Текст книги "Глубокая борозда"
Автор книги: Леонид Иванов
Жанр:
Прочая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)
Соколов затронул и другую, не менее важную тему. Это уже когда они вместе направились в Дом культуры, на вручение правительственных наград.
Павлов заметил, что Соколов почему-то погрустнел. Сначала он подумал: устал старик… Соколов начал так:
– Вот ведь, понимаешь, слеза прошибла, когда услышал про такую огромную награду… Все, Михайлыч, припомнил за ночь-то, с чего начинал жизнь, как шел по жизни… А к утру другое пошло: как же могло получиться, что во всем колхозе только председатель Герой? И до сих пор, понимаешь, гложет меня эта думка, Михайлыч… Спокою не дает, понимаешь… В общем артельном деле только руководитель – Герой… Нехорошо, понимаешь… Вот и мне перед своими колхозниками неудобно…
Павлов попытался разубедить Соколова: в колхозе наверняка все рады за своего председателя, и награда им вполне заслужена. Да и еще одиннадцать колхозников «Сибиряка» удостоены наград.
Вручение наград и последовавший затем вечер для передовиков прошли хорошо. Но сел Павлов в машину, и сразу же мысли, навеянные беседой с Соколовым, овладели им, требуя и раздумий, и каких-то решений…
9
К Павлову торопливо зашел Гребенкин. Весь он какой-то взъерошенный, возбужденный, не дойдя до стола и своего обычного места в кресле, заговорил резко, даже грубовато:
– Это вам, Андрей Михайлович, пилюля! Ваш друг Обухов намудрил.
Оказывается, уже на посту управляющего отделением «Сельхозтехники» Обухов оформлял ремонт колхозных тракторов через свои мастерские, хотя они ремонтировались на месте. Приобрел за триста рублей легковую машину, якобы списанную, хотя она прошла всего десять тысяч километров, получал незаконные премии.
Павлов решил послушать объяснение самого Обухова.
Тот вошел, постаревший и еще больше пополневший.
– Здравствуйте, Андрей Михайлович… – чуть склонил он голову.
Впервые Обухов обратился к Павлову на «вы».
Павлов давно пытался примирить себя с Обуховым. Пытался, но не мог! Не мог, потому что вот такие обуховы долгое время наносили трудно поправимый ущерб сельскому хозяйству, отбивали у тружеников села веру в справедливость. В конечном счете именно обуховы виноваты в том, что слишком много людей ушло из сибирской деревни, слишком много честных руководителей и специалистов сельского хозяйства было опорочено или у них отбили любовь к земле. Нет, Павлов не мог простить Обухову прошлое. Не мог…
Взглянул на справку, в которой перечислялись «художества» Обухова. Вот легковая машина… Купил за триста рублей, затем ремонтировал ее в своих мастерских и внес в кассу «символические» 24 рубля…
– Грязное дело у тебя, Михаил Николаевич, обнаружено… Как приобрел «Волгу», и…
– По разрешению! – быстро ответил Обухов, но Павлов хорошо видел, как багровело его пухлое лицо, как затокала жилочка на правом виске. – Списанная машина…
– Хорошо, – остановил его Павлов. – А где ремонтировал эту списанную машину?.. И сколько стоит ремонт списанной уже машины по государственным расценкам?
Жилка на виске Обухова затокала чаще, он лизнул пересохшие губы.
– О стоимости ремонта я точно не скажу…
– Но, видимо, дороже двадцати четырех рублей?
Как сверкнули глаза Обухова! Он понял, что Павлову известно о махинации с ремонтом. И ничего не ответил…
– Зачем же тебе легковая машина, если всю жизнь ездишь на государственной?
– Так он продал «Волгу», – подал голос Гребенкин.
– За сколько? Только честно, Михаил Николаевич, – чуть не с мольбой в голосе произнес Павлов. Ему почему-то хотелось, чтобы хоть теперь Обухов сказал правду.
– За две тысячи, – шевельнул губами Обухов.
– Хоть бы в обкоме партии не лгал, – вспылил Гребенкин. – Машину после ремонта он продал за три тысячи восемьсот, потому что приложил к ней еще и комплект новой резины, а резину купил в своей конторе как списанную!
Павлов смотрел на Обухова, а тот совсем низко опустил голову, на видимой части его лица появились капельки пота. И, пожалуй, впервые Павлов пожалел Обухова. Но это было лишь мгновение. Слишком долго жалела партия этого человека, слишком долго…
– Липовые акты на якобы сделанный ремонт колхозных тракторов оформляли? – строго спросил Павлов.
Обухов поднял голову, глянул на Павлова и вдруг выкрикнул истерически:
– Все равно вы меня сживете со света! Вы – лично!..
Павлов вскочил. Первым его желанием было и впрямь вытолкать Обухова. Поднялся и Гребенкин, Павлов решительно произнес:
– Уходите, Обухов, немедленно!
Раздумывая о мерах «профилактики» против очковтирательства, приписок, незаконного получения премий, Павлов пришел к выводу, что многие из этих бед – результат плохого учета. Потому-то он и пригласил на беседу главного бухгалтера областного управления сельского хозяйства Машутина. И тот теперь с нескрываемым интересом присматривался к нему.
Вид у Машутина усталый, лицо бледное, морщинистое, но и теперь заметны следы былой мужской красоты: правильной формы нос, высокий лоб, вьющиеся, но уже совсем белые волосы.
Павлов вообще-то мало сталкивался с бухгалтерами и хорошо запомнил лишь старого, сварливого бухгалтера МТС Демина. Тот буквально замучил его, требуя оформлять разные акты: по случаю гибели посевов, брака произведенных работ. Никогда не забыть Павлову скрипящего голоса Демина:
– Вы, батенька мой, не оформили все должным образом, поэтому наша МТС не смогла получить кредиты, и денежек на зарплату управленческого персонала нам не дали – ни для вас, ни для меня, ни для других служащих. Так что, батенька мой, подумайте об этом получше, вы и товарищей по работе подвели…
Павлов сердился на Демина и с того времени сохранил некоторую неприязнь к бухгалтерам, хотя и в райисполкоме, и в райкоме, и здесь бухгалтеры были к нему предупредительны. Даже авансовые отчеты по поездкам составляли за него сами. И зарплату приносили в кабинет… Но Демина забыть не мог, а Машутин чем-то походил на Демина… Усталые глаза изучающе рассматривают Павлова, и сам он – весь внимание… Павлов решил начать разговор известным изречением Ленина: «Социализм – это учет!» И вдруг подумал, что Демин, неприязнь к которому он испытывал все эти годы, по-видимому, честно исполнял свои обязанности… Именно поэтому и был так педантично строг.
– Вам, товарищ Машутин, очевидно, известно изречение Ленина о том, что социализм – это прежде всего учет, правильный учет! – начал Павлов.
Лицо Машутина сразу преобразилось, по тонким губам его скользнула едва заметная улыбка.
– Как же, Андрей Михайлович, изучал, и самому приходилось напоминать эти слова Владимира Ильича… Но, видите ли, в чем дело… Лозунги у нас довольно прилично знают, исполнение же, извините, не всегда точное, то есть, я имею в виду учет.
– Это и заметно, – усмехнулся Павлов. – Почему же при таких грамотных бухгалтерах у нас имеют место случаи финансовых нарушений, приписок, выплаты незаконных премий? Разве при правильном учете такое возможно?
– Нет, конечно… Но здесь, Андрей Михайлович, требуется пояснение. И если хотите, в нарушениях, которые вы назвали, самая большая вина ложится на вас. Да-да! Пожалуйста, не обижайтесь, но я нахожусь, понимаете ли, в таком месте, где говорить надо прямо и откровенно… Не вы лично виноваты, – поспешил он успокоить Павлова, – но я имею в виду неправильные установки, видите ли… Иногда создаются лазейки для преступников, а кто еще не преступник, то непродуманными инструкциями создается столько соблазнов, что не всякий перед ними устоит.
– Есть примеры?
– Сколько угодно! – воскликнул Машутин.
И сразу заговорил о том, что материальное поощрение руководящих работников надо вводить очень осторожно. При материальном поощрении за месячный план, за квартальный, за годовой соблазнов много. Вдруг недотягивается квартальный план – начинают мудрить, появляются приписки, страсти разгораются. И даже абсолютно честный человек не всегда выдерживает испытание рублем.
– Посудите сами, – продолжал Машутин. – Кому нужно тракторы, которые ремонтировались в колхозе, проводить через мастерские «Сельхозтехники»? Рабочему? Нет, только директору и его помощникам, потому что, приписав эти тракторы к плану, можно ведь ни за что, ни про что отхватить премию за перевыполнение. Люди не все еще, понимаете ли, достаточно устойчивы. А особенно опасно, Андрей Михайлович, за перевыполнение планов премировать бухгалтеров. Как только бухгалтера втянут в эту коллективную заинтересованность – все пропало, жди посадки! Бухгалтера, как и партийного руководителя, нельзя премировать за всякие квартальные планы.
– А как же поощрять за труд?
Машутин откинул седые кудри со лба, заговорил спокойней:
– Всю жизнь нашему брату внушали: бухгалтер – контролер государства! Контролер! – поднял он указательный палец правой руки. – Вот откуда, понимаете ли, надо исходить. Нельзя контролера премировать за те показатели, правильность которых он контролирует.
Мысли Машутина сводились к следующему: руководящих работников премировать только по результатам работы за год, и исключительно – за сверхплановую прибыль. Бухгалтеров же поощрять со стороны вышестоящей организации, но не за производство, а за хорошо поставленный учет, за выявление нарушений финансовой дисциплины, за взыскание убытков, нанесенных производству плохой работой.
– Знаете, как поощряют контролеров в поездах?.. Процент от взысканного штрафа с «зайцев». Что-то похожее должно быть для ревизоров и главных бухгалтеров. Но тогда и власти бухгалтерам надо добавить, – заключил Машутин. – А то с бухгалтером иной раз не считаются.
Павлов принялся уточнять предложение Машутина по материальному поощрению:
– Возьмите строителей… Почему в газетах часто пишут о плохом качестве жилого строительства, да и производственного тоже? Все потому, что руководители строек заинтересованы, причем материально, понимаете ли, заинтересованы любыми средствами сбыть даже недостроенный дом к концу квартала или к концу года. Подумайте только: на все идут! Деньги они всегда деньги… И поощряют людей деньги, и портят их – тоже деньги… Так вот, избавьте руководящих работников от порчи через деньги!
– Посоветуйте, как строителей отучить от брака? – спросил Павлов и этим совсем расположил Машутина.
– Думать надо, Андрей Михайлович. А я так бы, понимаете ли, сделал: фонд премирования для руководящих работников держал бы не у строителей, а у тех, для кого дома возводят. И если они дом приняли с оценкой «отлично», то должны выплатить премии руководящим работникам стройки.
– А если на «хорошо»?
– Хорошо они обязаны и за зарплату делать. А вот на «отлично», да если досрочно в строй ввели, тогда и премировать. А то сами себе отметку вымаливают, сами себе из своих средств премии выписывают. Да при таком соблазне и я бы не устоял, – весело рассмеялся Машутин.
Машутин все больше нравился Павлову. Он попросил его подготовить предложения по премированию в системе сельского хозяйства. Машутин охотно согласился.
– Очковтирателей надо наказывать материально.
– А морально?
– Морально? Это выговор или на вид? – усмехнулся Машутин. – Надо нанесенный ущерб взыскивать деньгами! Почему это: отличился – премия деньгами, а провинился, нанес государству ущерб – вот тебе выговорок? Надо уж одинаково действовать, чтобы была и материальная ответственность. И еще, Андрей Михайлович, одно соображение. В торговле есть правило: проворовался – в систему торговли не примут. Это и везде надо распространить. Если кто прикарманил деньги государственные, то до руководства его допускать нельзя. Нигде нельзя! Пусть в рабочих походит. А то вороватых людей расплодили многовато. Так нельзя, так к коммунизму долго не подойти…
Прощаясь, Павлов тепло пожал руку Машутину. Позднее он высказал Гребенкину предложение: перевести в порядке эксперимента руководителей «Целинстроя» на премирование по принципу, предложенному Машутиным.
– Тут, пожалуй, есть рациональное зерно, – задумчиво произнес Гребенкин. – За качество! И за досрочное введение в строй. Можно попробовать.
Павлов поручил Гребенкину обсудить этот вопрос с заинтересованными лицами, и обязательно с участием Машутина.
На очередном бюро Павлов рассказал о деле Обухова, о дронкинских кооператорах, о некоторых фактах очковтирательства и жульничества, вскрытых группами народного контроля, подчеркнул, что болезни эти надо лечить и хирургическим вмешательством, и с помощью профилактики. Было решено созвать очередной пленум обкома, чтобы обсудить вопрос о моральном облике коммуниста. Это и будет началом решительного похода за чистоту рядов партии, за ленинское отношение к делу.
10
Павлов всматривался в пробегавшие мимо нивы, и его сердце агронома наполнялось радостью: давно не видел он такого доброго хлеба. Вспомнил Соколова и агронома Климова. Разные это люди, но оба – большие мастера урожайных дел. С Соколовым Павлов недавно говорил по телефону, знал, что урожай у Соколова отменный, хотя сам Иван Иванович на прямой вопрос об ожидаемых намолотах отвечал, как всегда, уклончиво: «Хуже других не должно быть».
Имелись уже прикидки и в целом по области: двенадцать-тринадцать центнеров… Главный агроном вносил уточнение: если уборка будет проходить в дождливое время, то на потери надо сбрасывать не менее центнера с гектара. Печальный опыт прошлых лет подтверждал правоту такого суждения. Но Павлову очень жалко этого центнера. Что такое центнер в масштабах области? Пять миллионов центнеров, тридцать миллионов пудов! А ведь в Березовском совхозе у Григорьева подобные потери практически исключены, потому что там самая совершенная механизация подработки и сушки зерна, там не страшна уборка при любой погоде. Правда, приняты меры, чтобы таких токов настроить как можно больше. Обязали заводы изготовить некоторые агрегаты, закупили сортировок. Этой работой руководил Гребенкин и сумел «провернуть». В области насчитывалось уже более сотни таких механизированных токов. Они обеспечат бесперебойную подработку и сушку зерна примерно с двух миллионов гектаров. Значит, сберегут минимум два миллиона центнеров зерна. И зерно как бы сверхплановое, оно принесет двадцать миллионов рублей лишних денег. Двадцать миллионов! А сколько будет сэкономлено труда и средств?
Выходит, в один год оправдаются затраты по оборудованию механизированных токов! Как же раньше-то не обратили внимания на эти цифры?
Павлов так рассердился, что сам себя начал успокаивать, дал слово: для будущего урожая во всех колхозах и совхозах оборудовать самые современные механизированные тока.
Когда въезжали на усадьбу совхоза «Борец», Павлов попросил Петровича подвернуть к механизированному току. Вот и знакомые Павлову очертания высокого и длинного сооружения. Точно такое и в Березовском.
Откуда-то вынырнул… Климов. «Впрочем, чему удивляюсь, – усмехнулся Павлов. – Главный агроном, а это же его детище…»
Округлое лицо Климова улыбалось, льняные волосы на непокрытой голове совсем растрепались. Протянул руку:
– Здравствуйте, Андрей Михайлович… А мы собирались посылать вам благодарственную телеграмму.
– С какой же радости?
– А вот за комбинат, – кивнул Климов на длинное сооружение. – Это же вы в прошлом году посоветовали нам съездить в Березовский совхоз, вот мы теперь и сами такой же соорудили.
Шагая к зданию комбината, Климов рассказал, как они с инженером ездили в Березовский совхоз и решили не мудрить, а просто скопировать их комбинат.
– Когда дело верное – зачем мудрить, оригинальничать? – Голубые глаза Климова устремлены на Павлова. – И не только насчет комбината, – улыбнулся он.
Вскоре Павлов с Климовым оказались у массива пшеницы, вид которой просто изумил Павлова. Такой мощной и колосистой он, пожалуй, и не встречал.
– Тридцать центнеров будет, – заметил Климов. – Здесь по чистому пару сеяли.
– А на зяби как?
– Очень пестро, Андрей Михайлович, – перешел на свой обычный напевный говор Климов. – Между прочим, это можно проследить очень наглядно… Рядом поле, на котором пшеница идет вторым хлебом после чистого пара, а следующее – третье после пара. Между прочим, Андрей Михайлович, тут ведь наши прирезки…
Прирезки… Павлов хорошо помнит эти прирезки, произведенные лет шесть назад. Колхозы снимали здесь урожай в два-три раза ниже, чем в совхозе.
– А на основных отделениях пшеница еще лучше?
– На паровых полях примерно такая же, на других лучше, но в скором времени урожаи на прирезках сравняются с основными нашими полями: первый цикл севооборота завершается…
Павлов видит в бесхитростном взгляде голубых глаз Климова упрек ему – агроному Павлову, облеченному большой властью. Агроном Климов и на прирезках, то есть на запущенных землях, смог навести должный порядок, а агроном Павлов на своих «прирезках» не смог…
Они едут по дороге вдоль полезащитной лесной полосы, пока Климов не делает знака на остановку.
Вот и второй хлеб после чистого пара… Тоже буйная пшеница, крупный колос. Только опытный агроном заметит разницу и скажет, как только что сказал Климов: здесь урожай будет центнеров на пять ниже, чем на паровом.
– А сколько даст самое плохое поле?
– Самое плохое? – переспрашивает Климов и чуть прищуривает правый глаз, видно, припоминает, где у них самое плохое. – Самое плохое даст не менее пятнадцати. Это тоже на прирезках.
«Что же получается? – думает Павлов. – Агроном Павлов, как и агрономы Несгибаемый и Гребенкин, мечтает собрать тринадцать центнеров. А вот агроном Климов на самых плохих участках, попавших ему в руки всего шесть лет назад, снимает пятнадцать! Но ведь и Павлов, и Несгибаемый больше шести лет как получили в свои руки земли области. А если бы не два хозяйства прирезать агроному Климову, а весь район? Или два района! Повысился бы там урожай?» С чего бы начал там Климов?
– С чего начал? – повторил вопрос Климов. – Я вам уже рассказывал, Андрей Михайлович, и на совещаниях говорил… Начали с наведения порядка на земле – с нарезки правильных севооборотов, увеличили паровой клин.
Павлов замечает, что весной некоторые агрономы поля, отведенные под чистые пары, засеяли, потому что весна обнадеживала. И не ошиблись: соберут приличный урожай. Климов отрицательно покрутил головой.
– Нынче-то соберут… А как в последующем будет? – Опять голубые глаза Климова ждут ответа. – На это идут те, кто не собирается долго работать на своих полях: в благоприятный год засевают все, сколько-то возьмут зерна, а потом хоть трава не расти. Только потому, Андрей Михайлович, и нет у вас правильных севооборотов.
Это «у вас» резануло слух Павлова.
– Вы же, Андрей Михайлович, хорошо это и сами знаете… Так никогда порядка на земле не навести… Нынче весна была отличной – вот и решили паров не заводить, а если будущая весна окажется малообнадеживающей, а она такой, видно, и будет, опять умники начнут свое: год трудный, без хлеба можно остаться, давайте засевать максимум площадей. Так ведь, Андрей Михайлович?.. И опять на несколько лет отбрасываем освоение правильных севооборотов. Нельзя так хозяйничать на земле! У нас много опытов, анализов. Я прямо скажу, Андрей Михайлович: если бы мы не завели паровые поля в севообороте на прирезках, то собирали бы урожай, как и соседи…
– А они что ждут нынче? – спохватился Павлов.
– Это они сами пусть определят…
– Но вы бывали на соседних полях?
– Бывал, конечно… Я думаю, что их урожай в пределах четырнадцати центнеров. Хорошо, конечно, но только потому, что год отличный, такие бывают раз в тридцать лет. Пожалуйста, не забудьте поинтересоваться, сколько они в следующем году соберут! Паров-то не оставили под будущий урожай…
– А у вас пары есть?
– Точно по севообороту. И случись засуха, на парах не менее двадцати центнеров возьмем.
– А ваши севообороты для всего района подошли бы или в каждом хозяйстве свой подход нужен?
– Наши севообороты оправдали себя, Андрей Михайлович. Конечно, когда будет много минеральных удобрений, тогда кое-что изменится. Очень нужно, Андрей Михайлович, как-то утихомирить инициаторов так называемых, которые ради того, чтобы план перевыполнить, инициативу проявить, спешат нарушить севообороты. За это надо наказывать строже, чем за разбой! – неожиданно резко заключил Климов.
Павлову вспомнилось сказанное Климовым на току: «Зачем оригинальничать в ясном деле?» Оказано было о механизированном комбинате, но ведь так можно сказать и о севооборотах. Ученые и сейчас еще спорят: какие севообороты лучше в Сибири? Зачем выдумывать, если у Климова они прошли уже проверку два десятилетия? У Соколова севообороты несколько иные, приспособленные к степной зоне, но и они оправдали себя.
Павлов пошагал под сенью тополей по полевой дорожке. Климов молча шел за ним. Павлову хотелось получше разобраться в том, что услышал от Климова. Весной один ответственный товарищ из министерства сельского хозяйства посоветовал, учитывая благоприятную весну, побольше земли засеять. Павлову это предложение показалось дельным. А вот Климов доказал, что, погнавшись за урожаем в этом благоприятном году, подорвали урожайность полей на несколько лет.
Павлов попросил Климова показать поля соседних колхозов, граничащих с прирезками.
Очень уж заметна разница в пользу климовских полей. И что особенно бросается в глаза: у Климова на полях сорняков почти нет, а у соседей и в хороших хлебах буйно разрослись сорняки. А это ведь подрыв урожая.
– В колхозе агрономы почти каждый год меняются, – заметил Климов. А когда подошли к машине, продолжил: – Вы обратите внимание, Андрей Михайлович, – у кого и в этом году остались чистые пары? Прежде всего там, где агрономы более опытные. – Он начал перечислять их, и Павлов лишний раз отметил, что Климов живо интересуется делами своих собратьев. Павлов согласен: мало объявить о правах агрономов, нужны меры, которые помогли бы с толком для урожая пользоваться этими правами.
Когда приехали на центральную усадьбу, Климов пригласил Павлова и Петровича на обед. Павлов охотно согласился. Он года три не был на квартире Климова, а ведь тут – тоже один из барометров Павлова… Тогда Климовы только что переселились в новую квартиру из трех комнат. Павлову понравилась планировка квартиры, и по его предложению в области развернулось строительство таких домов для специалистов.
Прежде на усадьбе Климовых торчали прутики с несколькими листиками на макушке, теперь же тополя выше человеческого роста, акация и сирень тоже подтянулись. И в огороде, обнесенном изгородью, все зеленело. Оттуда как раз выходила Вера Васильевна – жена Климова. Увидев Павлова, она остановилась. И Павлов заметил на ее смуглом, сильно загоревшем округлом лице растерянность.
– Вася? Что же ты не предупредил? – с упреком взглянула она на мужа и только после этого поздоровалась с Павловым.
– Он всегда такой, Андрей Михайлович, – начала она корить мужа.
А тот лишь улыбался в ответ.
За столом Вера Васильевна вдруг разговорилась:
– Двадцать лет занимаемся опытами и в основном подтверждаем то, что было известно со школьной скамьи. Конечно, есть что-то и новое, интересное, например, по семенам. Мы приводили вам цифры: крупные фракции семян пшеницы дают более высокий урожай, нежели мелкие. Впрочем, и это не новинка. От плохого семени не жди хорошего племени – сказано не нами…
– Не все так, – возразил Климов. – Приходилось же нам своими опытами доказывать вред от ранних сроков сева зерновых?
– Приходилось, – согласилась Вера Васильевна. – Но кому доказывали? Самим нам было ясно, доказывали Топоркову, который не признавал агрономов. И сейчас приходится доказывать опытами пользу чистого пара в севообороте. Кому это не ясно? – ее карие глаза устремлены на Павлова. – Кому не ясно? – повторила она. – Пишут о правильных севооборотах, а самое первое – самое главное поле севооборота стремятся упразднить.
Опять ее глаза ждут ответа, а Павлов склонился к тарелке, хотя и знает, что от прямого ответа на этот вопрос ему не уйти. А Вера Васильевна опять за свое:
– Все же, Андрей Михайлович, почему в нашей области, да и во всей Сибири никак не могут освоить правильные севообороты?
– Дорогая Вера Васильевна, я же способен кое-что понять и с полуслова, – горько усмехнулся Павлов и, положив вилку в сторону, отодвинул от себя тарелку. – Критика ваша очень справедлива. Подождите, подождите, Вера Васильевна, – остановил Павлов хозяйку. – Я же сказал: принимаю критику! И чтобы не затягивать разговор на эту тему, скажу вам прямо: будет принято специальное решение, в нем найдут отражение мысли, только что сформулированные вами, – с будущей весны строжайше будем наказывать тех руководителей, которые нарушат нарезанные севообороты.
– И первое поле, Андрей Михайлович, – напомнила Вера Васильевна, – первое поле – основа…
– Понятно! – улыбнулся Павлов. – За первое поле, то есть за паровое, спрос будет особый. Я постараюсь взять его под свой контроль. Словом, поход за правильные севообороты объявлен. А к вам просьба: после уборки подготовьте обстоятельную статью о своем опыте освоения севооборотов, особенно на прирезках, потому что эта работа, как мне кажется, самая впечатляющая: за пять-шесть лет можно навести образцовый порядок даже на запущенных землях. Только подробно, обстоятельно, словом, вы понимаете, о чем речь. Мы опубликуем вашу статью и в журнале, и в газетах, зимой проведем совещание агрономов и руководителей хозяйств специально по севооборотам.
Павлов поделился планами: срочно усилить землеустроительные отряды, чтобы севообороты везде были нарезаны в натуре. После уборки – зональные совещания по рассмотрению схем севооборотов. Агрономы выберут приемлемые для их хозяйств, обсудят у себя, утвердят. А затем совещание в областном центре, на котором и будут объявлены строгие меры по освоению и защите правильных севооборотов.
– Такой путь подойдет? – обратился он к Вере Васильевне.
– Путь разумный. А почему раньше-то… – Вера Васильевна смутилась.
Климов, как заметил Павлов, с укоризной глянул на жену, но губы его улыбались.
Шофер Петрович тихо промолвил:
– Прижали нас, Андрей Михайлович…
– Сразу-то, Вера Васильевна, на ваш вопрос и не ответить. А вопрос резонный! И, видимо, есть необходимость такие вопросы почаще задавать своим руководителям. Но это уже другое. А я виноват! Другого не скажешь. Виноват!
Сознание собственной вины не покидало Павлова и тогда, когда возвращались в город и когда осматривал хлеба других хозяйств. Он говорил себе: где хорошие хлеба, там «виноваты» агрономы, а в плохих виноват только он – Павлов!
Павлов продолжал казнить себя. Но нет-нет да и набежит оправдательное: и нынче не хуже, чем у соседей, урожай будет… Но вдруг вспоминались стихи Твардовского, суть которых Павлову понравилась: не хуже других написаны стихи, но можно ли довольствоваться этим? Не лучше – вот в чем беда. Вот и у Павлова в области: не хуже других был урожай и в прошлом году, не хуже ожидается и нынче. Но, по сути дела, и не лучше – вот в чем беда! А у Климовых, у Коршуна, у некоторых других – лучше! Вот в чем их гордость – лучше!
