Текст книги "Глубокая борозда"

Автор книги: Леонид Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

14

И эта весна повела себя так, как и все рано наступавшие весны в Сибири. После очень теплых дней в конце апреля сразу вдруг похолодало, в воздухе замелькали белые мушки. Пришел отзимок…

А вскоре после майских праздников Ларионов позвонил Павлову на квартиру, сообщил, что из Москвы прибыла группа товарищей во главе с весьма ответственным работником Ласточкиным. И первый вопрос его: почему не развернут массовый сев?

– Сейчас никак нельзя, – горячо заговорил Павлов. – Только что началось потепление, сорняки вот-вот пойдут…

– Это ты, Андрей Михайлович, доложи им. А мне, сам знаешь… С моими инженерными знаниями… На десять утра приглашены ученые, некоторые руководящие товарищи.

В кабинете Ларионова собралось человек с полсотни.

Ларионов начал с сообщения о том, что по темпам сева их область отстала от соседей и это обстоятельство вызывает беспокойство. Он попросил высказать предложения по усилению работ на севе, чтобы «наверстать упущенное».

Последние слова неприятно резанули Павлова. Он-то убежден, что никакого отставания не допущено. Так он и сказал, выступив первым:

– Мне непонятно, о каком отставании идет разговор, – начал он. – Считаю своим долгом заявить, что именно сейчас нельзя развертывать массовый сев яровой пшеницы. Именно сейчас самое неподходящее время.

Когда Павлов говорил, он все время посматривал на руководителя бригады – серьезного на вид человека в больших очках. Сидел он рядом с Ларионовым и время от времени делал пометки на листке бумаги.

Павлов закончил призывом не мешать агрономам самим решать, когда, на каком поле сеять. Ласточкин сразу же к нему с вопросом:

– Значит, вы, товарищ Павлов, считаете, что в соседних областях работают плохие агрономы, а в вашей квалифицированные, дельные и только они знают, когда что делать, а в соседних областях не знают? Так, что ли?

– Я говорю о своей области, – спокойно возразил Павлов. – В других областях, возможно, иные условия.

Москвич поднялся.

– Вы, товарищи, не забыли, что сегодня уже седьмое мая, а у вас три процента яровой пшеницы посеяно? В соседней области около сорока процентов посеяно, в Оренбургской – больше половины.

– Оренбург не Сибирь, а скорее Поволжье, – бросил Павлов.

– А в Курганской как? – громко спросил Гребенкин.

Но москвич не обратил внимания на эти реплики.

– Сегодня утром я беседовал по телефону с несколькими секретарями райкомов. Товарищи на местах опасаются, что из-за затяжки сева можно недобрать много хлеба. А товарищ Топорков, секретарь Белозерского райкома, прямо заявил, что установка товарища Павлова ошибочна.

«Вот кто, оказывается, мутит воду, – с горечью думал Павлов. И еще мелькнуло в голове: – Почему же урожайными делами в Сибири послан руководить товарищ Ласточкин, а не тот, кто наладил урожаи, скажем, в Курганской области и знает условия Сибири?»

– Я не знаю, что там вам говорил Топорков, – обращаясь к Ласточкину, начал свое выступление Гребенкин, – но зато хорошо знаю другое: тот, кто дает шаблонные установки по агротехнике, оказывает урожаю медвежью услугу. Сколько вреда приносят эти общие установки, скольких агрономов они сбили с толку! А это не что иное, как выражение недоверия агрономам. Надо положить конец шаблону в агротехнике, – строго взглянул он на москвича. – Вы, товарищ Ласточкин, как мне известно, в Сибири не работали, а даете такую директиву. Ведь всего несколько дней прошло после опубликования постановления ЦК и Совмина о повышении роли специалистов сельского хозяйства. И вот вам – повышение роли! Я, товарищи, возражаю против шаблонных директив. И если товарищ Ласточкин требует развертывать массовый сев повсеместно, пусть он дает письменное указание об этом. Надо же кому-то после отвечать за урожай. А как же иначе, товарищи! Отвечать! А то товарищ Ласточкин уедет, а мы расхлебывай последствия.

В кабинете стало очень тихо. Павлов всей душой на стороне Гребенкина. Он тоже поднялся, заспешил:

– Мы не побоялись поставить свои подписи под директивой об агротехнике весеннего сева. А эта директива гласит так: сеять только после провокации сорняков и уничтожения их предпосевной обработкой. Думаю, что и главный агроном области Герасимов и все мы не откажемся от своих подписей. Но если у кого есть намерение зачеркнуть их – пусть официально отменит нашу инструкцию. Только так надо решать этот очень важный и принципиальный вопрос.

Торопливо поднялся с места ученый Верхолазов. Он напомнил, что в отдельные годы и ранний сев давал приличные результаты.

Но и Верхолазов на этот раз не был столь решителен, как раньше, когда рекомендовал сеять пшеницу в апреле.

А другой ученый, Романов, выступил решительно против шаблона в сроках сева. Он поддержал Гребенкина и Павлова. С мнением Романова солидаризировался главный агроном области.

Все это, как видно, произвело впечатление. Ласточкин снова поднялся, заговорил более спокойно:

– Товарищи не совсем правильно поняли меня. Если говорить откровенно, то я лично – за ранние сроки сева. Там, где я до последнего времени работал, сеяли рано. Правда, это не Сибирь… Но ведь нельзя не считаться и с соседями. Вот поэтому-то мы и решили пригласить вас коллективно обсудить и принять определенные рекомендации. Вы сами решайте, когда сеять, но хочу предупредить: если осенью выяснится ошибочность вашей позиции, то ведь тоже надо будет отвечать.

– Только так! – бросил Павлов.

– Да, только так, – согласился Ласточкин. – Осенью я приеду. Сибирь – моя зона.

Дальнейший разговор пошел уже по-другому – более спокойно и деловито.

По мнению Павлова, это совещание прошло хорошо. Они одержали принципиально важную победу. Но и опасения его оправдались: звонки Ласточкина в райкомы сделали свое дело – в ряде районов сразу же развернули массовый сев.

А ведь и переждать-то надо было, может быть, одну неделю. Павлов ездил на поля и видел, как дружно пошли сорняки. Вот когда надо уничтожать их предпосевной обработкой! Но беда-то в том, что кое-где сорняки дружно пошли уже после посева пшеницы…

Павлов позвонил в Дронкино Несгибаемому. Тот настроен бодро:

– Только Топорков вдохновился после телефонного разговора с представителем столицы, отдал команду развертывать массовый сев. Учтите, Андрей Михайлович, не все агрономы приняли к исполнению эту команду, звонили к нам, мы поддержали агрономов. А Обухов выслуживается – первое место по посеву за ним. А в остальных наших районах линия единая: агрономы скажут, когда на каком поле начинать.

Несгибаемый сообщил, что в их зоне будут заложены сотни опытов по срокам сева различных культур на разных почвах.

Павлов решил съездить в Иртышский совхоз. Это единственное хозяйство области, где комплекс мальцевской агротехники осуществляется в полном объеме. Директор совхоза Коршун еще пять или шесть лет назад распорядился сдать в утиль все отвалы от тракторных плугов, чтобы не было у кого-либо соблазна вернуться к отвальной пахоте.

Подъезжая к совхозу, Павлов ощутил какую-то неловкость. Его не только сейчас мучил вопрос: почему получилось так, что Коршун остался в одиночестве с новыми приемами обработки почвы и посева? Правда, одно время горячо взялись за новые приемы, но не было нужных орудий. К тому же мальцевская пахота не приглянулась Смирнову. А раз первый секретарь обкома против, то и руководители районов быстро настроились, как выразился Григорьев, на правофлангового… Только Коршун не настроился, смело отстаивал это новое, понравившееся ему дело. Именно поэтому оказался в опале. Смирнов требовал даже отстранить от работы Коршуна за срыв графика сева. Но тогда Павлов защитил Коршуна. Однако и он мало интересовался его делами. Знал только, что в его хозяйстве всегда высокие урожаи.

Тихо в эти дни на совхозных полях: выжидают сорняки…

С Коршуном Павлов встретился на таборе полеводческой бригады.

Коршун – высокий, уже немолодой, с седыми волосами. Густые клочковатые брови его тоже поседели, и даже большие голубые глаза казались поседевшими: немного выцвели и как бы побелели…

Директор стоял возле деревянного настила, сделанного прямо на земле. На этот настил притянули тракторный культиватор.

– Хорошо! – отметил Коршун. – Давайте следующий.

Павлов понял: проверяют регулировку лап культиваторов. Заговорил о полевых работах.

– Горох и бобы мы посеяли, – неторопливо начал Коршун. – А для пшеницы срок еще не подошел. Сорняки только-только начали показываться… Вот готовим наступление против них, – кивнул он на очередной культиватор и тут же присел на корточки. – Постой-постой! – воскликнул он. – Две лапы плохо отрегулированы. Кто проверял?

Виновником оказался смуглолицый тракторист.

– Недосмотрел, Александр Кириллович, – смущенно произнес он.

– Сейчас же отрегулируйте, – сказал Коршун. Повернувшись к Павлову, заметил: – В нашей агротехнике самую главную роль играют культиватор и лущильник. У нас же большая часть посевов не на паханой, а только взлущенной стерне. И тут самое главное – уничтожить сорняки. Кое-кто утверждает, что при посеве по лущевке много сорняков разводим, а у нас не так. Все дело в культиваторах…

Павлов проявил интерес к этому. Коршун стал «просвещать» его: если лапы культиватора стоят неровно, то они не подрежут сорняки в момент предпосевной обработки поля, оставят полоски необработанной земли, своеобразные рассадники сорняков. Значит, и урожай будет ниже, а главное – сорнякам поддержка, а новой системе обработки почвы – удар.

– У нас в каждой бригаде специальные площадки устроены, – говорил Коршун. – В разгар работ все культиваторы ежедневно проверяются на площадках.

– Это же важно и при любой системе обработки, – заметил Павлов.

– Очень правильно, – согласился Коршун. – Но не везде следят за регулировкой культиваторов. А ведь вся зябь должна культивироваться перед посевом.

Разговор насторожил Павлова: в области десятки тысяч культиваторов, все они вот-вот ринутся на сорняки. И если лапы не отрегулированы, то ведь культиваторы совершенно не оправдают своего звания и назначения…

На другой день во все районы выехали представители – это, в основном, инженеры областных управлений, институтов. Задание у них совершенно конкретное: проверить, отрегулировать все культиваторы.

Это дело явилось важной новинкой в борьбе за урожай.

15

По полю движется комбайн с подборщиком, а за ним тянется длинный хвост пыли… Редки копешки соломы, обмолоченной комбайнами. Стерня на полях какая-то грязная… Трава вдоль шоссе реденькая и совсем сухая. А у колодца, в сотне метров от дороги, колоды перевернуты вверх дном: видно, иссякла вода в колодце. Листья на березках тоже поскучнели, а на осинках попритихли: не шелохнутся даже…

И чем дальше к югу, тем заметнее следы засухи.

Да, прогнозы, высказанные старожилами еще весной, оправдались: засуха опять навестила Сибирь…

Павлов побывал уже во многих районах. Везде шел обмолот хлебов. И урожай в общем-то ясен: где-то в пределах семи-восьми центнеров с гектара.

Он по телефону разговаривал с Ларионовым, тот «порадовал» Павлова: у ближайших соседей намолачивают еще меньше…

Но вот что требовало раздумий: засуха коснулась всех хозяйств, а урожай очень уж пестрый: кое-где по два центнера с гектара намолачивают, а есть по десяти, по двенадцати. Даже выше… Павлову ясна причина: разные хозяева на полях.

В эти дни Павлов «настраивал будущий урожай». Уже первые намолоты показывали: в Дронкинском управлении урожай зерновых на два центнера с гектара выше среднеобластного показателя, и разрыв может еще увеличиться, потому что первыми убираются менее урожайные участки раннего сева. Но пусть только два центнера. Если бы остальные управления не потеряли нынче этих двух центнеров!

Павлов прикидывал. Это дало бы дополнительно шестьдесят миллионов пудов товарного зерна! Шестьдесят миллионов… До освоения целины их область столько вообще не продавала государству. А ведь нельзя забывать и о другой стороне – о денежной. Недобрали шестьдесят миллионов пудов зерна – значит, потеряли шестьдесят миллионов рублей… Именно потеряли, потому что эти два центнера с гектара можно было получить без дополнительных затрат, только за счет более разумной агротехники.

Была тут вина и Павлова. Это он знал. После того как весной была одержана победа в споре с Ласточкиным, можно было приостановить массовый сев в тех районах, где его развернули. Правда, Павлов хорошо понимал: пущенную в ход сложную, громоздкую машину сразу не остановишь. При теперешней вооруженности область за сутки может засеять десять процентов плана. И все же Павлову хотелось остановить сев. Но, подумав, он решил не делать этого, тем более, что после 9—10 мая многие поля и на самом деле можно было засевать… Впрочем, удержало его от вмешательства не это. Он надеялся, что снижение урожая из-за раннего сева, наконец-то, заставит всех агрономов серьезнее думать об агротехнике. Именно всех, а не только лучших. Уж в другой раз промаха с ранним севом они не допустят. Ведь и Соколов обучал Зину Вихрову урожайным делам, жертвуя хлебом на половине поля. И каким действенным оказался тот урок!

И еще об одном не забывал Павлов. Ласточкин обещал приехать осенью. Значит, и для него печальные результаты вмешательства будут наглядны и полезны. А попутно урок извлечет и Ларионов… Неприятно было думать, что лишь таким образом, такой нелегкой для сельского хозяйства ценой можно доказать правильность передовой агротехники.

Теперь, во время уборки, все заботы Павлова в первую очередь о будущем урожае. В каждом из четырех производственных управлений, где он уже побывал, нашли своих Климовых – по два передовых хозяйства, где наиболее высока агрономическая культура, где и нынче, в засуху, сумели вырастить приличный урожай. На опыте этих хозяйств будут учить агрономов зоны, их опыт ляжет в основу, но, попятно, с дополнениями, с учетом конкретных условий хозяйства, каждого поля.

В других управлениях этой работой занимаются Гребенкин и главный агроном области Герасимов.

Нынче в области с особой силой идет соревнование за подготовку зяби, за засыпку отборных сортовых семян для посева.

Павлов направился в зону Дронкинского управления и на одной из полевых дорожек неожиданно встретился с Михайловым. С тем самым, который в начале весны занимал пост главного агронома в управлении Несгибаемого. Он стоял у своего мотоцикла – запыленный, небритый.

Выяснилось, что Михайлов послушался совета Несгибаемого – стал работать инспектором. Ехал он в Дронкино.

– Думал застать Несгибаемого, а он, оказывается, уехал в Курганскую область, к Мальцеву, – бодро выговаривал Михайлов.

– Ну, как нынче с урожаем? – спросил Павлов.

– Какой там урожай, – Михайлов слабо махнул рукой. – Кое-где по полтора центнера намолачивают.

– А в среднем?

– В среднем?.. В управлении мне говорили, что центнеров девять соберут в среднем.

– А у Климова?

Михайлов ответил не сразу, пожевал-пожевал губами, усмехнулся чему-то:

– У Климова почти как и в нормальный год, а на парах просто рекордный сбор…

– А как у Обухова?

– У Обухова? – Михайлов нахмурился. – У Обухова совсем плохо. Особенно на апрельских посевах. На тех полях Обухов соберет урожай только в будущем году… Что? Неясно выражаюсь?.. На тех полях Обухов ничего не убирал: они не выдержали засухи, еще в июле их пришлось перепахать, а теперь обрабатывают как паровые.

Все правильно в общем-то: природа наказывает тех, кто действует по принципу: «Невзирая на погоду»…

Павлов предложил Михайлову вместе съездить к Обухову. Он охотно согласился и помчал впереди машины на мотоцикле.

Обухов, как и всегда, был в темно-синей гимнастерке, перехваченной нешироким ремешком. Он поднялся с кресла, подал руку:

– Привет, Андрей Михайлович. Где побывал?

А на Михайлова только покосил глазами.

Присматриваясь к Обухову, Павлов увидел что-то новое, незнакомое во всем его облике. Весной Обухов был как Обухов, таким, как и пять лет назад на посту первого секретаря райкома, – самоуверенным, решительным. А вот сейчас… Сейчас он какой-то надломленный, устал, что ли? И глаза его вроде бы потускнели.

Зазвонил телефон. Обухов неторопливо потянулся к трубке, как-то небрежно взял ее.

– Ну, слушаю… Ну, чего ты там затараторил? Ну?.. Вот-вот… А сам как думаешь? Или ты не управляющий?.. Вот и управляй, раз такую должность тебе дали.

Положив трубку, продолжал сердиться:

– С каждым пустяком к директору. Барана для столовой надо зарезать – звонят директору. Никакой ответственности на себя не хотят взять.

Он налил из графина немножко воды в стакан, выпил.

Павлов спросил про урожай.

– Что же нынче толковать про урожай? – мрачно глядя в окно, произнес Обухов. – Засуха.

– А в «Борце», говорят, удалось.

– Раз на раз не приходится… И я снимал высокие урожаи. А Климов нынче в точку попал. На парах у них выделяется, это точно. Только кому разрешают пары-то иметь? У нас ни грамма их нет, а на климовские пары вы там, в области, смотрите сквозь пальцы.

– А как удались апрельские посевы?

– Как удались?.. Семенной материал попался неважный. Агроном у меня молодой, ты же знаешь… изреженные получились посевы…

Так и не сказал Обухов, что апрельские посевы погибли.

Не хочет признать своей ошибки. Не хочет…

– Что же вы, товарищ директор, отстранили агронома от семенных дел? – спросил Михайлов.

– Кто его отстранял?

– Ну как же? Закрепили его за третьим отделением и только по сдаче хлеба. Это же неразумное использование специалиста.

– Да уж директору-то, поди, виднее, что разумнее в его хозяйстве делать! – вспылил Обухов. Полное лицо его вроде бы еще больше пополнело, пальцами правой руки он провел по внутренней стороне воротника гимнастерки, расстегнул крючок.

Павлов присел на диван, стал ждать, чем кончится перепалка. Ему казалось, что этот решительный отпор со стороны Обухова быстро охладит Михайлова. Но не тут-то было… Возразил он весьма решительно:

– Управление предложило главных агрономов нацелить на будущий урожай. Вот и вашему агроному нужно поручить семена и зябь.

– Пусть сначала первую заповедь выполнит! – бросил Обухов и поднялся, словно изготовился для решительной борьбы. Так оно и было. – Что вы все указания мне даете? Вы инспектор-организатор, вот и занимайтесь своим делом. А то только указания дает. Вам деньги платят за то, что должны организовывать производство, помогать. Вот и сел бы на отстающее отделение да показал, как надо выполнять первую заповедь. А то указания, указания…

Обухов достал из кармана платок, смахнул пот, выступивший на лице и на шее, грузно опустился в кресло.

А Михайлов совершенно спокоен.

– Правильно, товарищ директор, – согласился он. – По должности я организатор. Но и инспектор, и мне далеко не безразлично, как выполняются рекомендации управления… Вчера, например, вы заставили увезти на элеватор с тока второго отделения пятьдесят тонн сортовой пшеницы, хотя было распоряжение агронома оставить это зерно на семена. Ведь оно сор-то-вое, – по складам произнес Михайлов. – А вы приказали сдать как рядовое, без сортовых свидетельств. Вы же нанесли хозяйству ущерб, не получили сортовую надбавку, а главное, обезличили ценный сортовой материал, похитили у будущего урожая не одну сотню центнеров зерна. Ведь теперь зерно пойдет на размол.

Лицо Обухова начало багроветь. Рука, выброшенная для удара по столу, сделав движение в воздухе, неожиданно опустилась… в карман брюк.

А Михайлов будто и не заметил всего этого:

– Я составил акт, отвез его в управление. Михаил Андреевич не оставит этот вопиющий факт без внимания.

– Составляйте! – не выкрикнул, а как-то прохрипел Обухов. – Актируйте! Только не мешайте работать. Актируйте! А зерно я не на базар отправил, в государственные закрома сдал. Мой долг – первую заповедь не забывать, а кто будет мешать мне, тому тоже не поздоровится.

– Пожалуйста, выполняйте все нужные заповеди, – спокойно произнес Михайлов. – Только учтите: со второго, четвертого и третьего отделений зерно без сортовых свидетельств на элеватор от вас больше уже не примут. Мы их об этом предупредили. Ваш агроном тоже знает свою заповедь насчет сортового зерна и документов на сдачу его не выдаст. А без подписи агронома… Словом, вы и сами знаете законы. У агронома первая заповедь – засыпать на семена только сортовое зерно. Наша партия так приказала! Так что… Вообще-то я все сказал…

Обухов встал. Полные губы его шевелились. Он, видно, подыскивал какие-то сильные слова, но, взглянув на Павлова, тяжело опустился в кресло.

– Видал как! – выдохнул он. – Директора по рукам и ногам связали, никакого доверия…

Но Павлову вспомнилось другое. Вот когда Обухов был секретарем райкома, то без его ведома действительно никто шагу не мог сделать самостоятельно. Только он определял, с какого числа начать полевые работы, сев или уборку. А теперь заговорил по-другому…

– А ведь Михайлов-то прав! – поднялся Павлов.

Неожиданно позвонили из Дронкина – разыскивали Павлова. Ларионов сообщал, что в область прибыл Ласточкин и что к четырем часам дня они будут на полях совхоза «Борец».