Текст книги "Тайна совещательной комнаты"

Автор книги: Леонид Никитинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

– Отлично. Вы записываете? Итак, я нашел в компьютере кадр с изображением нужного мне человека. Это было нужно мне для того… В связи с тем, что, по моим сведениям, Александр Пономарев, которого считают убитым, жив и находится…

– Эй, постой, Журналист, – сказал, прекращая записывать, Тульский. – Что ты несешь? Как он может быть жив, если есть его труп и данные экспертизы по зубам, что этот труп принадлежит именно ему?

– Это не под запись? – уточнил Кузякин.

– Нет, это не под запись, – сказал Тульский, уже понимая, что следующим ходом ему – мат.

– Не под запись скажу, что экспертиза ваша – туфта. Посмотрите внимательно в деле, откуда пришла зубная карта Пономарева. Она пришла откуда-то из Израиля через поликлинику ФСБ. Притом что следствие тоже велось ФСБ, они могли там любую медицинскую карту слепить. У меня же есть сведения, что Пономарева… не хотите это записать?., видели живым уже после якобы убийства. И это факт, который я надеюсь подтвердить с помощью кадра, который переписал вчера из компьютера. Это будет просто факт, а откуда я все это узнал и как собираюсь доказывать, я вам пока не скажу.

Тульский несколько минут молчал, даже ходил, крайне мрачный, взад и вперед по кабинету, что-то вспоминал и прикидывал в уме. Наконец он сказал:

– Значит, так. Докажете – я перед вами шляпу сниму. Я не нашел признаков состава преступления во вчерашнем происшествии на студии. И этот протокол я никуда не буду передавать. Вы передадите от меня привет Зябликову, Кузякин, и, прошу вас, молчите пока обо всем, что вы мне сейчас сказали. А в противном случае вас уже никто не сможет спасти, никакой адвокат, ни судья, ни даже подполковник Тульский. Понятно? На вашу профессиональную порядочность я тоже надеюсь, Мурат э-э-э…

– Исмаилович. Разумеется, я же адвокат. Мне приятно было познакомиться с вами обоими, – Он степенно достал две визитки и вручил каждому из них.

Понедельник, 31 июля, 11.30

– Подвезти вас в суд? – любезно спросил Мурат Исмаилович, когда они, быстро закончив формальности, вышли из подъезда ГУВД.

– Нет, спасибо, я поймаю такси.

– Мне тоже надо в суд, – пояснил адвокат.

– А мне в аэропорт, я только-только успеваю. Мне надо повидаться там с одним человеком, он сейчас улетает в Токио. Извините, я вам очень благодарен, я потом вам все объясню и расплачусь.

– Садитесь в машину, я вас отвезу. Я вижу, тут что-то важное.

«Мерседес» адвоката рванул с места, развернувшись поперек улицы на глазах у постового, который даже не сделал движения жезлом. Дождь на улице только что кончился, но мостовые были черными, а небо опять хмурилось.

– Вы мне ничего не должны, – заверил Мурат Исмаилович так же мягко, как он крутил руль, – Мне было даже очень интересно. И кроме того, я друг Марины, она мне немножко рассказывала об этом деле. Так что, Пономарев правда жив?

– Не знаю, – сказал Журналист, глядя перед собой на мокрый асфальт. Этот Мурат Исмаилович ему чем-то не нравился, кроме того, он про себя отметил, что друзья называют Марину «Ри», – Может быть, он все-таки убит, и труп его. Я просто хочу кое в чем убедиться. А вы давно знакомы с Мариной?

– Не очень, – сказал Мурат Исмаилович. – Я занимаюсь у нее теннисом. Вам случалось бывать у нее в клубе?

– С какой стати? – сказал Журналист. – Мы только присяжные. Встречаемся в суде, и все.

– Сейчас я только заправлюсь, минуту, – сказал адвокат, сворачивая к заправочной станции, – Это быстро, видите, тут никого нет.

– Можно, я заплачу? – сказал Кузякин, – Сколько брать?

– Нет, ну что вы! – Мурат поставил машину у колонки; служащий уже открывал крышку бензобака, и он пошел платить.

Журналист, проводив его глазами до дверей стеклянного павильона, тоже вылез из машины. Стрелка, показывающая уровень бензина в баке, ушла на ноль при выключенном зажигании, но что-то в этой остановке ему не понравилось. Он посмотрел на служащего колонки в зеленой форме и спросил как бы невзначай:

– Сколько у этой машины бак, интересно?

– Шестьдесят, – сообщил заправщик, совершенно не удивившись вопросу.

Сквозь зеркальное стекло павильона Кузякин не мог увидеть, что делает внутри так любезно взявшийся его подвезти адвокат, но он, по крайней мере, мог следить за показаниями счетчика колонки.

Внутри павильона Мурат набирал с мобильного номер Виктории Эммануиловны, поглядывая сквозь прозрачное с этой стороны стекло за пассажиром, стоявшим у колонки. Кузякин смотрел на счетчик насоса, и адвокат понял, что о подробностях встречи в аэропорту расспрашивать его больше не стоит. Тем временем Лисичка, нервничавшая в зале суда почти так же, как выглядывавшие из-за двери своей комнаты присяжные, с зазвонившей у нее в руке трубкой вышла в фойе.

– Извините, Мурат, я сейчас не могу с вами разговаривать. Если вы по поводу денег, то мы решим этот вопрос в течение ближайших двух дней. А сейчас мне не о чем и некогда с вами говорить, я жду звонка от другого человека.

– А я вам и сам все расскажу, – сказал адвокат. – Слушайте и молчите, мне тоже некогда говорить, у меня минута. Тульский отпустил Кузякина, сейчас я везу его в одно место, где он должен кому-то передать флешку со стоп-кадром Пономарева. Он успел переписать этот кадр вчера на студии. Они знают, что Пономарев жив, и даже надеются это каким-то образом доказать. Сейчас я вам звоню с бензоколонки.

– Куда вы едете? – спросила Виктория Эммануиловна.

– Деньги, Вика, – напомнил Мурат. – Как только вы перезвоните мне и сообщите, что деньги отправлены на мой счет, я найду способ еще раз перезвонить вам и сказать, куда мы едем и где находимся. Постарайтесь сделать это быстро, так как Кузякин тоже, по-моему, спешит, у них кто-то куда-то там улетает.

Он как раз нажал отбой, когда кассир бензоколонки вежливо сообщила ему, что в бак вошло двадцать пять литров. Эту цифру на счетчике заметил и Кузякин, когда насос последний раз икнул и замолк. Он сразу же вернулся в машину и достал из пачки предпоследнюю сигарету, но спохватился, что закуривать на заправке все-таки не стоит. Адвокат уже садился за руль.

– Успеваем? – спросил он, заметив взгляд Кузякина, который тот бросил на стрелку датчика горючего, показавшую теперь полный бак. – В котором часу самолет? Кто улетает, какой-то ваш Друг?

– А почему вы решили, что кто-то куда-то улетает? – буркнул Кузякин, но это было, в общем, понятно из контекста, и он нехотя добавил: – Рейс на Токио в два. Значит, мне надо поймать его где-нибудь у регистрации до половины первого.

– Успеем, – бодро сказал Хаджи-Мурат: часы на дисплее показывали без десяти двенадцать.

Понедельник, 31 июля, 12.00

Нервы у всех в комнате присяжных были так напряжены, что даже Старшина вздрогнул, когда в сумке у Розы в очередной раз ее телефон разразился токкатой. Роза взглянула на дисплей и нажала на прием, но, как показалось Зябликову, очень неохотно. Из ее реплик, однако, трудно было что-то понять, кроме того, что это не имеет отношения к евроокнам.

– Да… Хорошо… Попробую…

– Это с фирмы, – пояснила она в ответ на пристальный взгляд Старшины. – Я пойду в буфет куплю сигарет. Я вернусь.

– Хинди, – торопливо шепнул Зябликов медсестре, – ты можешь пойти за ней и посмотреть, что она будет делать? Только так, чтобы она не заметила.

Хинди кивнула и пошла через зал следом за Розой, невинно глядя сквозь круглые очки на прокуроршу, как будто она всю жизнь только и занималась тем, что за кем-нибудь шпионила. Прокурорша подозрительно проводила глазами Розу, за которой ей и самой явно хотелось последовать, но как будто даже и не заметила Хинди.

– Ри, – повернулся Старшина к Марине, – ты можешь позвонить своему адвокату, что там у них происходит с Кузякиным?

– Сейчас, – поспешно сказала Ри. Сегодня она была сама на себя не похожа, вся какая-то растерянная и подавленная, ни Уголовный кодекс не пыталась читать, ни музыку в наушниках слушать. Она стала набирать номер Хаджи-Мурата.

Тем временем Хинди, маленькая и как будто незаметная, шла в двадцати шагах позади Розы и увидела, как она, поравнявшись со стоявшей у окна Лисичкой, остановилась, и они, делая такие лица, какие бывают у людей, обсуждающих хорошую погоду, стали о чем-то говорить. Хинди они не заметили. Она сразу же пошла обратно и, проходя через зал, не забыла невинно улыбнуться прокурорше, которая казалась больше ее раза в два:

– Ну, скоро мы начнем, Эльвира Витальевна? А то у меня путевка горит.

– А где ваш Кузякин? – спросила у нее прокурорша, поглядев на Хинди, как завуч на школьницу: не собирается ли та ей надерзить?

– А это мы у вас хотели спросить, – сказала Хинди и неожиданно добавила: – Имейте в виду: если с ним что-нибудь случится, я вам лично насыплю в суп яду в столовой…

Прокурорша не успела среагировать и только ошарашенно посмотрела вслед маленькой присяжной, которая уже скрылась за дверью и там шепнула Зябликову:

– Роза о чем-то говорит с Лисичкой.

Старшина кивнул, сразу припомнив, как Роза пыталась подойти ближе, когда Журналист и Океанолог смотрели сюжет на компьютере на террасе у Ри. Он также вдруг со всей отчетливостью вспомнил, что, когда он говорил тост, костюм Розы был мокрым, – похоже, что она выходила за Журналистом и Океанологом в сад.

Понедельник, 31 июля, 12.10

– О чем еще говорили Кузякин и Драгунский в саду? – спрашивала Лисичка в коридоре у Розы. – Вспомните, Океанолог не говорил, что он куда-то улетает?

– Да, – сразу вспомнила Роза, – Он говорил, что улетает в Токио.

– Почему вы мне сразу об этом не рассказали?

– Да вы же у меня не спрашивали, – сказала Роза. – Да, правильно, Журналист должен был переснять какой-то кадр и передать ему до отлета, а Океанолог сказал, что у него самолет на Токио сегодня в два.

– Если бы вы были у меня на зарплате, я бы вас оштрафовала за то, что вы мне об этом не сказали вчера, – сказала Лисичка, торопливо доставая телефон, – Идите.

Роза повернулась, чтобы идти назад в комнату присяжных, но вспомнила, что вышла как будто за сигаретами. Тут она спохватилась, что даже не взяла с собой деньги, и вернулась к Лисичке, которая раздраженно сбросила набор на телефоне:

– Дайте мне пятьдесят рублей на сигареты. Я сказала, что вышла за сигаретами, но не взяла деньги. Потом учтете при взаиморасчетах.

– А, черт! – сказала Лисичка, – Но у меня же тоже сумка в зале. Стойте здесь, черт бы вас побрал всех, сейчас я принесу.

Понедельник, 31 июля, 12.20

Хаджи-Мурат гнал машину по широкому и пустому шоссе к аэропорту, который вырастал впереди серыми очертаниями в сеющемся дожде, когда у него в кармане зазвонил телефон, и он, не отрывая глаз от дороги, нажал на прием.

– Да… Да, Марина… – Журналист, повернувшись к нему, понял, что адвокат ждет сейчас какого-то совершенно другого звонка. – Да, все в порядке, у милиции нет к нему никаких претензий. Ты звонишь из суда? Что там происходит?.. Твой друг сейчас рядом со мной, мы едем зачем-то в аэропорт, вот, я передаю ему трубку…

– Да, Ри, – сказал Журналист, успевший про себя отметить, что адвокат почему-то обращается к ней на «ты» и говорит не тем тоном, каким обычно разговаривают с недавно знакомым тренером по теннису. Но и Мурат тоже удивился, как странно он ее назвал: «Ри», – Да, Ри… Все в порядке, ждите меня, я сразу же еду обратно в суд… Мне надо только поймать Океанолога, чтобы кое-что ему передать перед отлетом. Вы там все на месте?.. Да. Передай Старшине… Ладно, потом.

Он вернул адвокату трубку. Они уже проехали турникет, который пропускал машины по одной на территорию аэропорта, и взбирались по пандусу.

– Спасибо, – сказал Кузякин, выскакивая из машины чуть ли не на ходу, чтобы бежать в зал отлета. – Я вам потом все расскажу, мы с Ри вас найдем.

– Ну что вы, я с вами, я вас подожду… – сказал адвокат, но уже без особой любезности, в которой не было нужды, так как Кузякин его не слышал: он бежал через зал к стойкам регистрации.

Но Хаджи-Мурату еще надо было куда-то деть машину с проезда. Он довольно быстро нашел место для парковки чуть дальше, где и остановился, не обращая внимания на знак. Выйдя из машины и быстро шагая по направлению к залу, он набирал номер Виктории Эммануиловны:

– Ну что там у вас? Деньги уже перевели?

– Я же вам сказала: вам их переведут в ближайшие два дня, – ответила она. – А вы уже в аэропорту? Посадку на Токио уже объявили?

– Вы все знаете? – уточнил Мурат, скрывая разочарование.

– Послушайте, я же тоже что-то соображаю. Если хотите получить ваши деньги, то не упускайте из виду Кузякина и перезвоните мне сразу, если увидите, что он встретился гам с кем-то и что-то кому-то передал.

– Уже передал, – сказал Хаджи-Мурат в трубку, наблюдая издали через зал, как Кузякин настиг Океанолога перед самым барьером, где нервничающие пассажиры разных рейсов выстроились для прохождения таможни, – У него на флешке изображение Пономарева, а этот парень сейчас улетает в Токио. Он передал, а тот парень сейчас будет проходить через таможню. Я привезу потом Кузякина в суд. Я тоже поднимусь, нам с вами надо поговорить более конкретно.

– Мы с вами успеем еще поговорить, – раздраженно сказала Лисичка, – И не вздумайте засвечиваться в суде. Все, мне надо звонить в другое место.

Понедельник, 31 июля, 12.30

Продолжая стоять у окна в коридоре суда, она набрала номер Тульского:

– Вы у себя, подполковник? Вы знаете кого-нибудь в милиции международного аэропорта? Да?.. Нам надо очень быстро, поэтому звоните сейчас же. Кузякин передал Океанологу флешку, ну, вы прекрасно знаете, что там на ней. Сейчас Драгунский проходит таможню, там будет еще один досмотр, перед вылетом.

– А в котором часу отлет? – уточнил Тульский, поглядев на часы.

– Где-то в два, узнайте сами. А для чего вам? Какая разница, надо спешить, а не выяснять время отлета. Необходимо, чтобы при втором досмотре эту флешку у него отобрали, нельзя допустить, чтобы он улетел с ней в Японию. Вы поняли, Тульский?.. Да, выполняйте и звоните мне сразу, что там у вас.

Тульский у себя в кабинете подумал, сверился с базой мобильного, но стал, не торопясь, искать справочник в столе. Не нашел и позвонил в справочную, узнал время отлета рейса на Токио и спросил номер линейного отделения милиции аэропорта. Потом он стал набирать этот номер по городскому телефону и искать там Андрея Семеновича Шмелева, которого на месте не было. Поглядывая на часы, он стал требовать, представившись, найти этого Шмелева, но не очень настойчиво.

Понедельник, 31 июля, 13.00

– Ну что, поехали в суд? – спрашивал тем временем Мурат Исмаилович Кузякина, который остался за барьером таможенного досмотра – Океанолог уже прошел его без лишних вопросов и махал Журналисту рукой от стойки регистрации. Вот он уже сдал чемодан, но флешку, как успел заметить Мурат, положил в портфель.

– Да, поехали, – сказал Журналист, – Теперь уже все в порядке.

Они пошли к выходу из аэропорта и к машине, стоявшей прямо под знаком. Инспектор ГАИ, ошивавшийся неподалеку, посмотрел, как они садились в машину, но не сделал никакой попытки к ним привязаться.

– Номер блатной, – пояснил Кузякину Мурат. – Три тысячи баксов отдал. Но не жалею, видите, помогает. За деньги же все можно купить. Или вы так не считаете?

– Наверное, – неопределенно сказал Кузякин. – У меня нет таких денег, чтобы три тысячи за номер платить, так что я вам точно не могу ответить.

Тем временем Драгунский уже проходил второй досмотр, который не вызвал никаких вопросов к нему, так же как и на таможне. Он прошел в отгороженный от общего холла зал ожидания перед вылетом и поставил портфель на колени.

Понедельник, 31 июля, 13.20

Тульский дозвонился наконец до своего знакомого начальника в Шереметьево.

– Как жизнь, Семеныч? – первым делом осведомился он. – Да, у вас там жизнь беспокойная, хотя где сейчас спокойно, у нас вот тоже… Слышишь, Семеныч, просьба к тебе такая есть… Ага. Сейчас у тебя в порту некто Драгунский Вячеслав Евгеньевич должен контроль проходить перед отлетом в Токио, рейс у него в четырнадцать ноль-ноль. У него при себе флешка – знаешь, что это такое?.. Ну правильно, маленькая такая. На ней записаны какие-то там важные сведения, ну, я точно не знаю, меня самого только что попросили… В общем, надо сделать так, чтобы он эту флешку с собой не провез… В Токио, да… Ну да, сам пускай летит, а штуку эту надо отобрать… Откуда я знаю как, сами придумайте там что-нибудь… Ну конечно, неофициально… Ну, там государственная тайна или что-нибудь… Ну улетит так улетит, это же неофициально, я тогда им так и скажу… – Он посмотрел на часы, которые показывали без двадцати два, и стал заканчивать разговор: – Ты мне свой мобильный дай, Семеныч, для таких случаев, а то я тут искал… Да был где-то, я, наверное, потерял, понимаешь… Ага…

Он нашел в своем мобильном номер Андрея Семеновича Шмелева, но дальше ничего исправлять не стал, только поддакивал: «Так, так!..» – потому что номер был тот самый. В конце концов, сам он с этой задачей справиться бы не сумел. А если Океанолог и правда сумеет добраться до своих друзей на Британских Вирджинских островах, результат может оказаться интересным. Надо бы на эту экспертизу еще раз взглянуть, подумал Тульский, но просить теперь у судьи разрешения посмотреть ее в деле – это было бы уже чересчур. У Елены Львовны Кац точно есть ксерокопия… Ты что, подполковник? Зачем это тебе?

Океанолог предъявлял стюардессе-японке посадочный талон, о чем-то уже любезно поговорил с ней по-английски, и она показывала ему рукой куда-то в салон.

Понедельник, 31 июля, 14.30

Лисичка нервничала, но ничего, конечно, не говорила ни прокурорше, ни тем более судье, который тоже нервничал и никак не мог решить для себя: хотел бы он, чтобы присяжный пришел и процесс продолжался, или лучше, чтобы уж сразу коллегию и распустить. Эльвира Витальевна по случаю испортившейся погоды уже нацепила подаренный вчера Лисичкой свитерок.

– Посмотри, – сказала она подружке, когда та вернулась в зал, – сзади нормально сидит? А не бросается в глаза, что только что из магазина?

– Если ты не будешь все время одергивать, то будет незаметно, – сказала Лисичка, – А вообще, тебя дело интересует или только твой бюст?

– При чем тут бюст? – обиделась прокурорша, – И что он тебе все время не дает покоя, завидно, что ли? А что вообще происходит, Кузякин-то придет?

– Придет, не надейся, – прошипела Лисичка, поняв по лицу адвокатессы, что она тоже слышит слишком громкий, даже когда та говорила шепотом, голос Эльвиры, – Сиди здесь, я пойду в коридор, мне еще надо позвонить.

Она в самом деле собиралась позвонить Мурату, но он сам уже осторожно заглядывал в зал, куда только что пропустил Журналиста, уже направлявшегося в комнату присяжных как ни в чем не бывало. Лисичка впилась глазами в его лицо, но не сделала никаких выводов, кроме того, что он небрит и помят. Затем она выскочила в фойе, отталкивая Мурата дальше к окну, чтобы их никто не услышал:

– Ну, что там? Флешку у него отобрали?

– Кто? – переспросил Мурат, и она сообразила, что, действительно, на этот вопрос он уже не может ответить. И никто в данный момент, наверное, не сможет.

– А зачем ты приперся в суд? – зашипела она, но потом сразу же поправилась на «вы». – Я же вам говорила, Мурат, чтобы вы здесь не засвечивались! А если вас увидит Огурцова? Имейте в виду, что для всех остальных мы вообще не знакомы.

– Ладно, что я, в суд не могу прийти? – нахально сказал Мурат Исмаилович, – Да и почему мы не знакомы, мы с вами в одной адвокатской коллегии. Формально, хотя, мне кажется, что вы работаете не только адвокатом.

– Не ваше дело!

– Совершенно не мое. Меня интересует только сумма, которую вы мне обещали. Кстати, я думаю, что на нее пора начислить пеню. Не правда ли, справедливо?

– Слушай, ты, высерок гусиный, ты понимаешь, кого ты шантажируешь? – спросила Лисичка, и даже Мурат чуть отпрянул, такая у нее стала мордочка.

– А не надо так, Виктория Эммануиловна, – сказал он. – Именно что я это понимаю, и поэтому прошу много, чтобы не обижать солидную организацию.

– А за что тебе платить? Они уже и без тебя все знают.

– Знает, насколько я понимаю, пока только Кузякин, – сказал Мурат. – Да и то неточно, они еще будут проверять. Я понял, пока мы ехали из аэропорта, весь их план. У этого парня, который сейчас улетел в Токио, у него есть, вероятно, какие-то знакомые на Британских Вирджинских островах. Куда мы с вами тоже лета ли к Пономареву. Вчера Кузякин списал на флешку стоп-кадр. Сопоставим. Пока тот парень долетит до Токио и переправит фотографию по Интернету на Британские Вирджинские острова, да пока его там кто-то узнает, если вообще узнает, и пока он получит ответ и сообщит остальным, у вас есть еще недели две, вы много можете успеть. А я могу рассказать Марине или Кузякину, с которым теперь тоже познакомился, все это уже сегодня. Я же уже здесь.

Лисичка подумала и приняла какое-то решение, набрала номер:

– Отправьте ту сумму на счет… Ну да, как было оговорено… Да, сейчас.

– И еще двадцать процентов, – сказал Мурат и пояснил, улыбаясь: – Пеня.

– Обойдешься, – сказала Вика, уже выключив телефон. – Вообще, вы нарушаете даже не закон, а хуже: адвокатскую этику. Это уже по понятиям, этого делать нельзя, тут к вам могут быть уже серьезные претензии. Вы же летали к Пономареву консультировать его по бизнесу в Казахстане. Он ваш клиент, а вы его сдаете.

– Мой клиент умер, – ласково напомнил Мурат Исмаилович. – А с Пастуховым, в которого он, возможно, превратился, я не заключал договора. И с этими деньгами вы меня вообще здесь больше не увидите. Мало ли куда я могу уехать. Да хоть вон в Алма-Ату, там есть предложения, там хороший бизнес.

– Девочку свою не забудьте, – зло сказала Лисичка. – Боюсь, что она нам будет уже не нужна, как бы с ней здесь неприятностей каких-нибудь не случилось…

Понедельник, 31 июля, 14.30

В комнате присяжных первым навстречу Кузякину встал Зябликов, но, пока он хромал, его опередила Хинди. Ее Журналист обнял, как вернувшийся с фронта солдат обнимает сестру, но у нее за спиной обводил взглядом комнату, ища Ри. Ри сидела, отвернувшись к окну; она полезла в сумку, чтобы надеть на уши наушники своего плеера. Впрочем, Старшина уже тащил Журналиста за рукав в курилку, делая остальным знак, что за ними ходить не надо.

– Почему ты сразу не приехал в суд? Адвокат сказал Ри, что вы зачем-то ездили в аэропорт. Что ты там делал?

– Я передал Океанологу флешку с фотографией Пономарева, – сказал Кузякин. На него теперь навалилась усталость после бессонной ночи, напряжения встречи с Тульским и гонки за Океанологом. А теперь вот и Старшина ему опять не верит. Он стал объяснять: – Лудов считает, что Пономарев должен был весной две тысячи третьего года, уже после его якобы убийства, появиться на Британских Вирджинских островах. У Пономарева теперь паспорт на имя Пастухова, это Лудов сам рассказал сокамернику. Но, прежде чем уничтожить старый паспорт, он должен был появиться на островах еще как Пономарев, потому что переписать фирму на другого учредителя можно только лично. У Океанолога есть друзья на этих островах, он переправит им фотографию. Если они подтвердят, что видели там Пономарева после убийства, мы оправдаем Лудова. Твой друг Тульский тоже все это знает в общих чертах, я ему сегодня рассказал.

– Но мне-то ты ничего об этом не говорил, – сказал Зябликов. – И ты взял деньги.

– В том-то и дело, что ты тоже на них работаешь, – сказал Журналист. – Поэтому я тебе не все говорю. Так же, как, впрочем, и ты мне.

– Тульский мне друг, – сказал Зябликов, – но я ни на кого не работаю.

– Он, наверное, приличный мужик, – задумчиво сказал Журналист, доставая сигарету из пачки, которую машинально вытащил и так и держал в руке Зябликов. – Насколько это вообще возможно у них. Ну да, я взял деньги. Даже не для себя, вернее, черт, не только для себя, ну, это тебе необязательно знать. Но дело не в деньгах, а только в том, как мы будем голосовать. Тебе самому-то как надо, чтобы я голосовал?

– Да мне никак не надо, – наконец закуривая и давая прикурить Журналисту, сказал Зябликов. – Я хочу, чтобы все было по-честному, вот и все.

– Ну, все и будет по-честному. Я тебе обещаю.

– Ну ладно, – сказал Зябликов. – Только Роза нас всех уже сдала.

Понедельник, 31 июля, 15.00

В зале у стола судьи тем временем собрались адвокатесса, прокурорша и Лисичка, а Лудов смотрел на них из своего аквариума с беспокойством, не понимая, что происходит и когда начнется наконец процесс.

– Мы не можем возобновить заседание, пока не выясним, где был Кузякин, – Прокурорша говорила тихо, но ее слова Лудов все же расслышал.

– Я не понимаю, какая разница, почему он опоздал, – сказала адвокатесса вслух.

– По моим сведениям, он мог заниматься собственным расследованием в связи с нашим делом, – тихо, так что этого подсудимый расслышать уже не мог, сказала Лисичка. – Если это так, то это безусловное основание для отвода.

– Хорошо, когда они выйдут и сядут на скамью, я спрошу согласно процедуре, – сказал судья в голос, – не оказывалось ли на них давление и не получал ли кто-нибудь из них сведений, которые могут как-то повлиять на их беспристрастность.

– Так он вам и скажет, – сказала Лисичка и еще понизила голос: – Вам надо поговорить с ним в кабинете наедине. Я понимаю, что нет такой формы, но мы закроем на это глаза, если адвокат тоже с этим согласится, не правда ли? Вы ведь не скажете, Елена Львовна?

– Ну, пожалуй, лучше так, чем это потом выяснится, – согласилась адвокатесса.

– Хорошо, я так и сделаю, – сказал судья и, повысив голос, сказал секретарше: – Оля, пригласите присяжного Кузякина ко мне в кабинет. Только не так, чтобы они все об этом знали, вы меня поняли?

Понедельник, 31 июля, 15.00

– Роза? – не мог прийти в себя Журналист. Он приоткрыл дверь из курилки, чтобы видеть, что происходит в комнате. – Кто-то точно подслушал наш разговор с Океанологом у Ри, иначе Тульский и Шкулев никак не могли оказаться в воскресенье вечером на студии, да еще вдвоем. Я, честно говоря, сначала думал, что это ты. Но почему Роза?

Они оба увидели сквозь приоткрытую дверь, как в комнату зашла секретарша Оля и стала, нервно вертя зайцем, озираться, видимо, в поисках Журналиста.

– Потому что я вспомнил: на ней был мокрый костюм, когда я говорил тост у Ри, – сказал Зябликов, не вдаваясь, за отсутствием времени, в подробности.

– Кузякин! – сказала секретарша, увидев приоткрытую дверь курилки и направляясь к ним. – Вас просит срочно зайти Виктор Викторович. Только тихо…

– Ты можешь сейчас позвонить Тульскому и спросить: Роза – его человек? – медля идти к судье, спросил Кузякин.

– Нет, – сказал Зябликов. – Во-первых, он не имеет права этого сказать, а во-вторых, она не его человек. Роза говорила в коридоре с Лисичкой, их видела Хинди…

Журналист кивнул и пошел к судье.

Понедельник, 31 июля, 15.15

Лудов, похожий в аквариуме на рыбу, теперь хватающую ртом воздух на берегу, с беспокойством смотрел, как присяжный зашел в кабинет судьи.

– Кузякин, – сказал судья, не предложив ему сесть, – я вынужден вас спросить: где вы были утром? Учтите, это вопрос серьезный. Оля, выйди.

– Давайте начнем уж тогда со вчерашнего вечера, ваша честь, – сказал Кузякин, – Вчера вечером, в воскресенье, я поехал на студию, чтобы найти и скопировать кадр с изображением Александра Пономарева, который считается по нашему делу убитым. На самом деле есть основания думать, что он жив. И я сейчас пытаюсь это проверить.

– Каким образом? – спросил судья, вспоминая в это же время, что их могут слушать. – Нет, не говорите, меня это не интересует. Но ваша попытка влезть в это дело самостоятельно является поводом для вашего отвода из присяжных.

– Я знаю, – сказал Журналист, продолжая стоять перед ним, – Но вряд ли обвинение решится заявить мне такой отвод. Ведь тогда я могу при всех: при присяжных, при адвокате и, главное, при подсудимом – рассказать все, что мне об этом известно. Да и вообще я пошутил. На самом деле я просто попал по дороге в аварию. Я справку принесу из ГАИ завтра, хотите?

– Идите к присяжным, – сказал судья и крикнул в зал: – Оля!

Журналист вернулся в общую комнату и увидел, что все сгрудились в углу, где на кресле спал Петрищев. Старшина тщетно пытался его разбудить. Вдруг, как раз в тот момент, когда подошел Журналист, Медведь тряхнул головой и открыл глаза.

Вошла секретарша Оля, она тоже увидела эту сцену и поняла ее смысл. Она сказала то, что ей было поручено сказать, скорее по инерции:

– Виктор Викторович просит вас перекусить, столовая еще должна работать до четырех, и собраться в четыре. Сначала суд разрешит несколько ходатайств без вашего участия, а там, может быть, и начнем заседание. Вы… вы готовы?

– Федя, – сказал Старшина Петрищеву, – ты пойди водички попей, или два пальца в рот, или еще чего. Надо встать, Федя, нас только двенадцать.

– Встану, – сказал Медведь довольно осмысленно. – Побеждается страх…

Понедельник, 31 июля, 15.30

В служебной комнате в административном крыле суда, пожалуй, тесноватой для такого совещания, собрались теперь все: подтянутый и выглядевшей еще моложе обычного Кириченко в розовом галстуке, отчаявшаяся что-то понять прокурорша, Лисичка, сидевшая несколько сбоку, как бы обозначавшая этим свой особый статус, и Тульский, который держал во рту незажженную сигарету и болтал под столом ногой.

– Подполковник, – сказала Лисичка, – я должна вас спросить: как вышло, что вы отпустили Кузякина с этой флешкой?

– А вы кто? – вопросом на вопрос ответил ей Тульский, продолжая болтать под столом ногой. Так он им все и расскажет, – Разве вы не адвокат, не представитель потерпевшего? На каком основании вы мне задаете этот вопрос?

– Будем считать, что это служебное расследование, – сказал Кириченко, – Все вопросы, которые сейчас задает тебе Виктория Эммануиловна, все равно будут еще раз заданы в другом месте, так что тебе лучше подготовиться.

– Ах вот как, – сказал Тульский, зажигая сигарету и подвигая к себе блюдце, чтобы стряхивать туда пепел, – Ну хорошо. Кузякина я не стал задерживать слишком долго, следуя вашим, Виктория Эммануиловна, указаниям. А отобрать у него флешку у меня не было процессуальных оснований. А разве ее не отобрали у Океанолога в аэропорту? Я же туда звонил.

– Да, но вы туда позвонили слишком поздно. Я вам звонила не позже часу, а ваш звонок в линейное отделение милиции был в двадцать минут второго, и там еще искали вашего знакомого заместителя начальника.

– Ну правильно, а как только нашли, я его об этом и попросил. Хотя я тоже не мог ему объяснить, на каком основании он может отобрать у Океанолога флешку.

– У тебя что, нет его мобильного? – уточнил Кириченко, и Тульский точно понял, что все уже проверено и высчитано.