеивай свои пальчики и прыгай. Ты не можешь здесь болтаться до бесконечности.
Эх, была не была! Я глубоко вдохнул и разжал руки...
Как мне удалось не оседлать бечевку с развешанными белыми пододеяльниками – ума не приложу. Очевидно, помогла моя политическая изворотливость, столь нелюбимая газетчиками. Белые паруса протестующе захлопали за моей спиной, но я уже обеими ногами стоял на асфальте.
Перед глазами мелькнул, удаляясь, конец трапа, и затем тяжелое вертолетное гудение над головой стало быстро ослабевать. Пилот, получивший от меня вместе с новым званием четкие инструкции, уводил свою машину обратно в Кремль, за подмогой. А я оставался в пустом московском дворике – один и без охраны. Ни Паши, ни Пети, ни штатных секьюрити из ГУО. Ощущение необычное, однако и не без приятности.
Судя по приглушенным автомобильным гудкам, выход на Большой Афанасьевский переулок находился совсем рядом. Кажется, где-то правее мусорных баков, за кустами сирени и россыпями кирпича. Я уже сделал шаг в направлении этих кустов, как вдруг меня остановил детский голосок за спиной:
– Дяденька, ты десантник?
Я обернулся.
Дворик не был совсем безлюдным. Пацан лет шести, не замеченный нами сверху, теперь с любопытством выглядывал из-за парусов пододеяльников. Возможно, он играл в морского «зайца», тайком проникшего на пиратский корабль. В руках у пацана была растрепанная книжица вроде комиксов.
– Тсс! – Я приложил палец к губам.
– Тсс! – согласился начинающий пират, но тут же опять спросил: – Ты наш десантник?
Какой, однако, продвинутый хлопчик, уважительно подумал я. Тактичный. Другой бы на его месте принял меня за американского шпиона и устроил ор на весь двор.
– Я – Бэтмен, – попробовал отшутиться я, взмахнув воображаемыми перепончатыми крыльями.
– Не ври, дяденька, – с легким презрением опроверг меня малыш и потряс своей книжкой с яркими наклейками. – Ты не Бэтмен. У меня все стикерсы собраны, смотри. Бэтмен летает с помощью канатов. У Спайдермена – такие присоски, как у паука. Еще есть Супермен, он умеет летать так, без всего, потому что с планеты Криптон... А ты всего-то летаешь на вертолете. Значит, десантура, только в штатском.
– Хорошо, твоя взяла, – согласился я. – Ты меня правильно вычислил, теперь, главное, не проболтайся.
– Больно мне надо! – по-взрослому пожал плечами малыш. – Что я, десантников не видел? Когда День ВДВ, ваши пьяные в каждом дворе валяются, и в полной парадной форме, не так, как ты. Папка говорит, довели армию до белой горячки. Он сказал, что будет голосовать за Генерала, потому что у него хоть рука сильная. А ты за кого будешь? Тоже за руку?
– Нет, – автоматически ответил я.
– А за кого? – не отставал продвинутый мальчик. – За старого? Папка говорит...
– Ладно, юноша, иди погуляй, – торопливо сказал я. Не хватало мне еще ввязываться в политический спор с первоклассником! Сунув руку в карман, я, по счастью, обнаружил в нем какую-то смятую ассигнацию. – На вот, лучше возьми денежку. Купишь себе жвачку.
Когда нет времени переубеждать оппонента, приходится действовать примитивными методами.
Пацан с достоинством принял купюру, рассмотрел ее на свет и лишь после этого исчез среди белесых пододеяльников. Я же поскорее направился к выходу из дворика – мимо кустов сирени, мимо мусорных баков, детских качелей, еще одной клумбы, кирпичных залежей...
За сильную, видите ли, руку папка желает голосовать, сердито думал я, перепрыгивая через залежи битого кирпича. К сильной руке, дружок, надо еще голову неслабую иметь. А вот здесь у твоего любимого Генерала уже начинаются сложности.
Я выскочил в Большой Афанасьевский и с громадным облегчением увидел ту же картинку, которую раньше наблюдал из кабины вертолета. Затор пока не рассосался. Примерно с полсотни машин все еще стояли плотным комом в горлышке переулка, не в силах разъехаться. И черная украинская «чайка» зажата была где-то посредине этого скопища автомобилей. Тебе пять с плюсом, Болеслав, мысленно поздравил я себя. Поддела, считай, уже сделано. Теперь остается лишь осторожненько склонить премьера Козицкого к сепаратной сделке с Москвой. Ранг Главы администрации у нас в России почти равен премьерскому. А потому мое предложение потолковать с глазу на глаз не должно вызвать у него формальных возражений. Сложности если и будут, то чисто организационные. В машине беседовать нельзя – там не исключена прослушка. На улице тем более нельзя – полно свидетелей. Выход есть. Устроим маленький Кэмп-Дэвид в ближайшем подъезде. Вон в том, например.
Лавируя между автомобилями, я стал двигаться в сторону «Чайки» с украинским флажком на капоте. Многие водители машин, мимо которых я протискивался, уже повылезали из своих салонов и вяло бранили власти: мэра, правительство, Президента и меня. Вдали от перекрестка далеко не все из шоферов знали настоящую первопричину затора. В ходу была хорошая версия о том, что Большой Афанасьевский перекрыла впереди милиция, поскольку-де ожидается проезд машин Главы администрации Президента.
– Меньше, чем на трех «мерседесах» он не ездит, – солидно объяснял всем круглолицый мужичок лет пятидесяти. – У них, этих кремлевских начальников, так заведено. Три машины с бронестеклами, двенадцать телохранителей.
– Вконец оборзели, – понимающе вздыхали вокруг. – Три «мерса» – это ж сколько бензина казенного? А запчасти? Опять же охране плати, и все из нашего кармана...
– Совести у них нет, – продолжал круглолицый. – Сидят в кабинетах, как сычи. Ты выйди в народ, поговори с населением...
– Позвольте пройти, – вежливо обратился я к мужичку. Даже не взглянув на меня, тот слегка посторонился и возобновил свой увлекательный рассказ.
Оказывается, далеко не все слухи обо мне придумывают в Кремле и по моему заказу, с некоторой грустью понял я. Байка о кортеже из трех вороных «мерседесов» – это уже устное народное творчество.
Фольклор. И почему именно двенадцать телохранителей? Может, это христианская символика, подсознательный намек на апостолов? Любопытная деталь. Все-таки хорошо, что моя физиономия не слишком примелькалась, так спокойнее. Гарун-аль-Рашид был не дурак, раз на улицах Багдада умел сохранять инкогнито. В отличие от Саддама Хусейна, которого узнали даже в бородище Деда-Мороза.
Несмотря на теплую погоду, «чайка» премьер-министра Украины была плотно закрыта, все окна зашторены. Только справа боковое стекло было чуть приопущено, сантиметров на пять. Указательным пальцем я тихо постучался в это стекло.
Шторка еле заметно дрогнула. Внимательный глаз выглянул из щели и быстро спрятался обратно. Кто-то с раздражением произнес:
– Сюды заборонэно. Це территория незалэжной державы.
А кто-то другой мрачно добавил следом, уже на чистом русском:
– Шел бы ты отсюдова, друг. Что, не видишь – дипломатическая машина? Двигай, а то ментов позовем.
Недолго думая, я просунул в щель свою визитную карточку. Всего через мгновение шторка резко поползла вбок, и сам премьер-министр Республики Украина Василь Козицкий придирчиво осмотрел меня через стекло.
– Глава администрации Президента России? Болеслав Янович? – с сомнением произнес он вполголоса. – Вы – здесь?
– Да, Василий Павлович, – так же тихо ответил ему я, наклонясь к шторке. – Я здесь и один. Нам необходимо срочно переговорить. И вы прекрасно знаете, о чем...
Пять минут спустя мы с украинским премьером уже стояли на площадке между вторым и третьим этажами, рядом с мусоропроводом. Свита Козицкого действовала довольно грамотно, не хуже моих собственных секьюрити. Шофер был оставлен внизу, у входа в подъезд жилого дома; один вооруженный охранник пристроился на третьем, второй – этажом ниже, а переводчик, похожий на молотобойца, со скучающим видом встал у стены на другом краю площадки.
– Шановный пан премьер, – понизив голос, начал я, когда охрана Козицкого заняла свои места. – Только чрезвычайные обстоятельства, о которых вы осведомлены, вынуждают меня прибегнуть к непротокольной встрече с вами. Да еще в обстановке, мало располагающей к ведению переговоров. Тысяча извинений.
На лестничной площадке было полутемно. Сквозь грязноватое окно с трудом пробивались несколько лучиков солнца, плотно забитых серой пылью. Лестницу в подъезде не подметали, по-моему, лет пять. От мусоропровода попахивало тухлятиной.
– Тем не менее я рад вас видеть, господин Глава администрации, – церемонно ответил Козицкий. – Обстановка вполне терпимая. Слушаю вас.
Приятно иметь дело с профессиональным дипломатом. Эта публика учтива, приучена держать слово и никогда не путает идеалы с интересами. Я почти не сомневался, что премьер Украины примет мое взаимовыгодное предложение. Вопрос лишь в цене.
– Администрация Президента России была бы весьма признательна руководителю кабинета министров Республики Украина, если бы он согласился... – В витиеватых мидовских выражениях я изложил свою простую просьбу.
Выслушав меня, премьер Козицкий отрицательно покачал головой.
– Очень сожалею, – мягко проговорил он, – но мне придется отказать вам. Я как должностное лицо обязан информировать президента Украины обо всех обстоятельствах моей встречи с Президентом России, включая и прискорбные. Вы же, по сути, просите меня пренебречь своими профессиональными обязанностями в интересах другого государства. Другими словами, приглашаете меня к измене Родине...
Торг начался, причем Козицкий сразу завысил начальные ставки.
– Я бы сформулировал это по-иному, – тихо возразил я. – Я прошу вас лишь повременить два дня с исполнением малой части ваших профессиональных обязанностей и сделать это в интересах вашего же государства.
– Будьте любезны, конкретизируйте, – с вежливым удивлением проговорил украинский премьер. – Я не вполне понимаю ход ваших рассуждений...
Ставки, предложенные мной, Козицкий счел слишком низкими. Ладно.
– Предположим, – сказал я, – вы сейчас едете в посольство и по телефону информируете президента Украины обо всех подробностях вашего визита в Кремль. Можете ли вы гарантировать конфиденциальность сообщения?
Пан премьер изобразил на лице некое подобие обиды. Но промолчал. С сохранностью секретов в Украине было еще хуже, чем в России.
Кроме того, никто не мог дать гарантию, что информацию не украдут еще по пути из Москвы в Киев. Официально ни ФСБ, ни ГРУ уже не баловались перехватом международных разговоров, но вся аппаратура у них была, и проконтролировать каждое из подразделений секретных служб еще никому не удавалось. Вдобавок, и украинская Безпека тоже могла где угодно наставить свои микрофончики.
– Итак, информация будет разглашена, – сделал я печальный вывод. – Что дальше? Давайте спокойно проанализируем всю цепочку возможных последствий. Первое звено: сведения о болезни Президента России просачиваются в прессу. Следующее звено: во время послезавтрашних выборов...
На третьем этаже внезапно с шумом открылась дверь квартиры, и кто-то зашлепал прямо над нашими головами.
– ... Подожди, Дымок, – раздался надтреснутый старушечий голос. – Ведро вот помойное вынесу и дам тебе пожрать.
Однако верхний охранник премьера был уже начеку.
– Швыдко зачинитэ двери, – тотчас скомандовал он. – Тут йдуть таемни розмовы. Швыдче, стара, геть! Назад вернись, бабуля, кому говорю!
– Чегой-то, мусор нельзя вынести? – рассердилась бабуля наверху. – Да где это видано...
– Ни! Нельзя! – Охранник премьера, похоже, занервничал. Послышалось металлическое клацанье затвора. – Геть! Вы нэ повынни видчиняты двери!
– Дожили! – запричитала невидимая нам старушка. – Чеченская мафия была, армяны с чурками были, теперь хохлы со своими порядками... Кончилось мое терпеньице. Все, звоню в райотдел!
Переводчик Козицкого стремительно отлепился от стены, взлетел вверх по лестнице и что-то невнятно забубнил. Дверь наверху разом захлопнулась. Переводчик, похожий на молотобойца, вернулся на свой пост и скромно обронил:
– Все в порядке. Продолжайте. Я уговорил ее никуда не звонить.
– Так быстро, Сердюк? – недоверчиво спросил украинский премьер.
Все то время, пока длилась пауза в нашей с ним беседе, он мученически кривил губы. Я его отлично понимал. Конечно, подъезд в Большом Афанасьевском переулке – необычное место для сепаратных переговоров о судьбах двух европейских держав.
– Быстро и надежно, – с гордостью ответил переводчик Сердюк. – Она думает, мы мафия. Вот я и объяснил ей, что если она скажет кому-то хоть слово, наша мафия взорвет весь этот дом.
