Текст книги "Глубокая борозда"
Автор книги: Леонид Иванов
Жанр:
Прочая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)
Соколов отвернулся от Павлова, смотрел в окно. Павлову стало не по себе. Он молчал, хорошо зная, что Иван Иванович отойдет.
Соколов повернулся к Павлову, заговорил спокойней:
– Возьми ту же кукурузу, Андрей Михайлович… Надо бы половину ее убавить. Все равно не управляемся с уборкой, за зря труд людей пропадает. На освободившейся земле посеяли бы овес, скот хорошим кормом обеспечили бы… Но опять не получается!
– Тут уж я совсем не понимаю, – пожал плечами Павлов. – Задание по сдаче силоса вам не дают.
– Вот опять вы там вверху плохо видите… Мы наметили на тысячу гектаров убавить кукурузу, а овса на тысячу прибавить. А нам что говорят? Семян овса нет и не будет, а семена кукурузы уже завезены с Украины, бери и сей. Вот и будем сеять опять кукурузу. По нужде будем сеять, а вы будете думать, что мы сильно возлюбили ее. – Соколов опять загорячился. – Снова вроде бы издевка: запретили овес сеять, в прошлом году нам в плане оставили всего сто гектаров. И теперь у нас семян только на полтыщи. А сейчас толкуют: сей хоть и овес! Да чем посеять-то? Насмехаются над нами… Опять же многолетние травы возьми. У нас, сами помните, какая хорошая люцерна росла. В смеси с костром она по три тонны сена с гектара давала, а выпас какой на сеяных травах! Приказали все распахать, а теперь говорят: можете и травы сеять, вы сами хозяева своим планам. А чем сеять? Чем? Кто для нас семена люцерны вырастил? Вот и останется опять все по-худому. Коровам один только кукурузный силос, а они выносить его не могут, все запоносили. И молоко на заводе браковать начинают – привкус сильный… Неужели ты, Андрей Михайлович, этого не понимаешь? – Соколов своими голубыми глазами сердито уставился на Павлова.
И Андрей Михайлович не смог выдержать этого взгляда…
Павлову припомнилось то время, когда он вот здесь, у Соколова, собирал совещание агрономов района, чтобы они поучились ведению полевого хозяйства. Как это было полезно!
– Как смотришь, Иван Иванович, если соберу у тебя районное начальство? – спросил он.
– А толк какой? – пожал плечами Соколов.
Но Павлову надо было получше разобраться во всем, прежде чем ставить эти вопросы перед Москвой. Он позвонил в партком, просил всех приехать в колхоз.
Соколов позвал обедать, и Павлов охотно согласился: уже хотелось есть, да и надеялся на продолжение беседы с Соколовым.
За обеденным столом Павлов спросил у Соколова, как бы он повел дело, если бы стал на его место.
– А мы об этом, Андрей Михайлович, у себя тут частенько поговариваем, – заулыбался Соколов. – Иной раз, понимаешь, шутейно, а другой раз и по-сурьезному. Ежели по-сурьезному, то не попробовать ли так: вы дайте цены подходящие на ту продукцию, которая больше всего нужна государству. А подходящая цена подгонит нашего брата на производство именно этой продукции.
Мысль о том, чтобы закупки продуктов сельского хозяйства поощрялись ценами, понравилась Павлову. Он знал, что производство мяса в колхозах и совхозах убыточно и, конечно же, не вдохновляет животноводов.
– Были бы заранее известны цены на продукцию в нашей области, – продолжал Соколов, – мы бы и сами поняли, чего и сколько лучше сеять. Надо ценой все регулировать! А планы… Всегда ли они разумно составлены? Вот нам, например, наметили продать два центнера огурцов, три центнера столовой свеклы да центнер луку. Тоже план считается. А на самом-то деле насмешка! Что же нам на два центнера огурцов грядку заводить? А в план эти два центнера попали, с нас с живых не слезут – выполняй, и все! Нет, Андрей Михайлович, ты все же подумай над моими словами. Мы тут не раз судили и рядили об этом…
– Но у вас-то, Иван Иванович, как отнеслись к этим заданиям по огурцам и по столовой свекле?
Иван Иванович ответил не сразу. Доел суп, облизал ложку, положил ее на стол, тыльной стороной руки вытер губы.
– Сдадим мы эти два центнера. Бабы наши на огородах своих сажают помаленьку для солки. У них на хлеб и выменяем, план выполним. Сажать-то столько для большого колхоза смешно ведь…
Павлов прикусил губы. Действительно, смешно.
– Спасибо, Иван Иванович, накормил досыта, – выговорил Павлов, поднимаясь.
– А кисель-то, Андрей Михайлович, – выскочила из кухни Матрена Харитоновна.
– Спасибо. За обед спасибо. Да и разговором с Иваном Ивановичем я сыт.
– Он всегда такой, вы уж на него не сердитесь. Не даст гостю спокойно покушать, заведет свое…
4
…Прошло три дня после того, как Сергеев увез в Москву сводный план посевных площадей. И вот Павлов услышал его встревоженный голос по телефону: Госплан требует снизить площади под парами. Согласны на сто тысяч вместо пятисот, запланированных колхозами и совхозами области. Сергеев спрашивал, что ему делать.
Павлов велел ждать. Вместе с Щербинкиным они написали письмо в Совет Министров республики, выражали удивление: зачем же дано право колхозам и совхозам определять посевные площади, настаивали на утверждении представленного плана. На другой день это послание было доставлено в Москву. А через три дня весьма ответственный товарищ выговаривал Павлову по телефону за «резкость письма», за «недопонимание» обстановки. Сказал, что страна покупает хлеб в Канаде, а в области сокращают площади под зерновыми культурами, увлекаются чистыми парами.
Когда Павлов пробовал доказывать, что на истощенных землях в минувшем году не собрали и семян, ему возразили: год обещает быть урожайным, значит, надо как можно больше засеять. А на последнюю попытку Павлова защитить свои планы ссылкой на решение ЦК и Совмина о правах колхозов и совхозов планировать посевные площади получил ответ: всяким делом надо умело руководить. И в заключение выговор – солидным, бархатистым баском:
– О вашей докладной доложено «самому». Он согласен с сокращением посевов кукурузы. Но его возмущает увлечение чистыми парами и травами.
Все… А ведь Павлов уже решил лететь в Москву, пойти к «самому», рассказать ему все начистоту. Теперь и этот путь закрыт… Павлову хотелось крикнуть в телефонную трубку:
– Приезжайте сами и скажите нашему Соколову, Коршуну и другим, что право планировать им дано только на бумаге.
Но, пересилив себя, стараясь скрыть раздражение, спросил:
– А как все-таки понимать мартовское решение ЦК и Совнаркома о грубых нарушениях порядка планирования?
– Надо уметь здраво оценивать обстановку.
И телефонная трубка была положена.
Павлов спустился к Щербинкину.
Пока он рассказывал, пальцы Щербинкина привычно выстукивали дробь на стекле, лежащем на его столе.
– А я что говорил…
Павлов не уловил в этих словах торжествующих ноток. Произнесены они были как-то обреченно.
– Самое печальное, Андрей Михайлович, в другом… Что теперь мы будем говорить работникам управлений? Как они будут выкручиваться перед колхозами и совхозами? Ломать планы, конечно, придется.
– А если не ломать?
Щербинкин изумленно посмотрел на Павлова.
– А если не ломать? – повторил Павлов. – Если мы на бюро обкома обсудим и согласимся с планами колхозов и совхозов. И уже от имени бюро выскажем это вышестоящим. Как ты смотришь?
– До пенсии далековато, черт возьми, – заскреб в затылке Щербинкин. – Но я – за! Потому что, как теперь поедешь в те районы, где сам соглашался с расчетами колхозов и совхозов?
– Значит, будем держаться! – заключил Павлов.
5
Весна запоздала. Но зато началась споро, дружно. Все ожило на полях. Грохот тракторов, скрежет лущильников – как все это было любо сердцу Павлова!
Нравилось ему в такие горячие дни бывать в полях, наблюдать за наступлением мощных тракторных колонн. С каждой весной нарастание этой мощи становилось все зримее.
«Мощь-то возросла, а урожаи где?» – упрямо нашептывал ему внутренний голос, трезвый и ироничный.
А Павлову так хочется верить, что все трудности позади: что теперь все пойдет иначе, пойдет лучше.
Но в последнее время не меньше, чем судьба урожая, его начинало тревожить разделение партийной организации. Началось с пустяков, с мелких споров о трех комнатах, на которые претендовал промышленный обком. Но после тех споров вдруг появилась какая-то отчужденность сотрудников двух обкомов.
Когда решался вопрос о посылке культбригад на село, Ларионов, первый секретарь промышленного обкома, заявил, что бригады намечено в первую очередь посылать на заводы, селу мало что останется. И это уже не было пустяком. Ведь театры, филармонии и другие культурные учреждения у промышленников… И с посылкой рабочей силы на сев промышленный обком все тянет, не принимает решения.
Это еще больше охладило отношения. Павлов пошел к Ларионову для откровенного разговора, как всегда поступал в подобных случаях. Но Ларионов дал ему ясно понять: у тебя свой план, у меня – свой. Он так и сказал:
– С тебя ведь не спросят, если сорвем план выпуска автопокрышек? Наоборот, ты первый жаловаться будешь: подрываем ваши дела…
Пришлось Павлову подсказать, чтобы колхозы и совхозы сами непосредственно связывались с заводами и просили их в порядке шефства о помощи. А это еще больше обострило отношения с Ларионовым.
…Приехав в Дронкино, Павлов пригласил Зину Вихрову вместе отправиться на поля.
Лицо у Зины загорело дочерна, настроение, как сама определила, великолепное.
В машине она говорила Павлову:
– Нынче агротехника на уровне. Посевная площадь у нас за счет паров снизилась на сорок тысяч гектаров, но тракторов добавилось. Это дает возможность применить более высокую агротехнику. Нынче ни единого гектара зяби не осталось некультивированным. Сорняки спровоцировали, а при дружной весне они взошли дружно. Конечно, мы их уничтожили. А как агрономы приободрились, Андрей Михайлович! Но все-таки старые привычки дают о себе знать. Куда ни приедешь, везде стараются согласовать намеченные приемы.
Недалеко от дороги остановился агрегат сеялок. От защитной лесной полосы к нему устремился самоходный комбайн.
Механизаторы приспособили самоходные комбайны для заправки сеялок.
И эта новинка получила в области широкое распространение.
Агрегат не стал ждать прибывшего начальства – двинулся, позванивая цепями сеялок. А комбайнер самоходки выскочил из кабины.
– Здравствуйте, Андрей Михайлович! – весело приветствовал он.
– Николай Воротилов?
– Он самый!
Павлов хорошо запомнил Воротилова с первой же беседы с ним. Было это давно. Воротилов – горожанин, был строителем, а когда началось освоение целины, приехал в Сибирь. И однажды он пришел в райком к Павлову с жалобой, что его не хотят уволить, не выдают документов. Объяснил, что уходит из совхоза «из-за неуважения к начальству». А дело было необычное: управляющий отделением приехал в бригаду и не поздоровался с механизаторами. Это обидело молодых ребят, они сделали замечание управляющему. Но тот и в другой раз не поздоровался. Тогда-то Воротилов и заявил, что с таким начальником работать не будет. Его поддержали и другие.
Павлов выехал в совхоз, созвал партийное собрание. Управляющего обязали извиниться перед молодежью. И Воротилов остался. Теперь он опытный механизатор.
Снова подъехал сеялочный агрегат. Николай прервал разговор на полуслове, заскочил в кабину комбайна, и, когда сеялки остановились, комбайн-заправщик был на месте.
Зина Вихрова жаловалась:
– Трудно работать в управлении… Нет, серьезно, Андрей Михайлович! Агрономы колхозов и совхозов сами разрабатывают агротехнику, сами все решают на месте, нам мало что остается.
– Напрасно так думаете. Ваши акции сейчас сильно повысились. Вам теперь нет надобности устанавливать мелкую опеку над агрономами-производственниками. А вот опыт лучших надо подхватывать! Но самое главное – больше думать над перспективами развития хозяйства. Ну, а первоочередная задача – помочь агрономам восстановить правильные севообороты.
– Но при теперешней структуре посевов не может быть правильных севооборотов, – возразила Зина. – Три четверти пашни под зерновыми, остальная под кукурузой… Какие тут севообороты? Недаром же у нас понятие севооборотов заменили так называемой структурой посевов.
Горько Павлову слушать все это. Их ходатайство перед Москвой о сокращении площадей под зерновыми культурами не удовлетворено. Больше того, настойчиво рекомендовано расширить площади под яровой пшеницей.
6
Страда…
Сколько их на памяти Павлова! Каждая запомнилась чем-то своим, особенным. И нынешняя – тоже особенная.
В эту страду бюро обкома приняло решение: не устанавливать графиков по косовице, дать возможность руководителям хозяйств самим решать, какие поля и как убирать. Запретить посылку специальных уполномоченных парткомов по уборке и хлебосдаче. Но зато партийных работников направлять в бригады для организации соревнования, налаживания партийно-массовой работы и культурно-бытового обслуживания тружеников полей. Решено также на период первой половины уборки графиков по продаже зерна не устанавливать. Транспорт в первую очередь пустить на обслуживание комбайнов.
Павлов снова в дороге. И снова его влечет Дронкинский район. По нему проверяет он правильность взятого курса.
– Посмотрите, Андрей Михайлович, и здесь прямым комбайнированием действуют, – заметил Петрович. – Не слушаются ваших установок.
Петрович не знает о решении обкома. Не знает, что Павлов рад этому проявлению самостоятельности. Может, на этой рослой пшенице надо было бы пустить жатки? Может быть… «А может, и правильно, что убирают комбайнами, – думает Павлов. – Раньше-то и рослую убирали комбайнами. Обязательно ли валить ее в валки?»
– Поворачивай, Петрович, в Березовский совхоз.
Машина свернула с асфальта на хорошо укатанный проселок. Павлову захотелось все же выяснить, почему здесь рослые хлеба убирают напрямую.
Директора совхоза Григорьева не пришлось искать. Он ехал навстречу. Узнав Павлова, остановил свой «газик».
Григорьев – высокий, с копной вьющихся волос, которые треплет ветер. Павлов помнил Григорьева, когда волосы у него были черными-черными. Теперь же они покрылись инеем. Но глаза задорные, как у молодого, так и искрятся.
– Разрешите, Андрей Михайлович, доложить? Половина хлебов обмолочена. Урожай повыше планового. На токах скопилось порядочно зерна, не хватает машин на отвозку.
– А почему вон то поле, – кивнул Павлов назад, – убираете напрямую? Пшеница рослая…
– У нас нынче вся рослая. А убирать решили так: примерно половину раздельно – это где с сорнячками, а остальную – прямым.
– У вас нынче горожан много? – спросил Павлов.
– Нисколько…
– Как же так? Было решение.
– Мы отказались. У нас своих рабочих хватает.
Помолчав немного, Григорьев снова вернулся к разговору об уборке.
– Идея раздельной косовицы возникла тогда, когда в Сибири мало было сушилок и механизированных токов. Но после того сушильное хозяйство совхозов и заготовительных пунктов усилилось в несколько раз. Выводов же никаких не последовало.
– А вы могли бы просушить свои полтора миллиона пудов зерна, если бы уборка проходила в дождливую погоду? – спросил Павлов.
– Во-первых, Андрей Михайлович, если бы уборка проходила в дождливую погоду, то при раздельной косовице половина хлеба сгнила бы в валках. Во-вторых, мы просушили бы!
– Полтора миллиона пудов?
– Два бы просушили! Показать наши комбинаты?
Павлов сел в машину Григорьева. Тот с нескрываемым удовлетворением сообщил, что хотя в совхозе восемь отделений и зерновые посеяны на двадцати пяти тысячах гектарах, однако все намолоченное зерно свозится лишь на два механизированных тока.
Павлов видел много механизированных токов. Сам строил их. И ток, к которому они приехали, ничем особенным не отличался от обычных. Но процесс сортировки и сушки зерна здесь был доведен до совершенства. Григорьев провел Павлова по всей поточной линии.
Машина с поля прежде всего заезжает на автовесы. Оттуда – к завальной яме, на автоопрокидыватель. Через три минуты машина уже разгружена, а зерно из ямы автоматически поднимается наверх, оттуда по рукавам идет на мощные сортировки. Очищенное снова поднимается наверх и потом скатывается в бункер емкостью более сорока тонн. Шофер, приехавший за готовым зерном, подъезжает под бункер, сам открывает заслонку, и зерно самотеком поступает в кузов.
Таков путь зерна, не требующего огневой сушки. Если же оно сырое, то после сортировки направляется по другим рукавам на счетверенный агрегат мощных зерносушилок. И только после просушки попадает на сортировки и в бункер.
Григорьев сказал, что на этом току обрабатывается за сутки до семисот тонн зерна. На центральной усадьбе агрегаты мощнее, они обрабатывают до тысячи тонн в сутки. Но людей и здесь и там по четыре человека в смену.
– Четыре? – удивился Павлов. – Так вот почему вам не нужны горожане!
– К этому надо идти двумя путями, – не скрывая горделивого чувства, заговорил Григорьев. – Закреплять постоянных рабочих в совхозе и сокращать потребность в рабочих руках. У нас три года назад, когда мы сдали миллион пудов зерна, на восьми токах в смену работало около трехсот человек. А теперь восемь. Правда, сушилки сейчас стоят, погода сухая. Но если и сушилки в ход пустить, то добавится всего два кочегара.
«Так вот где решение одной из проблем уборки! Зачем Григорьеву увлекаться раздельной уборкой, если он и при прямом комбайнировании в день обмолота доведет зерно до дела? – размышлял Павлов. – А ведь это почти в два раза сократит время страды, значит, позволит больше напахать ранней зяби. Выходит, что механизированный ток влияет на судьбу будущего урожая, не говоря уже о настоящем!»
– А ведь можно за один год соорудить в каждом хозяйстве по одному такому вот току! – уже вслух промолвил Павлов.
– Конечно, можно. Если заводы помогут, – сказал Григорьев.
При упоминании о заводах Павлов поморщился. Они пробовали кое-что сделать для механизации животноводческих ферм, но промышленный обком не поддержал: свои планы… Однако за механизированный ток Павлов будет воевать!
Григорьев стал просить о помощи: нужны автомашины для отвозки зерна на элеватор.
– У нас каждый шофер, который отвозит зерно от комбайнов, за ночь делает по одному рейсу на элеватор. Почти не спят хлопцы, и все же не успевают отвозить…
Павлов побывал на полях. Григорьев показал ему хлеба, обещавшие по две тонны зерна с гектара.
Порадовал Павлова и вид центральной усадьбы Березовского совхоза. Здесь много строилось и домов, и других помещений, но строительство велось во всех хозяйствах. А вот такое обилие цветов и зелени Павлов наблюдал лишь в Иртышском совхозе у Коршуна. Вокруг Дома культуры много цветочных клумб, школа просто утопает в зелени и цветах, совхозная контора – тоже, и что особенно приятно Павлову – озеленены все улицы поселка, а в палисадниках и огородах жителей уйма всяких цветов.
Все это так растрогало Павлова, что, зайдя в кабинет Григорьева, он позвонил в город и распорядился направить в Березовский совхоз свой последний резерв – полсотни грузовиков.
Глаза Григорьева повеселели:
– Этак мы можем первыми в области план по хлебу выполнить!
– Только потому и даю грузовики.
Павлов не почувствовал в словах Григорьева рисовки. Ему ясно: при хорошей погоде совхоз быстро управится с уборкой. А если вдруг пойдут дожди, то при своих механизированных токах они опередят других.
Вечером, уже из Дронкина, Павлов звонил в несколько производственных управлений, перехватил Несгибаемого и Гребенкина, говорил с Щербинкиным. Картина вырисовывалась отрадная: намолот приближался к одиннадцати центнерам с гектара. А этого достаточно, чтобы выполнить план продажи зерна, засыпать семена, выдать на трудодни и даже кое-что оставить на фураж.
Когда Павлов вернулся в обком, к нему зашел Сергеев. Он тоже был на уборке.
– Вот любопытные расчеты, Андрей Михайлович, – протянул Сергеев лист бумаги. – Они сделаны по одному совхозу, но хорошо объясняют многие трудности, возникшие у нас в последние годы.
Павлов вникает в две колонки цифр: в пятьдесят пятом году под чистыми парами было семнадцать процентов пашни, в шестьдесят третьем – ноль. Под травами соответственно двадцать и четыре, под подсолнечником на силос шесть и ноль, под зерновыми пятьдесят семь и семьдесят семь, под кукурузой и свеклой ноль и девятнадцать процентов.
– Видите, какая картина-то? – говорит Сергеев. – Это по совхозу. Но и по области примерно такое же соотношение. А что это значит? Пары обрабатывались летом и уборке урожая не мешали. Травы скашивались в начале июля, и часть освободившейся площади сразу же распахивалась под зябь. Подсолнечник скашивали на силос тоже до начала уборки хлебов, и поля сразу распахивали на зябь. А теперь до начала уборки обрабатывается только четыре процента пашни. Уборка всех культур пришлась на узкий промежуток времени в тридцать-сорок дней. В этом-то и причина наших неудач. Раньше пары и ранняя зябь из-под трав и подсолнечника могли быть подготовлены до начала уборки хлебов. А это ведь треть пашни!
Павлов мысленно добавляет к тому, о чем сообщил Сергеев, осложнения, связанные с шаблонным применением раздельной уборки хлебов. Действительно, получается так, как говорил Григорьев: сами создаем себе трудности, а потом боремся с ними.
Он попросил сделать такой же анализ по области и по отдельным зонам.
А трудности, которые «создаем сами», начинали уже сказываться: надо убирать кукурузу на силос – это в разгар-то хлебоуборки, а транспорта не хватает и на вывозку зерна.
Павлов снова пошел на поклон к Ларионову.
– Ну, как дела у серпа? – широко улыбаясь, Ларионов поднялся навстречу Павлову.
В последнее время Ларионов часто величал Павлова представителем «серпа».
– Бью челом. Выдели хотя бы тысячу грузовиков, потому что много зерна скопилось на токах. Погода пока благоприятствует уборке, но если испортится, тогда то, что сейчас можно убрать за десять дней, придется убирать месяц, значит, будут неизбежны большие потери выращенного хлеба и силосной массы.
Ларионов слушал, нахмурив свои густые брови.
– Послушай, Павлов… Теперь местам дано право планировать свое производство. Почему ты не воспользовался этим правом?
– Не беспокойся, наши товарищи права свои использовали…
– Но почему же получается так, – перебил его Ларионов, – что даже при хорошей погоде задыхаетесь с уборкой? Разве ваши планы, самими составленные, рассчитаны на аврал? Рассчитывать планы надо на плохую погоду, а если будет хорошая, то это ускорит дело. Так или не так?
Павлову хотелось закричать: так это вы и довели до этого! Не вы ли были секретарем обкома и вместе с бывшим первым заставляли засевать все земли до последнего вершка, не вы ли оставили область без паров, не вы ли навнедряли кукурузы?! Но сдержался от вспышки. Ларионов всю жизнь связан с промышленностью, а там никому не придет в голову планировать такой выход продукции, который не подкреплен ни наличием мощностей, ни сырьем, ни рабочей силой. Это только в сельском хозяйстве возможно, оказывается, на август – сентябрь планировать напряжение, равное годовому производству…
– Хочешь сказать, что Ларионов тут виноват?
– Виноваты все мы, сидящие вот в этих хорошо оборудованных кабинетах, – все-таки не удержался, вспылил Павлов. – Наломаем дров, да еще и не прочь поиздеваться. Ведь это мы поставили хлеборобов в такие условия, когда на их глазах гибнет урожай! Если бы на любом заводе приказали за месяц выполнить пятимесячную программу, как бы ты на это посмотрел?!
– У нас так не может быть… Это только в твоей епархии…
– Слушай, Ларионов, – перебил его Павлов. – Давай говорить как коммунисты… Дело серьезное, речь идет о спасении хлеба, за которым мы ездим черт знает куда…
– А если серьезно… – Ларионов посвободней уселся в своем кресле. – А если серьезно, то я могу показать тебе планы любого строительного треста, любого завода, и нигде ты не найдешь лишних машин против расчетных норм. Нигде!
– Допустим. Но неужели нельзя некоторые городские перевозки отодвинуть? Машины-то нужны нам на две недели, пока хлеб на полях. Потом мы свои машины можем двинуть стройкам.
– От вас дождешься… Ты уж про это не говори, – усмехнулся Ларионов.
Спокойствие Ларионова бесило Павлова. Что произошло с ним за какие-то полгода? Павлов снова начал объяснять сложность обстановки на полях, напомнил, что в прошлом году и при гораздо меньшем урожае город выделял селу в два раза больше машин и раза в три людей…
Ларионов посерьезнел:
– Ладно, Павлов, мы тут пошарим у себя. Дай мне два дня сроку.
– Зачем же два дня? Сегодня надо решать!
– Ну, тогда извини… У нас тоже планы, и отвечаем мы за них так же, как ты за свой хлеб и за силос…
Павлов резко поднялся и вышел. Он начал названивать в Москву, связался с военным округом. В полночь сообщили: дано распоряжение выделить пятьсот машин из воинских частей.
На другой день позвонил Ларионов: город выделит двести пятьдесят грузовиков. Павлов сгоряча хотел отказаться, мол, не нужны подачки, но вовремя сдержался: и это помощь… Сухо поблагодарил.
Последующие дни показали, что значит дополнительный транспорт: вывозка зерна на элеваторы удвоилась, ускорились и темпы обмолота.
Область быстро приближалась к выполнению плана по хлебу. Зато участились звонки из Москвы насчет десяти миллионов пудов сверх плана.
Павлов собрал членов бюро, они привезли расчеты о возможностях каждого района. Картина вырисовывалась такая. Сдать сверх плана десять миллионов пудов зерна можно, но тогда концентратов для скота не останется. Что же делать?
Щербинкин начал, не раздумывая долго:
– Страна нуждается в хлебе, как никогда. А нам не впервой зимовать без концентратов. Надо сдавать сверх плана.
– А почему этот вопрос решаем мы, а не те, кто вырастил хлеб? – вмешался Несгибаемый. – До каких пор будет продолжаться эта несправедливость? Я вчера был в Иртышском совхозе у Коршуна. Он уже перевыполнил план сдачи хлеба процентов на тридцать, фураж засыпал почти полностью, потому что намолачивает по семнадцати центнеров с гектара. И если мы здесь решим забрать фураж в Иртышском совхозе, то ведь это будет издевательством над коллективом. Хозяйство-то животноводческое, высокопородистый скот…
– Твое предложение? – сухо спросил Щербинкин.
– Предложение такое: тем, кто выполнил план, дать право самим решать – сдавать еще зерно сверх плана или оставить его на корм скоту. Вы же знаете, как запущено у нас животноводство.
Поднялся Гребенкин. Жестикулируя правой рукой, сразу начал на высоких нотах:
– Надо, наконец, набраться мужества! Что значит самим решать производственные вопросы? Это не только сколько и чего посеять. Это и разумно распределить полученный урожай!
– Что ж, интересы государства в сторону?! – выкрикнул Щербинкин.
– Нет, не в сторону, – возразил Гребенкин. – План продажи каждый обязан выполнить. Каждый! Но кто выполнил, тот имеет полное право по собственному разумению распорядиться своим добром. Сверхплановая продажа должна быть строго добровольной, как это записано в решении.
Опять заговорил Щербинкин. Он ссылался на практику прошлых лет: все равно заставят сдать десять миллионов. А если открыто отказаться, то, как он выразился, вместе с этими десятью миллионами заберут и их партийные билеты. Заметив косые взгляды сидящих, он добавил:
– Я в том смысле, что не покупать же хлеб у капиталистов, если он есть на месте…
– Если припрет, то можно и купить, – вскочил Несгибаемый. – Но надо построже спросить с того, кто землю запустил. А то выходит, что отыгрываемся на тех, кто высокие урожаи снимает. Словом, товарищи, я против добавочных заданий. Не задания надо давать передовикам, а обратиться к ним с нижайшей просьбой: выручайте, мол, нас! Почему у Коршуна хороший урожай? Потому что не принял он наших шаблонных установок. А у Никанорова? А у Соколова? Все потому же. Так вот, давайте в ноги им поклонимся. Своим-то не грех отвесить низкий поклон.
– Михаил Петрович, ты настаиваешь на своем предложении? – обратился Павлов к Щербинкину.
– Настаиваю. И прошу проголосовать.
Павлов поставил на голосование два предложения – Щербинкина и Несгибаемого. За первое голосовал один Щербинкин.
– Запишите это в протокол, – потребовал он.
– Запишем, не беспокойся, – сухо бросил Павлов.
Но уже на следующий день Павлову пришлось по телефону объясняться с одним из руководящих работников федерации.
Ясно: тут не обошлось без Щербинкина.
Павлов сообщил, что бюро обкома решило обратиться к передовым хозяйствам с просьбой о продаже зерна сверх плана.
– В бирюльки играете! Интересы государства ни во что ставите!
– Приезжайте, – пригласил Павлов отчитывающего. – Давайте обсудим этот вопрос, можно пленум созвать.
Разговор кончился тем, что Павлову пригрозили доложить «самому». Павлов доволен этим: пока докладывают, есть возможность делами заняться.
Через пятидневку план по продаже хлеба был выполнен. А еще через четыре дня сверхплановая сдача превысила два миллиона пудов. Бюро обкома приняло решение: остановиться на этом, послать рапорт Центральному Комитету.
Павлова вызвали на Пленум ЦК.
Много передумал Павлов в те дни. Вспомнил все реорганизации, мешавшие живому делу.
На объединенном пленуме обкомов, окинув взором лица взволнованных людей, в порыве нахлынувших чувств Павлов воскликнул:
– Наконец-то мы вместе!
Зал ответил бурными аплодисментами.
Так у Павловых давно заведено: Новый год они встречали только своей семьей. Но теперь семья Павлова – он и жена Валентина. Дочь вышла замуж и жила в Москве. Сын весной окончил индустриальный институт и теперь, как он писал, «осваивает тюменскую нефть». Вместе с ним и сын Несгибаемого Андрей. Павлов очень рад этой дружбе, родившейся еще в Дронкинском районе.
И вот новый, 1965 год. Каким-то будет он? Особенно после таких больших перемен…
Несколько дней назад завершилось формирование руководящих органов области. Теперь уже Ларионов стал вторым секретарем обкома, будет заниматься промышленностью. Несгибаемый избран председателем облисполкома, а Щербинкин – одним из его заместителей. Гребенкин – секретарь по сельскому хозяйству. Облплан по-прежнему возглавляет Сергеев.
Павлову кажется, что руководящие посты укомплектованы деловыми людьми. И в районах – тоже. Многие начальники производственных управлений избраны первыми секретарями райкомов. И это, по мнению Павлова, очень хорошо, так как позади у них суровая школа хозяйственной работы, постоянное вникание в экономику производства. Для партийного работника такая школа просто необходима.
– Андрюша! – в комнату заглянула Валентина. – Новый год на носу. Скорее за стол!
Павлов поспешил на зов.
