Текст книги "Глубокая борозда"

12

Всякий раз, когда городские постройки оставались позади, у Павлова невольно вырывался вздох облегчения. Сказывалась давняя привычка: когда работал в районе, то чаще всего вызов в областной центр был связан со всевозможными «накачками». Так было заведено Смирновым.

– Опять вздыхается, Андрей Михайлович, – участливо произнес водитель.

– Пробуждается природа-то, вот и дышится лучше, свободнее.

– Природа-то пробуждается, как и всегда. А на селе опять реорганизация, – вздохнул и Петрович.

Павлов не без удивления посмотрел на обычно молчаливого шофера.

– Все, что делается, Петрович, все к лучшему.

– К лучшему-то к лучшему, – задумчиво проговорил Петрович. – А я почему начал-то… Недавно вы давали машину – возил в район специалистов. Так они говорят: «Нашему брату теперь похуже будет».

– Почему же?

– А потому, говорил тут один, что ступенек будет больше от первого начальника до специалиста.

Павлов в последнее время и сам раздумывал насчет беспрерывных реорганизаций. Это, конечно, не значит, что до этого он бездумно принимал все реорганизации. Нет. Но обдумывал их как бы только с одной стороны – с тех преимуществ, которые они сулили. Павлов считал себя солдатом партии, и ему никогда в голову не приходило пытаться ревизовать решения ЦК, сомневаться в их правильности. Даже в тех случаях, когда некоторые положения явно не подходили для условий их зоны. Павлов считал это лишь исключением из правила. Так он был воспитан. И еще: во всех неудачах при выполнении этих решений прежде всего искал свою вину, недостатки в своей партийной организации. И обычно находил. Все это было…

Павлов отлично помнит, с каким воодушевлением он воспринял решения сентябрьского Пленума ЦК по сельскому хозяйству, как дружно приветствовали эти решения в их МТС, в районе. Именно тогда он согласился пойти председателем колхоза. Тогда в их колхоз вернулось более двадцати семей, ранее уехавших в райцентр, в города. Что это означало? Да только то, что и рядовые люди деревни увидали перспективу, поверили в силу мер, намеченных партией. Так было и при освоении целины, вплоть до самого урожайного 1958 года. Все тогда пошло в гору: и урожай, и продуктивность животноводства. Люди села по крупицам собирали все, что помогало продвижению вперед. Но этот интерес к кропотливой работе как-то стал утрачиваться после 1958 года. В чем причина? Уж не в том ли, что мыслить стали крупными категориями: догнать Америку по производству мяса за три года, планы первого года семилетки перевыполнить в два-три раза, все сложные проблемы животноводства решить при помощи одной лишь «королевы» полей! Да и все в таком духе. А когда не получалось, стали изыскивать обходные маневры, пышно расцвело очковтирательство…

«Но что же все-таки произошло? – снова и снова спрашивает себя Павлов. – Не вместе ли с массовыми реорганизациями пришла эта беда?» И опять мысли возвращаются к исходному рубежу – к сентябрьскому Пленуму. Почему меры последних лет оказались менее эффективными?

Сегодня Павлов ехал в Дронкино, к Несгибаемому, который только что назначен начальником производственного территориального управления.

Надеялся он, что в этой поездке развеются некоторые тревожные думы.

А Петрович разговорился:

– Люди, Андрей Михайлович, больших сдвигов ждут в сельском хозяйстве, а их что-то не видно.

Павлов пробует отшутиться:

– Надо бы, Петрович, раньше в дискуссию вступать.

– Не мне же поручено руководить сельским хозяйством, – на полном серьезе произнес Петрович. – Мне поручили вас возить, я и стараюсь, чтобы по моей причине ни минуты машина не простояла, чтобы в любой момент быть наготове.

– Ты прав, Петрович! – И опять тяжело стало на сердце у Павлова, словно это он, только он виноват в отставании области от задания семилетки.

Началась степь. Кругом никакой еще зелени, но весна вступила в свои права. Необычайно рано пришла она нынче. Уже к середине марта на полях не осталось снега. И с того времени ни капли дождя. Заговорили о возможной засухе, называли характерные приметы.

Павлов и сам знал многие из этих примет. За годы жизни в Сибири он убедился, что слишком ранняя весна – примета плохая: может быть засуха.

Но вот и хорошо знакомое здание… Вернее, два одинаковых. Они и возводились одновременно – оба каменные, двухэтажные, под шифером. Райком и райисполком. Между ними просторная площадь, засаженная деревьями.

В здании райисполкома и разместился штаб Несгибаемого.

Михаил Андреевич в окно еще увидел машину Павлова, торопливо сбежал по лестнице.

– Прошу, Андрей Михайлович, – широко улыбнулся он, изобразив обеими руками открытый семафор.

Павлов подал руку и сразу ощутил так знакомое крепкое пожатие Несгибаемого.

– Что-то спокойно здесь, ни единой машины у штаба, – начал Павлов, всматриваясь в лицо друга.

– В наш штаб пока что ездить незачем.

Они поднялись на второй этаж.

Несгибаемый присел в кресло у стола, Павлов – напротив, в другое кресло.

– Ну что же, Андрей Михайлович, можно докладывать?

– Дело не в докладе, Михаил Андреевич… Дело в хлебе. Стране нужен хлеб. Ты это, конечно, и сам хорошо понимаешь. С этих позиций и расскажи о начальных шагах.

– Сам я успел побывать только в наиболее отстающих хозяйствах района. Правда, сегодня собрался в «Борец», но…

– Поедем вместе, – предложил Павлов. – Мне давно хотелось Климова повидать.

– Прекрасно! – обрадовался Несгибаемый. – И главного агронома возьмем.

В кабинет вошел главный агроном Михайлов. Он молод еще, на нем темно-синий костюм, лакированные ботинки.

Пожимая руку Михайлова, Павлов подумал: «Да, это явно не полевой агроном…»

У машины Несгибаемый сказал Михайлову:

– Вы будете ведущим, садитесь впереди.

13

В машине Павлов думал об агрономе Климове. Он встречался с ним, но только на совещаниях и в кабинете. Впечатление осталось хорошее. Но каков он и деле? И прав ли был Гребенкин, когда досадовал, что Климов решительно отказался от поста главного агронома треста совхозов.

– С Обуховым не виделся? – спросил Павлов Несгибаемого.

– По телефону недавно говорил. Рвется в передовики, просил подкинуть гусеничных тракторов.

И тут Павлову пришла неожиданная идея: а что, если побыть эти дни в роли гостя Несгибаемого, простого свидетеля его действий? Ни во что не вмешиваться, только сопровождать и наблюдать?

Он высказал идею Несгибаемому:

– Не удержишься, Андрей Михайлович, – усомнился Несгибаемый.

– Начинаются климовские поля! – объявил Михайлов.

Обращали на себя внимание стройные ряды лесных полезащитных полос, они уже высокие, метра четыре-пять…

– Во многих хозяйствах района есть защитные полосы? – спросил Павлов.

– Кое-где есть, но мало… А в «Борце» успели опоясать чуть ли не половину полей.

…Как и следовало ожидать, Климова на усадьбе не оказалось. Посоветовали искать его в первом отделении.

По просторному полю, отмеченному со всех сторон лесными насаждениями, ползал трактор с двумя сеялками на прицепе.

Несгибаемый удивленно глянул на Михайлова. Тот в ответ пожал плечами. А когда вылезал из машины, сказал:

– Вообще-то Климов не признает ранних сроков посева…

Климов неторопливо шагал навстречу. Это был невысокого роста человек, в синем плаще. Ветерок играл вихрами волос льняного цвета, сильный загар подчеркивал сплетения морщинок на лице. На губах Климова добродушная улыбка.

– Сев развертываете? – кивнув в сторону трактора, спросил Несгибаемый Климова.

– Десять гектаров выделили для раннего сева… Без этого нельзя. Наш секретарь райкома товарищ Топорков настроен и нынче всех обогнать на севе… Так что… Поле у нас отведено для опытов по срокам сева. Сорт «мильтурум» посеем в четыре срока. – Покопав носком сапога землю, добавил: – Говорят, Обухов тысячу гектаров уже посеял.

– Позвольте! – удивился Несгибаемый. – Я немножко следил за Обуховым, писали о неплохих урожаях в его совхозе.

– Первые два года были, пока агроном опытный держался. А в прошлом году Обухов собрал по восьми центнеров зерна, сорняки разводит. Вот и нынче: на севе будет первый, а в связи с плохим урожаем получит самый низкий план по хлебосдаче и по проценту к плану опять будет впереди. Да разве это правильно, товарищ Павлов? – загорячился вдруг Климов. – Разве это нормально? Живем рядом, земли одинаковые, мы в прошлом году собрали с гектара по семнадцати центнеров, в два раза больше, чем Обухов, а по проценту к плану хлебосдачи он даже выше нашего, потому что ему план нищенский установили.

Гости молча выслушали благородный гнев агронома.

К машине подошла миловидная женщина, поздоровалась. Климов представил:

– Вера Васильевна, агроном. И еще – моя жена.

Вера Васильевна смутилась, на ее лице заиграл густой румянец. Она пошутила:

– Семейственность, одним словом…

Павлов когда-то работал на сортоиспытательном участке, и у них с Верой Васильевной завязался оживленный, сугубо специальный разговор. Оказалось, что многие из его замыслов по сортоиспытанию Вера Васильевна осуществила на полях совхоза. Он записал в свою книжечку названные Верой Васильевной цифры урожая отдельных сортов при различной обработке и в зависимости от сроков посева. Из цифр явствовало, что разница в урожае за счет сроков сева достигала в некоторые годы десяти центнеров с гектара.

– А ведь что получается, Андрей Михайлович, – загорячилась Вера Васильевна. – Мы, например, придерживаемся оптимальных сроков, у нас для каждого сорта найден лучший срок посева. Все наше зерно идет только на семенные цели. Теперь возьмите Обухова. Мы ему в позапрошлом году дали семян пшеницы на три тысячи гектаров. Очень хорошие, раннеспелые семена. А он взял да и посеял их в конце апреля. Ну, конечно, поля сорняками заросли. Расшумелся на весь район: соседи плохих семян дали. Это же возмутительно! Мы на тех же семенах по двадцати с лишним центнеров с гектара вырастили, а он и восьми не собрал. Понимаете, что наша работа по семеноводству смазывается? Вот вы теперь, как начальник управления, – повернулась она к Несгибаемому, – наведите порядок…

– Предложение дельное, – просто ответил Несгибаемый. – Мы его, Вера Васильевна, принимаем к исполнению.

Павлов, помня обещание, отключился было от общего разговора. Но сообщение о том, что Обухов уже сеет, его возмутило. Разве их установка на оптимальные сроки сева не ясна? Он так и поставил вопрос перед Климовым.

– Мы Топоркову позавчера еще на совещании напомнили про установку области, а он зачитал нам статью из центральной газеты. Там один ученый-метеоролог рекомендует нынче, именно нынче, учитывая раннюю весну в Сибири, посеять пораньше, чтобы вовремя получить всходы.

Павлов тоже читал статью.

– А вы как думаете? – спросил он Климова.

– Этот ученый напоминает мне работников инкубаторной станции. Они заботятся только о том, чтобы вывести как можно больше цыплят. А вот есть ли чем цыплят кормить, где содержать, их это не интересует. Так и здесь: получим всходы! Да если в почве малы запасы влаги, то ведь ранние-то всходы и влагу из почвы рано высосут, не дождутся июньских дождей и погибнут. Разве это не ясно? Задержать же влагу в почве мы знаем как. Боронить!

– Все же когда развертывать массовый сев?

– У нас?.. – Климов посмотрел на Павлова, чему-то усмехнулся. – В середине мая. Потому что в начале мая похолодание будет. А при нашей технике пшеницу мы посеем за восемь дней. И вообще, Андрей Михайлович, надо все же больше доверять агрономам. – Откинув назад волосы, он продолжал наставительно: – Не может честный агроном повторить заведомую ошибку в агротехнике, если, конечно, он сам распоряжается на полях. Это же как врач! Если он ошибся с применением какого-то лекарства, то второй раз он не ошибется. А почему? Потому что сам предписывает рецепты, а не под диктовку уполномоченного. Может, потому в медицине и прогресс заметен…

– Там много достижений, – начал было Михайлов, но его перебил Климов:

– В сельском хозяйстве тоже немало открытий. Разве сельскохозяйственная техника шагает вперед хуже, чем медицина?.. Но вот болезни полей никак не переборем. Сорняки одолевают, роста урожаев не чувствуется. Значит, болезнь не излечивается. А все потому, как мне думается, что из года в год повторяются одни и те же ошибки. Первая и главная из них – нет полного доверия агрономам…

– А вторая, – перебил его Несгибаемый, – нет строгого спроса за урожай.

– Верно! – воскликнул Климов. – Где доверие, там и спрос; где нет спроса, там нет и доверия. Вспомните сами, Михаил Андреевич, мечтали вы о самостоятельной работе, когда заканчивали институт?.. Нас же до двадцати трех лет, можно сказать, за ручку водили, все поучали. После этого так хочется самостоятельно поработать! А кое-где молодого агронома так и продолжают за ручку водить: то-то так делай, а этак тебе нельзя… Вот так и воспитываются безвольные агрономы. Таким диктуют агротехнику все, кому не лень. И еще замечу: если урожай хороший – премируют. Это правильно. А если неурожай? Спроса фактически ни с кого нет. Надо бы с агронома спросить… Но как спросишь, если он точно выполнял данные ему установки? И вот тогда-то замалчиваются недостатки, выискиваются для оправдания всякие причины: то, видите им, лето сухое, то дожди излишние…

Вера Васильевна поддержала мужа:

– Странно получается: ветеринарам доверяют, агрономам же… – Она запнулась, исподлобья посмотрела на Несгибаемого, усмехнулась: – Это потому, Михаил Андреевич, что у нас очень много стало агрономов. Всякий, кто читает газеты и журналы, уже считает себя достаточно осведомленным в делах агрономии. А ведь вы хорошо знаете: каждое поле – это все равно что у ветеринаров отдельное животное. Нельзя и подумать, что ветврач всему стаду пропишет одно лекарство. А у нас не только одному хозяйству, целому району порой предписывают одно лекарство. И в то же время много говорят о научно обоснованном ведении земледелия. А ведь научно обоснованное ведение земледелия – как раз и есть индивидуальный подход к агротехнике каждого поля.

Она начала называть номера полей, характеризовать каждое. Очень убедительно показала, что даже на двух соседних полях не может быть одинаковой агротехники.

Павлов прислушивался к словам Веры Васильевны, а сам думал так: вот собрались пять агрономов, у всех разные чины, но все имеют отношение к земле-матушке. И кому же пытаются доказать свою правоту эти труженики земли, двадцать лет работающие агрономами в одном хозяйстве, на одних и тех же полях? Агрономам!

До чего же грустно становится Павлову.

Вера Васильевна осталась, чтобы проследить за закладкой опытных делянок, муж отдал ей ключ от своего потрепанного «Москвича», стоявшего у лесополосы. Климова посадили рядом с шофером.

У каждого поля Климов останавливал машину и вел гостей по дороге вдоль лесозащитной полосы, рассказывал историю поля.

Павлов думал: много ли найдется таких агрономов, которые проработали в одном хозяйстве пусть не двадцать, а хотя бы десять лет? Единицы. И не в этом ли одно из главных объяснений беспорядка на полях многих хозяйств?

Он высказал свою мысль. Климов первым отозвался:

– Опять же причина одна: доверие! Если агроному доверяют, разве он согласится на частую смену хозяйств? Никогда. Если он, конечно, настоящий агроном, – уточнил он. – Поля надо полюбить. А тут, – он усмехнулся, оглянулся на Павлова, – тут, пожалуй, не бывает любви с первого взгляда. Нет. Нужно сначала по́том полить землю; за один-два года не успеешь влюбиться… Читал как-то в газете восторженную статью о молодом агрономе… Приехал накануне сева, а осенью его колхоз собрал хороший урожай. И что вы думаете – весь успех приписан молодому агроному. Да разве можно так? За одну весну он ничего капитального для урожая сделать не мог, это ясно всякому агроному. Природа, конечно, помогла. Я к тому говорю, что такими приемами можно испортить молодых агрономов. А потом, смотришь, человек после похвалы на выдвижение пошел – в райплан, в райком комсомола или еще куда-то.

Несгибаемый заметил, что выдвигать надо умных, энергичных людей, знатоков своего дела.

– Именно так, – согласился Климов. – Знатоков! Но разве тот, кто два года побыл полевым агрономом, знаток? Разве он заслужил уже право давать советы другим, более опытным?.. Продвижение для агронома – это ежегодная прибавка урожая на полях.

– Но кто-то должен же руководить! – бросил Михайлов.

Климов, ничего не ответив, повернул направо.

– А вот и шестое поле третьего отделения.

Когда вышли из машины, Климов сказал примерно так: если к нему приедет опытный агроном, знаток сибирских условий, он с душой выслушает его советы и мысли. Если же приедет «канцелярский агроном», он будет слушать его только из деликатности.

Михайлов взбеленился:

– А дисциплина?

– Бросьте, Борис Петрович, на дисциплину ссылаться, – резко ответил Климов. – Давайте на вещи смотреть трезво. Вот вы главный агроном управления, мне нельзя вас ослушаться, я это понимаю. Но если не по чинам, а по совести: есть ли у вас серьезные основания давать нам агрономические советы?

– Много на себя берете, Василий Васильевич! – зло бросил Михайлов.

– Может быть. Но откровенно говоря, я не могу понять: что вы советуете молодым агрономам?

– Ладно вам, петухи, – видя, что назревает конфликт, проговорил Несгибаемый. – Давайте лучше поговорим о деле, которое ждет решения. Какая агротехника для нынешней весны самая подходящая и надежная?

– Пусть скажет товарищ Михайлов! – отрезал Климов.

Куда девалось простодушное выражение на лице Климова! Он сразу посуровел, серые глаза его стали какими-то колючими.

– А ваше мнение? – настаивал Несгибаемый.

– Пусть сначала скажет главный агроном, – упорствовал Климов.

Михайлов молчал и смотрел на носки своих модных ботинок.

Павлов поинтересовался: ведется ли в совхозе книга истории полей?

– А как без истории полей можно вести полевое хозяйство? – удивился Климов. – Эта книга – наш главный советчик.

И вот теперь, попав в родную стихию, Климов заговорил об особенностях нынешней весны, о состоянии своих полей, о наиболее целесообразной агротехнике. Говорил он вдохновенно, просто и очень убедительно.

Когда добрались до совхозной усадьбы, Климов привел гостей в свой кабинет. Тут множество снопов и снопиков различных культур. Эти снопы и снопики стояли вдоль стен, висели на стенах, лежали на столе. А возле стола с двумя тумбами стоял большой шкаф. За его стеклянными дверцами аккуратно расставлены книги, журналы. Несгибаемый сразу же подошел к книжному шкафу.

– И время для книг находите? – повернулся он к Климову.

– Приходится выкраивать… Иначе нельзя! Столько новинок рождается, столько интересного, проверенного в других местах… Чтобы не открывать уже открытое, приходится следить за литературой. Вот только беда… – Климов показал рукой на полку в шкафу, на которой размещались сельскохозяйственные журналы. – Мы выписываем девять журналов, а всех-то их несколько десятков. Очень уж узко специализированы наши сельскохозяйственные журналы. По каждой отрасли – свой журнал, даже по отдельным культурам, и в каждом есть что-то нужное любому агроному. Но все эти журналы даже просмотреть немыслимо. Да и выписать все их не каждому по силам…

– Вы правы, – согласился Несгибаемый. – Я давно вносил предложение издавать специальный журнал для агронома. Чтобы в этом журнале концентрировались все новейшие достижения агрономической науки и практики.

– Именно такой журнал и нужен! – горячо подхватил Климов. – Зональные журналы стали выпускать – это хорошо. В них бы и надо концентрировать главные новинки.

Несгибаемый открыл дверцу шкафа, взял наугад сразу три книжки, но, увидев в них закладки, осторожно поставил на свое место.

– Василий Васильевич, – тихо произнес Несгибаемый. – Познакомьте нас, пожалуйста, с книгой истории полей.

Климов извлек из своего стола весьма объемистую книгу. В ней для каждого поля выделено по нескольку страниц и на каждой из них описаны «повадки» поля: степень засоренности, какой обработке каждый год подвергалось, какие сорняки особенно активно проявили себя, какой урожай и многое другое.

Павлов с затаенной завистью смотрел на эту книгу. Их же еще в институте учили, как надо вести историю полей, говорили, как это важно для агронома, для повышения урожаев на каждом отдельном поле. И первые два года работы Павлов тоже вел книгу истории своих полей, убедился, какой это мог быть увлекательный труд: назначать лечение «заболевшим полям», выписывать своеобразный рецепт лекарств для излечения и наблюдать за выздоровлением. Ему самому не довелось выписывать подобные рецепты: его начали выдвигать по служебной лестнице, и уже не было с чего писать историю полей.

И теперь он листал большую книгу, внимательно вчитывался в отдельные записи.

Но вот и последняя страница. Он захлопнул книгу, повернулся к Михайлову:

– Где еще ведется такая книга?

– Таких обстоятельных я не припомню, но… отдельные записи некоторые агрономы ведут.

Несгибаемый укоризненно покрутил головой. Теперь он начал листать книгу.

Когда вышли из конторы, Климов пригласил к себе.

– Пора бы немножко перекусить, – сказал он.

– Закусить рано еще, а вот стаканчик воды… – начал было Несгибаемый и сразу примолк, виновато глянул на Климова.

Павлову понятен этот взгляд: Несгибаемый только что пил воду в конторе из графина на столе у Климова. Но, конечно же, ему хотелось посмотреть квартиру агронома. И Павлову хотелось.

Дом Климовых – совершенно новый, переселились они прошлой осенью, но вдоль ограды уже торчат саженцы тополей, сирени, акации. А квартира светлая, просторная – в три комнаты. Павлову понравилась планировка квартиры, и он записал себе в блокнот: «Квартиры для специалистов по типу климовской».

В одной из комнат стоят два книжных шкафа, но и они не вместили в себя всех книг: стопки их лежат прямо на шкафах.

– И эти успеваете прочесть? – не без удивления спросил Несгибаемый.

– Постепенно… Вера Васильевна – охотница до художественной литературы. Ну и меня втянула…

Павлов внимательно наблюдает за Несгибаемым. По всему чувствуется, что тому понравился порядок в квартире Климовых. Ему казалось, что он хорошо понял Климова-агронома. Агронома, страстно влюбленного в свое дело, в свои поля. И ему понятны теперь решительные отказы Климова от выдвижения в трест и на другие посты: он не может оторваться от земли, от своей земли.

– Директор ваш, Сергей Петрович, когда будет? – спросил Несгибаемый.

– Обещал ночью вернуться, – ответил Климов.

Когда собрались уже уходить, в дверях показалась Вера Васильевна.

– Вася! – воскликнула она. – Кажется, ты наших гостей и не покормил!

Климов смущенно посмотрел на Несгибаемого, как бы спрашивая: «А что же вы отказывались? Теперь вот ответ держи перед супругой».

– Тогда за стол, за стол, – властно приказала хозяйка.

Несгибаемый благодарил, отказывался, но Вера Васильевна настаивала на своем. Гости сдались тогда, когда Вера Васильевна с обидой заметила, что новое начальство считает зазорным отобедать у сельских агрономов.

– Ну что вы, что вы, Вера Васильевна! – оправдывался Несгибаемый.

Вера Васильевна отослала куда-то своего мужа, сбросила плащ, захлопотала на кухне.

– Вы не бойтесь, Михаил Андреевич, – слышался оттуда ее голос. – Я вас не перекормлю… Только на скорую руку все… Мама наша уехала в гости, ребята сегодня на пришкольном участке работают, там их и обедом покормят, так что…

Последующие ее слова заглушило шипение сала на сковородке.

Гости и оглянуться не успели, как в просторной, светлой комнате стол был накрыт белой скатертью и заставлен закусками: тут и соленые грибочки, и свиное сало, и зеленый лук, и… свежие огурчики.

– В совхозе своя теплица? – спросил Павлов Веру Васильевну.

Ответил Климов, опять появившийся в комнате:

– Да, своя. Для разнообразия. Скоро помидоры начнем снимать.

– А теперь прошу к столу! – провозгласила Вера Васильевна, успев уже и приодеться в модное голубое платье.

Было очень заметно, что здесь, в доме, по давно заведенному порядку полноправной хозяйкой является Вера Васильевна. Климов беспрекословно выполнял все ее мелкие поручения. А ведь утром на поле все казалось иначе: там распоряжался Климов.

Разговором за столом быстро завладела хозяйка. Она начала рассказывать о недавно прочитанных книгах. И всякий раз обращалась к Несгибаемому:

– Вы читали ее, Михаил Андреевич?

Умные глаза Несгибаемого сразу как-то скучнели. И вспыхнули только один раз: из пяти или шести названных Верой Васильевной книг одну он все же читал.

Честно говоря, боялся таких вопросов и Павлов.

Вскоре Вера Васильевна перевела разговор на театр. Она разбирала последние постановки, досадовала, что со многими спектаклями пришлось знакомиться по радиопередачам, а не в театре.

Несгибаемый заспешил вдруг:

– На поля, товарищи! Засиделись…

В дороге Климов убеждал своих собеседников, что надо шире вести опытную работу.

Он привел очень интересный пример. К их совхозу прирезали земли двух колхозов. И хотя с первой весны на всех полях применялась совершенно одинаковая агротехника, высевались одинаковые семена, урожай на прирезках хотя и увеличился, но два года был на четыре центнера с гектара ниже, чем на старых совхозных землях.

Это обстоятельство убедительно показывало, что значит запущенная земля.

Несгибаемый предложил созвать к Климову агрономов из всей зоны управления, чтобы тот подробно рассказал о своем опыте ведения полевого хозяйства.

– Особенно важно рассказать, как вы приводили в чувство прирезки двух колхозов, – наставлял он. – Во всех деталях, с первой же весны. И затем – о книге истории полей.

– Это нетрудно, – охотно согласился Климов.

– Значит, договорились. В четверг – на десять утра!

Когда въезжали в районный центр, Несгибаемый повернулся к Павлову:

– Скоро начнет выходить межрайонная газета, мы опубликуем в ней историю некоторых полей, как она изложена в книге Климова, со всеми подробностями. Ее, уверен, будут читать, как хороший роман!

Ночью Михаил Андреевич снова вспомнил о семье Климовых:

– Вот хороший образец современной культурной семьи. Я чуть со стыда не сгорел, когда Вера Васильевна начала экзаменовать по художественной литературе. Хорошо еще, насчет театра вопросов не задавала… Да, отстаем… Ох, как надо подтягиваться нашему брату!

Подумав о чем-то, продолжал:

– А Василий Васильевич – вполне современный агроном. Он же в курсе всех важнейших открытий в агрономической науке, внимательно следит за достижениями практики. Да… агроному надо много читать. Много! А Василий Васильевич и сам пишет. Я помню его выступления в газетах. Его книга истории полей – это же и научный труд, и литературный. Да, да! Литературный труд! В том смысле, что создается эта книга вдохновенно, с большой любовью, пишется сердцем.

– Согласен с тобой, Михаил Андреевич, – проговорил Павлов.

– А вот наш брат мало читает. Правильно, что надо больше ездить, заниматься организаторской работой. Но это с одной стороны. А с другой… Если взглянуть на нашу миссию с другой стороны?

Если нам не следить за литературой, не знать всех новинок производства, то ведь скоро можно отстать от жизни… Такие, как Василий Васильевич, перестанут нас слушать. Не только слушать, здороваться с нами не будут. Надо выкраивать время на чтение. Надо как-то упорядочить трудовой день наших организаторов, да и нас самих, чтобы часа два в день выделялось на чтение.

И, уже лежа в постели, закончил:

– Сразу после посевной постараемся узаконить эти два часа. Иначе, как говорит Климов, нельзя.