Текст книги "Спасти президента"
Автор книги: Лев Гурский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)
31. ПРЕМЬЕР УКРАИНЫ КОЗИЦКИЙ
Премьер-министром нашей нэньки-державы меня сделали в три приема, первый из которых почти не отличался от приема у неопытного стоматолога.
Сначала меня без анестезии выдернули из московского посольства обратно в Киев и на два месяца забыли в унизительном – для моего ранга – кресле советника по протоколу министра закордонных справ. Я стерпел. Ровно через шестьдесят один день Макар снял карантин, вызвав меня на часовую аудиенцию в Мариинский дворец. Прибыл я туда по-сиротски, на такси, а убыл на казенном «вольво», уже в ранге третьего заместителя тогдашнего премьера. Третий зам по статусу обязан был курировать республиканскую нефтегазодобывающую отрасль: на редкость бестолковое занятие, учитывая, что ни одного крупного промышленного месторождения в Украине нет и не предвидится, а основную нефть мы качаем прямиком из тюменского трубопровода. Еще через месяц я стал официальным кандидатом в новые премьеры и в этом качестве подвергся утверждению в Верховной Раде. Сама процедура сильно смахивала на экскурсию школьников в зоопарк. Несмотря на категорический запрет орать, плеваться, подходить близко к клеткам и дразнить хищников, наши законодатели совершили весь привычный ритуал. Это было нечто. Крайне левые дружно клеймили меня как наемника Уолл-стрита, крайне правые не менее слаженно обзывали меня агентом москалей – так что прошел я (вернее, прополз) с перевесом в одиннадцать голосов и только после того, как группа Львовских парламентариев, нестройно распевая гимн, покинула зал заседаний.
Одиннадцать голосов в плюс – шаткая победа. Я прекрасно знал, что кандидатура моя возникла в результате сложных тактических компромиссов Макара со спикером. Что рано или поздно меня неизбежно вытолкнут в отставку. Выгонят громко, с шумом, со скандалом...
Но было бы крайне глупо своими руками приближать скандал, раньше времени теряя пост, который достался мне с такими трудностями.
Я не самоубийца, отнюдь. Чувство самосохранения мне не чуждо. Интуиция, моя внутренняя Безпека, уже требовала, чтобы я побыстрее заручился молчанием своей команды: Сердюка, обоих охранников и шофера Яши. Всем им я, конечно, доверяю. Конечно. Но без подстраховки наше с Болеславом подъездное коммюнике не стоит и ломаной гривны. Преданность преходяща. Дьявол таится в мелочах. Люди свиты слишком внимательные свидетели, чтобы совсем не принимать их в расчет. Уж как был аккуратен Вилли Брандт – и тот прокололся на каком-то плюгавом кабинетном секретаришке. Не уследил. Проворонил подлеца. По Фрейду, в каждом человеке глубоко упрятан крошечный Павлик Морозов, мечтающий однажды заложить папаню.
– Притормозите-ка, Яша, – попросил я шофера, едва мы проехали первый перекресток. Водитель тотчас же остановил нашу «Чайку» у бордюра, обернулся и удивленно посмотрел на меня.
Впередисидящий Сердюк тоже просунул голову между сиденьями.
– Проблемы, Василь Палыч? – осведомился он. Лицо моего персонального гэбэшника выражало готовность исполнить все желания, которые он прочтет в моих глазах. Сбегать за пивом? Пристрелить кого? Только мигните.
– Надо обсудить одну важную вещь, – сказал я, медленно обводя глазами свою свиту. – Государственного масштаба.
Олесь и Дмитро важно переглянулись: шутка ли, сам премьер-министр Республики Украина готов обсуждать с ними государственное дело! Шофер Яша с достоинством почесал в затылке. Референт Сердюк сразу весь подобрался и напыжился от усердия.
– Но не здесь, – добавил я. В любом казенном автомобиле могли водиться «жучки». – У кого какие идеи?
Обоим охранникам и водителю было пока не до идей. Гордые хлопцы Дмитро и Олесь все еще переваривали мою первую фразу. Озадаченный Яша прикидывал про себя, отчего это для обсуждения Важной Вещи пану Козицкому не подходит салон его «Чайки» – машины швыдкой та гарной. Ну, тильки трохи пидстаркуватой.
Быстрее всех оказался Сердюк.
– Можно в ресторане, – не задумываясь, предложил он. – В здешнем «Национале», я по телевизору видел, работает шикарный кегельбан. Самая крутизна, Василь Палыч, как в Баден-Бадене. Закусим, культурно шары потолкаем, поговорим... Знаешь, Яшка, где тут «Националь»?
– А як же, – недовольно буркнул водитель. – Хто ж того не памятае?
Яшу очень обижало, когда кто-то подозревал его в плохом знании Москвы. Его, посольского шофера со стажем!
– Скромнее, скромнее, Сердюк, – сказал я. – Не зарывайтесь. Сами посудите, зачем нам ваши кегли? Других забот сейчас нет?
Идея посетить ресторан сама по себе была здравой. Банкет в Кремле сорвался по болезни одной из высоких обедающих сторон, а переговорами сыт не будешь. Но «Националь» – это уж чересчур.
– Понял, – без колебаний отыграл назад мой референт. – Тогда можно в «Трех поросятах». Это заведение совсем рядом и не такое крутое. Умеренное. Тоже сгодится для брифинга...
– Поросята так поросята, – не стал упираться я. – Мы, слава Аллаху, не мусульмане. Газуй, Яша.
Машина тронулась с места и буквально через две секунды затормозила. Выяснилось, что до сердюковского заведения всего-то метров двадцать пять.
– Приехали, – сообщил мой референт, заранее облизываясь. – Во-он он, через дорогу.
Я и сам уже заметил стеклянную вывеску «Tri Porosyonka» и короткую мраморную лестницу, ведущую к двустворчатой зеркальной двери под вывеской.
– Спокойное местечко, Василь Палыч. Гарантирую! – Сердюку уже не терпелось внутрь. – Отдельные кабинеты и кухня ничего себе. Я был туг года полтора назад. Пойдемте, а?
Перед тем, как вылезать из машины, я сдвинул обе боковые занавески в салоне и осмотрелся. На фронтоне двухэтажного особнячка, где располагался ресторан, неизвестный художник изобразил трех аппетитных розовых свинтусов: Наф-Нафа, Ниф-Нифа и Нуф-Нуфа. Троица беспечно водила хоровод, свысока поглядывая вниз – туда, где у самого входа в ресторан припарковалось несколько автомобилей. Возле крайнего авто, обшарпанной голубой «девятки», мрачно покуривала пара длинноволосых кожаных личностей с пиратскими серьгами в ушах. На месте нарисованных поросят я не был бы столь беззаботен: любой из этих мощных парней внизу мог быть серым волком, жаждущим бесплатной свинины.
– Спокойное, значит, местечко? – с сомнением переспросил я. Детины с серьгами мне не слишком нравились. Когда я был генконсулом в Амстердаме, такая же пара конфисковала в переулке мой позолоченный «роллекс».
– Спокойнее не бывает, – уверил меня Сердюк. – Тихое, уютное и...
В ту же минуту зеркальные створки приоткрылась, и из ресторана вниз по лестнице кубарем выкатился еще один кожаный парень, только щуплый и обритый наголо. Вдогонку парню полетела черная фуражка с высокой тульей. По-бабьи визжа, щуплый подхватил фуражку с земли и нырнул в обшарпанную «девятку». Мрачные детины разом побросали сигареты и приняли боевую стойку.
– Зараз почнется бийка, – неодобрительно проворчал Яша.
– Да не будет здесь никакой драки, – поспешно возразил Сердюк.
Тут же зеркальная дверь распахнулась настежь. Трое розовых мордатых официантов, похожих на заматеревших поросят с фронтона здания, стали пинками выбрасывать прочь какого-то пестрого взъерошенного типа – в темных очках и тоже с серьгой в ухе. На щеке его набухала здоровенная блямба.
– Дуся! – истошно завопил пестрый, вырываясь. – Наших бьют! Фейс мне попортили! Кепарик мой зажали!
На женское имя Дуся отозвался один из кожаных молодчиков. Издав нечленораздельный крик, он прямиком бросился к лестнице. Второй последовал его примеру, по пути разматывая велосипедную цепь. Силы сразу уравновесились: трое на трое. Официанты оказались даже в худшем положении, поскольку из оружия у них имелись только белые полотенца. Увидев, что к противнику спешит подкрепление, поросята поторопились бросить свою жертву и организованно отойти. Дверь захлопнулась.
Стоило врагу ретироваться, как пестрый сразу ощутил себя авангардом свежих сил.
– Дерьмо! – проорал он, резво бросаясь в контратаку. – Гвардия умирает, но не сдается! Аллон, энфан де ля патри! Кто любит меня, за мной! И на вражьей земле мы врага разобьем!
Створка зеркальной двери брызнула под ударом велосипедной цепи. Кожаный Дуся с напарником, ведомые типом в очках, с победными воплями вломились в освободившийся проем. Здание сотряслось от стеклянного звона, топота и громких криков. Через минуту взорвалась осколками и вторая створка: это трое нападавших другим путем вылетели из ресторана обратно. Теперь вторую щеку пестрого типа украсила новая блямба, больше прежней. Зато на его макушке появилось ядовито-зеленое страшилище с козырьком, в каких у нас на Крещатике не рискуют показаться даже отъявленные панки. По-моему, этот жуткий головной убор я уже сегодня где-то видел. Но где – убей Бог не помню. Точно, что не в Кремле.
Остальные два бойца выглядели еще менее браво. Через всю физиономию кожаного детины с цепью протянулась зигзагообразная царапина. Молодчик по имени Дуся, пошатываясь, обеими руками держался за голову. В первый момент мне показалась, будто голова и плечи его залиты кровью. Однако знакомый вкусный запах, распространившийся по улице, быстро разубедил меня. Это была совсем не кровь.
– Я же говорил – кухня здесь хорошая, – удовлетворенно заметил Сердюк. – Глядите, какой наваристый у них... ого, и с клецками! Пальчики оближешь.
– Скильки борща загибло, – вздохнул хозяйственный Яша. – Не вмиють люды исты...
– Не умеют, – согласился Сердюк, внимательно наблюдая за поспешным отступлением троицы. – Непрофессионалы, Василь Палыч. Кто ж так по-дурацки, в лоб, штурмует здание?
Прежде, чем влезть в автомобиль, пестрый извлек оттуда за ухо наголо обритого парня и от души влепил ему разок-другой по морде, приговаривая: «Остальное – дома!». После чего все четверо торопливо загрузились в голубенькие «жигули». Выпустив клуб сизого дыма, машина скрылась из виду. Никто ее не преследовал.
– Путь свободен, шановные паны, – объявил мой референт таким тоном, будто это он и расчистил нам его, ежеминутно рискуя жизнью. Но на благодарность, так и быть, не напрашивается.
Рано или поздно простосердечное нахальство Сердюка меня доканает, подумал я и сделал знак охране: на выход.
Если не считать вдребезги разбитых дверей, следы минувшей схватки в ресторане были почти не видны. Разве что к потолку в вестибюле прилипло немного винегрета, да еще высокий метрдотель, встречая новых посетителей, предпочитал держаться к нам правым боком. Вид его правой половинки лица был не слишком приветлив.
– Нам отдельный кабинет, – торжественно проговорил Сердюк, который возглавлял процессию.
– Пожалуйста, на второй этаж, – слегка пришепетывая, ответил метр. Бьюсь об заклад, шепелявым он стал совсем недавно.
Не успели мы расположиться в кабинете, как возник хмурый официант – один из трех мордатых поросят, теперь уже с синяком под глазом. Поросенок окинул нашу компанию подозрительным взором. Особого его внимания удостоились бицепсы моего референта.
– Что будем брать? – сухо спросил у нас мордатый официант. По-моему, больше всего его бы устроил ответ: «Ничего».
Однако на Сердюка уже накатил приступ гастрономического патриотизма.
– Борщ с клецками, галушки со сметаной, копченое сало с чесноком, – распорядился он, не заглядывая в меню. – По пять больших порций. И зелени к ним.
– Галушек и сала давно не держим-с. – Поросенок-официант покосился на жовто-блакитный флажок, нарочно выставленный Сердюком на середину стола. – Спроса нет. А борщ с клецками только что кончился. Был, но весь вышел.
Шофер Яша разочарованно присвистнул. Он уже знал, куда именно вышел этот борщ.
– А что у вас вообще-то есть? – сердито осведомился Сердюк, стараясь не встречаться со мною глазами. – Из нормальных, из человеческих то есть блюд? – Нарвавшись на препятствие, его умеренный патриотизм по части съестного вот-вот грозил обернуться оголтелым гастрономическим национализмом.
– Из ваших есть только котлеты по-киевски, – исподлобья буркнул официант, не выпуская из виду флажок. – С овощным гарниром. Будете брать или нет?
Поджаристые куриные котлеты на косточках только по названию имели отношение к украинской кухне. Но делать нечего.
– Будем, – поспешно откликнулся я, чтобы не дать международному конфликту разгореться. Сколько ни учу своего референта дипломатии, все как об стенку горох. – И минеральной водички принесите, запить.
– Нашей, «Крымской»! – добавил Сердюк, выпячивая грудь.
Поросенок-официант, брезгливо поджав губы, начертил что-то в блокноте. Затем извлек калькулятор, произвел нехитрый подсчет.
– Расплатитесь, пожалуйста, сразу, – сказал он и назвал сумму.
– С каких это пор здесь платят вперед? – взвился Сердюк.
– С сегодняшнего дня, – злобно ответил поросенок. – Если вас наши правила не устраивают...
– Устраивают-устраивают! – Я вытащил из кармана бумажник. – Вот, возьмите.
Официант внимательно изучил на просвет купюры и, притворившись, будто не заметил щедрости чаевых, убрался за дверь.
– Клянусь, Василь Палыч, полтора года назад здесь ничего подобного... – начал было возмущаться Сердюк, но поймал мой взгляд и примолк.
Он сообразил: вот-вот начнется Главное.
– Дорогие коллеги, – сердечно произнес я. – Шановные паны. Сейчас мы с вами съедим котлеты, запьем минералкой и отправимся в посольство. А по дороге рекомендую вам забыть кое-что из того, что видели сегодня. Никаких особых происшествий в Кремле не было. Никаких переговоров в подъезде не было. С паном Болеславом мы вовсе не встречались.
– Уже забыл, – с ходу выпалил Сердюк и для убедительности потряс головой. – Какой Болеслав? В глаза его не видели!
– Ничого не бачив, ничого не чув, – степенно проговорил шофер Яша. – Не хвылюйтесь, пан Козицкий. Я буду мовчаты.
Охранники Олесь и Дмитро приосанились.
– Мы тоже, Василь Палыч, – сказали они хором. – Могила.
Все четверо еще не вполне понимали, что происходит, но по моему тону догадывались о важности происходящего.
– Не торопитесь. – Я покачал головой. – Сначала выслушайте меня и хорошенько подумайте.
Обычных уверений в лояльности мне теперь было мало. Я предпочитал открыть карты. Охранники, водитель и референт сами должны были взвесить «за», «против» и сделать осознанный выбор. С точки зрения политической стратегии, мой секретный договор с Главой администрации Президента России был почти безупречен: как и планировалось в Киеве, мы поддерживали наилучшего для нас кандидата. С точки зрения экономической тактики, дело обстояло еще лучше: я не только не поступался безопасностью своей державы, но и зарабатывал в ее бюджет приличные деньги. Однако чисто формально мое обещание молчать, даденное представителю чужой страны, тянуло на серьезный должностной проступок. Утаивание информации. Сговор за спиной народа. Постыдный торг с Кремлем. Это – приговор любому из политиков. Оппозиция распнет Макара, если узнает. Но прежде Макар показательно распнет меня.
– ... Я понимаю, – говорил я, переводя взгляд с Сердюка на Яшу, с Яши на охранников, – что государственный интерес Украины можно понимать узко и широко. Узость взгляда ненаказуема, но мелкий выигрыш сегодня обернется крупным проигрышем завтра...
Водитель Яша наморщил лоб, вникая в мои слова. Мысль о двух разных подходах к одному и тому же интересу была для него новой.
– ... Я знаю также, – говорил я, – что, кроме высшего руководства в моем лице, у вас есть и непосредственные начальники. И в Москве, в Гагаринском, – кивок в сторону шофера, который состоял в штате московского посольства, – и в Киеве, на Крещатике... – На главной улице нашей столицы располагалось Управление Безпеки.
Сердюк виновато потупился.
– ... Мне хорошо известно, – говорил я, – что от вас требуют составления ежедневных отчетов, устных или письменных. Что ж, таков порядок, не мне его менять. Однако вы сами вольны выбрать, что напишете или скажете о сегодняшнем дне. Я на вас не давлю, шановные паны. Я просто обрисовываю ситуацию...
Дмитро и Олесь смущенно заерзали.
– ... Вы можете проявить принципиальность и обо всем доложить по инстанции, – закончил я. – Вас поблагодарят, а в Республике Украина будет другой премьер-министр. Только учтите: кем бы он ни был, он никогда не возьмет вас в охранники, водители или референты. Никто не любит вероломства, имейте в виду.
Быть может, я изъяснялся со свитой в слишком жестком тоне. Но сейчас лучше немного перестараться. Свита обязана ясно представлять последствия своих возможных поступков – и в том, и в другом случае.
– Василь Палыч!..
Как я и думал, первым на мою суровую тираду опять-таки откликнулся Сердюк. Глаза референта увлажнились.
– Василь Палыч! – с чувством произнес он. Похоже, личный мой гэбэшник был натуральным образом взволнован. – Да ни за что!.. Да мы за вас сдохнем, если надо!.. Ну, скажи, Яшка, нет, что ли?
– Це правда, – коротко кивнул наш серьезный водитель. – Можете на нас покластыся.
– Могила, – звенящими от волнения голосами повторили оба охранника. – Могила. – Никаких других слов им почему-то в голову не пришло.
Глядя на преданные лица свиты, я сам едва не расчувствовался и не пустил слезу, что никак не отвечало бы моему высокому рангу. Положение невольно спас поросенок-официант. Он очень вовремя ввалился к нам с тяжелым подносом в руках. Патетическая пауза исчерпалась сама собой.
– Вот ваш заказ, – хмуро сказал официант, выгружая с подноса тарелки и разливая минералку по бокалам. Сделав свое дело, поросенок задержался у стола. Опасные борцовские габариты Сердюка все еще не давали ему покоя.
– Ну, чего ты на нас уставился? – с недовольством спросил его мой референт. В присутствии соглядатая даже родная киевская котлета застревала в горле. – Никогда раньше не видел, как обедает официальная делегация?
– Делега-а-а-ция... – пробурчал поросенок, уходя. – Те вон тоже говорили, что кандидат в президенты. Сожрали на триста баксов...
Смысла этих загадочных слов работника общепита никто из нас толком не понял. Когда официант вышел, Сердюк покрутил пальцем у виска.
Дальнейший обед проходил в молчании и без свидетелей. Котлеты оказались вполне пристойными, овощной гарнир – средним, а вот выбранная патриотом Сердюком минеральная вода – просто несусветной дрянью. Горькая, почти не газированная, какая-то маслянистая, вода эта имела, должно быть, привкус калийной соли – единственного в Крыму полезного ископаемого, запасы которого более-менее приближались к промышленным. И чего мы так вцепились в этот полуостров? – внезапно осенило меня, но я тут же устыдился своих малодушных мыслей. Крым – наша территория, да будет земля пухом Никите Сергеичу. Дареное не дарят обратно. Премьер-министру Украины даже думать о подобных вещах было строго противопоказано. Стараясь больше не думать ни о чем, кроме котлет и минералки, я закончил трапезу и в сопровождении свиты покинул негостеприимные стены «Трех поросят».
Среди достоинств старой машины «чайки» главными были ее мягкие амортизаторы. Уже на обратном пути в посольство меня стало сильно клонить ко сну. Зевая, я добрался до гостевых апартаментов, не раздеваясь рухнул на ближайший диванчик...
И был разбужен деликатным похлопыванием по коленке.
Кое-как я протер глаза: надо мною наклонялся Устиченко – хозяин особняка в Гагаринском переулке, мой преемник на посту Чрезвычайного и Полномочного посла Украины в России.
– Вас к телефону, пан Козицкий, – зашептал Устиченко. – Это Макар Давыдович, по прямому проводу.
Я вздрогнул и мгновенно проснулся. Во время моих визитов за рубеж Макар звонил мне из Киева крайне редко. И лишь в том случае, когда решение вопроса не терпело отлагательств.
– Обязательно надо было меня будить? – сварливым тоном сказал я, делая вид, будто еще только выкарабкиваюсь из объятий сна.
– Извините, пан Козицкий. – Посол явно нервничал. – Макар Давыдович говорит, что разговор срочный. Он говорит, что дело касается обстоятельств встречи с Президентом России...
Макар уже знает! – пронзила меня страшная догадка. – Господи, но откуда?
Путаясь в шнурках, я с грехом пополам надел ботинки и, невежливо оттолкнув посла Устиченко, чуть ли не бегом бросился в комнату, где стоял прямой международный телефон.
Кто же меня все-таки продал? – соображал я на бегу, перебирая в памяти просветленные физиономии свиты. – Кто же из них? Кто, черт побери? кто?!
32. БОЛЕСЛАВ
Едва я вошел в приемную, как секретарша Ксения протянула мне пухлый серый пакет с грифом «ДСП».
– Рейтинги на сегодня, Болеслав Янович, – сказала она. – Только что получены.
– Э-э, спасибо, Ксения... – пробормотал я, взял пакет и укрылся у себя в рабочем кабинете.
Служба профессора Виноградова славилась тем, что ее прогнозы всегда сбывались. Это было личное изобретение профессора – так называемый веерный метод. Древние пифии лопнули бы от зависти, узнав, каким простым способом виноградовские парни обманывали судьбу. Насколько я понял, расчеты велись по трем-четырем различным коэффициентам, и результатов всегда было несколько: сам выбирай, какой захочешь. При любом раскладе хотя бы один из вариантов оказывался правильным. Какие могут быть претензии? Никаких. Судя по тому, что социологическая служба процветала, а сам профессор разъезжал на иномарке, услугами Виноградова в период выборов активно пользовались все основные кандидаты. Ну, и на здоровье.
Даже не распечатывая пакет, я привычно выбросил его в пластмассовое мусорное ведерко под столом.
Времени оставалось впритык. Через час с небольшим Президенту надо было уже быть в «Останкино» и в прямом эфире вести дискуссию с остальными претендентами, а я еще не выдумал повод, из-за которого наш кандидат откажется выступать по ТВ. Ладно, для формулировок у нас имеется пресс-секретарь, господин Баландин Иван Алексеевич.
Я поднял трубку черного телефона.
– Ксения, Пашу быстренько ко мне, – распорядился я. – И, кстати, где у нас Баландин?
– В пресс-центре, Болеслав Янович, – сообщила секретарша. – Вызвать его?
От пресс-центра до моего кабинета добираться минут пять-десять.
На разговор же с Пашей мне хватит десяти-пятнадцати.
– Скажи, чтобы поднимался сюда, – велел я. – Как только освобожусь, я его приму. Но если раньше объявится Петр, запустишь его ко мне без очереди... – Отправив Петю на телевидение, к Полковникову, я теперь ждал его обратно вместе с кассетой. – Кто-нибудь мне звонил?
– Дважды звонила Анна, – ответила секретарша. – Опять искала отца или вас. Я сказала, что у вас выездное совещание. Как вы и просили.
– Правильно, Ксения, – одобрил я и положил трубку. Пока я так и не придумал, что говорить президентской дочери. Сказка о наших совещаниях с папой не может быть вечной, а что потом? Я предпочел бы десяток сложнейших саммитов одному объяснению с Анной...
Помощник Паша материализовался в кабинете, держа в руках три разноцветных папки – красную, зеленую и голубую. За ними я и посылал его к аналитикам из штабной Группы наблюдения. Аналитикам полагалось тщательно отслеживать каждый шаг наших основных конкурентов и, в случае чего, предлагать контрмеры. На каждый вражеский чих – наше железное «будь здоров!»
– Есть новости? – спросил я.
– В целом, затишье, – доложил Паша, заглядывая в красную папку. – Кандидат от левых сил Товарищ Зубатов сегодня выступал в колхозе «Заря», это километрах в семидесяти по Волоколамскому шоссе. Обычный набор аргументов: спад рождаемости, высокие цены, коррупция, проблема Крыма... Да, вот еще что! Со ссылкой на западное радио прошла довольно странная информация. Будто бы во время этого выступления Зубатов обратился за поддержкой к еврейским интеллектуалам...
– В колхозе «Заря» много еврейских интеллектуалов? – удивился я.
Паша пожал плечами:
– Не думаю, Болеслав Янович. Два-три человека максимум. Но в любом случае такая игра на чужом поле выйдет ему боком. Аналитики уже предсказывают трения левых с карташовцами, их временными союзниками.
– Милые бранятся – только тешатся, – заметил я. – Однако нам сейчас и это на руку... А как там бравый вояка?
Мой помощник сунул нос в папку цвета бильярдного сукна.
– Тоже ничего оригинального, – сказал он. – Все еще разыгрывает «кавказскую карту». Такое впечатление, что решил баллотироваться не в президенты, а в имамы Кавказа. Наши аналитики считают, что предвыборная эффективность его нынешней поездки по горным районам – ноль целых тринадцать сотых...
Мне стало жалко Генерала, выбравшего столь неблагодарное поле для агитации. На предприятиях «оборонки» средней полосы России ему бы повезло больше. Вот что значит – направить вектор своих усилий в неверную сторону, да еще упорствовать в ошибках. Кажется, я здорово переоценил таланты его полковника Панина. Нам же легче.
Между тем помощник Паша уже раскрывал третью – голубую – папку, намереваясь поведать мне заодно и об Изюмове. Раньше меня даже забавляли дурацкие выходки этого типа. Но теперь я отрицательно помотал головой: не до клоунов нам сейчас. Некогда. Когда твой собственный кандидат накануне выборов оказывается в реанимации, начисто пропадает всякая охота смеяться – даже над болванчиком Фердинандом. Тут впору бы не заплакать.
Спокойнее, Болек, приструнил я самого себя. Спокойнее, милый. Все у нас получится.
Коротко звякнул черный телефон.
– Прибыл Петр, – отрапортовала Ксения.
Деловитый помощник Петя, размахивая портфелем, влетел в мой кабинет. Для полного сходства с голубем, принесшим Благую Весть, помощнику не хватало только оливковой ветви в зубах. Ее заменила долгожданная кассета в портфеле.
– Он опять извинялся, Болеслав Янович! – без предисловий начал Петя. – Говорил, что не виноват. Что те снимали сами, по собственной инициативе, без команды, а сам он – ни сном, ни духом...
Нечто похожее главный телевизионщик лепетал и мне в телефонной беседе. И, наверное, не врал. Полковников слишком осторожен, чтобы так в открытую подставлять шею. Хороший компромат добывается тайно и отлеживается в загашнике до поры.
– Ладно, поглядим, – сказал я.
Петя воспринял последнее мое слово как руководство к действию. Он придвинул поближе японскую видеодвойку, вложил кассету в паз. В отличие от компьютера, видеотехника в моем кабинете обычно простаивает без дела, но тут неожиданно пригодилась.
Пошла запись. Несколько минут мы с помощниками добросовестно взирали на экран, пытаясь понять, что же там творится. В первый момент я даже решил, будто Полковникова обуял бес непослушания, и он втихомолку подсунул Пете совсем другую пленку. Лишь опознав на экране край собственного уха и сегмент аккуратного пробора премьер-министра Украины Козицкого, я убедился: кассета та самая. Однако наш с Козицким выход из подъезда снят был в какой-то вызывающе авангардной манере. Как если бы вокзальную публику из знаменитого «Прибытия поезда» перед самым прибытием покрошили в мелкую вермишель, а после эту вермишель кое-как собрали и высыпали на перрон. На трезвую голову так изгаляться было просто немыслимо. Да-а, алкоголизм есть великий двигатель культуры, понял я. Телерепортаж хмельных операторов из «Останкино» – настоящий кладезь новаций мирового кинематографа.
– Эффектно сделано, – оценил помощник Паша. – Здорово же приняли эти орлы. Тарковский тут просто отдыхает.
– Это называется «параллельное кино», – задумчиво произнес помощник Петя. – По-научному, некрореализм. Когда я еще жил в Питере, то ходил в киноклуб при «Ленфильме». Однажды нам показывали нечто подобное. Кажется, та картина называлась «Конструктор Деда-Мороза»...
– Да ну? – живо заинтересовался Паша. – Там что, Деда-Мороза резали на кусочки?
– Наоборот, – помотал головой Петя. – Это Дед-Мороз всех там резал на куски, включая Снегурочку. Маникюрными ножницами, собака.
Я громко откашлялся и выразительно посмотрел на часы. Видеопленка с русско-украинской лапшой перестала быть для меня объектом повышенной опасности. А вот продолжение дискуссии об авангардном кино грозило загнать нас в цейтнот. Мои помощники образумились и разом примолкли.
– Вопрос закрыт, – объявил я. – С таким высокохудожественным компроматом шантаж невозможен. Даже если бы гражданин начальник первого канала и захотел поиграть на наших нервах... Как там, в «Останкино», – обратился я к Пете, – идут уже приготовления к теледебатам? Ждут Президента?
– Вовсю, – подтвердил Петя. – Драют паркет, отмывают стены шампунем, восьмую студию просто вылизали. Сам Полковников вертится, как уж на сковородке. При мне две ромашки подряд оборвал. Может, стоило ему хоть намекнуть, что Президент к ним не приедет?
– Обойдется! – жестко возразил я. – Раз он нам сегодня попортил крови, то и мы устроим ему неприятный сюрприз. Минут эдак за двадцать до эфира, никак не раньше. Заодно и остальных кандидатов неплохо умоем, пусть знают свое место...
Черный аппарат на столе опять звякнул.
– Баландин ожидает в приемной, – напомнила Ксения.
– Может войти, – разрешил я. – А вы, братцы, – я строго взглянул на Петю с Пашей, – возвращайтесь в штаб и думайте, что еще можно сделать. Помните: никакой суеты, никакой нервозности. Тогда противник ничего не заподозрит.
Мои помощники согласно закивали, развернулись и повалили к выходу. В дверях они столкнулись с входящим ко мне пресс-секретарем; волей-неволей им пришлось обменяться приветствиями. В сложной иерархии Кремля команда референтов и пресс-служба находились примерно на одной горизонтали, но каждое из подразделений считало себя главнее. Паша с Петей затянули свое «Здра-а-асьте!» вполне по-свойски, даже чуть насмешливо – как и подобает приближенным к верхам чиновникам-работягам при встрече с лощеным кабинетным спичрайтером. В ответ им прямой, как шлагбаум, пресс-секретарь холодно процедил «Очень рад!» и стал в упор рассматривать разностильный гардероб моих помощников. Сам Баландин, пребывая в ранге Визитной Карточки Кремля, всегда и везде носил профессионально-безукоризненную черную тройку.
– Садитесь, Иван Алексеевич, – пригласил я, когда мы остались одни. – Извините, что вам пришлось две минуты подождать.
Пресс-секретарь опустился в кресло, тщательно оберегая линию стрелок на брюках. После чего вымолвил:
– Какие пустяки, Болеслав Янович. Я весь внимание.
Я недолюбливал Баландина. Пресс-секретарь слишком уж хорошо сработался с прежним Главой администрации, воспитав в себе неприятное свойство: в каждом втором слове шефа видеть тайный смысл и дальний умысел. Ту же привычку, да еще помноженную на два, Иван Алексеевич с ходу распространил на меня. Меня это почему-то дико раздражало. Я, безусловно, ценю свою репутацию сверхинтригана, но пресс-секретарь сильно перебарщивал. Поэтому после выборов я собирался тихо передвинуть Баландина в МИД и осчастливить им какую-нибудь африканскую страну. А пока держал его на расстоянии.
