Текст книги "Тайна совещательной комнаты"

Автор книги: Леонид Никитинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

– Грамотно, – согласился подполковник, отхлебывая чай, – А вы в самом деле квалифицированный кадр, мы вам не зря деньги платим. Квартирка-то говенная у гражданки Шевченко, но все равно дорого, поди, снимать.

– Не ваше дело, – сказал Журналист. – Если вы допили чай, то я пошел спать.

Тульский согласно кивнул, отставил недопитую чашку и пошел к двери.

Вторник, 4 июля, 0.30

Прокурорша уже протрезвела и теперь немножко стеснялась, отдыхая, розовая, на оттоманке, – все-таки женщина.

– А куда это ты ездил? – запоздало спросила она Тульского, который только что вошел и уже сидел за столом.

– Да встречался там с одним, – небрежно сказал Тульский, – Учись, Эльвира: пока мы тут шуры-муры, некоторые коллеги присяжного майора Зябликова успели встретиться с адвокатом Еленой Львовной Кац.

Зябликов изумленно смотрел на Тульского, припоминая, как сегодня Океанолог, Журналист и Ри гуськом бежали за адвокатессой из суда. Сам бы он их Тульскому, может быть, и не назвал, но Тульский злился на Журналиста, который не дал ему допить чай, и полагал, что полезно, пользуясь случаем, вставить клин между Старшиной и Океанологом. Драгунский ему совершенно не нравился. Поэтому он сказал:

– Драгунский, Кузякин и Огурцова. О чем они там говорили, мне пока выяснить не удалось. Для того чтобы отвести адвокатессу, мне пришлось бы расшифровать моего оперативника; не стоит она этого, а вот Драгунского, пожалуй, можно.

– Не надо, – сказал Зябликов. – Океанолог – хороший мужик.

– Ну, подумаем, подержим этот козырь в запасе, – сказал Тульский, – Собирайся, Эльвира, мы тут загостились, половина первого. Нашему хозяину завтра на скамейке и подремать можно будет, а тебе же все-таки выступать…

Зябликов, держась за косяк, смотрел от двери, как они спускаются вниз. Как только они вышли на улицу, Тульский спросил:

– Ну как там у него получилось-то, с одной ногой?

– Ты что, совсем офонарел, ментяра? – взревела прокурорша, – Ты о чем это меня спрашиваешь?

– А что? – вроде бы даже удивился он. Они уже подошли к машине.

– Слушай, ну это уж наглость! – сказала почти протрезвевшая прокурорша, садясь за руль и собираясь поправить зеркальце по росту, но рост у нее, оказывается, был такой же, как у подполковника, – Присяжные встречались с адвокатессой!

– Окстись, – сказал Тульский, – Не входи в роль раньше времени, а то перегоришь на сцене. Ты сама-то откуда сейчас едешь? Мне, кстати, домой.

Вторник, 4 июля, 9.00

Анна Петровна, как обычно, собираясь уходить утром, пошла будить сына, который спал за шкафом, игравшим роль перегородки. С привычным испугом она покосилась на страшные рожи рокеров на афишах на задней стенке шкафа и вдруг обратила внимание на край какой-то плоской коробочки, спрятанной на шкафу. Скорее машинально она взяла коробочку, открыла крышку: в коробочке лежал шприц и ампула. На лице ее выразился ужас: держа коробочку в одной руке, другой она стала что есть силы трясти сына за плечо. Он только замычал, натягивая на голову одеяло.

– Паша, что это такое? Слышишь, я спрашиваю: что это такое?!

– А, что?.. – Он наконец открыл глаза, сразу все понял и испугался.

– Что это такое? Это героин?!

– Да что ты, мама, героин – это порошок, он очень дорогой, а это промедол. Это не страшно, мам, сейчас все колются, я скоро брошу…

Анна Петровна молча положила коробочку на подоконник и заплакала.

Вторник, 4 июля, 10.30

Виктор Викторович надевал мантию, готовясь к заседанию, когда в кабинет постучались и вошли Старшина Зябликов и присяжная Звездина.

– Случилось нечто ужасное! – сказала Актриса с порога театральным шепотом.

– Что такое? – перепугался судья.

– Мне предложили роль. Я вынуждена согласиться, хотя мне так хотелось досмотреть этот суд до конца. То есть, я имею в виду, вынести вердикт. Но я не могу отказаться.

– Совсем никак? – спросил Виктор Викторович, что-то уже прикидывая про себя.

– Да, к сожалению, – сказала она совершенно нормальным, только чуть надтреснутым и усталым голосом, – Мне уже два года никто не предлагал никаких ролей, про меня скоро вообще все забудут. Это мой, может быть, последний шанс еще года два или три удержаться в обойме. К тому же это роль судьи в сериале.

Старшина почесал затылок; выглядел он сегодня немного помято.

– Ну что же, – сказал Виктор Викторович, – Ничего страшного, на то есть запасные присяжные. Кто там у нас следующий?

– Ивакин, – доложил Старшина. – Шахматист. То есть ну…

– Ну, пусть Шахматист, – сказал Виктор Викторович. – С точки зрения закона это тоже ничего. А вы свободны, э-э-э… – он подсмотрел в список на столе, – Елена Викторовна. Вы, я уверен, сможете сыграть судью. Вы очень смешно меня пародировали в комнате присяжных, я потом очень смеялся.

Она вспыхнула, а Старшина непроизвольно широко открыл глаза.

– Нет, правда. Я обязательно буду смотреть ваш сериал и на спектакль приду, если пригласите. Сейчас все процессуально оформим, и вы можете быть свободны.

– Нет-нет, если можно, я со следующего понедельника. Можно?

– Конечно, – сказал судья. – Ну, идите к себе, сейчас начинаем.

Они вышли, а Виктор Викторович стал рыться в карманах мантии. Ничего там не обнаружив, он переложил бумаги на столе, потом заглянул в сейф, из которого Оля только что достала и унесла несколько томов дела и сейчас уже возвращалась за новыми.

– Оля, там в сейфе где-нибудь между томов вам не попадалась записка? – спросил он, глядя на лежавшего на столе зайца, хранителя ключей.

– Записка, Виктор Викторович? Какая записка?

– Ну, записка, обыкновенная такая записка крупными буквами, – сказал судья, – Оля, вы сегодня в котором часу открыли кабинет?

– Как всегда, в половине десятого, Виктор Викторович, – сказала она, стараясь не глядеть на зайца, таращившегося со стола стеклянными глазами.

– И никакой записки на столе вы тоже не видели?

– Нет, Виктор Викторович. Я, правда, выходила к присяжным и за водой цветы полить… – Оля покраснела, она была еще юна и врать как следует не научилась.

– Хорошо, Оля, – сказал Виктор Викторович и дернул себя за ус, сдерживая закипающее бешенство. – А сигареты у нас есть?

– Нет, Виктор Викторович, – пролепетала Оля, почему-то испугавшаяся этого вопроса еще больше. – Я же не курю, и вы же сами тоже уже не курите.

– Да вот, что-то захотелось курить. Вот что, Оля. Вызовите Старшину, пусть подойдет к столу в зале, мне надо с ним кое-что обсудить по списку. А сами идите в буфет и купите мне сигареты. Если есть, то «Лаки страйк». Возьмите деньги.

Приподняв мантию, чтобы не споткнуться о порог, он вышел и уселся за стол под гербом Российской Федерации. К нему уже спешил обеспокоенный Старшина.

– Игорь Петрович, вы поняли, что я вам сказал в кабинете?

– Так точно, – сказал Майор, по-военному глядя судье прямо в глаза.

– А вы раньше не догадывались, что вас могут слушать?

– Никак нет, ваша честь. Я думал, что тайна совещательной комнаты…

– Но вы же работаете со следствием, меня предупредили.

Они секунду изучающе смотрели друг на друга.

– Значит, не до такой степени, – сказал наконец Зябликов.

Вот как. Подслушивают, а ему вообще никто ничего не сказал.

Может, они и вчера, когда приходила прокурорша, тоже на видеокамеру записали?

В зал уже зашла мама Лудова, вежливо поздоровалась с судьей, конвоиры заводили подсудимого в клетку, адвокатесса листала бумаги на столе, и судья для вида тыкал в список карандашом, а говорить им приходилось совсем тихо.

– Записка, которую вы мне передали вчера, пропала. Она украдена.

– Как? – удивился Зябликов, и судья убедился, что удивление было искренним.

– Вот так. Со стола. Это уж просто беспредел. Это ни в какие ворота. Я же не мальчик, можете передать, с кем вы там на связи. Я думаю, ваш шеф достаточно умный человек, это не он, конечно, сделал, это тупо. А Драгунский пусть сейчас напишет новую записку, и вы принесите ее мне до начала заседания.

Старшина подумал несколько секунд и сказал, глядя прямо в глаза судье:

– Во-первых, я никому ничего передавать не буду. Во-вторых, не надо никаких записок. Я поговорю с профессором и постараюсь его в этом убедить. Да он уже и так все понял. Мы все умеем что-то понимать, поэтому не надо нам лишнего шума. Надо просто дослушать дело, и чтобы все было по-честному.

– Меня с понедельника в больницу уложат, – прошептал судья, косясь на дверь, у порога которой, как он видел краем глаза, разговаривали Виктория Эммануиловна и слегка помятая прокурорша. – Пока никому не говорите, а то вы и в понедельник не соберетесь, вам секретарь объявит. Держитесь, Зябликов. Я буду стараться быстро. Надо сохранить коллегию. Мы все должны стараться оставаться просто честными людьми, верно?

– Так точно, – в голос сказал Старшина.

– Ну что вы там стоите, обвинение? – крикнул судья в сторону двери. – Сколько вас можно ждать? Все уже на месте. Оля, зовите присяжных!..

Тут только он вспомнил, что услал секретаршу за сигаретами. Впрочем, она уже вбегала в зал с перепуганными глазами и с пачкой в руке. Распорядившись звать присяжных, Виктор Викторович взял сигареты и, на ходу открыв пачку, поспешно зашел в кабинет. Нервничая, как алкоголик, который не находит, чем открыть с утра бутылку пива, он нашел наконец зажигалку в ящике. Закурил, закашлялся, но не бросил, а стал жадно курить дальше, бегая по кабинету и стряхивая пепел в цветок. Наконец он затушил окурок в горшке, потер под мантией то место, где должна была быть язва, и вышел в зал. Нет, ну это уж слишком – записки воровать.

Вторник, 4 июля, 11.30

– Свидетель, поясните, где и кем вы работаете, – попросила прокурорша, – и где и при каких обстоятельствах вы познакомились с гражданином Дуловым.

– Я работаю метрдотелем в ресторане в «Шереметьево», – стал рассказывать свидетель, и по готовности, с которой он это делал, в сочетании с фамильярностью, было видно, что он официант еще советской закваски. – А гражданин подсудимый… Я, собственно, тогда не знал, как его фамилия, я знал его как Бориса Анатольевича, он был частым клиентом аэропорта, все летал в Китай. К нему в аэропорт подъезжали какие-то люди, они беседовали в ресторане…

– Ну, какие-то люди нас не интересуют, – перебила его прокурорша, которая если и была с утра не в форме, то сейчас уже вполне ее набрала, – Нас интересует один конкретный человек, которого вы опознали по фотографии на следствии. Я хочу подчеркнуть для присяжных, что на следствии опознание проводилось по правилам УПК, из ряда похожих фотографий. А сейчас я при вас снова предъявлю свидетелю эту фотографию, которую еще сначала продемонстрирую вам…

Прокурорша в новых туфлях, но на таких же, как отметила Актриса, шпильках встала из-за стола и пошла вдоль ряда присяжных. Журналиста ее туфли не интересовали, его интересовала фотография, в которую он буквально впился глазами и убедился, что на ней тот самый человек, который мелькнул на втором плане в его сюжете трехлетней давности. Океанолог, взглянув на фото только мельком, наблюдал из второго ряда за Журналистом. Майор глазел на прокуроршу, пытаясь разглядеть в ней вчерашний образ, и никакого почти сходства не находил.

– Это тот человек, которого вы опознали, я ничего не путаю? – Она торжественно поднесла фотографию к трибунке, и свидетель сразу кивнул. – Так при каких обстоятельствах вы видели человека, снятого на этой фотографии?

– Этого человека я видел два или три раза в ресторане, когда он обедал с Борисом Анатольевичем, – с готовностью отчитался метрдотель. – Его имени я не знаю.

– Мы зато его знаем, – сказала прокурорша. – А когда это было в последний раз?

– Давно, – признался официант, – Года три назад. В вечернюю смену. Я помню, это был обед, они заказывали суп из стерлядки, было еще светло, а на летном поле лежат снег. Это был март, конец марта.

– Правильно, на следствии мы сопоставили даты и выяснили, что это было двадцать второе марта две тысячи третьего года. Так они были вдвоем за столиком? Вы слышати, о чем они говорили?

– Да, они были вдвоем, платил подсудимый. Я только один раз подошел, я же их не обслуживал, но у меня создалось впечатление, что они ссорились.

– А из чего вы сделали такой вывод? – подняла руку адвокатесса.

– Ну, они спорили и размахивали руками, я видел. Даже пролили вино.

– Еще вопросы? – уточнил судья, поскольку все молчали, – Обвинение, у вас все? Защита – все? Подсудимый? – Лудов поглядел на метрдотеля с усмешкой и отрицательно покачал головой, – Вы свободны, свидетель.

– Я хочу пояснить присяжным, – торжественно сказала прокурорша, когда свидетель вышел из зала, – что метрдотель ресторана «Шереметьево» был предпоследним, кто видел убитого Пономарева живым. А сейчас я вызову последнего. Можно, ваша честь?

– Пригласите, – сказал судья, и прокурорша застучала шпильками к двери.

– Не нагнетайте, Эльвира Витальевна, не нагнетайте, – сказала адвокатесса.

Вторник, 4 июля, 12.00

В зал вошел и встал за трибунку очередной свидетель. Он был одет даже чересчур солидно, но как-то нелепо и как будто стеснялся собственного шелкового костюма и поблескивающих позолотой часов, которые на его запястье, обнаженном завернутым рукавом пиджака, выглядели как наручники. «Гурченко» на скамье присяжных между тем чему-то страшно поразилась и обрадовалась, увидев этого свидетеля, и, кажется, едва удержалась, чтобы не поздороваться.

– Свидетель, ваша фамилия, имя и отчество, – скучно сказал судья.

– Сидоров Петр Евдокимович, – важно произнес свидетель, и «Гурченко» со своего места энергично закивала, как будто подтверждая: да-да, это он.

– Что такое, присяжная Швед? – недовольно спросил судья.

– Да это же Сидоров! – радостно пояснила «Гурченко».

– Ну да. Вы его знаете? – Она опять кивнула. – Это что, может повлиять на вашу оценку его показаний? – «Гурченко», решив уж лучше молчать, изо всех сил отрицательно замотала головой, – У сторон нет никаких ходатайств? – Адвокатесса подумала и пожала плечами, – Свидетель, подойдите и распишитесь в том, что вы предупреждены об ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Эльвира Витальевна, пожалуйста, начинайте.

– Свидетель Сидоров, поясните, где вы работаете?

– Я председатель дачного кооператива «Луч».

«О-о!» – беззвучно сделала губами «Гурченко».

– Присяжная! Ну вы уж пря… – начат Виктор Викторович и вдруг, словно вспомнив что-то, осекся, – Ведите себя прилично. Тут вам не детский сад, знаете ли… Продолжайте допрос, государственный обвинитель!

– Что это за кооператив «Луч»? – решила уточнить прокурор.

– Это дачный кооператив работников Внешторга, – с гордостью сказал председатель, – Старый, но в последнее время он очень расцвел. Там сотка стоит…

– Это необязательно, – сказал судья.

– Можно уточнить касательно кооператива? – поднялся в аквариуме Лудов.

– Если обвинение не возражает.

– Ну, пусть уточнит.

– Вы сказали, что это кооператив Внешторга, – задал вопрос подсудимый. – А Пономарев, который много раз меня туда приглашал, говорил, что это дачный поселок КГБ. Он же и сам был оттуда. Там действительно живут работники КГБ или ФСБ? Вы сами не являетесь сотрудником ФСБ?

Свидетель даже побагровел от возмущения. Прокурорша тоже возмутилась:

– Это не имеет отношения к факту убийства, ваша честь!

– Ну, для характеристики обстоятельств, – сказал судья, – Пусть пояснит.

– Это поселок Внешторга! – сказал свидетель по слогам, – Там у нас живет много заслуженных людей, может быть, они и из ФСБ, но я сам никогда…

– Ну все? – насмешливо спросила прокурорша, – Можно продолжать, ваша честь? Свидетель, вы знакомы с подсудимым?

– Я видел его только один раз, не считая опознания.

– Подчеркиваю для присяжных, что на следствии опознание проводилось по всем правилам из числа нескольких похожих лиц. Итак, свидетель, когда вы его видели?

– Двадцать второго марта две тысячи третьего года.

– Как вы это запомнили?

– Ну как же, отметка есть в журнале на вахте.

– Как появился Лудов?

– Обыкновенно. Приехал на машине. Я спросил, что ему нужно. Он ответил, что ищет дачу Пономарева. Я позвонил Александру Васильевичу и уточнил, ждет ли он кого-нибудь, у нас такой порядок. Он подтвердил, что ждет Лудова, и попросил занести заявку в журнал, такой порядок у нас. Записав фамилию и номер машины в журнале, я открыл шлагбаум и объяснил этому человеку, как проехать.

– Журнал приобщен к делу, я вам его после допроса покажу, – пояснила прокурор присяжным, – Там есть время и дата. Что было потом, свидетель?

– Потом он проехал обратно, примерно через час. Я сделал отметку.

– Правильно, в доме полно его отпечатков пальцев, его и Пономарева на осколках двух бокалов, которые были обнаружены после пожара в районе стола, я потом вам предъявлю, – Прокурор повернулась к присяжным, – Осколки и данные экспертиз. Сидоров, когда Лудов выезжал, вы с ним еще раз говорили?

– Да, когда я открывал шлагбаум, я спросил, как там Александр Васильевич.

– Что он ответил?

– Он сказал, что его нет дома, он его не дождался. Выругался и уехал.

– Что вы сделали дальше?

– Мне показалось это странным, потому что я же говорил с Пономаревым по телефону, и он подтвердил, что ждет. И что этот Лудов делал там час, если Александр Васильевич ушел, допустим, к соседям? Я позвонил Пономареву, но он не ответил. Я решил идти к его дому. Но это на другом краю поселка, и, пока я шел, увидел, что там горит. Я сразу же побежал к себе, чтобы вызвать пожарную команду. Горело сильно, как будто там облили бензином или еще чем-то. Хорошо, что был март, не загорелось все вокруг.

– Да, это был поджог, – подтвердила прокурор, – я покажу заключение экспертизы. Что нашли пожарные, когда потушили дом Пономарева?

– Как что? Труп.

На лицах присяжных выражалось разное: «Гурченко» сидела, забыв закрыть рот, Алла выглядела скорее расстроенной, как и Ри, слесарь не скрывал злорадства, Зябликову, с одной стороны, не хотелось верить в то, что Лудов убийца, и Кольт говорил, что этого не может быть, но именно так и выходило, и он был теперь рад за Тульского и за прокуроршу. Журналисту было не впервой расставаться с иллюзиями, но получалось, что так он выигрывает: и деньги возьмем, и правду напишем, как сказал Шкулев. Все переживали по-своему, и лишь Анна Петровна, которой бы радоваться, безразлично куталась в платок и, видимо, ничего не слышала.

– У меня пока больше нет вопросов, – сказала прокурорша и села, переглянувшись с Лисичкой: обе были довольны допросом.

– Представитель потерпевшего? Нет. Пожалуйста, защита.

– Скажите, свидетель, а как вы догадались, что перед вами труп именно Пономарева? По лицу, по одежде, например.

– Ну, не знаю. Это же в его доме было, по росту он, а так я даже и смотреть-то не мог, меня чуть не вырвало. – При этом воспоминании лицо свидетеля в самом деле перекосилось, и еще яснее стало видно несоответствие лица костюму.

– Значит, вы не можете утверждать однозначно, что это был Пономарев?

– Ну как же, его дом, и потом следствие…

– Хм!.. – сказала адвокатесса. – Следствие – это следствие, к нему будут свои вопросы, а к свидетелю у меня вопросов больше нет.

– Подсудимый? – спросил судья.

– Да нет, он все правильно рассказал со своей точки зрения.

– Не комментируйте. Вопросов нет? Свидетель свободен.

– Ваша честь, я бы хотела сейчас заявить ходатайство, – встала со своего места адвокатесса Елена Львовна.

– Вы уверенны, что именно сейчас?

– Да, потому что в зале суда впервые прозвучало слово «труп».

– Хорошо, мы обсудим ходатайство в отсутствие присяжных. Присяжные, удалитесь, пожалуйста, в свою комнату.

Вторник, 4 июля, 12.30

Присяжные встали и потянулись к двери. Журналист пропустил Старшину вперед, чтобы оставить дверь чуть приоткрытой, и сам остался возле нее. Старшина, конечно, заметил это, но не решился одернуть его при открытой двери, чтобы не услышали в зале, – он все-таки обязан был беречь коллегию.

– Это тебе нельзя, – прошипел Журналист, поправляя дверь так, чтобы оставалась только маленькая щелочка. – А у меня профессия такая мерзкая, ты сам говорил.

Старшина бы и сам послушал, но ему надо было быть с остальными. Сквозь щель Журналисту открывался маленький сектор, в котором мелькала только фигура вставшей из-за стола адвокатессы, но слышно было бы даже хорошо, если бы из комнаты не мешал громкий голос «Гурченко»:

– Это же Сидоров! Я его знаю! Мы же с ним пять лет назад на этих самых дачах… Ну, это неважно, это к делу не относится. Ишь, директор кооператива! Да просто мужик деревенский, там раньше дачки-то были… не дачки, а халупы. Но молодец, он же его полностью изобличил! Вот Сидоров, ну надо же, директор!

– Да никого он пока еще не изобличил! – возразила Алла.

– Ну-ка, бабы, тише! – скомандовал Старшина, и Журналисту стало слышно, что говорит адвокатесса в зале.

– Ваша честь, я обращаю внимание, что экспертиза сделана только по группе крови, это вторая группа, общая. Мы ходатайствуем о проведении более точных биологических экспертиз. Почему они не были проведены?

– Почему? – переспросил судья у прокурора. – Вы будете возражать против этого ходатайства защиты?

– Да, буду! Биологическая экспертиза очень дорогая и занимает много времени. Совокупности доказательств достаточно с учетом места и времени преступления и свидетельских показаний. Адвокат вводит в заблуждение. Есть убедительнейшая экспертиза по зубам обгоревшего трупа, которые остались целы. Это позволяет утверждать с уверенностью, что труп принадлежит именно Пономареву.

– Я видела в деле результат этой экспертизы, – сказала Елена Львовна Кац. – Но почему-то я не нашла там стоматологической карты Пономарева, а именно с ней должен был сверяться эксперт. Где эта карта и каким образом она попала к эксперту?

Прокурорша почему-то молчала.

– Поясните, Эльвира Витальевна, – сказал судья, – Откуда поступила карта?

– Из поликлиники ФСБ.

– Он что, там лечился? Из поликлиники ФСБ поступила именно карта или что-то другое? – продолжала настаивать адвокатесса.

– Вы можете принести эти документы? Где они? – спросил судья. – Мы их к делу тогда приобщим.

– Я постараюсь завтра принести, я не думала, что это нужно, – сказала прокурор с некоторым колебанием.

– Вы сами их видели? – продолжала адвокатесса. – Это именно стоматологическая карта из поликлиники ФСБ или что-то другое?

– Я видела. Но я не понимаю смысла ваших вопросов.

– Так что это за документы? – спросил судья. – Ответьте на вопрос адвоката.

– Стоматологическая карта пришла из Израиля, где в последние годы лечил зубы убитый. Поскольку он был прикреплен к поликлинике ФСБ, следствие обратилось туда, и ФСБ нашла этого врача в Израиле, у которого лечил зубы Пономарев. Это было трудно, но они нашли и представили карту с сопроводительным письмом из поликлиники ФСБ. Но я не понимаю смысла этих вопросов…

– Смысл моих вопросов заключается в том, ваша честь, – сказала адвокатесса, – что у трупа, который обвинение считает трупом Пономарева, что-то уж больно странные зубы. У офицера ФСБ далеко не низких чинов, каковым он, скорее всего, все-таки являлся, да и просто у коммерсанта, который пользовался услугами врача в Израиле, не могло быть таких зубов. Обратите внимание, что пишет эксперт: три незалеченных кариеса, двух зубов нет, в том числе четвертого сверху, протезов нет, только один старый мост, да и тот, судя по исполнению, сделан не в Израиле и не в поликлинике ФСБ, я консультировалась. Еще прошу принять во внимание, что поликлиника ФСБ, откуда пришла вся эта филькина грамота, подчиняется тому же руководству, что и следственный комитет ФСБ, разве нет?

Журналист возле двери в комнате присяжных прирос к своему месту. У него уже не было никаких сомнений ни в чем. В зале наступила долгая пауза.

– И еще у меня будет ходатайство о направлении в поликлинику запроса из суда, а не из следственного комитета, – прервала паузу адвокатесса. – Я сама его отвезу.

– В этом нет необходимости, – сказала прокурорша. – Я представлю вам ответ.

– И карту, пожалуйста, и подробное пояснение по поводу того, как и откуда она появилась. Но лучше все-таки по запросу из суда, уж будьте любезны.

– Защита, вы будете настаивать и на проведении более подробной биологической экспертизы? – Судья, подумав, уже принял для себя какое-то решение. – В таком случае она, вероятно, займет довольно много времени.

– Мне надо обсудить этот вопрос с моим подзащитным.

– Не надо ничего обсуждать, – сказал Лудов из аквариума, – Я не поддерживаю это ходатайство моего адвоката. Я хочу, чтобы это дело шло, как оно идет.

– Я тоже снимаю это ходатайство, – сказала Елена Львовна, – но прошу все же удовлетворить второе о направлении судебного запроса в поликлинику с целью получить карту и установить ее происхождение. До получения таких документов защита не будет ставить вопрос о направлении специального запроса в Израиль.

– Я поддерживаю, – сказал Лудов из аквариума.

– Я возражаю, – сказала прокурор, – я завтра представлю документы, они есть.

– Вы, Виктория Эммануиловна? – спросил судья.

– На усмотрение суда, – сказала Лисичка так, что Журналисту показалось, будто явственно скрипнули ее зубы.

– Суд, совещаясь на месте, определил, – сказал Виктор Викторович, тыча пальцем в сторону секретарши, – Пиши, Оля. Удовлетворить ходатайство защиты по поводу запроса в поликлинику и так далее. Готово? Сегодня напишешь запрос, я его подпишу, но он будет направлен официальным путем через экспедицию, всем понятно? Ничего, подождем. И это, разумеется, не лишает прокурора права представить что там у вас есть.

– При таких обстоятельствах я сейчас полагаю правильным обратить внимание присяжных на то, что есть только экспертиза по группе крови, более сложные экспертизы, позволяющие идентифицировать труп с большей степенью вероятности, не проведены, – сказала адвокатесса. Результат удовлетворял ее наполовину, но надо было бороться дальше. – А про зубы ничего не говорить ни обвинению, ни защите, пока мы не увидим стоматологическую карту. Так можно?

– Я поддерживаю, – откликнулся эхом подсудимый из клетки.

– У обвинения нет возражений? Виктория Эммануиловна, у вас нет возражений?

– Нет, – сказала Лисичка, и еще явственнее скрипнули зубы, у Журналиста даже за дверью мурашки пробежали по спине.

– А я возражаю: это все не имеет значения для правильного рассмотрения дела.

– Ну неважно, имеет – не имеет, – устало сказал Виктор Викторович, поправив ус, – Но вы уж знаете ли уж, Елена Львовна, воздержитесь пересказывать все это присяжным. Не надо тень на плетень. Дождемся ответа из поликлиники, пока то да се, а там и скажете в самом конце в прениях. Как, договорились?

– Я же сама так предложила, ваша честь. Ведь это вы ведете процесс.

– В таком случае, – сказала прокурорша, как будто даже обрадовавшись и поняв, как ей показалось, логику судьи, – я попрошу объявить в процессе перерыв до получения ответа из поликлиники на запрос суда.

– Послушайте! – с чувством, почти таким, с каким профессор на экзамене ставит двойку тупому студенту, сказал Виктор Викторович, которому нечего было стесняться в отсутствие присяжных. – Несколько лет назад я бы просто вернул вам дело на дополнительное расследование. Но в новом УПК нет такой меры. Поэтому, уж знаете ли уж, мы будем базироваться на тех доказательствах, которые есть в деле, или на отсутствии оных. Перерыв объявлять не будем, мы еще не закончили с контрабандой. Или закончили? Нет? Тогда докладывайте, что еще у вас там есть. Оля, давайте зовите присяжных.

Журналист отпрянул от двери.

– Перерыв! – взмолилась прокурорша, – Перерыв!

– Перерыв пятнадцать минут. Или пойдем уже пообедаем? Как?

Вторник, 4 июля, 13.30

Присяжные послушно потянулись обедать, только Анна Петровна осталась безучастно сидеть за столом. Ри, которая еще в зале заметила, что с ней что-то происходит, решилась после некоторых колебаний все же подойти:

– Что с вами, Анна Петровна? Вы плохо себя чувствуете? Вам принести поесть?

Анна Петровна подняла на Ри пустые глаза:

– Со мной ничего. Оставьте меня в покое.

– Что-нибудь случилось с вашим сыном? У него неприятности? Надо сказать судье или Старшине, или даже прокурору, – предположила Ри. – Они придумают что-нибудь.

– Какому прокурору, дура! – сказала приемщица. – Он колется. Наркотики. Сегодня только узнала, шприц нашла.

– Героин? – деловито спросила Ри.

– Нет, он говорит, что героин дорого. Промелин, что ли, какой-то. Все, конец.

– Промедол! – догадалась Ри, обнаруживая какие-то знания в этом вопросе, – Так это ерунда, Анна Петровна. Это семечки.

– А ты откуда знаешь? Сама колешься, что ли? – спросила приемщица.

– Нет, мне много раз предлагали, но я не стала, страшно же, – простодушно сообщила Ри, – У меня подружка, Ника, мы с ней на конкурсе красоты познакомились, она даже героином кололась, и то соскочила. В клинике помогают, промедол вообще ерунда. Вот Ника легла в центр и вылечилась, сейчас танцует в стриптизе. Я у нее адрес узнаю и вам скажу.

– Это какие же деньги сумасшедшие надо в этот центр, – всхлипнув, сказала Анна Петровна, – Где же я столько возьму? Тоже в стриптиз пойду танцевать?

Ри в самом деле только сейчас сообразила, что у приемщицы из химчистки может просто не оказаться денег на лечение сына. Но тут же и решение пришло ей на ум, и она поспешила обрадовать им присяжную:

– А деньги мы соберем, Анна Петровна! Нас же четырнадцать рыл. Сколько там надо-то? Может, тысячи три на месяц. Найдем уж как-нибудь, что за деньги!

– Три тысячи рублей? – испуганно переспросила приемщица.

– Каких рублей! – сказал Ри, – Долларов. Так вам покушать принести?

Вторник, 4 июля, 13.30

В столовую Виктор Викторович решил не ходить. Он сидел и курил, с отвращением стряхивая пепел в горшок, но не тут-то было: зазвонил телефон.

– Я не хочу обедать, – сказал он, выслушав приветствие в трубке. – Язва, знаете ли, пошаливает.

– Тем более, тем более! – заботливо сказала трубка голосом председателя суда. – Разве можно! Ни в коем случае с вашей язвой нельзя пропускать обед. Сейчас мы вам кашки… Идите скорее, я вам уже заказываю.

Он обреченно, решив не надевать по случаю жары свой обычный пиджак – и так сойдет, – направился в столовую, где Марья Петровна ждала его за столиком у окна.

– Я для вас заказала бульон и кашу, – ласково сказала она, – И чай.

– Спасибо, Марья Петровна, – с чувством сказал судья.

– Ну, что там у вас на процессе? – без обиняков перешла она сразу к делу.

– Все очень удачно складывается, – сказал Виктор Викторович, – Адвокат сегодня заявила ходатайство об истребовании медицинской карты из стоматологии ФСБ…

– А кто там лечился? – сразу напряглась председательница.

– Ну как кто – убитый, – пояснил судья, пряча лицо над тарелкой с остывшим бульоном, в котором плавали пятна жира. – Я сегодня или даже завтра утром направлю через экспедицию запрос по почте. А в понедельник лягу с язвой в больницу, только уж давайте по «скорой». Пока запрос дойдет, пока раскачаются, туда-сюда, я как раз из больницы и выйду. А может, ее там и нет, этой карты. Вот прокурор говорит, что запрашивали, вроде нет…