Текст книги "Спасти президента"
Автор книги: Лев Гурский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)
14. СОРАТНИК ГЕНЕРАЛА ПАНИН
Гостиница называлась «Палас-Континенталь». Несмотря на свое громкое двойное имя, это был задрипанный трехэтажный особнячок на Озерковской набережной. Мы снимали тут целый этаж – восемь комнатенок с двумя туалетами и общим умывальником. Главный наш спонсор, Военно-инвестиционный банк «Арес», легко оплатил бы штабу любой отель побогаче, включая «Националь» или «Рэдиссон-Славянскую». Однако я старался все излишки средств тратить на предвыборные дела. Роскошь отвлекает от борьбы. Пока мы не у власти, царские палаты Генералу абсолютно ни к чему, сгодится и «Палас». В случае же победы мы под фанфары переезжаем отсюда к Царь-пушке и курантам. Арендную плату за здешние номера я из принципа внес только по воскресенье включительно, а там уж – либо в Кремль, либо в утиль. Aut Caesar, aut na her. Третьего не дано.
Увидев меня, бородатый швейцар у входа вытянулся в струнку, резво приложил ладонь к козырьку и усердно гаркнул на весь гостиничный холл:
– Здравия желаю, товарищ полковник!
– Вольно, вольно, продолжайте дежурство, – козырнув, ответил я и прошел к себе на этаж.
– Слушаюсь, товарищ полковник! – донеслось мне в спину. – Рад стараться!
Бородача в галунах я выдрессировал за пять минут без малейшего рукоприкладства. Стоило тому попробовать мне хамить, как я тихо, очень тихо пообещал упечь мерзавца под трибунал в первый же день после нашей победы на выборах. Такая угроза в момент сбила с хама весь гонор: швейцар тут же научился браво выпячивать грудь и отныне приветствовал меня как подобает. На всякий случай. Вдруг и правда победим? Лакейское отродье рисковать не любит, инстинкт. Хотя из этих лакеев – такие же новобранцы, как из мраморных слоников котлеты. Ни боевого духа, ни рвения, ни настоящей выправки. Только один страх, что начальник натянет им глаза на жопу.
Меня всегда раздражало, когда люди, носящие форменную одежду, толком не умели исполнять команду «смирно!» и правильно отдавать честь. Раз уж ты надел настоящую фуражку, китель с золотым шитьем и брюки с генеральским позументом в два пальца шириной, то твое содержание должно соответствовать форме. Иначе ты ряженое пугало, а не лицо при исполнении, и место твое не на посту, а в огороде. Это, между прочим, относится не к одним швейцарам. Я даже вчерне набросал президентский указ, по которому любой цивильный фуражконосец – летчик, железнодорожник или хоть простой таксист – обязан будет чтить букву Устава, как родных папу с мамой. А кому не нравится, пусть проваливает вон, Родина не заплачет. Кто не с нами, тот ни с кем. Раздолбайство нас погубит, дисциплина нас спасет. Даешь равнение на знамя, народ и армия – за нами. Народ и армия – близнецы братья. Тем, кто не умеет сказать «есть!», Россия сама скажет «нет!».
Последнюю фразу надо бы запомнить, мысленно отметил я. Она пригодится для рекламного плаката; жаль, поздновато придумал – выборы уже на носу. Но можно еще вставить ее в генеральскую речь на сегодняшних теледебатах. Лишь бы он сам к ним успел. Может ведь запросто опоздать, орел. Ермолов наш недоделанный...
Я открыл дверь первого из штабных номеров. Там у включенного факс-аппарата, как обычно, нес вахту мой верный адъютант капитан Дима Богуш. Диму я подобрал в Петрозаводске, где парень одуревал в облвоенкомате на лейтенантской должности.
– Товарищ полковник! – молодцевато проорал адъютант, вскакивая с места. Богуш знал толк в Уставе. – За время вашего отсутствия на вверенном мне объекте никаких чрезвычайных происшествий...
Кивком головы я поздоровался, взмахом руки прервал рапорт, легкой улыбкой дал понять, что Богушу можно больше не орать. Лишний раз муштровать капитана Диму сейчас не было ни времени, ни особой необходимости.
– Что с рейтингами? – первым делом поинтересовался я.
– Благоприятны, товарищ полковник, – уже нормальным голосом сообщил адъютант. – Наш кандидат устойчив как никогда.
– А какие известия с Кавказа?
– Пришло три факса. – Богуш подал мне папку. – В одиннадцать двадцать, в двенадцать ноль одну и в тринадцать ноль восемь. Все прошли без задержек, качество в норме.
Я сел к столу, достал из папки три лоскутка бумаги и, разгладив листы, принялся их изучать.
На каждом лоскутке было всего по одной строке. На первом – «Наши жены в пушки заряжены!» На втором – «Эге-ге-ей! Привыкли урки к топорам». На третьем – «Тяжело в мучении, легко в аду». Строчки были ровные и аккуратные, буква к букве, без искажения пропорций. Хороший уровень, всегда бы так.
– Вы что-нибудь ответили? – спросил я.
– Так точно, – доложил Богуш. – Согласно вашему приказу, примерно в таком же объеме. После первого факса я послал им фразу «Омар сделал свое дело», после второго – «Водка впадает в Каспийское море», а сразу по получении третьего – «Откушу, как надо, и вернусь».
– Недурно, – поощрил я капитана. – У вас есть фантазия, Богуш. Когда победим на выборах, вы получите майора и перевод в группу советников. Но пока не переборщите с парадоксами, поняли? Это все интеллигентские игрушки, в больших количествах они Генералу без надобности.
– Есть не переборщить! – козырнул капитан Дима, очень довольный моей похвалой и своими перспективами по службе.
Я жестом отпустил адъютанта обедать, сложил лоскутки с факсами обратно в папку, а папку упрятал в верхний ящик стола.
Если наши послания по привычке перехватывает ФСБ, то их штатным дешифровщикам не позавидуешь. Наверняка бедолаги ломают свои ученые головы в поисках ключа к разгадке, и зря. На самом деле эта переписка не означает ровным счетом ничего. Никакого шифра, никакого кода. Проверка линии. Я настоял, чтобы каждый час наши связисты обменивались факсами в привычной генеральской манере, держа линию наготове: мало ли когда нам понадобится поговорить. В горах связь довольно часто капризничает. Пока поднимаешься по склону – все нормально, прием отличный, спускаешься – начисто отрезало. Или наоборот. Естественный природный экран, хоть обкричись. Шуточки ионосферы. За последние двое суток наш Генерал дважды подходил к границам зоны нормального приема, и тогда факс выдавал какой-то сумбур вместо букв. Даже лучший в мире переносной комбинированный факс-аппарат, подарок корпорации «Самсунг», в таких условиях бывает бессилен. А я, полковник Панин, тем более. Я вам не железный и сделан не на конвейере в Южной Корее.
Зеленые цифры на экранчике настольных электронных часов вынудили меня поторопиться. До вечернего телеэфира в «Останкино» времени оставалось не так много. Вернее, его было крайне мало, в обрез. Только-только перелететь с Кавказа в Москву, побриться, выучить свежие тезисы. На бывших военных аэродромах в Минводах, Партизанске, Кара-Юрте и Махачкале Генерала дожидались четыре спортивных «Сессны» с полными баками и сменной командой пилотов. Я держал их в полной готовности со вчерашнего вечера, надеясь, что нашему горному архару надоест мотаться на «Тойоте» по серпантину, от аула к аулу. Но Генерал все еще был неутомим. Недели за три до выборов он немного раскис, впав в меланхолию, и мы всем штабом открывали в нем второе дыхание. Кое-как открыли. И вот никак не можем закрыть его обратно.
Я положил пальцы на клавиатуру факс-аппарата и отстучал: «На линии Панин. Напоминаю, что московские теледебаты – в 21:00». Это значило, что неплохо бы наконец спуститься с гор и зарулить к ближайшему аэродрому. Прямой эфир на дороге не валяется. Телецентр «Останкино» ждать не станет.
Через несколько секунд из щели аппарата с шуршанием выполз белый край бумаги. На листе была одна строчка: «Лучше нор могут быть только горы. Генерал».
Это, по-видимому, означало одно: спущусь, когда мне будет нужно. Без соплей.
– Сукин ты кот! – выругался я вслух.
Телеграфный стиль Генерала был моим собственным изобретением. Уже в начале избирательной кампании я смекнул, что народ наш быстро устает от болтологии. Даже когда ты в мундире с генеральскими погонами, тебя слушают минуты две-три. Затем внимание ослабевает до нуля. Поэтому претендент, желающий выиграть, обязан говорить громко, мало и смачно.
Громкость у нашего кандидата была на высоте с самого начала: и без микрофона рык его охватывал метров четыреста в диаметре, в сухую погоду – все пятьсот, мы специально замеряли расстояние. С краткостью тоже не было проблем. Когда мы отжали весь мат, речь его стала короче не придумаешь. Однако вот смачность давалась ему с колоссальной натугой. Месяца два на нас беспрерывно работала отдельная бригада нанятых текстовиков, которые за приличные деньги готовили генеральские перлы на все случаи жизни: праздники, будни, свадьбы, похороны, стихийные бедствия и парламентские сессии. Наш претендент зубрил лучшие экспромты к пресс-конференциям и отпускал их журналистам штук по пять в одни руки. Перлы имели успех. Постепенно афоризмы насобачились придумывать и члены нашей собственной команды, типа Димы Богуша, а уже на финише и сам Генерал освоил это нехитрое ремесло. Тут главными были малый объем и некоторая загадочность высказывания, которая позволяла бы истолковывать слова кандидата в любую сторону. Сегодня эдак, завтра так, послезавтра снова эдак. Как профессиональному военному, привыкшему к сугубой точности, мне не нравились подобные выкрутасы. Но как политик я понимал их сегодняшнюю необходимость. Это надо, полковник Панин, внушал я себе. Противно, но неизбежно. Политик должен быть мудр и гибок. Не все наши избиратели носят погоны и знают искусство тактики. Далеко не каждому по плечу красота и четкость слога воинского Устава. Некоторым милее мраморные слоники на полке. Воленс-неволенс, приходится маневрировать. Считайте это военной хитростью...
– Сукин кот, – повторил я, разглядывая краткое послание. Обучили его на нашу голову. Генерал уже нам стал доказывать, что он круче переваренного яйца.
«На линии Панин, – вновь напечатал я. – Убедительно прошу Вас вернуться в Москву к вечернему эфиру».
Факс-аппарат несколько секунд подумал, погудел и ответил мне двумя фразами: «Магомет пошел в гору. Кулуары кончаются стенкой. Генерал».
Новые афоризмы поставили меня в тупик. Первое предложение истолковать было достаточно просто, но вот второе... Возможно, Генерал намекал мне, что я тайно интригую за его спиной? Дурь! Какие тайны? Каждую интригу штаб прорабатывает коллективно, мозговым штурмом, и кандидат всегда в курсе...
«На линии Панин, – отстучал я. – Повторите, не понял Вас».
На этот раз аппарат думал не меньше минуты и столько же гудел. После чего из щели выползла новая фраза: «Повторяю для дураков. Ма...» Вслед за «Ма» по листу побежали невразумительные каракули. Точки, линии, загогулины без смысла. Творчество умалишенного художника.
Я поскорее нажал клавишу «рипит». Та же картина: «Ма» – и дальше неразборчивая путаница линий. Глядя на каракули, я испытал желание достать из планшета свой «стечкин» и, не целясь, разрядить магазин в проклятое подарочное изделие корпорации «Самсунг». При этом я отдавал себе отчет, что стрелять по факс-аппарату столь же глупо, как и убивать гонца с плохим известием.
Южнокорейская техника не виновата. Просто наш Алитет на своей «Тойоте» вместе с факсом, связистом, адъютантом и охраной снова заехал в какое-то горное ущелье, и связь с ним утрачена на неопределенный срок.
15. БОЛЕСЛАВ
Из оружия у меня были пистолет неясной конструкции, шестиствольный автомат и пяток гранат. С моим гуманитарным образованием я так и не мог сообразить: зачем автомату целых шесть стволов? как он умудряется бабахать в шесть дырочек разом? где у него вообще мушка? Правда, мой автомат каким-то хитрым манером научился вести огонь, почти не требуя от меня стрелковых навыков. Я только определял направление, легким нажатием намекал, что следует угробить того или этого, а многоствольник уж сам выбирал способ, каким лучше покрошить противника в капусту, чтоб брызги летели направо-налево. Только что я в один прием утихомирил пару мрачных типов, притаившихся под лестницей, потом ликвидировал упитанного свиноподобного гада и теперь готовился штурмовать двери Екатерининского зала. В предыдущие два раза моя атака дважды захлебывалась именно на этом месте. Сперва я не догадался бросить в открытую дверь гранату, ринулся наобум – прямо под перекрестный огонь двух тварей, вроде гоблинов, но в костюмах-тройках. Одна из тварей, убив меня, еще потопталась возле моего трупа, цинично проговорила: «Гудбай, Дик!» и лишь после нажатия на «эскейп» нехотя убралась с экрана. Вторично атакуя, я воспользовался гранатой, но сам тоже подорвался за компанию с врагами, повторив бессмертный подвиг Гастелло...
Игрушку «Дик Ньютон в Москве» мне перекачали по Интернету из штата Массачусетс, в Штаты же она попала из Новосибирска или Томска, концов не найти. От обычного «Дика» игрушка-самоделка отличалась топографией, двумя дополнительными видами оружия и десятком новых забавных персонажей. Неизвестный умелец перенес действие в Кремль, прибавив к компании гоблинов некую толику российских политиков. Точнее, это были уже монстры, вселившиеся в политиков, а отважному супергерою Дику предлагалось произвести зачистку территории и избавиться от всей кунсткамеры. За каждое убийство начислялось по тридцать очков.
Клавишей пробела я вновь распахнул двери зала, метнул гранату, благоразумно отскочив подальше. Теперь все получилось, как надо: я при взрыве не пострадал, от гоблинов остались лишь две пулеметные ленты в кровавых ошметках.
– Гудбай, беби! – по-ковбойски сказал я яркой картинке на мониторе, подбирая трофейные боеприпасы.
Однако рано радовался. Откуда-то с потолка скатился пылающий колобок, деловито опалив меня огнем. Ах ты агрессор! Число моих запасных жизней с громким шипением стало убывать на глазах. Я отшатнулся в сторону, быстренько вернул на место шестиствольник и начал всаживать в колобка очередь за очередью. Но противник не собирался так легко умирать: когда у него не выгорело с огнеметом, он вооружился полосатыми бомбочками, которые стал швырять мне под ноги. Взрыв – пяти жизней как не бывало, еще взрыв – еще минус пять. Упорство, с каким этот колобок пытался изничтожить меня, напомнило об одном моем заклятом приятеле из нашей исполнительной вертикали. Не с него ли срисовали шарового монстрика? То-то я смотрю, головной убор у него такой знакомый! Он, определенно он. Где это видано, чтобы обычным боевым колобкам требовалась кепка?..
Собравшись с силами, я все-таки дострелил бы упрямца, но туг как назло затрезвонил один из телефонов на столе, траурно-черный. Это секретарша Ксения. А ведь я ее просил не трогать меня ровно полчаса! Даже Глава администрации Президента имеет право на тридцать минут отдыха посреди рабочего дня. Иначе я не доживу до послезавтрашних выборов, сдохну от моральных перегрузок.
– Что, Ксения? – сердито спросил я в трубку. – Что, милая моя? Счастливые часов не наблюдают?
– Простите, Болеслав Янович, – виноватым голосом произнесла секретарша. – Круглов вас срочно...
Стоило мне подумать о колобке, и он тут как тут. Просто натуральная административно-хозяйственная телепатия! Вообще-то у меня с колобком есть и прямая связь, не через Ксению, – вон тот ярко-желтый аппарат, стоящий на левом краю стола. Сейчас он молчит, а все почему? Наверное, потому, что я сам его и выдернул из розетки. Временно, по-товарищески. Ядовито-желтый – нежный цвет моей сердечной дружбы с московским мэром. Ярче этого аппарата здесь только красный телефон Для Чрезвычайных Происшествий.
– Объясни ему популярно, что меня нет, – дал указание я. – Скажи, босс срочно уехал в Центризбирком, по уши в государственных делах и будет не скоро. Завтра или послезавтра.
Общение с Кругловым никак не входило в мои сегодняшние планы. Догадываюсь, что он мне хочет сказать.
– Болеслав Янович! – отчаянно зашептала в ответ Ксения. – Он ведь не звонит! Он уже здесь, в приемной! Он...
– Да, я здесь! – с сарказмом подтвердил знакомый мужской баритон, внезапно возникая в трубке. Круглов, я чувствую, уже овладел телефоном, теперь ему оставались только телеграф, мосты и Зимний дворец. – Я жду у вашей двери! Надеюсь, вы все-таки пожелаете меня принять перед отбытием в Центризбирком... или куда там вы срочно уехали?
Мысленно я пожелал колобку повеситься.
– Ну разумеется, приму, – тоном наирадушнейшего хозяина проговорил я вслух и выключил компьютер. – О чем речь? Входите, дверь для вас всегда открыта.
Мэр столицы Игорь Михайлович Круглов вкатился в мой кабинет весь багровый от ярости. Сейчас он был без кепки: видимо, оставил ее в приемной.
– Не позволю! – зашипел он на меня. – Не допущу! Костьми лягу, но этому – не бывать!
Дик Ньютон на моем месте давно бы швырнул в противника гранатку, а сам укрылся за спинкой кресла. Мне же предстояло встретить опасность лицом к лицу. Ладно, не привыкать. Я выбрался из-за стола и, протягивая руку для рукопожатия, двинулся навстречу пышущему гневом колобку.
– Полностью солидарен с вами, дорогой Игорь Михайлович, – торжественным голосом сказал я. – Я тоже не допущу и не позволю. Тут мы с вами союзники.
Колобка Круглова настолько удивили мои слова, что он по забывчивости пожал мне руку. Но тут же опомнился.
– Что это вы имеете в виду? – подозрительно осведомился он, выдергивая ладонь. Слышать слово «союзники» из моих уст ему было просто невыносимо. Хуже царапанья жестянки о стекло.
– То же, что и вы имеете в виду, – успокоил я московского мэра. – Победу оппозиции на выборах, естественно. Разве мы с вами можем допустить, чтобы они выиграли? Чтобы черная тень тоталитаризма вновь накрыла многострадальную...
– Какая там, к чертовой матери, тень?! – Вместо того чтобы успокоиться, Круглов впал в еще большую ярость. – Вы отлично поняли, о чем я говорю, не притворяйтесь! Я вам не дам замусорить Москву! Слышали? Не дам!
При каждом слове мэр гневно тряс своей пышной кудрявой шевелюрой песочного цвета. Всего три года назад Игорь Михайлович был лыс, как школьный глобус. Но вот однажды к нему в гости пожаловал с рабочим визитом кудрявый губернатор одного из поволжских городов – и невольно уязвил нашего колобка в самое сердце. Чтобы где-нибудь на Волге было то, чего нет в столице? Ни за что! Пришлось Круглову решиться на сложную операцию: имплантировать себе искусственные волосы самой модной окраски и потом каждый месяц подвергать их процедуре химической завивки. Кудрявый губернатор из Поволжья вскоре пополнил ряды москвичей и пообстриг кудри, перестав быть конкурентом, – а мэр наш все ходил завитой, как барашек. Чего только не сделаешь за-ради престижа родного города! Уважаю упорство. Его бы еще в мирных целях...
– Игорь Михайлович, дорогой вы мой, – произнес я, с особым садистским удовольствием напирая на слово «дорогой». – Я и сам никогда себе не позволяю мусорить в Москве. Можете мне поверить, окурки я всегда выбрасываю в пепельницу, а после – в урну... Вот, пожалуйста, убедитесь. – Я вытащил из-под стола пластмассовое ведерко с одиноким бычком на дне и показал его мэру. – Кроме того, при входе в Кремль я всегда вытираю ноги. И при выходе тоже. Свидетель тому – Полина Матвеевна, наша уборщи...
– Кончайте ваш базар! – воскликнул Круглов, которого, похоже, доканал мой окурок. – Чего вы мне тут горбатого лепите? Я все знаю – и про концерт, и про дирижабли, и чтобы бумажки с них разбрасывать. У меня никаких дворников не хватит, чтоб потом этот мусор выгрести с улиц. Москва вам не помойка. За-пре-ща-ю!
Выслушав страстную речь мэра, я приободрился. Худшие мои опасения не сбылись. К счастью, московский градоначальник знал далеко не все, да и располагал уже устарелыми сведениями. Значит, у меня преимущество.
Идею с агитационными дирижаблями я, к примеру, сам похоронил много-много раньше, чем отменил концерт на Красной площади. Еще во время думских выборов летающие галоши доказали свою малую эффективность и слабую управляемость: когда этих наполненных гелием пузанов отпускали с привязи, их вечно несло куда ни попадя. Кроме того, на сегодняшний день два наших аэростата – «Гольф-банк» и «Святой Серафим Саровский» – так и так были в нерабочем состоянии. После того как мистер Джеймс Нестеренко стремительно отбыл на Багамы с деньгами своих вкладчиков, «Гольф-банк» надо было срочно перекрашивать и переименовывать. Второй из дирижаблей и вовсе нуждался в ремонте. Месяца три назад во время тренировочного запуска «Святой Серафим» получил серьезную пробоину, при посадке задев шпиль гостиницы «Украина». Правда, у нас был еще резервный «Элефант» – аэростат в виде огромного белого слона, давний подарок Республиканской партии США. Но в одиночку запускать предвыборного слона просто смешно.
И все же нет худа без добра.
Раньше фиаско с дирижаблями я записывал в пассив. Теперь же мои организационные неудачи можно обернуть себе на пользу. Мэр хочет уступок, и он их получит. В такой ситуации я спокойно могу ему скинуть пару глупых шестерок, выдав их за крупные козыри. Здесь главное – действовать по порядку. Начнем с Красной площади.
– Многоуважаемый Игорь Михайлович! – приветливо сказал я. – Пожалуйста, не надо так нервничать. Мы с вами представляем одну ветвь власти, неужто не договоримся? Я, со своей стороны, готов пойти навстречу городской администрации. Только объясните, чем вам не нравится предвыборный концерт?
Круглов набычился, рукою взъерошил кудри.
– А то вы не знаете! – с надрывом проговорил он. – Шум, бардак, децибелы! Старинная кладка стен во всем районе нарушится от вашей тряски! Крыши над бассейнами провалятся! Молодежь заплюет наши мостовые жвачкой, огрызками... пивными пробками, стеклянными осколками от бутылок... от банок!
По мнению Круглова, столичная молодежь сплошь состояла из индийских факиров, умеющих плеваться жестью и бутылочным стеклом. Но не будем придирчивы к словам. Наш Михалыч академий разных не кончал, он пророс в мэры из самой толщи народной жизни. Как у классика: «Детство» – «В людях» – «Мэрия».
– Убедили-убедили! – Я поднял руки вверх в знак примирения и согласия. – Вы правы. Концерт отменяется.
Я вернулся к столу, поднял черную телефонную трубку и приказал:
– Ксения, Волкова срочно ко мне. Если его нет на месте, разыскать и доставить.
– Разыщем, Болеслав Янович, – несколько растерянно ответила секретарша. Ксения решила, что у нее начинается болезнь дежавю. Ничего, я ей потом все растолкую.
Очень скоро в дверях появился сумрачный Валера Волков.
– Какие будут распоряжения? – спросил он, рассматривая паркетный пол кабинета. Валера все еще был на меня сердит. Как же, я ведь подрезал крылья его буйной фантазии!
– Значит, так, Волков, – отчеканил я. – Гала-концерта на Красной площади не будет.
– Да понял я уж, понял, – буркнул Валера в пол. – Мне, Болеслав Янович, повторять два раза...
– И не спорь, и не проси! – Я повысил голос. – В общем, я отменяю твое мероприятие. Хочешь – жалуйся хоть Президенту.
Валера вскинул голову и с опаской глянул на меня: не превратился ли часом Глава администрации в механическую куклу с органчиком внутри, долдонящим один и тот же монолог?
– И не спорь! – повторил я, сделав страшные глаза. – Московская мэрия справедливо указала мне на тяжелые экологические последствия твоей идеи для центральной части города... Мы патриоты столицы или нет?
Тут Волков наконец-то заметил в углу кабинета насупившегося Круглова. Я тихо кашлянул, призывая нашего шоумена проявить максимум сообразительности. А заодно вспомнить, что он когда-то закончил театральный институт. Ну, Валера, давай, сопротивляйся. Мы должны показать, что ради мэра идем на очень большие жертвы.
– Болеслав Я-а-анович! – весьма натурально заныл наш главный шоумен. – Но все ведь уже готово... Программа сверстана, объявления пошли в типографию, звезды дали согласие...
– Никаких «но»! – отрубил я. – Мы с Игорем Михайловичем ответственно тебе заявляем: нет!
– А может быть... – жалобным голосом проговорил Волков.
– Никаких «может быть»! – оборвал его я. – Мы с Игорем Михайловичем... – Каждый раз, когда я произносил вслух это сочетание, мэр в углу недовольно крякал. – Итак, мы с Игорем Михайловичем просто категорически вам запрещаем...
Некоторое время Волков для вида поупирался, затем – как бы убитый горем – всплеснул руками и со словами «Режете без ножа!» покинул мои апартаменты. Кажется, наш балаган помог и Валере окончательно примириться с отменой звездной тусовки у кремлевских стен. Его идея, по крайней мере, не пропала зря. Точнее сказать, она пропала с пользой.
– Вот, пожалуйста, – сказал я мэру. – Мы уже плодотворно сотрудничаем, не так ли? Одна ваша просьба исполнена. Теперь насчет дирижаблей: их тоже не будет... Идите сюда! – Я поманил Круглова к открытому окну кабинета.
Московский градоначальник медленно приблизился. Багровых тонов на лице колобка стало заметно меньше, однако там все еще удерживалось ожидание подвоха. Круглов не верил в быстроту победы надо мной. Быть может, он предполагал, что я лишь выбираю удобный момент, намереваясь схватить мэра за фалды и выкинуть вниз с третьего этажа, в наш уютный внутренний кремлевский дворик.
– Видите? – Я указал пальцем вниз. На квадратном асфальтовом пятачке замерла эмалево-белая металлическая стрекоза: удлиненный аристократический корпус, два винта – один над другим, блестящие стекла салона. Чудо военно-технического дизайна. Услада сердца для патриота и гроза для неприятеля. Возле летательного аппарата возились техники в синих комбинезонах. – Что это, по-вашему? – задал я вопрос мэру.
– Ну вертолет, – ответил мне мэр. Он пока не понимал, где подвох, и был настороже, словно Тарзан на тропе войны.
– Не просто вертолет, – пояснил я, – а самый быстрый, самый лучший, экстра-класса. Ка-75, «Белый Аллигатор». Дар камовской фирмы предвыборному штабу нашего Президента. Вчера доставили. Я, знаете ли, филолог по образованию и в технике разбираюсь из рук вон. Но эта машина на меня произвела впечатление.
Мэр зашарил по карманам в поисках кепки и, не найдя, приставил ко лбу ладонь в виде козырька.
– А что это за трубки по бокам? – бдительно спросил он, оглядывая вертолет.
– Если не ошибаюсь, ракетные установки, – сказал я. – Довольно мощные, как мне говорили. Там заранее предусмотрено...
– И он будет летать над Москвой? – взволнованным голосом перебил меня Круглов. – Вот так, с этими боевыми штуками?
– Обещали, что полетит, – подтвердил я. – В агитационных целях, сегодня ближе к вечеру. По сравнению с «Белым Аллигатором» любой агитдирижабль – детство человечества. Но если вы думаете...
– Я не думаю, я знаю! – бесцеремонно оборвал мою речь колобок. – Московская мэрия категорически против! Безусловно и окончательно! Еще не хватало, чтобы какая-нибудь ракета свалилась на головы наших москвичей! Чернобыль хотите устроить?!
Круглов принял оборонительную стойку, ожидая моей ответной реакции. Но я не собирался спорить. Напротив, я подчеркнуто дружелюбно кивнул мэру в знак согласия:
– Не будет ракет, Игорь Михайлович. Ни ядерных, ни обычных, слово даю. По нашей просьбе конструкторы Ка-75 специально переделали обе установки. Теперь они будут «выстреливать» только нашей агитпродукцией... Глядите! – Я вытащил из кармана образец и показал его Круглову.
– Замусорить Москву я вам не дам! – тут же воскликнул мэр, с видимым удовлетворением ступая на знакомую почву. – Муниципальные дворники не обязаны убирать потом ваши бумажки!
Круглову по-прежнему хотелось вывести меня из равновесия и доказать, кто в Москве самый главный Мойдодыр. Ты, ты самый главный, устало подумал я. Успокойся. Все твое, только не мешай нам выбирать Президента.
– Это не бумажка, – сказал я. – Это пластик. Очень практичная вещь, на асфальте не залежится, подберут. Видите, тут на одной стороне фото Президента с семьей, на другой – календарик и гороскопы. Возьмите в руку, чувствуете, тяжелая? Пользуясь этой карточкой, можно будет дважды бесплатно проехаться на метро. Очень удобно в день голосования...
– Бесплатно?! – выдохнул колобок с гримасой только что ограбленного человека. – На городском метро? А приезжие – они тоже даром будут кататься? Да вы знаете, во сколько это обойдется муниципальному бюджету?!
– Демократия стоит дорого, – согласился я. – Но москвичи этот продукт получат со скидкой благодаря бескорыстной помощи мэрии. То бишь благодаря вам.
Все мои попытки консенсуса с Игорем Михайловичем тут же пошли прахом. Лицо мэра вновь побагровело, возвращаясь к начальной стадии нашей беседы.
– Никогда! – прошипел он. – Халяву? За наш счет? Никогда! Мало вам федерального бюджета, кровопийцы? У меня в зоопарке звери голодают! У меня в кукольном театре народные артисты месяцами тринадцатой зарплаты не видят! У меня... – Круглов тяжело задышал.
Зато у тебя хватает денег на чугунных Георгиев Победоносцев, неприязненно подумал я. Раз в неделю очередного Жору отливают и ставят где-нибудь под оркестр. Каждый такой памятничек со змеем стоит четверть миллиона долларов. И ничего, бюджет выдерживает, Москва стоит.
– Так вы готовы поддержать нашу идею? – в упор, без экивоков спросил я.
– Оплачивать халяву? Поищите дурака! – отрезал багровый Круглов. – Я сегодня же аннулирую ваши карточки!
– Ваше последнее слово?
– Нет и нет!
Видит бог, я хотел договориться мирно. Мэр столицы – не какой-то там прибайкальский губернатор, должен понимать ситуацию. Если ты меня не любишь, не люби: не приглашай меня к себе в гости, не шли поздравительных открыток к Новому году. Но нельзя, колобок, понимаешь, нельзя каждое мое слово встречать в штыки. Опасно. В случае нашего проигрыша мы ведь с тобой встретимся у одной стенки, и там уж нас помирят... Все-таки власть портит, сделал я грустный вывод. Даже муниципальная.
Я подошел к столу, демонстративно сунул руку в боковой ящик и щелкнул клавишей. Послышался негромкий гул. Затем я передвинул массивную медную пепельницу поближе к краю стола.
– Стало быть, вы, Игорь Михайлович, отказываетесь поддержать нашего Президента на выборах? – громко спросил я, наклоняясь к жерлу пепельницы. – Верно я вас понял?
Лицо Круглова перекосилось. Президент всегда искренне выражал симпатию столичному мэру. Вероятно, мэр представил вдруг, как я прокручиваю главе государства пленочку с записью нашей дискуссии, и – прости-прощай симпатия. В пределах Садового кольца я имел репутацию человека хитрого и безжалостного. Слухам о своем иезуитстве попустительствовал я сам: с таким шлейфом гораздо удобнее было общаться с должностными лицами. Страх – сильное орудие в умелых руках.
– Я не отказываюсь... – через силу выговорил колобок, со злостью глядя то на пепельницу, то на меня. – Я просто хотел сказать, что...
