Текст книги "Из рода Караевых"
Автор книги: Леонид Ленч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)
Я думаю, что в будущих войнах – а они, наверное, будут – авиации предстоит играть большую, если даже не решающую роль!
…Сегодня видел такое, что буду помнить до конца жизни. Мы шли переменным аллюром, преследуя джунаидовцев, которые уклонялись от встречного боя с нами. Въезжаем в какой-то кишлак. На суку карагача висят два голых трупа. Сине-багровые, как мясные туши в лавке на базаре. Мириады мух. Отвратительное радостное жужжание – у мух идет пир на весь мир! Один из повешенных оказался местным жителем, снабжавшим нас ценными разведывательными данными о басмачах, кто-то его выдал. Другой – русский милиционер. Сначала с пленников содрали – живьем! – кожу, а потом повесили.
…Вечером на привале после ужина у нас в эскадроне был концерт – бойцы пели хором. Богдан Лукич, неизменный запевала и дирижер, был в ударе. У него сильный, несколько резковатый по тембру тенор. Пели всё: и «Славное море, священный Байкал», и «Стеньку Разина», и «Есть на Волге утес», а потом грянули: «Закувала та сиза зозуля» и мою любимую: «Роспрягайте, хлопцы, конів!» Я разволновался чуть не до слез. Еще в юнкерском, где все наши поклонялись Вертинскому, Изе Кремер, Юрию Морфесси и другим модным эстрадным певцам, я, признавая этих мастеров, все же предпочитал им народное хоровое пение. Там нравится не нравится, а тут все берет за душу! Почему? Бог его знает почему!
…Наш комиссар полка Мурузян – бывший студент-филолог Новороссийского университета – из Одессы. Симпатичный интеллигентный человек. Прекрасный оратор. Когда выступает на полковых митингах, его слушают затаив дыхание. Но я заметил и другое: Мурузян умеет разговаривать с красноармейцами и не по-митинговому, а запросто, по душам, причем для каждого у него свой подход, свой «ключик». Ценнейшее качество!
В полку Мурузяна любят и ему верят. Тем более что этот филолог и в бою мастак. Рубит и стреляет не хуже самого комполка Ладецкого, а этот – бывший ахтырский гусар – большой специалист по этой части. Впрочем, у Богдана Лукича он имеет по пятибалльной системе за рубку отметку – четыре. Я спросил у Грицко, почему он Ладецкому не ставит пятерку. Богдан Лукич сказал: «Рубает он хорошо, правильно, но очень торопится клинок вытянуть обратно, а надо рубануть, а потом потяжечку легкую на себя сделать, чтобы жало шашки на резь перемести!»
Ничего похожего на институт комиссаров ни в царской армии, ни у Деникина и Врангеля не было. Полковые попы? Попадались среди них душевные батюшки, но редко. В массе это были типичные чинуши в подрясниках – из духовного ведомства. Таким был, например, у нас на Кавказе наш милейший отец Иона. Бормочет, бывало, себе под нос слова молитв на молебнах и панихидах по убиенным, перевирает их ужасно, да еще и гундосит так, что уши вянут. Зато в преферанс играл как зверь. До сих пор помню, как меня на мизере заставил схватить четыре взятки.
…Мурузян проводил беседу с командирами. Говорил, что с басмачеством скоро будет покончено. Дехканству (т. е. крестьянству кишлачному) война надоела, узбекам – в особенности. Они спят и видят мирный труд на полях. Сейчас, когда налоговые ошибки местных властей исправлены, процесс отпада дехкан от басмачества, как сказал Мурузян, перейдет на галоп. Сложнее с туркменами. Кочевники, скотоводы, они привыкли к жизни о оружием в руках, но и туркменов потянет к себе магнит мирной жизни, по выражению Мурузяна. Что останется у басмаческих вождей вроде Джунаида-хана? Профессиональные бандиты, но число их после каждой стычки с нами уменьшается катастрофически. Мурузян думает, что Джунаид и другие главари басмачей пойдут сейчас на риск больших сражений. Им нужна хотя бы одна местная победа, чтобы притягательная сила басмаческого движения не иссякла совсем. Примерно так он говорил. Я вернулся к себе в эскадрон, лег спать, но долго не мог уснуть – думал о будущем. Если останусь в живых, буду пытаться попасть в академию генштаба в Москву. Но… примут меня туда или не примут?
…Была скоротечная схватка с басмачами курбаши Даудыра. Они бежали, перестреляв предварительно своих жен, которых таскали в юртах с собой. Одна из застреленных в грудь в упор была поразительно хороша. Нежная смуглота щек, длинные стрельчатые ресницы. И уже остекленевшие прекрасные глаза. Богдан Лукич посмотрел на убитую и сказал горестно:
«И как у него, у скота этакого, рука поднялась на такую красоту!..»
А я подумал о том, какая это мерзость – война. Но пока на земле есть такое и такие, надо воевать. И баста!..
…Сегодня я стал самым счастливым человеком на земле! Получил письмо от тетушки Олимпиады. Нашлась Ната! А главное – у меня есть сын, Ната его назвала Сергеем – в мою честь! Ната живет в Москве, работает где то секретарем-машинисткой, с Ф. К. порвала. Тетушка намекнула в письме, что он «делал все, чтобы Ната тебя выбросила из головы и из сердца». Понятно: бывший белый офицер, невыгодный зятек. А Наточка-то какая молодец! Тетушка написала Нате все про меня и послала письмо своей бывшей пациентке, которая по ее поручению сообщила ей все сведения про Нату. Следовательно, нужно теперь ждать письма от самой Наточки. У меня – сын! Я – отец! Невероятно! Поделился своей радостью пока только с Богданом Лукичом. Мы обнялись и расцеловались!
3
Крупная банда курбаши Даудыра, друга самого хана Джунаида – их дружба завязалась еще тогда, когда будущий хан смиренно пас байских овец и коней на пустынных пространствах Хорезма и носил свое настоящее имя Курван Махомет Сардар, – попала в западню.
Командир полка Ладецкий для успешного завершения своей охоты на Даудыра разделил волк на две группы. Одной из групп, в которую вошел эскадрон Караева, командовал командир первого эскадрона Бородулин, другой – Ладецкий. Группы красных кавалеристов, заперев все лазейки, по которым джигиты Даудыра могли бы ускользнуть из ловушки, шли на сближение, чтобы, встретившись, перемолоть сабельной мельницей окруженную банду.
Даудыр метался от кишлака к кишлаку – искал какую-нибудь тайную тропочку, по которой его банда могла бы уйти от возмездия. Банда состояла из матерых вояк-головорезов, и каждый из них готов был перегрызть горло зубами неверному, если не останется патронов и затупится сабля, только бы вырваться из капкана.
Рано утром, когда ночная свежесть еще не растаяла в туманном воздухе, Сергей Петрович, взяв с собой Богдана Лукича и Рашида, с легким пулеметом Льюиса выехал из кишлака, где его эскадрон ночевал, в командирскую разведку местности. Пострел бежал крупной рысью, прядал ушами, натягивал поводья, – просился в намет! Сергей Петрович – его после того, как он узнал, что Ната нашлась и у него есть сын, не покидала какая-то вдохновенная радость жизни – потрепал жеребчика по крутой шее, сказал ласково:
– Хочешь немножко поскакать? Ну давай – скачи! – и отпустил поводья. Богдан Лукич тоже перевел своего коня в намет, и они помчались, испытывая от скачки то истинное наслаждение, которое получает каждый, кто хоть один раз в жизни познал, что такое дивный, острый запах конского пота и ласковые волны встречного ветра, плещущие в разгоряченное лицо всадника. Рашид замешкался и отстал от командиров. А они, перейдя с намета на быструю рысь, проехали еще несколько километров и остановили коней перед грядой довольно высоких каменистых гор, замыкавших долину, с зияющей пастью ущелья, узкого, как горло бутылки. Пострел и англо-араб стали дружески, играючи покусывать друг дружку за холки. Богдан Лукич притворно прикрикнул на них, как на малых ребят: «А ну не баловаться!» – и отъехал в сторону. Он посмотрел из-под ладони на тропу, по которой они прискакали сюда, к ущелью, и сказал:
– Рашид не один на коне едет, сзади него на крупе кто-то трясется!
Подъехал Рашид, по его лицу было видно, что он встревожен чем-то. Седобородый узбек-дехканин, в старой тюбетейке и заношенном халате, в ичигах на босу ногу, кряхтя и охая, с явным удовольствием сполз с высокого аллах-текинца, степенно, с достоинством поклонился командирам.
– Разрешите доложить, товарищ командир эскадрона! – сказал Рашид, легко спрыгнув с седла и обращаясь к Сергею Петровичу по форме.
– Докладывайте!
– Этот почтенный человек из Шауса, шел к нам, чтобы сказать – Даудыр с джигитами пойдет сюда, хочет уйти от нас через ущелье в горы.
– А не брешет он, твой почтенный человек? – сказал Грицко, бросив на старика оценивающий, недоверчивый взгляд.
– Наши старики не лгут! – сказал Рашид. – И он поклялся кораном.
– За сколько времени Даудыр может добраться от Шауса до ущелья? Спросите его, Рашид! – сказал Караев.
Рашид по-узбекски спросил старика, тот ответил с тем же достоинством. Рашид перевел Сергею Петровичу его ответ на русский.
– Говорит – за час хорошей скачки.
Сергей Петрович посмотрел на темную каменную пасть ущелья. Идеальная позиция! Сразу возникло решение.
– Давайте сюда пулемет и патроны, Рашид! Идемте, надо найти какой-нибудь хороший валун для укрытия… Богдан Лукич, взгляните – тут один пулеметчик может целый полк держать под огнем не час, а два и больше!
– Позиция неплохая!
– Я останусь с пулеметом, а вы с Рашидом и стариком скачите к Бородулину, пусть немедленно ведет всю группу сюда. Старика посадите на Пострела – коня не упрячешь, а тут вся игра пойдет на внезапности огня, на который они налетят!.. Действуйте, Богдан Лукич, аллюр три креста!..
– Сергей Петрович, позвольте я останусь при пулемете!
– Нет, это моя идея. А значит, и риск мой.
– Оставьте при себе Рашида.
– Нет! Исполняйте приказ, командир взвода Грицко!
– Есть, исполнять приказ, товарищ командир эскадрона!
…Огромное белесо-голубое небо, желтое пространство долины впереди, а сзади черное горло ущелья. Сергей Петрович лежал в своем укрытии за пулеметом, смотрел неотрывно туда, откуда должны были появиться всадники Даудыра. Перебирал четки, они были при нем, на том же левом запястье. «Чет»! Отлично! Ну, где же вы, друзья? Давайте!.. «Не пылит дорога, не дрожат листы…» Кто это написал? Забыл!.. А как дальше? «Обожди немного, отдохнешь и ты…» Глаза устают!»
Полежал с закрытыми глазами, открыл снова…
«Нет, не пылит дорога!.. Интересно, кем будет Сережка, когда вырастет… Господи, какая глупая мысль!.. «Не пылит дорога, не дрожат листы, обожди немного, отдохнешь и ты!»
И вдруг дорога запылила! Может быть, показалось? Опять закрыл на одно мгновение и открыл глаза. Пылит! Прильнул к прицелу, приготовился.
Джигиты скакали галопом, ветер относил в сторону гривы коней. Хотел нажать на гашетку. Нет, рано! Еще немного! Пора! Нажал и открыл веерный огонь и, видя, как кони и всадники стали падать на желтую землю, как сбился в кричащий и визгливо ржущий клубок грозный, катившийся на него конный вал, закричал, не помня себя:
– Не нравится?! А еще хочешь?! – И снова нажал на гашетку.
Три атаки Даудыра отбил своим огнем Сергей Петрович, но у джигитов не было другого выхода, как только еще и еще раз пытаться овладеть ущельем, и они, оставив своих раненых валяться в пыли, пошли в четвертую атаку.
На этот раз они скакали не лавой, а рассыпавшись по всему предущельному пространству, надеясь на то, что хотя бы один всадник прорвется к пулеметчику и покончит с ним, а пулемет продолжал бить и бить!
– Давайте! Давайте! Получил?! А теперь тебя! Дьявольщина!.. Молчит! Молчит!
Всадники приближались, огромные, как скачущие дома. Черные папахи на головах, как черные крыши! Колокола копытного звона бьют в уши, в мозг, в сердце. Сергей Петрович вскочил на ноги, что было сил ударил по замку пулемета подвернувшимся под руку камнем, потом выхватил наган, сунул дуло себе в рот. Гнусный, кислый вкус железа. Зажать зубами. Крепче! Теперь нажать на спуск!..
…Еще издали Бородулин, скакавший впереди своих бойцов, увидел валявшиеся на земле человеческие и конские трупы и крикнул скакавшему рядом с ним Богдану Грицко:
– Крепко он тут с ними поработал!
Подлетели ближе. Взмахом клинка Бородулин приказал своим бойцам остановиться. Всадники с трудом заставили разгоряченных скачкой коней выполнить приказ.
Богдан Лукич слез со своего англо-араба и пошел на разведку, ведя коня в поводу. Вернувшись, сказал глухо:
– Тело его там. А головы нет!
– Как это нет?!
– Так – нет. Я все кругом обшарил. Нет! Наверное, увезли с собой Джунаиду в подарок!
Бородулин обернулся к застывшим в седлах бойцам искаженным от нахлынувшей ярости лицом, нашел глазами Рашида, скомандовал:
– Красноармеец Кулаев, приказываю остаться здесь и предать земле геройские останки командира второго эскадрона… Саперная лопатка есть у вас?
– Никак нет, товарищ командир!
– Непорядок! Делаю замечание. Кто даст ему лопатку?
– Я дам, – сказал Богдан Лукич.
– Возьмите лопатку, красноармеец Кулаев, и чтобы к нашему возвращению у вас все было готово!
Рашид взял у Богдана Лукича его лопатку и выехал из строя всадников.
– Орлы! – надсадно и хрипло выкрикнул «коногон». – Даудыр далеко не мог уйти! Всех – в капусту! За мной!
…Вернулись уже к вечеру. У Рашида все было готово. Валун, служивший Сергею Петровичу укрытием во время боя, стал теперь его надгробием.
Бородулин и Богдан Лукич подошли к месту, где пал Караев. Командир взвода держал в руке мокрый мешок с чем-то увесистым и круглым. Тяжелая темная капля упала на каменную осыпь. «Коногон» поглядел на валун и аккуратно уложенные подле него мелкие камни и остался доволен работой Рашида.
– Порядок! Давай ее сюда, Богдан!
Богдан Лукич, брезгливо морщась, вытряхнул на землю срубленную человеческую голову с черной седеющей бородой. Курбаши Даудыр заплатил за голову командира второго эскадрона своею собственной!
– Заройте ее в ногах у него! – приказал Бородулин и отошел в сторону.
Когда Грицко и Рашид выполнили его приказ, Бородулин сел на коня и скомандовал:
– Смирно!..
Когда всадники подравнялись, он, сдернув шлем с головы, сказал, не повышая, как обычно, голоса, а тихо и просто:
– Товарищи красноармейцы и командиры! Мы потеряли сегодня выдающегося бойца – командира второго эскадрона Караева Сергея Петровича. Но мы хорошо отомстили подлому врагу за эту геройскую смерть. – Помолчал. И уже с привычным командирским надсадом выкрикнул: – Приготовить винтовки и карабины! В память товарища Караева – огонь! огонь!.. огонь!..
Трехкратный залп громово разорвал на куски вечернюю благословенную тишину.
4
Дверь из приемной в кабинет командующего Туркестанским фронтом приоткрылась, и на пороге показался пожилой сухопарый, с прямым пробором на седой голове заместитель начальника штаба фронта.
– Разрешите, товарищ командующий?
– Входите, Юрий Августович!
Заместитель начальника штаба с папкой в кожаном переплете в руках тихо, почти неслышно ступая, подошел к простому письменному столу командующего, подле которого в кресле сидел молодой командир, загорелый, с суровым красивым лицом. Он поднялся с кресла, поклонился старшему по званию, звякнул шпорами.
– Это Бородулин Василий Васильевич, комэск из полка Ладецкого, – сказал командующий. – Герой!
Юрий Августович улыбнулся молодому командиру.
– Тот, который Заир взял и Даудыра разделал под орех?
– Тот самый! Едет по нашей путевке учиться в Москву, в академию.
– Когда вы едете, товарищ Бородулин? – живо спросил Юрий Августович.
– В ближайшие дни!
– Очень хорошо! – обрадовался Юрий Августович и обратился к комфронта: – Хочу навязать в попутчицы товарищу Бородулину вдову комэска Караева… с мальчиком. Она уже здесь, в приемной, Семен Андреевич. А решение Военного совета вот тут. Пожалуйста, – он положил на стол командующего папку в кожаном переплете. Комфронта открыл папку, пробежал глазами бумагу.
– Все точно! Надо выполнить нашу общую просьбу, Василий Васильевич, – сказал он Бородулину. – Доставьте ее в целости и сохранности в Москву. И будьте, как говорится, джентльменом на все сто процентов! Вдова погибшего в бою боевого товарища – дело святое!..
– Понимаю, товарищ командующий фронтом. Не извольте беспокоиться. Разрешите идти?
– Идите… Хотя – обождите. Я сейчас буду вручать вдове Караева орден, которым мы наградили ее супруга. Можете присутствовать. Кстати, и познакомитесь… Ее фамилия, собственно, Ярошенкова, и официально она не жена Караева, но Военный совет решил на эти формальности внимания не обращать. Пригласите ее сюда, Юрий Августович, и напомните мне, как ее зовут, – запамятовал!
– Наталья Федоровна!..
…В кабинет комфронта вошла Ната, ведя за ручку хорошенького мальчика в матроске, с челочкой на выпуклом лобике, с живыми смышлеными глазенками. Ната не подурнела за эти годы, но не так уже живо синели теперь ее глаза «морской царевны». Чуть заметные скорбные морщинки обозначились по краям рта.
Командующий фронтом достал из бокового ящика стола коробочку с орденом, подошел к Нате.
– Очень рад познакомиться с вами, Наталья Федоровна! – сказал командующий. – И с тобой, – улыбнулся он мальчику. – Тебя как зовут?
– Сережей. А тебя?
– А меня – Сеней! – сказал командующий фронтом, любивший детей, и все в кабинете улыбнулись, и эта улыбка разрядила напряжение, возникшее в кабинете со спартанской военной обстановкой при появлении в нем женщины и ребенка.
– Наталья Федоровна, – продолжал комфронта, – познакомьтесь, пожалуйста, с товарищем Бородулиным Василием Васильевичем, однополчанином Сергея Петровича. Он тоже едет в Москву и будет вашим ангелом-телохранителем в пути.
– Какой же я ангел, товарищ командующий?! – Бородулин поклонился Нате.
– Но и не черт же, надеюсь! – сказал командующий и кашлянул – дал командирам понять, что наступает минута торжественной церемонии вручения ордена посмертно, и те, посуровев, вытянулись и затихли.
– Наталья Федоровна! – сказал командующий уже серьезно и веско. – Военный совет фронта решил передать вам орден Красного Знамени, которым решением совета был награжден доблестно павший в бою с бандой курбаши Даудыра командир эскадрона Сергей Петрович Караев. Примите орден и храните его у себя!
Ната взяла открытую коробочку с орденом, губы ее дрогнули, и она чуть слышно сказала:
– Благодарю Военный совет и вас лично, товарищ командующий фронтом!..
У мальчика при виде коробочки с красивым золотым с алым орденом хищно блеснули карие, отцовские глазенки. Он потянул мать за юбку. Ната наклонилась, и мальчик что-то сказал ей шепотом на ухо. Ната улыбнулась ему и отрицательно покачала головой. Мальчик с огорчением посмотрел на нее, выпятил недовольно нижнюю полную губку, предупредил:
– Сейчас буду реветь!
Комфронта спросил у Наты:
– Что он вам сказал, Наталья Федоровна, позвольте поинтересоваться?
– Спрашивает – может ли он носить этот красивый орден…
– Когда вырастешь большим и станешь таким же храбрым, каким был твой отец, – сказал командующий фронтом и погладил мальчика по голове, – и сам получишь за храбрость такой орден, вот тогда и носи его на здоровье!..
ЭПИЛОГКорреспонденты фронтовых и центральных газет, да еще и писатели притом, как правило, всегда были желанными гостями военачальников. Во время одной из командировок я, сотрудник фронтовой газеты и спецкор «Известий», познакомился с Сергеем Васильевичем Бородулиным, командиром танковой бригады, только что сорвавшей попытку немецких танков генерала Гудериана прорвать наш фронт.
Бригада, понесшая потери в этом жестоком встречном бою, была отведена на короткий отдых. Сергей Васильевич оказался приветливым и гостеприимным хозяином, и я, каюсь, загостился у него в бригаде, где мне был предоставлен «и стол и дом». Знакомство наше незаметно для нас обоих переросло в дружеские отношения, и однажды Сергей Васильевич признался мне, что покойный отец его не герой гражданской войны Бородулин, служивший после окончания академии в Управлении главного инспектора кавалерии Красной Армии Семена Михайловича Буденного, автор известных дискуссионных статей в военных журналах, в которых он доказывал горячо и довольно убедительно, что на кавалерии рано ставить крест в связи с развитием современной боевой техники, а бывший царский офицер капитан Караев. Василий Васильевич Бородулин, сослуживец Караева по Туркестанскому фронту, женился на его вдове Наталии Федоровне и усыновил маленького Сережу, для которого стал добрым и хорошим отцом. Своих детей у него и у Натальи Федоровны не было. Сначала Наталья Федоровна не говорила мальчику, что Василий Васильевич не его родной отец, но когда он подрос, рассказала ему все. На отношениях Василия Васильевича и Сережи это открытие никак не отразилось.
– А вам не захотелось в связи с этим открытием переменить ваше отчество? Ведь Караева звали не Василием, а Сергеем.
– Нет! – сказал Сергей Васильевич, – это огорчило бы Василия Васильевича, а я его любил и уважал. Он был хорошим человеком, добрым, хотя в запальчивости мог и наговорить и натворить бог знает что… Вы знаете, – прибавил он, помолчав, – в своих статьях о коннице он все-таки во многом оказался прав! Возьмите хотя бы рейды в немецкие тылы генералов Доватора и Плиева. Мы, танкисты, пробьем дыру, а конница шмыгнет в такую дыру и может все тылы противника перевернуть вверх дном!
Сергей Васильевич со слов своей матери рассказал мне многое из того, что знал о жизни и гибели Сергея Петровича Караева. И это многое я, как умел, изложил своими словами в этой повести, но кое-что, разумеется, додумал и довообразил при этом. Он же передал мне уже после окончания войны с немецкими фашистами туркестанский дневник Караева, хранившийся у Натальи Федоровны Ярошенковой. Отдельные страницы этого дневника, слегка стилистически мною поправленные, я включил в свою повесть.
С. В. Бородулин не так давно скончался – ранения и фронтовые переживания сделали свое дело. Остается только добавить, что его сын, тоже Сережа, внук Сергея Петровича Караева, пошел по дороге предков. Он – младший офицер одной из ракетных частей, так что Караевы по-прежнему служат мечом своему Отечеству.
