Текст книги "Глубокая борозда"
Автор книги: Леонид Иванов
Жанр:
Прочая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)
8
С отчетным докладом выступил Обухов. Он умело построил его, сделав упор на дела, принесшие славу району: хлебозаготовки за два года выполнены, денежные доходы колхозов удвоились, подбор председателей закончен: все, кроме одного, – со специальным образованием. Вообще успехи хотя и не особенно крупные, но в сравнении с ближайшими соседними районами были. Это радовало всех. Делегаты тоже говорили об успехах, и было ясно, что работа райкома будет признана удовлетворительной. Это понимал и Обухов. Он был весел, шутил в перерывах с делегатами. Но вот в выступлении Григорьева – председателя колхоза «Труд» – проскользнул упрек райкому за то, что лучшего председателя колхоза Соколова сняли с работы и привлекли к ответственности за порчу кучки зерна, забытого комбайнером на стерне.
– Этот пример говорит о том, что райком и его первый секретарь товарищ Обухов легковесно относятся к кадрам председателей, не берегут их, – говорил Григорьев.
После этого в выступлениях еще нескольких делегатов проскользнули упреки в адрес Обухова, пренебрегающего принципами коллективного руководства. Секретарь партийной организации колхоза рассказал довольно неприятную для Обухова историю: коммунисты колхоза дважды выносили решение об исключении из партии председателя артели – за бытовое разложение, за разбазаривание колхозного добра. Но Обухов почему-то взял под свою защиту этого пьяницу, подхалима. И лишь когда в дело вмешался областной прокурор, растратчика наказали.
Но эти критические замечания, казалось, не особенно волновали конференцию. Делегаты больше говорили о будущем района, о ближайших задачах.
Последним в прениях выступил Соколов. Он заметно волновался. Только теперь я заметил, что у него подергивается правая бровь.
Соколов начал с упреков:
– Слушал я, товарищи, доклад и думал: неужто так много мы сделали, что победами упиваемся? А сделали-то очень мало. Пусть, может, и получше соседей, но так мало, что нам самих себя ругать надо. Михаил Николаевич цифры приводил за последние два года. Это потому, понимаешь, что сам Михаил Николаевич в нашем районе два года. Он как бы за свою работу отчитывался. А ведь мы-то все, вся партийная организация, не можем вести счет с того года, когда новый секретарь придет? Не можем! Вся страна, смотрите, как далеко шагнула, а наш Дронкинский район собрал по семь центнеров пшеницы с гектара и шумит на всю область: победа! Пока, понимаешь, не победа, а поражение. Если в будущем году мы соберем по семь с половиной, Михаил Николаевич тогда «ура» закричит. Как будто у нас в районе нет еще колхозов, которые на круг по три центнера с гектара собрали! Есть и такие! А мы шумим: «Ура!» И вот я, как делегат конференции и как проживший здесь пятьдесят годов, начинаю сомневаться: под силу ли Михаилу Николаевичу вести за собой такую большую партийную организацию в таком ответственном районе? Если он доволен тремя центнерами урожая, то вожак с такими запросами нам не подойдет. Аппетит мал! Задачи-то ведь знаете какие большие поставлены? И вот, товарищи, заканчивая свое выступление, я хотел бы сказать так: руководить нашим районом, большим и сложным, должны бы, понимаешь, люди серьезные. А у нас такие есть. Возьмите товарища Павлова. Он сам прошел школу колхозной жизни, во всех вопросах с душой разбирается, его в районе сильно уважают. Мне думается, что во главе нашей организации и надо поставить товарища Павлова.
Взрыв аплодисментов.
Обухов испуганно – именно таким показалось мне его лицо – глядел на рукоплещущий зал. Но едва ли и Обухов мог догадаться о последующих событиях. При выдвижении кандидатов в члены райкома Обухова оставили в списках для тайного голосования, но за него проголосовали только девять человек. И он не вошел в новый состав райкома.
В тот же день на состоявшемся пленуме первым секретарем райкома был избран предрика Андрей Михайлович Павлов.
А на следующий день мы с Конусовым выехали в колхоз.
Конусов говорил, что за двадцать лет работы ему не часто приходилось сталкиваться с такими фактами: работа райкома признана удовлетворительной, а за первого секретаря – девять голосов!
– Времена меняются! – заключил Конусов.
Именно эти слова Конусова мне вспомнились на отчетно-выборном собрании в колхозе «Сибиряк».
С отчетом выступил Дмитриев – молодой, лет двадцати семи, с пышными светлыми волосами.
Хозяйственный год колхоз завершил неплохо: свыше трех миллионов рублей дохода, два с половиной килограмма зерна и по восемь рублей деньгами на трудодень.
Однако все это колхозники уже знали, и поэтому доклад слушали без особого внимания, переговаривались о чем-то друг с другом. Но зато, когда Дмитриев начал говорить о планах нового года и о мерах по улучшению дела с оплатой труда колхозников, все вдруг оживились: это было уже интересно.
И вот вопрос о выборе председателя.
– А чего нам выбирать! – поднялся один из колхозников. – У нас есть председатель – Иван Иванович Соколов.
– Соколов! – дружно поддержали колхозники.
А дальше произошло непонятное. Соколов, поблагодарив колхозников за доверие, сам вдруг предложил кандидатуру Дмитриева.
В зале раздались протестующие возгласы, но Соколов поднял руку, и люди успокоились.
– На этот раз, товарищи, – продолжал он, – я ото всей души предлагаю Валентина Ивановича. Мы же за это время присмотрелись к нему. Теперь главное возьмите: советуется он с правлением? Да, советуется, единолично не командует. И вот, понимаешь, раскиньте мозгами: хорошую он перспективу рассказал про новую оплату? Очень хорошую! Пусть не сам придумал, но дорого то, что почуял в этом деле хорошее, не поленился в другой район съездить, с другим председателем посоветоваться. Вот это самое ценное. А мы с вами поможем Валентину Ивановичу правильно руководить. Руководство-то должно быть коллективное.
Конусов, с которым мы сидели рядом, удивленно пожимал плечами. Не меньше его был удивлен и Дмитриев. Он беспокойно посматривал своими большими голубыми глазами то на Соколова, то в зал – на колхозников, и казалось, очень смутно понимал происходившее.
После речи Соколова в зале стало очень тихо: все задумались над словами своего испытанного вожака. И Зинаида Николаевна точно забыла о своих обязанностях председателя собрания – долго не спрашивает: кому еще предоставить слово? Молчание нарушил Савелий Петрович.
– А что, мужики! – начал он. – Подумал я, чего тут говорил Иван Иванович, и скажу я вам: толково говорил.
– Соколова председателем, и конец! – крикнул кто-то.
– А ты подожди, Федька, – одернул Савелий Петрович, – когда старики говорят, молодым, скажу я вам, впору и помолчать… Так вот, я и считаю: хорошо сказал нам Иван Иванович. Хорошо! И правильно! Только не договорил он до конца. Так вот, скажу я вам, из Валентина Ивановича хороший председатель будет… Мы, старики, все к такому мнению пришли.
– Молод! – крикнули снова.
– И это правда, – согласился Савелий Петрович. – Старики тоже так думают: молодоват. А сноровка к управлению есть! А мое такое будет предложение… – Савелий Петрович почесал свою седенькую коротенькую бороденку, поглядел на Дмитриева. – Предложение такое: председателем выбрать Соколова Ивана Ивановича, а заместителем ему – Валентина Ивановича.
Зал ответил шумными возгласами недоумения и одобрения. Савелий Петрович переждал шум, заговорил снова:
– Если Валентин Иванович парень с умом, он и сам поймет, что поучиться ему у Ивана Ивановича есть чему. А нам, товарищи, так и так председателя растить надо. Пусть Иван Иванович не в обиде останется, но старость есть старость… А колхоз он, скажу я вам, шибко любит, вот и пусть поможет замену себе готовить, чтобы вожжи-то сразу в крепкие руки попали. Всякая птица учит своих птенцов летать, гнезда строить, корм добывать. Вот Иван Иванович пусть поучит Валентина Ивановича… А через годик-другой у нас опять председатель будет лучше, чем во всех других колхозах.
Речь Савелия Петровича произвела большое впечатление. И, кажется, самое сильное – на Дмитриева. Он попросил слова и заявил, что если колхозники доверят и Соколов согласится, он с удовольствием стал бы заместителем у Соколова, так как давно уважает его и знает, что поучиться у него есть чему.
Так и было решено.
Когда мы с Конусовым возвращались домой, он, припоминая события последних дней в Дронкинском районе, снова повторил:
– Вот они – новые времена!
II. Глубокая борозда
1
Третий день, как Павлов перебрался в кабинет на втором этаже. У людей, заходящих в кабинет, – срочные вопросы, требующие немедленного решения. А Павлову очень хотелось побыть одному, поразмышлять. В эти дни много публикаций и разговоров о предстоящем съезде партии, о проекте директив по шестому пятилетнему плану. Павлов с удовлетворением отмечал: оригинальных мыслей целый рой. После первого же заседания бюро нового состава только Соколов и Несгибаемый высказали много новых предложений по подъему сельского хозяйства района. Павлов считал, что самое главное для него сейчас – продумать «линию поведения».
Будучи председателем исполкома, он при любом затруднении шел в райком, и секретарь или сам решал, принимая тем самым всю ответственность на себя, или звонил в область и «утрясал» вопрос. А теперь идут уже к нему, Павлову. И у всех неотложные дела. Особенно много вопросов, связанных с планированием: в колхозах и совхозах района шло составление перспективных планов. Где же тот источник, который поможет решать все это без серьезных ошибок?
Павлов вспоминает свой путь: техникум, работа на опытном поле, затем институт. Вот он агроном опорного пункта, агроном МТС, председатель колхоза, председатель райисполкома… Он ведь частенько не соглашался с неправильными, на его взгляд, действиями некоторых работников района. А если теперь мысленно стать на место агронома колхоза, на место председателя? Вспоминается такой эпизод: вместе с руководителями колхозов он, агроном МТС, разработал план проведения весеннего сева. Кажется, детально учтено было все. Сев зерновых можно провести за пятнадцать рабочих дней. Но приехал секретарь райкома, глянул на итоговую строчку плана, заявил: «Такой план не пойдет, надо спланировать на десять дней!» Павлов пытался доказывать, что в десять дней пока не уложиться – не хватает техники. Однако секретарь не особенно прислушивается к доказательствам.
Расчеты Павлов, конечно, переделал, но формально: общий объем работ делил на десять дней, полученное – на количество имевшихся машин. Так определилась нагрузка на трактор, на сеялку. Позднее, уже на полях, Павлов чувствовал, что никто из механизаторов и председателей колхозов не верит в составленные расчеты: дневные графики-задания срывались, хотя механизаторы и перевыполняли сменные нормы выработки. И сев фактически вели дольше, чем намечали даже в первых расчетах.
И потому на сегодня у Павлова сделан вывод: уважать чужие мысли, не отвергать их без анализа и без доказательств.
Дверь в кабинет открылась, раздался знакомый голос:
– Можно, товарищ первый секретарь?
Зашел Обухов. Всем своим видом изображал он человека незаслуженно оскорбленного.
– Зашел проститься, – сказал он, усаживаясь на стул.
– Назначение есть?
– Была бы шея, а хомут найдется… Предлагают директором Мушинского совхоза.
– По газетам судя, отстающее хозяйство.
– Хочу о другом договориться.
– А иной раз в отстающем интереснее работать. Если, конечно, хозяйство перспективное. Работа видна, а это…
– Ты будто школьнику втолковываешь, – усмехнулся Обухов. – А я хотел кое-что тебе посоветовать. Ты впервые на партийной работе, а это штука мудреная… – Помолчав немного, он продолжал: – Не потакай таким, вроде Соколова. Он по виду за тебя горой, но мужичонка коварный. Таких надо держать в ежовых рукавицах!
Павлову хотелось сказать: «Сам-то не удержал», – но спросил о другом:
– А насчет перспектив района?
– Об этом не говорю. Сам знаешь наметки… А вот о втором секретаре скажу: ему давно хочется быть первым.
И, когда Обухов ушел, Павлов снова задумался. Нужно внести ясность в такой вопрос: в чем главные ошибки Обухова? Это, пожалуй, выпячивание своей роли, нетерпимость к критике недостатков, единоличное решение вопросов, требующих, безусловно, коллективного обсуждения, пренебрежение к мнению других людей. Все это было у Обухова. Однако и Обухову казалось, что он делает все только в интересах государства, партии. Конечно, проглядывало и стремление любой ценой быть впереди, возвышаться над остальными. Кажется, ясно: чтобы не стать таким, как Обухов, надо чаще общаться с людьми.
Павлов подошел к карте, висевшей на стене. Вот он – Дронкинский район. Почти квадратный, с ломаными линиями на севере, где границы района упираются в реку. Четыре совхоза, две МТС, восемь крупных колхозов… Райцентр вблизи от реки, поэтому до южных границ больше семидесяти километров. Район большой, но засушливый… Много колесил Павлов вот по этим ниточкам-дорогам, но главных-то дорог на карте и нет еще – они возникли за последний год. И это самые лучшие дороги… По многу раз бывал Павлов в каждом населенном пункте.
Бывал… Но как бывал? За два года в «Сибиряке» у Соколова был два раза, в общей сложности часа полтора. Обухов считал, что в передовых хозяйствах нечего долго задерживаться, надо подтягивать отстающих. Передовые держал под своим контролем, выезжал в них, когда нужно было «дожать» план по району за счет передовых. Все остальные ответственные работники района «сидели» в отстающих хозяйствах, пытались поднимать их. Но, чаще всего, не поднимали хозяйство, а «выжимали» плановые показатели по заготовкам… Да и как мог поднять отстающий колхоз «Труд» начальник райотдела связи? Сам он человек неплохой, но в вопросах сельского хозяйства понимал одно: надо выжать больше в счет плана! Вот «Труд» и оставался почти каждый год без своих семян.
Павлов не любил уполномоченных, однако о некоторых из них на всю жизнь память осталась. Он помнил зоотехника Кузнецова, приезжавшего в колхоз. Кузнецов «засел» в самой отстающей бригаде, вместе с пастухами проводил ночную пастьбу коров, убедительно доказал, что значит нормальный водопой скота в знойные июльские дни. Доярки стали подвозить воду к месту пастьбы скота. Через десять дней удои коров в отстающей бригаде удвоились, бригада вышла на первое место! Вот тогда-то Павлов и ухватился за советы Кузнецова. В то лето животноводы колхоза добились больших успехов. А Кузнецов уехал как-то незаметно, как и приехал, хотя след оставил глубокий. Вот такие уполномоченные – несущие в массы новое, передовое, помогающие своими руками внедрению этого передового – очень нужны!
И еще Павлов помнил об инструкторе обкома партии Васильеве. Тот тоже не ходил за председателем, а поселился в полеводческой бригаде, занялся организацией соревнования: наладил выпуск боевых листков, стенгазеты, ввел переходящие флажки для передовиков, добился от председателя средств в фонд премирования: кто завоюет флажок – тому подарок. И все как-то ожило, зашевелилось… Тогда именно Павлов впервые почувствовал силу наглядной агитации, соревнования… Вот таких уполномоченных и надо в райцентре подобрать. А начальник связи пусть своим делом занимается.
Размышления прервал Григорьев, председатель колхоза «Труд». Григорьев был энергичным человеком, откровенным, смелым, настойчивым, и поэтому нравился Павлову. Ему пришлось возглавить самый отстающий колхоз. Когда обсуждался вопрос о подъеме этого хозяйства, по настоянию Обухова было решено построить образцовый четырехрядный коровник, который обошелся почти в миллион рублей.
Однако выгод эта стройка пока не дала, удои коров не повысились, потому что кормовая база в колхозе отставала.
– Как же будем выходить из отстающих? – спросил Павлов.
– Мы день и ночь про это думаем. Главное – хлеб! Решение наше такое: будем делать на своих полях так, как в «Сибиряке» у Соколова. Думаю, не ошибемся, Андрей Михайлович.
– В «Сибиряке» земли лучше.
– А старики толкуют другое: наши деревни раньше строились и земли наши мужики выбрали получше. Вот только запустили, это верно. А вообще, Андрей Михайлович, мне думается, это самый верный путь.
Павлов почувствовал в словах Григорьева очень нужное, если не самое главное, из того, что настойчиво искал в эти дни он сам. Если бы все хозяйства имели такой же устойчивый урожай, как в колхозе «Сибиряк», то район в целом был бы далеко впереди других. И не будет ли самым важным в работе райкома получше изучить дорогу, по которой шел «Сибиряк»? Он поддержал Григорьева, сказав, что собирается поехать к Соколову, чтобы познакомиться с его опытом.
– Это правильно, Андрей Михайлович! – обрадовался Григорьев. – Только не забудьте и к нам заглянуть. – И сразу заговорил о своем деле, о кормах для скота.
2
Желание Павлова немедля и глубоко заняться колхозом «Сибиряк» не сразу осуществилось. Вскоре состоялась областная партийная конференция, затем сессия облисполкома, задерживали срочные дела в районе, и к Соколову он выбрался лишь в марте.
В степи ветер разгулялся вовсю. Через дорогу неслись бесконечные ручейки снега. Начинались обычные в Сибири мартовские снежные бураны. Но туманная белизна полей радовала Павлова. Дороги, по которым всю прошлую зиму беспрепятственно ходили автомашины, нынче пришлось расчищать несколько раз, по обочинам местами возвышались огромные сугробы. А много снега – много хлеба.
На полях «Сибиряка» Павлов увидел тракторы со снегопахами. «Соколов – хлебороб, знает, когда снег ловить, – подумал Павлов. – Надо позвонить, пусть везде займутся».
Машина Павлова остановилась у правления колхоза. Тут оказался и председатель с несколькими колхозниками. У Соколова шапка набекрень, полушубок расстегнут. Подавая свою большую руку Павлову, он деловито спросил:
– Попутно, Андрей Михайлович, или специально?
– В гости. Не рассердишься, если на недельку?
Соколов выразительно глянул на колхозников, а потом произнес:
– Ранний гость до обеда, поздний до утра… А чтобы на неделю!.. Мы только рады, понимаешь…
В тот же день Павлову пришлось присутствовать на расширенном заседании правления. Обсуждался перспективный план развития колхоза на ближайшие годы. Докладчик – агроном Вихрова.
С первых же слов Вихровой Павлов почувствовал какую-то особенную уверенность в словах молодого агронома, большую веру в то, о чем она говорила. Впрочем, все это скоро разъяснилось: Вихрова сказала, что в разработке плана перехода к правильным севооборотам, рекомендуемым правлению, приняли участие все бригадиры и многие колхозники.
Павлов – сам агроном. Поэтому он с особым вниманием присматривался к работе каждого агронома в районе. И вот сейчас, слушая доклад Вихровой, он вспомнил, как закрепляли агрономов за колхозами. Энергичного молодого агронома Шувалова определили в колхоз «Труд» – большое, но отстающее хозяйство, а скромную Вихрову с испуганным выражением на лице (именно такой она казалась тогда) назначили в «Сибиряк», так как считали, что агротехнические дела все равно будет решать сам Соколов. С тех пор прошло почти два года. Павлов увидел, что Вихрова чувствует себя хозяйкой в колхозе. А Шувалов? Его-то уж никак не назовешь хозяином. А почему? Павлов, кажется, только сейчас ясно понял, почему. Виноваты в этом были Обухов и он. «Да, только мы! Вернее, я не помог молодому специалисту».
Павлов вспомнил день, когда он и Обухов вернулись с совещания, на котором были высказаны критические замечания по поводу травопольной системы земледелия.
В тот самый день на исполкоме райсовета слушали доклад агронома Шувалова о перспективном плане развития колхоза. Рослый, краснощекий Шувалов говорил, что земли на многих массивах сильно истощены, нарезанные севообороты не осваиваются. План Шувалова был уже утвержден правлением колхоза (этот план имелось в виду распространить в районе как образцовый), в нем предусматривалось освоение травопольных севооборотов. Павлов знал, что Шувалов защитил дипломную работу именно на эту тему.
Обухов обвинил Шувалова в пристрастии к Вильямсу, упрекнул в непонимании задач, и Павлов видел, как румянец на щеках Шувалова стал багровым, как затем лицо его покрылось мертвенной бледностью. Обухов поставил вопрос так: может ли на работе оставаться агроном с отсталыми взглядами?
Павлов настоял, чтобы Шувалова оставили агрономом колхоза. Но он хорошо понимал: первая, сделанная с душой работа молодого агронома провалилась. Заикаясь от смущения, Шувалов говорил тогда:
– Товарищи… нас так учили… всех так учили…
И за последующие месяцы Павлов уже не слышал ни одного выступления Шувалова, ни единого самостоятельного агрономического предложения. Промолчал он и в прошлую весну, когда бросали семена в непрогретую землю. Результат – плохой урожай. А где плохой урожай, там и агроном на плохом счету. Так Шувалов стал плохим агрономом.
Слушая Вихрову, Павлов думал, что Соколов оказался куда более способным воспитателем. Он помог молодому специалисту твердо стать на ноги, сумел поддержать на первых порах, и теперь Вихрову уже не собьешь…
Вихрова докладывала о намеченном севообороте на полях присоединившегося в прошлом году отстающего колхоза.
– Мы хотим ввести и там правильный севооборот, – говорила она. – А что значит севооборот, можно продемонстрировать на таком примере: в прошлом году там, где севообороты у нас уже освоили, мы собрали зерновых с гектара почти на четыре центнера больше, чем на тех полях, о которых я говорю.
План Вихровой сводился к тому, чтобы в течение трех лет ввести на полях присоединившегося колхоза установленное чередование культур.
У Павлова зрело решение: нужно план «Сибиряка» сделать как бы образцом для других. Во всех колхозах и совхозах района составить обоснованные планы агротехники, приемы которой у Соколова и у других передовиков достаточно проверены. И эти планы обсудить на районном совещании, которое созвать именно в этом колхозе.
Вместе с Вихровой он занимался уточнением плана агротехники на весеннем севе применительно к каждому полю в отдельности.
А под вечер он зашел на конный двор, встретился с конюхом Савелием Петровичем, разговорились, и тот пригласил его в гости.
Когда входили в дом, Савелий сказал:
– Ты уж, Андрей Михайлович, извиняй нас: такие-то гости к нам не захаживали пока. – И, открыв дверь, крикнул: – Варвара!
Из другой комнаты вышла смуглолицая девушка. Савелий увел ее в сенки, вернулся один.
– Проходи, Андрей Михайлович, почетному гостю в переднем углу место.
– А хозяйка где?
– Нету, Андрей Михайлович… Схоронил хозяйку…
Савелий Петрович ушел на кухню и вернулся в новой рубашке, но без пояска.
Пришла Варвара, накрыла на стол, поставила бутылку водки.
– Водка-то, пожалуй, ни к чему, – сказал Павлов.
– Это, скажу я вам, как еще рассудить, – ухмыльнулся Савелий, вилкой откупоривая бутылку. – Гость есть гость…
Варвара вскоре ушла на ферму, а Савелий разговорился. Он не постеснялся высказаться и о недостатках районного руководства.
– Тебя-то, Андрей Михайлович, критиковать еще рано. Был председателем рика, слышали про тебя. Обращаться, правда, не приходилось, да и ты забегал к нам все на маленько, так я говорю? Вот-вот! На маленько приезжал… А про другое… – Савелий затеребил свою бородку. – Думается, людей от дела часто отрываете. Председатель дома-то маловато живет. Только приедет из района, слышь, опять заседание, а то перекличка или общее собрание – и пошло, и пошло! А другой раз подумаешь: неужто у людей такие дырявые головы, что не могут хоть бы на две недели вперед все обдумать, обсудить, да и решить… А там опять на денек собрались бы и все вопросы вперед на две недели решили. Или так нельзя?
Павлов улыбнулся.
– Думается, можно, Андрей Михайлович, – продолжал Савелий. – И, скажу я вам, нужно так сделать… Ведь теперь дело-то простое стало: чего спросить надо – телефонов сколько хочешь; на дело взглянуть – на машину, и через полчаса на месте. Так нет же, все норовят в кучу собрать, да почаще…
Павлов перевел разговор на жизнь колхозников.
– Я тебе, Андрей Михайлович, расскажу, а ты человек, говорят, разумный, сам все разберешь, что и к чему, – начал Савелий. – У меня есть братенник Иван. И получилось, что мы разными дорогами в жизни пошли. Когда началась коллективизация, Иван подался в райцентр. Ну, а я в деревне остался. И вот как мы живем… Ну скажем про мою жизнь. Живу нехудо. С дочкой у нас кажинный год больше тысячи трудодней, а едоков двое. Колхоз наш, сам знаешь, Андрей Михайлович, получше других… Жить можно. А вот другой раз подумаешь… Колхознику-то все лето приходится на небушко посматривать: не брызнет дождик – наплевать, что у тебя и тысяча трудодней выработана. Братенник Иван в какой-то там артели на подводе ездит, на лошади. Жалованье ему полтыщи, дом у него свой, корову держит, огород имеет. Вот и соблазни его колхозом. Дочка у него – моей Варваре ровесница, в промкомбинате работает. Как вечер – она в кино или там в сад… А возьми мою Варвару. Наряд всякий я ей, конечно, купил – и платья, и пальто не хуже, чем у той, только редко она все это надевает.
– Почему же?
– А будто не знаешь, Андрей Михайлович! Вот сейчас можно бы в клуб пойти, а дояркам коров доить… А летом скот угоняют на дальние выпасы, и доярок туда увозят на все лето. Выходит, у нас что-то еще недодумано.
Павлов понял намек: ему додумывать…
