Текст книги "Тайна совещательной комнаты"

Автор книги: Леонид Никитинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

Подполковник Тульский достал расческу из кармана штатского пиджака, поплевал на нее и вдумчиво поправил волосы на залысине.

– Всех присяжных уже отобрали? Зябликов прошел?

– Нет еще, – сказала Эльвира, – Судья оставил его к концу списка.

– Почему? – спросил Тульский. – Надо было где-нибудь в середине.

– Откуда я знаю почему! Почему, товарищ Кириченко?

– Ну, это уже детали, – сказал руководитель следственной группы. Галстук плохо шел к его лицу, казавшемуся моложе своего хозяина, но розовым цветом оттенял самоуверенное выражение этого лица, – Если надо, судье об этом напомнят за обедом. А ты, Олег Афанасьевич, в Зябликове уверен?

– Как в себе, – сказал Тульский. – Лучшего человека без погон не найдешь. Он должен повести за собой этих баранов. Да вряд ли это будет сложно. Главное, чтобы его не отвела адвокатесса. Хитрая выдра: Елена Львовна Кац.

– Кац – поц, – сказал Кириченко, любивший и умевший добродушно пошутить, как и все представители его славного ведомства. – Пошли обедать, судье напомнят.

– Нет, я не пойду, – сказал Тульский. – В городе пообедаю, у меня же не одно это дело, да и не стоит мне там светиться.

– Ну, проводи нас до служебного выхода.

Они пошли по коридору, и Тульский стал расспрашивать прокуроршу дальше:

– А как остальные? Кого там уже отобрали?

– Все обыкновенные, – беспечно сказала она. – Да кто в присяжные-то пойдет, сам знаешь. Вот ты бы, Тульский, пошел? Никчемная, в общем, публика. Там только с одним, может быть, тебе еще придется повозиться. Какой-то Кузякин, Журналист.

– Журналист? – удивился Кириченко, остановившись у дверей служебного хода. – Это ни к чему в таком деле. Почему ты его не отвела?

– Да я и хотела это сделать! – вскинула крашеную голову прокурорша. – Им же вообще верить нельзя. Но Вика сказала, что у вас есть связи с этой передачей…

– Что это еще за Вика? – холодно спросил руководитель следственной группы, поправляя непроизвольным движением розовый галстук.

– Ну, Виктория Эммануиловна, представитель потерпевшего.

– Вот так и надо говорить: «представитель потерпевшего». А то «Вика»!.. Так кто такой этот Журналист? Тульский, надо поподробнее узнать.

– Наш парень, – сказал Тульский, с удовольствием демонстрируя свою случайную, впрочем, осведомленность, – Он из передачи Шкулева, мне случалось им кое-что сливать. Он про эти телевизоры арестованные снимал по моей наводке. У тебя эта кассета где-то валяется, в дело она не пошла. Считай, нам повезло, что он попал в присяжные, хотя надо присматривать. Бывают же совпадения. А адвокат Кац про эту передачу его не спрашивала там?

Они остановились перед дверью, отделяющей служебное крыло от общего. Там, возле входа в столовую, мелькнули присяжные, и Тульский отступил от двери.

– Вон он, Кузякин, – сказал опер. – Точно. Подсудимый-то должен был его узнать, он же его по стенке размазал в телевизоре, не мог же Лудов не смотреть. Так не было на суде разговора со стороны защиты?

– Нет, – озадаченно сказала Эльвира, решившая промолчать о том, что ей самой про эту давнюю передачу напомнила Вика.

– Надо бы этому Шкулеву позвонить на всякий случай, – сказал Кириченко. – Личность Кузякина уточнить и так далее. Сделаешь, Олег Афанасьевич?

– Запросто, – сказал Тульский, – Ну, обедайте, а меня, как волка, ноги покормят.

Понедельник, 19 июня, 15.00

После перерыва присяжные рассаживались в зале уже со смыслом: только что отобранный Медведь, от которого пахло перегаром, полез на освободившееся место в первом ряду, толкнул Ри, выронившую сумку, но тут судья выкликнул как раз:

– Огурцова Марина Эдуардовна!

Ри вскочила, оставив сумку валяться на полу, под смешки уже прошедших отбор.

– Где вы работаете, Марина Эдуардовна? – вкрадчиво спросила прокурорша.

– В спортивном клубе, – нехотя призналась Ри, – Я тренер.

– Как интересно! – сказала прокурорша, – И какой же вид спорта у вас?

– Ну… – Она задумалась, – Допустим, теннис.

«Огурцова, – записала в блокноте Виктория Эммануиловна, – Тренер. Уточнить название спортивного клуба».

– Теннис-пенис, – шепнула Тома «своим» довольно громко и хихикнула.

Ри вспыхнула, а Виктор Викторович, хоть и не разобрал слов, нахмурился:

– Присяжная Скребцова! Мы еще не начали процесс, а вы уже шепчетесь и хихикаете. Может, вас сразу переизбрать, пока еще не поздно? Вы же не в детском саду, уж знаете ли уж. Прокурор, у вас есть еще вопросы? Защита, вопросы есть?

– Да, ваша честь, – вдруг сказала адвокатесса, внимательно разглядывая Ри. – Вы когда-нибудь прежде участвовали в уголовном процессе?

– Да… – ответила Ри, подумав.

– В каком качестве?

– Как это? А! Ну да, я была потерпевшей.

– Расскажите чуть подробнее.

– Ну, нас с мужем взорвали в машине, – нехотя призналась Ри, догадываясь, что сейчас ее отведут, но и врать, с другой стороны, было страшновато. – Мой муж бизнесмен.

– Я надеюсь, он остался жив? – уточнила адвокатесса. – А водитель?

– Нет, мы все только испугались, а мужу выбило глаз. Но это было уже давно.

– Спасибо, у меня больше нет вопросов.

Представительница потерпевшего дописала в блокноте: «Уточнить фамилию мужа и поднять дело о покушении. Характер бизнеса и биография».

Адвокатесса подошла к столу судьи, куда тут же побежала и прокурорша. Ри не могла расслышать слов, но на адвокатессу она глядела с ненавистью.

– Ваша честь, эта присяжная может быть предвзята, – сказала Елена Львовна.

– Я возражаю, – сказала прокурорша, – Преступность в стране сейчас такая, что мы никогда не наберем двенадцать присяжных, среди которых не будет никого, кто бы не пострадал от какого-нибудь преступления. Эти люди и должны судить. Они знают, что значит преступность, они…

– Вы будете заявлять отвод? – спросил Виктор Викторович у адвокатессы.

– Возможно. Мне надо согласовать это с подзащитным.

Елена Львовна отошла к стеклянной клетке и наклонилась к окошечку.

– Жалко, – сказал Лудов, – Давайте не будем отводить. Уж больно девка красивая, хоть будет на кого посмотреть. Ну, не считая, конечно, вас.

– Хм, – сказала адвокатесса, – А вы молодец. Я тоже думаю, на самом деле, что нам не стоит ее отводить. У нее муж бизнесмен, с ее слов он поймет суть, и она будет наша, – И она объявила громко: – У нас нет отвода, ваша честь.

Судья прочел следующую фамилию из списка:

– Зябликов Игорь Петрович, пенсионер.

– Я! – Бывший Майор с усилием, немножко боком, но быстро вскочил, как по стойке «смирно». Инстинкт кадрового военного сработал раньше, чем он понял, что лучше было подниматься медленно, как штатский.

Виктор Викторович потер ус и отвел взгляд в сторону:

– Вопросы?

– Да, ваша честь, – сказала Елена Львовна. – Игорь Петрович, судя по возрасту, у вас военная пенсия?

– Ну, – утвердительно кивнул Зябликов с едва заметной неприязнью.

– Вы инвалид? Я заметила в коридоре, что вы хромаете, – продолжала адвокатесса. – Почему вы не заявили об этом, когда судья задавал общий вопрос для самоотводов?

– Я комиссован после ранения в звании Майора, – сказал он с достоинством, раз уж все равно прокололся, и рубанул рукой воздух. – Но я себя инвалидом не считаю. Тем более бегать мне тут ни от кого не придется.

– Где вы получили ранение?

– Я подорвался на мине в Чечне, – доложил он, глядя на Елену Львовну в упор и уже не скрывая своей неприязни.

– Ну вы уж прям уж, – сказал судья. – Зачем такие подробности?

– Все, спасибо, – сказала адвокатесса.

Зябликов сел и стал смотреть исподлобья, как адвокат и прокурор закружились около стола судьи. Слов он расслышать не мог, но смысл был ему и так понятен.

– Я заявляю отвод, – говорила адвокатесса, – Майор, служивший в Чечне, наверняка был связан со спецслужбами; кроме того, он явно небеспристрастен.

– Я возражаю, – сказала прокурорша, – Это хороший присяжный, который сознательно хочет выполнить свой гражданский долг.

– Отвод отклоняется, – сказал судья.

Лудов из аквариума внимательно разглядывал Зябликова. Тот почувствовал его взгляд, они встретились глазами и несколько секунд смотрели друг на друга в упор.

– У сторон есть право на немотивированные отводы, – объявил судья. – Фамилии не оглашаются, стороны могут вычеркнуть из списков по два кандидата и передать списки мне. После этого мы окончательно сформируем коллегию.

Елена Львовна подошла к окошку стеклянной клетки, покосилась на конвоира и молча показала своему подзащитному на фамилию Зябликова в списке.

– Нет, – неожиданно твердо сказал Лудов.

– Как это «нет»? – сказала адвокатесса. – Обязательно. Он может быть подставной.

– Ну и что? – сказал Лудов. – Если подставной, то, наверное, не один. Он честный вояка. Достойный противник, не то что эти.

– Вы как будто в покер играете, – сказала Елена Львовна. – Смотрите, он же может быть выбран старшиной. Давайте вычеркнем.

– Нет, не хочу, – сказал подсудимый, пытаясь поймать взгляд хромоногого.

– Ну, как скажете, только это ваше слово.

– Да, – сказал Лудов и встретился наконец глазами с будущим Старшиной. – Я стал фаталистом. Но ведь я не убийца и, как ни странно, даже не вор.

Понедельник, 19 июня, 16.00

Судья углубился в список и в задумчивости потер усы. Он знал, что с Зябликовым работают оперативники, и про себя такие методы не одобрял. Вычеркнули бы они его, у него и совесть была бы чиста, и перед председателем Марией Петровной позиция была бы неуязвима: дескать, а я-то что мог сделать? Но фамилия Зябликова была на месте.

Виктор Викторович положил перед собой список и посмотрел в зал.

– Все отводы сделаны, теперь я назову четырнадцать фамилий, оставшихся в случайном, – он выделил интонацией это слово, – списке. Все, кого я называю, проходят в комнату для присяжных, вон в ту дверь. Помните, что теперь вы – федеральные судьи. Все, что здесь будет происходить, вы должны обсуждать только между собой и ни с кем больше. Судьи обязаны соблюдать тайну совещательной комнаты! – Он сбавил тон и повернулся к секретарше: – Оля, проводи, покажи, как там. Когда вы все там соберетесь, вам надо будет выбрать старшину…

Судья уткнулся в список и стал читать:

– Петрищев Федор Петрович…

Медведь стал пробираться между коленок будущих коллег.

– Швед Клавдия Ивановна…

Со скамьи встала сильно накрашенная женщина лет пятидесяти, похожая на актрису Гурченко из какой-то смутно вспоминаемой комедии.

– Звездина Елена Викторовна…

Зал необыкновенно легкой для своих лет походкой пересекла женщина с лицом немного обезьяним, но приятным, испещренным морщинками у глаз и возле губ.

Виктория Эммануиловна занесла над блокнотом золотой карандашик и застыла в задумчивости: где-то она ее точно видела, лицо такое знакомое, но где?

– Огурцова Марина Эдуардовна…

Бедра присяжной Огурцовой четко обозначилась в проеме двери, и подсудимый ухмыльнулся, заметив завистливый взгляд, которым проводила ее прокурорша. А представительница потерпевшего вспомнила: ну конечно! Вот что значит купила дом за городом, в театр теперь дай бог хотя бы раз в месяц выбраться. Да и фильмов хороших тоже нет, а эта актриса – ну да, Звездина – она играла, кажется, в каком-то хорошем старом фильме, может быть, даже и про чекистов.

– Кузякин Даниил Олегович, – продолжал судья чтение.

Журналист пересек зал разболтанной походкой, и Зябликов посмотрел на его хвостик, перетянутый красной резинкой, с неприязнью кадрового военного.

– Кудинова Роза Равильевна…

Женщина лет сорока в джинсовом костюме, придерживая болтающийся на шнурке у нее на шее какой-то особенный, здоровенный мобильный телефон, деловито пересекла пространство зала и скрылась за дверью.

«Уточнить характер бизнеса, – сверилась со своим блокнотом представитель потерпевшего и дописала: – И номер мобильного телефона».

– Мобильный там, в комнате для присяжных, отключайте, пожалуйста, – сказал судья вслед Кудиновой и, вздохнув, вызвал последнего присяжного: – Зябликов Игорь Петрович!

Майор, делая негнущейся ногой, которая при этом еще и скрипела, движения, как циркулем, но с четкостью кадрового военного пересек зал и вошел в комнату для присяжных. Одиннадцать стульев за овальным столом были заняты, двое запасных сидели чуть в стороне на диване, причем запасная тетка уже успела достать вязанье, а все остальные глядели на него.

Понедельник, 19 июня, 16.15

– Ну что ж, обсудим кандидатуру старшины? – спросил Майор, садясь на двенадцатый стул. – Если других желающих нет, я готов послужить родине снова. Человек я военный…

– Но старшина – это, наверное, для вас понижение, – сказал Журналист, не питавший, как видно, любви к военным, – Вы Рязанское десантное училище, случайно, не кончали? У вас такой выговор характерный.

– Не все ли равно, раз человек сам вызвался? – сказала преподавательница сольфеджио, – По крайней мере, военный – это человек дисциплины.

Остальные согласно закивали.

В это время у Журналиста зазвонил мобильный телефон.

– Судья сказал, что в совещательной комнате телефоны надо отключать. – Новоиспеченный старшина смотрел на Журналиста, как старослужащий на салагу.

– Ну, процесс же еще не начался, – сказал Кузякин, – Я сейчас, только отвечу.

Он отошел к окну, на ходу взглянул на дисплей продолжавшего звонить телефона, где высветилась надпись: «Шкулев». Кузякин нажал на прием.

– Алло, – сказал голос Шкулева. – Кузя, ты где?

– Я в суде.

– Что ты там делаешь? Мы вроде сейчас ни с кем не судимся.

– А кто это «мы»? Я же вроде больше у тебя не работаю.

– Ну ладно, ладно, – примирительно сказал голос в трубке, – Мы же все равно все связаны по жизни. Так что ты там делаешь?

– Меня выбрали в присяжные.

– О! – сказал Шкулев с фальшивым энтузиазмом. – Сделаешь репортаж?

– Ты не понял: я присяжный, – сказал Кузякин, – До окончания процесса я не имею права тебе даже ничего об этом рассказывать.

– А… – разочарованно сказал Шкулев. – Но вечером-то ты сможешь заехать? Мне с тобой надо насчет одной халтурки потолковать, слышь, присяжный.

– Хорошо, – сказал Кузякин, – Заеду, когда смогу.

В комнате присяжных было душно, потому что солнце било сюда как раз к вечеру, и Кузякин хотел отворить окно, но у рамы не оказалось ручки, только квадратный шпенек. Подошел еще один присяжный, который некоторое время наблюдал за его манипуляциями, потом тоже пощупал шпенек.

– Меня зовут Арнольд, – представился этот подошедший. – Арнольд Рыбкин, такое у меня имя. Вас там Старшина просит вернуться.

– Значит, так, – рубил ладонью воздух Зябликов. – Курим в туалете, «Мэ» и «Жо» там вместе, чайник без различия полов, кружки кому не нравятся, можно принести из дому, на пряники и чай мы скинемся в общий котел. По сто рублей пока хватит?

– Да вы что – по сто? – испуганно сказала запасная с вязаньем, – Я у себя в химчистке как раз почти столько и получаю в день. Я лучше с собой принесу.

– С подсудимого взыщем! – сказал Зябликов тоном балагура, не очень вязавшимся с его малоподвижным и обгоревшим лицом, – Мы бы каждый день тут и чай с коньяком пили, и пирожные ели. У него денег – лом.

– Я думаю, деньги в чужом кармане пока рановато считать, – неожиданно сказал до сих пор молчавший седой, хотя и не старый еще мужчина в очках.

– А я кофе пью, принесу с собой растворимый, – сказал присяжный Рыбкин. – Мне чаю вообще не надо. Я пятьдесят сдам на печенье, ладно?

– Ладно, решим, – сказал Зябликов, понимая, что с такой разношерстной публикой у него могут быть проблемы, – Выберем старосту, он же казначей. Есть желающие?

– Ну, я могу, – вызвалась Тома, действительно похожая на старосту школьного класса в своих нелепых очках, – Я вообще-то медсестра, я у нас в клинике всегда чаем заведую. Так по сколько сбрасываемся?

Этот вопрос произвел некоторое замешательство в рядах присяжных.

– У нас всегда, кто сколько сможет, кидают, в экспедициях, – сказал седой в очках и вдруг улыбнулся примиряющее и уютно, – Вот тут коробка из-под сахара, нам от предшественников, видимо, досталась. Кладем и отходим.

Он первым положил в коробку сотню и деликатно отошел. Зябликов тоже положил сто рублей, еще по сотне кинули Журналист, Ри и Кудинова с телефоном на шее. Остальные вертелись у стола, стараясь не подглядывать, кто сколько сунет в коробку. Алла подумала и положила пятьдесят, Рыбкин поколебался, пошуршал в кошельке и все-таки тоже аккуратно сунул полтинник.

– Я еще ручку завтра принесу, – пообещал он неизвестно кому.

Никто не понял, о какой ручке речь, но присяжная с лицом обезьянки вежливо кивнула. Как только Рыбкин отошел от стола, она вдруг подмигнула седому в очках и так точно скопировала жест, с которым Рыбкин сунул в коробку свою денежку, что седой радостно изумился и заулыбался.

Понедельник, 19 июня, 20.00

В фитнес-клубе из динамиков бормотал бодрый рэп, под который размахивали руками и ногами девушки и тетки разных возрастов и размеров, а в другом углу Ри поднимала рукоятки тренажера.

– Ну еще р-раз-зок! – командовала Регина, которая с удовольствием играла тут роль деспота, готового, впрочем, и уступить. – И еще р-раз-зок! Н-ну!!!

– Не могу, что-то сегодня не в кайф, – сказала Ри, роняя лязгнувшую рукоятку.

– В бассейн? – спросила Регина, критически посмотрев на подругу.

– Да, поплаваю минут двадцать, потом в баню! – крикнула Ри.

– Я к тебе приду. Массаж? Тебе сегодня кого позвать, Длинного? Эй!.. – Она догнала Ри на полпути к раздевалке, тронула за плечо, – Ты что? С одноглазым опять поцапалась? Длинного тебе позвать в баню или Толстого?

– Не знаю, все равно, – сказала Ри, думая о чем-то своем.

– Ладно, я обоих позову, как в прошлый раз, поплавай и погрейся…

Ри вышла из парной, окунулась в маленьком холодном бассейне, ойкнула, но скорее как будто по обязанности, и села в предбаннике, завернувшись в халат. Регина, полуголая и уже распаренная, откупоривала бутылки с пивом.

– Ну что, как суд-то, я все забываю спросить? Выбрали тебя сегодня?

– Выбрали, – буркнула Ри, касаясь губами краешка стакана.

– И что ты там будешь делать теперь?

– Ничего особенного. Просто сидеть и слушать.

– Интересно? – Регина жадно выпила пиво и, чмокнув, высосала пену.

– Не знаю пока. Там люди разные…

– Где? – спросила Регина, наливая себе новый стакан.

– В суде, – нехотя объяснила Ри. Какой-то там был совершенно другой мир, и представить себе этих присяжных у них в фитнесе было просто невозможно, и даже говорить о них тут было не к месту. – Присяжные разные. Люди, ну. Есть один Журналист даже довольно известный, а Старшина у нас Майор без ноги, он на мине подорвался в Чечне. И училка по музыке. Целая компания. Я уже, знаешь, отвыкла от таких. Это как там, в Алма-Ате.

– Что ты говоришь! – сказала Регина. – И кого же вы все будете судить?

– Убийцу, – объяснила Ри, увлекаясь и делая глоток, – Он человека убил, а с виду такой интеллигентный, в очках, представляешь?

– Ужас! – сказала Регина, – Я бы таких сразу расстреливала, собственной рукой.

– Ну нет, – возразила Ри. – Сначала надо все-таки разобраться. Надо судить.

– Ну, судить так судить, – согласилась Регина. – Пошли на массаж.

В небольшом зале с топчанами их ждали два веселых массажиста, в самом деле – толстый и длинный. Девочки легли на полотенца, расстегнув верх купальников, Толстый сразу взялся за Регину, а Длинный – за Ри.

– В хрюшек сегодня будем играть? – весело спросил Длинный, зачерпывая крем из банки и кошачьим движением намазывая ей на спину. – Как в прошлый раз?

– Не знаю, – ответила Ри в сторону, под топчан, но по задумчивому выражению ее лица было уже понятно, что «играть в хрюшек» она сегодня не в настроении.

– Что-то у тебя спина напряженная, – сказал массажист, работая руками. – Ты, наверное, нервничала сегодня; не надо нервничать, это вредно, не парься.

На соседнем топчане в нескольких метрах от них Толстый массировал Регину, но это был совсем другой массаж: видимо, Регина была не против «сыграть в хрюшек». Ри не глядела в ту сторону и только чуть гримасничала, когда массажист слишком сильно мял ее сухожилия. С соседнего топчана донесся смех Регины, и Ри повернула голову. Регина вставала на колени, поднимая зад, Толстый огромной лапой тискал ее грудь, а другой рукой уже стаскивал трусики. Ри опять повернула голову в другую сторону.

– Как в Алма-Ате, – сказала она сама себе под топчан.

– Что? – удивленно переспросил Длинный и как будто невзначай тоже погладил ее по груди, зацепив ловким пальцем сосок.

Регина на соседнем топчане уже хрипло задышала и начала постанывать. Длинный увереннее цапнул Ри за грудь и потянулся к трусикам.

– Убери лапы, урод! – сказала она, резко садясь на топчане. Регина на соседнем топчане уже стонала в голос, – Скажу Сашку – он тебя убьет, урода, на хрен.

– Сначала тебя, – обиженно сказал Длинный. – Он же твой муж, а не мой. Слушай, что это с тобой сегодня?

– Ну, не убьет, так уволит, – задумчиво сказала Ри, – Вообще-то ему все равно.

«Ну чё тебе надо, Ри, в натуре? Ну, правда, чё тебе еще надо?»

Понедельник, 19 июня, 20.00

Кузякин прошел по длинному, как взлетная полоса, коридору телестудии и отворил дверь монтажной, где склеивал свою криминальную передачу Шкулев. На множестве телевизионных и компьютерных экранов двигались разные кадры, и монтажер по указаниям шефа подгонял их по звуку. В кадре был опять же Шкулев, который говорил с экрана: «…отмены смертной казни. Да, в последние годы половая преступность в нашей стране приобрела какой-то особый размах…»

– Вот отсюда, – сердито командовал монтажеру Шкулев. В противоположность своему бывшему сотруднику он был выбрит, холен и причесан как-то словно навечно. – Со слова «Да». «Да, в последнее время» и так далее. Я скажу, когда остановить. Или не брать это «Да»? А, вот и наш Кузякин! Как ты думаешь, Кузя, брать тут «Да» или нет?

– Главное, чтобы половая преступность не иссякла, куда же мы без нее, – сказал Кузякин, – А монтировать все равно как. Ты же не Феллини.

– Почем знать, – сказал Шкулев, подправил волосок в вечной прическе и скомандовал монтажеру: – Ладно, ты перебивки тут налепишь без меня. Пошли.

Они устроились в кабинете, украшенном многочисленными плакатами, дипломами, автографами и фотографиями, на которых лицо его бывшего шефа казалось еще крупнее чертами и целеустремленнее, чем даже на экране телевизора.

– Наташа, кофе! – крикнул Шкулев секретарше, разгребая край стола от сценарных планов и кассет, – Давай, Кузя, садись. Коньячку?

– Я на машине, – сказал Кузякин, отводя свои красноватые глаза от заманчивой бутылки, – Так что за работу ты мне хотел предложить?

– Ну, ты как хочешь, а я выпью, – сказал Шкулев, наливая коньяк в стопку, на донышке которой еще не просохли какие-то прежние остатки, – То есть я тоже на машине, но с водителем, мне положено. А был бы и за рулем, так меня каждый мент знает в лицо. Работу, говоришь? Да просто работу. Приходи и лепи сюжеты.

– Про половую преступность? – спросил Кузякин, проследив, как Шкулев конвульсивно проглотил свой коньяк и, скривившись, запил кока-колой, – Сам лепи. У тебя получается.

– А у тебя комплексы, – огрызнулся Шкулев, – У всех у вас, ханжей, не в порядке с сексом. Половая-то она всегда. Ну и кого ты там судишь, присяжный ты наш?

– Бизнесмена какого-то. Говорят, за убийство, но мы по существу только завтра слушать начнем. Лудов его фамилия, на двери написано, вспомнил! А тебе зачем?

– Лудов? Погоди-ка, погоди-ка… – Шкулев старательно морщил лоб, что-то вспоминая, но Кузякину, который изучил его повадки очень давно и досконально, было ясно, что шеф играет, откуда-то он уже знает про этого Лудова.

– Ну? И кто же он такой? – спросил он у Шкулева.

– Так это ты мне про него больше можешь рассказать. Ты же про него сюжет снимал три года назад.

– Я? Про него? – удивился Кузякин. Он действительно не помнил сюжета.

Шкулев включил компьютер и набрал фамилию «Лудов» в поисковике.

– Ну вот же, я помню, у меня память профессиональная на компромат. Март две тысячи третьего. Партия контрабандных телевизоров из Китая. Вот смотри.

Кузякин отметил, что Шкулев нашел материал что-то уж больно быстро, да и странно, что он помнит спустя три года какой-то проходной сюжет. Но все-таки он обошел стол и встал рядом с креслом шефа перед большим плоским экраном. На экране пошла заставка, затем Шкулев пропустил самого себя и нашел сюжет про Лудова. В кадре появился Кузякин. Он сидел там, в студии, и перед ним на столе стоял большой телевизор «Панасоник». Он заговорил профессионально бодро и заговорщицки, тыкая в кнопки телевизора: «Такой телевизор вы можете купить в любом магазине. Но вы ошибаетесь, если думаете, что эти „Панасоник“ собирают в Японии… Мэйд ин Чайна! Но самое интересное, что, по версии продавцов, их собирают даже и не в Китае, а ближе, в городе Тудоеве…» Тут на экране возник дорожный указатель «Тудоев», какой-то завод, потом пошли кадры движущегося конвейера, но почему-то пустого, а голос Кузякина за кадром продолжал гнуть свое: «Вам бы захотелось купить китайский „Панасоник“ из Тудоева? Если у вас уже есть такой, не волнуйтесь, собирали их все-таки в Китае, а цех в Тудоеве – обыкновенная потемкинская деревня…»

– Вспомнил! – сказал Кузякин, и на его лице выразилось отвращение к самому себе. – Так это про него, ты уверен?

Он наклонился к мышке, потыкал в стрелку внизу экрана, и по экрану пошли уже кадры с Лудовым, который выглядел тут, впрочем, лучше, чем в аквариуме в суде, несмотря на низкое качество съемки скрытой камерой. Он куда-то шел на экране, брал у кого-то какие-то бумаги, а Кузякин продолжал бубнить за кадром: «На этой оперативной съемке видно, как бизнесмен Борис Лудов передает на таможне инвойс якобы на детали для телевизора „Панасоник“…»

Кузякин с отвращением нажал стрелкой мыши на крестик, означающий выход из программы.

– Выходит, это я его и посадил три года назад, так, что ли?

– Ну, это ты о себе возомнил! – довольно сказал Шкулев. – Просто менты нам слили, для чего-то это им было нужно. Это же их оперативная съемка, а мы только текстом обвязали. Точнее, ты.

– Вот из-за таких сюжетов я и не могу с тобой больше работать, – сказал Кузякин.

Он опять обошел стол и сел, по пути вытащив сигарету из пачки на столе у шефа.

– Ты из себя борца за идею не строй. Тебя не за это выгнали, а по сокращению штатов, – сказал Шкулев, налив себе еще коньячку. Он ловко выплеснул коньяк в горло и на этот раз даже не поморщился, – А что тебе не нравится, Кузя? Все подтверждается, его судят, ты же сам его и судишь теперь. Вот сюжетец! А я тебе за это даже и заплатил три года назад, наверное, долларов четыреста. Ни за что фактически, за монтаж. А ты мне теперь вроде какие-то претензии предъявляешь. Не понимаю тебя, Кузя… У тебя что, угрызения совести? С чего это вдруг? Его же за убийство судят, там все доказано.

– Может, и доказано, – сказал Кузякин, закуривая и кашляя. – Но как-то не хочется мне иметь ко всему этому отношение. Испоганили мы профессию. Все-таки то, что мы показывали когда-то вначале, имело хоть какое-то отношение к истине…

– Это ты говоришь мне об истине? – захохотал шеф демонически, но вроде как даже искренне, – От кого я это слышу? Это ты, журналюга продажная?

– Да, может, я и продажный, – сказал Кузякин, – хотя и не до такой степени, как ты. Но истине-то не жарко и не холодно от того, что мы тут ею вроде как торгуем. Это нам с тобой от этого должно быть жарко или холодно.

– Что это ты, Кузя, испугался, что ли, чего? – посмотрел на него уже с настоящей, откуда-то вдруг вырвавшейся злобой Шкулев. – Ложь – это наша профессия, а на истине пусть зарабатывают в Патриархии. Или, может, ты тоже в церковь сходил? Нет, брат, если про Бога все не выдумки, то мы с тобой уже в аду, и нам оттуда обратной дороги нет. Ну, разве что все отдать – и в монастырь, но я к этому не готов. А ты, может, созрел? Только я думаю, что это все выдумки, Кузя. Так что приходи и приготовь мне винегрет из правды и вранья, тут ты мастер, и ты мне нужен.

– Да пошел ты! – с такой же искренней злобой ответил Кузякин, встал и вышел вон.

Шкулев подумал, еще раз мельком посмотрел сюжет на экране, выпил еще стопку и позвонил по телефону.

– Олег Афанасьевич? – сказал он в трубку. – Приветствую!.. Да, был он у меня, его настроение мне не нравится. Что?.. Ну, заклинило его, какие-то, может быть, личные счеты, я не знаю. Упрямый как осел… Но в крайнем случае, я думаю, этот вопрос можно будет решить с помощью зеленых, если уж там припрет… Что?.. Да куда он денется, тем более он же сейчас безработный… Сколько-сколько!.. – Он задумался, подняв глаза к потолку. – Ну, вопрос все-таки серьезный, это же суд, это же все-таки, сами понимаете, подкуп, наверное, тысяч шесть или семь…

Если бы его телефонный собеседник мог увидеть лицо, он бы, конечно, сразу понял, что из этих пока предполагаемых шести или семи тысяч Шкулев собирался взять себе четыре.

Часть вторая

ПРЕНИЯ

Вторник, 20 июня, 10.00

Ри проехала мимо главного подъезда суда и оставила свой розовый джип за углом у магазина. Там ее внимание привлекло странное поведение присяжного Петрищева. Он зашел в магазин и остановился у прилавка: сквозь витрину Ри была видна его спина. Поглядев на полку с бутылками, Медведь отошел, опять подошел, потом спина его приподнялась во вздохе, и он направился к выходу. Ри подождала, пока он пройдет мимо, и открыла дверцу. Когда она выходила из джипа, рядом остановилась красная «Тойота», и оттуда выпорхнула складная присяжная Роза Кудинова.

– Привет! – весело затарахтела Роза немного в нос и расставляя ударения так, как будто она переводила с английского и говорила русскими словами все же не совсем по-русски. – Какая у тебя тачка! Я тоже одно время на джипе рассекала, но уж больно смешно я в нем смотрюсь, я же маленькая. Ну что, пошли судить?

– Пошли, – сказала Ри, обрадованная тем, что вот и нашлась ей тоже подружка.

– А ты почему в присяжные согласилась? – спросила Роза, шагая рядом с ней немного вприпрыжку. – Скучно тебе, что ли, в теннис играть?

– Не то чтоб скучно. Я на юридический, может, осенью буду поступать. Ну, что-то же надо в жизни делать. Вот ты, например, что делаешь?

– А я, наоборот, отдохнуть решила, – сказала Роза. – У меня фирма по евроокнам, семь лет уже, ну, знаешь, дело уже само крутится, а я замоталась совсем…

Как будто подтверждая ее слова, мобильник у нее на шее зазвонил, и Роза на ходу стала отдавать кому-то распоряжения: «По двести за метр! Как? Этим, я сказала, по двести за метр!.. Так то там скидки, а этим по двести, и все».

Она дала отбой и продолжила свою мысль, обращаясь к Ри:

– Дай, думаю, отдохну на законном основании, заодно посмотрю, как это бывает. В жизни ни от чего не зарекайся, бизнес есть бизнес, тебя вон вообще взорвали. Да еще и прикольно – где еще такой аттракцион, чтобы людей судить? Сигарету дать?