Текст книги "Ветер Безлюдья (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

– До связи!

Этника

Карина нервничала и перетоптывалась на месте. Потом крутилась, приседала, обхватывая коленки и собирая смелость в кулак.

– Не верю, ты же бойкая! Тебе трущобы ни по чем, а сюда – страшно?

– Страшно! – Рявкнула та. – Куда тебе понять, холеная, как куколка… Вот связалась, вот приключения себе на задницу… да меня там камнями забьют.

– Чушь.

Нюф бегал кругами, вынюхивая кусты и не проявляя беспокойства. Значит и нам посторонних бояться нечего, и мы уже пятнадцать минут так и стояли у входа в якобы запечатанный подъезд, чтобы попасть в Библиотечный Двор.

– Ты все равно не поймешь. – Она снова выпрямилась, сцепив на груди напряженные руки. – Когда отовсюду гонят и приюта нет, это не про твою сытую жизнь.

– Не про мою, ты права. Слушай… тебе сколько лет?

– Нравоучений только не хватало!

– Мне тридцать семь. Ты года на три помладше, верно? – Карина не ответила, и я продолжила так: – Когда тебе было шесть или семь, ты жила недалеко от Вересковой улицы в двенадцатом квартале?

– И? – В голосе прозвучало не удивление, а настороженность. – Откуда в курсе?

– Я тоже там жила. У тебя есть воспоминания о нашей компании? Как выбирались за город? Ты знала, что Илья, этот тот самый мальчик, которого с собой всегда брал гулять его старший брат?

Я спрашивала почти наобум. То, что однажды мне привиделось в собственном воображении, могло оказаться игрой и фантазией. А с другой стороны, она только что признала, что жила недалеко. Это ли не доказательство?

– Вспомни детство. Я – Эльса, Другие – Илья с Андреем, Наталья, Тимур и ты. Неужели у тебя ничего не осталось? Мне кажется, что как раз тебя одну из всех не сунули в ту клинику…

У Карины расширились глаза. Она освободила свои руки и из позы исчезла зажатость. Появилась растерянность, взгляд ушел в себя и через мгновение она веки сомкнула. Шепнула губами.

– Что?

– Этника… Это было слишком давно и слишком неправда! У меня… у меня… все тетрадки в первом классе были исписаны этим словом. Учительница вечно ругалась. Мачеха бесилась, что я и писать не умела еще, а эти каракули выводила. Загадка всей моей жизни, блин!

– Так ты что-то помнишь?

– Нет. – Карина открыла глаза, посмотрев на меня внимательно. – Прям, чтобы лица и все такое, нет. Даже не помню, как ты говоришь, – где гуляли, что делали. Темно. Одна тоска оттуда. Брошенность. Обида. Предательство. Я никому не нужна! Вот оно мое детство.

Дав себе немного подумать, я ответила:

– Мы не бросали тебя. Тогда случилась беда, нас всех накрыло колпаком… как сказать… власти взрослых. Родители дали добро, и нас в клинике подвели под эксперимент с сывороткой. Купирование памяти. «Незабудка» как раз тогда тестировалась.

– Зачем они это сделали?

– Чтобы защитить… и из-за денег.

– Если из-за денег, то я точно не с вам попалась. Моя крокодилица-мачеха, если бы знала, с меня бы даже шкуру содрала ради них. Наверное, я была с вами не так долго, и возраст мелкий.

– И ты веришь мне? Даже не помня ничего?

– Этника, – со значением повторила Карина. – Понимаешь?

– Нет.

– А если по буквам? Эльса, Тимур, Наталья, Илья, Карина, Андрей… ты же эти имена только что мне перечислила? Погоди… Т… Та-мер-лан… не Тимур.

Я схватила легкую щуплую Карину за плечи и приподняла на сколько хватило роста. От радости.

– Хва, странная, отпусти! Что за нежности!

Без злобы, без недовольства. Я так была счастлива, что эта взрослая уже женщина, выглядевшая таким же постаревшим подростком, как и ее Илья, заулыбалась. Пропустила нерешительные смешки сквозь свою улыбку, как будто заново привыкая к этой эмоции.

– Вот еще Илью отыщем и будем все в сборе!

– Черт, нет. Я не пойду!

– Пойдешь! Куда ты теперь от старых друзей денешься?

Я подхватила ее под локти и повела к подъезду. Карина даже не сопротивлялась.

Сокровищница

В Библиотечном Дворе библиотека оказалась закрыта, – висело большое объявление, видное издалека. Людей мало, – пара небольших групп, сидящих на двух лавках в тени и обсуждающих что-то в полголоса.

– А тут солнце…

Карина с первыми шагами крутила головой во все стороны и щурилась от яркого света. Пасмурная трущобная погода была и прохладней. Здесь мы обе сняли куртки, я свою спрятала в рюкзак, а она перекинула через сумку, превратив ее визуально в еще больший баул.

– Осмотришься или сразу дальше пойдем?

– Погоди.

Нарочито глубоко вдохнув несколько раз, Карина перещупала все, что могла, – ирисы и лили в клумбах, по траве провела рукой, потерла кору липы ладонью и, сорвав цветущий пучок вместе с листом, ткнулась в него носом.

– Одуряюще пахнет! Медовый цвет!

В мегаполисе почти не было деревьев, если только в парке или зелень в оранжереях на крыше. В трущобах – почти все спилено. А тут, – полнокровная жизнь уютного городка, полная запахов, света и тепла.

– Иногда ту идут дожди и все грязное. Не забывай, это волшебство июня, а не самого Двора. Не вытрави все, и у нас также было бы.

– Ты не права. В том и волшебство, что тут это умеют сохранить и умножить.

Полезла в голову циничная мысль, что здесь рай еще и потому, что никто не думает о куске хлеба, работая ради того, чтобы закрыть основные потребности. Все силы в цветник, в уборку, в добрые беседы, и никто не отнимет клумбу ради парковки дорогого авто.

Карина немного стеснялась своего вида, сжалась, когда пришлось проходить мимо людей. Но они были слишком увлечены своим и не обращали внимания. Знакомых не встретила, поэтому без задержек махнули в соседний Двор, потом в следующий, и уже через пятнадцать минут были на Типографском.

Здание закрыто. Даже киоск.

– Да что происходит?

Огляделась и заметила одно знакомое лицо, – мужчину в круглых очках и с длинными баками. Еще в мае мы вместе подкрашивали литые оградки на Набережной. Кое-как вспомнив имя, окликнула.

– А, рыженькая художница, помню-помню!

Спросив про здоровье, про то, чем он занимается сейчас, вышла на новость, о которой и не успела спросить напрямую:

– Так был в пекарне упаковщиком, денек и все, как там и застопорилось с перепугу! Только хотел поработать недельку да полакомиться крендельками, а тут вот. Проход с континента не закрылся, и все. Который день уже пошел – второй по графику, а этот, через подвал, шастай хоть днем, хоть ночью! Скажи, кошмар? Что делается?

– Ч-через подвал в Пекарском? А как давно точно?

– Дней пять как… Да ты что, первый раз слышишь?

– Дел много было. А в типографии совсем никого?

– Пока да. Дедушка Паша все приостановил, толку-то печатать вести, если все новости об одном.

– Спасибо. Ну, я побегу.

– Бывай, рыженькая.

– С картой сегодня не выйдет… – я вернулась к Карине.

– А что за шухер?

– Кажется, я что-то в этом пространстве накосячила… ужас. Пойдем по адресу!

Когда мы добрались туда, Карина застряла у парапета и долго смотрела на воду и вдаль. И для меня это до сих пор было удивительным, – закрытые Дворы можно объяснить «закладкой» в пространстве. А это? Горизонт, дальний берег с леском, ход самой реки? У меня была теория, что этот Двор граничит с моим Безлюдьем, и там не пространства континента, а «закладки» другого плана. Куда практически не попасть никому. Разве что единицам, как я или Граинид.

– Как же здесь все по-другому… – тихо сказала Карина, подставляя лицо ветерку и позволяя волосам растрепаться. – Пахнет такой свободой! Неужели Илья добровольно отсюда ушел? Что же вы, такие райские птички, забыли там, в моем мире? Ты вот открываешь двери в Убежища… а он в трущобах, как рыба в воде.

– В двух словах и не скажешь.

Карина и не просила ответа на свой вопрос по-настоящему. Подождала немного и сказала:

– Ключи только как не отсюда. Зачем тут запоры, от кого? Неужели кто-то разорит библиотеку, влезет в типографию или в булочную? В квартирах замки от воров что ли?

– Никогда не задумывалась.

Прохладный подъезд восьмого дома пах сыростью. Рискнула подергать двери – закрыто.

– Да, нет здесь никого.

Ключи к двенадцатой подошли. Я замерла сразу за порогом, пропустив внутрь Карину, с настороженностью оглядывая все вокруг. Не очень знакомо. Обои, половик, овальное зеркало не вызвало воспоминаний.

– Так это квартира твоей бабушки или тетки?

Старая кухня с эмалированной белой плитой, стол без скатерти, открытые шкафчики с нехитрой посудой, – неужели этому тридцать лет? Тут никто не жил после нее?

– Как оно все не истлело с сорок третьего? – Подхватила мою мысль Карина и озвучила вслух. – Как же классно!

Она прошлась по трем помещениям быстрее меня – кухня, зал, спальня. Даже сунулась в ванну и открыла кран, – вода пошла без хлопков, судя по звуку.

Из всего в моей памяти воскрес только уголок в зале. Лиловый плюшевый диван и телевизор на журнальном столике. Ящик с антенной и крупной линзой был старее, чем телевизор у родителей Виктора. Как же смешно, если во Дворах десятилетиями показывают три-четыре старых фильма, и ничего больше! Несчастные гардемарины, любимые бабушкой, попадались мне часто и в этом времени. Так вот откуда мои представления и воспоминания о настоящем Новом Годе, когда праздник зажигался не за месяц, а дня за три. Вот, откуда росло ощущение дома, которое потом, даже в более позднем детстве я утратила. И мечтала о нем до сих пор. Вот, где была семья, атмосферу и теплоту которой я до сих пор несу в сердце и всегда думала, что это было когда-то у родителей. А было – здесь.

Карина энергично и не смущаясь, все брала с полок, пролистывала книжки, заглядывала за дверцы. Достала на божий свет вязаный плед.

– Моли не существует, походу. Смотри, чуть затхлостью пахнет, но нормальный. Пушистый даже. А ты чего стоишь? Пробегись, вдруг дневники или альбом с фотками, надо все узнать.

Я нашла пару желтых подворских вестей, упавших за тумбочку, за стенку и забытых там. В книжках ничего.

– Тут твое имя!

Картонная коробочка из-под конфет, была обклеена мелкими ракушками и подписана на жесткой карточке сверху «Эльса». Карина залезла на табурет и увидела ее наверху шкафа.

– Моя сокровищница! Я помню, была такая!

С замиранием сердца открыла, но оказалось, что вещички внутри не узнаю. Перебрала брошь, календарик, скрюченную колючку каштанной кожурки, браслет из речного жемчуга, и на самом дне – две желтоватые фотокарточки. На первой два голопуза на пляже возводили гору из песка. Папа и Эльса, – угадала я по их одинаковому возрасту и золотисто-рыжим кудряшкам. А на второй – Эльса. Молодая девушка, сидящая на лавочке с книгой и улыбающаяся фотографу.

Конечно, я знала какой тетка была в молодости. У нас в цифровом архиве был вагон снимков. От пеленок до восемнадцати, хоть по месяцам можно отследить взросление. Я прикусила губу, пытаясь сопоставить те года, – уже развернувшиеся вовсю соцсети, доступность смартфонов, популярность виртуального общения и прочее, и подставить образ бабушки, которая жила здесь. Эльсы, которая знала Дворы. Это могло случиться, только если они им открылись гораздо позднее. Никто ведь не говорил, что они тут с рождения? Виктор, к примеру, предлагал переезд мне совсем недавно, а мне под сорок.

– Это коробка старшей Эльсы.

– А твоя где?

– У меня дома…

Мысль унеслась на Вересковую, пронеслась вихрем по улице, ворвалась в подъезд и квартиру и замерла рядом с образом точно такой же коробочки. Тетя сделала для нас одинаковые, и там хранились мои…

– Фотографии, Карина! Самое ценное, что было у меня в мои десять лет! Вот откуда всплыл снимок в синем платье в ромашку, что сделал Гранид! Вот откуда в моей голове всплывают ваши детские лица, и я могу их представить, хоть и не помню событий! Я должна ее достать, должна вернуть. И Гранид, если увидит, поверит…

– Я не догоняю, если честно.

Мы помолчали. Мои эмоции в затихшем большом доме оказались пугающе громкими.

– Возьми.

Я протянула ключи Карине, и та машинально взяла.

– Пусть это теперь тоже будет убежище, для тебя и для Ильи. А захотите, так и будете жить здесь.

– Сдурела?

– Дом жилой, пригодный.

– Я не об этом. Ты – сдурела? Во-первых, квартира – твое наследство, а во-вторых, я сюда не пройду.

– Во-первых, мне она не нужна. Это уже второе жилье, которое выпадает во Дворах, но я, все же, дитя континента. А во-вторых, – нужно будет проверить, вдруг один раз здесь побывав, ты пройдешь потом и одна.

– Ну ты и дура, – искренне выдохнула Карина, – от такого отказываешься! Я не могу взять…

– Тогда выброси. Как обратно пойдем через набережную, смело швыряй ключи в реку.

Спонтанность

Конечно, она не выбросила. Мы побывали еще в ближайших Дворах и я рассказывала понемногу о каждом. Пришлось раскрыть и тайну обеспечения всем и вся, что Карине не очень улыбнулось. Солидарно со мной, признала, что можно закрыть глаза на энергию и воду, но еда и вещи все же были наглым воровством. Только придумать что-то в альтернативу, чтобы жители могли питаться и одеваться, не получилось.

– У тебя время до конца дня свободно?

– Мне к бабушке-среде нужно забежать, у меня график. Пойдешь со мной, заодно и похомячим?

Я кивнула. И еще предложила:

– А если я свяжусь с друзьями и смогу собрать их, пойдешь на встречу вечером?

– Какие они мне друзья? Реально посмотри, – ты ни фига не помнишь, они тебя кое-как, а я? У меня есть и мои обочники, тоже друзья, но поближе.

– Познакомишься. Не захочешь, не будешь общаться, это же не силком. Думай, а я, как сейчас выйдем со Дворов, позвоню Тамерлану.

Отчего-то я торопилась. Или мне не хотелось возвращаться к себе домой и проводить оставшийся день в одиночестве. Не слишком удобно спонтанно собрать всех. Тимур может быть занят, Андрей тем более, Наталья просто не захочет лететь и знакомиться сегодня.

Я поддалась своему желанию, и не стала задвигать его на задний план. Стоило попробовать! Только… вот так вот и предложить – давайте соберемся?

Нюф на выходе не ждал. Я даже подумала, что он убежал и больше не будет нас сопровождать, но через пару домов в трущобах, увидела его среди кустов. Бедолага потерял прежний лоск. Я и не обращала внимания, но сейчас он собрал на себя больше пыли, семян и паутины, так что бросилось в глаза – как поменялся пес за эти дни. Был Дворовым, причесанным, блестящим, а стал лохматым, мусорным и утомленным.

– Карина, а к твоей бабушке его можно завести?

– Спросим. Если что, воду и еду можно и на улицу вытащить, миски найдутся.

По Мостам мы не пошли, – адрес был не слишком далеко и в той части старого Сиверска, где вряд ли нам попадется хоть кто из колодезных. С пустыми руками мне идти не хотелось, да и Карина не возражала, – мы сделали небольшой крюк, заглянув в магазин при станции, и я купила продуктов. Не стану же я Нюфа кормить за счет бедных трущобных.

Пока шли к бабушке-среде, первому позвонила Тимуру. Он откликнулся с радостью. Потом Наталье, – она тоже, но немного со страхом. Последним был звонок Андрею. Он выслушал. Согласился, и добавил:

– У меня соберемся. Не кафе, конечно, но я пока в мегаполис не могу приехать. Если скромная обстановка никого не смутит… Соседка твоя не побрезгует?

Последний вопрос прозвучал скомкано, и даже Наталью он нарочито заменил отстраненной «твоей соседкой». Не знаю, какие сомнения терзали его, но тон вопроса выдал волнение.

– Глупостей не спрашивай, – уверенно ответила я, не сомневаясь в той Наталье, которую я успела узнать. – У тебя какая станция ближняя, а то я не помню?

– Космонавтики. Встретить могу в любое время.

– Давай на семь? Я сейчас обратно им отзвоню, скажу. А ты нас со станции заберешь, чтобы не петляли по кварталу в поисках. Я еще ужином хочу всех угостить, не против уступить кухню?

– Хм… у меня посуды минимум.

– Это не важно. Я уже с продуктами приеду, так что не добирай ничего. Просто встреть.

– Договорились.

Воспоминания

Карина решилась пойти. Но ей было так неуютно среди нас всех в этой маленькой квартире, она жалась к углу у окна, сидела напряженно, смотрела неприветливо. Как будто зверька загнали в ловушку. И не обижают вроде, но и сбежать хочется.

Тамерлан прихватил с собой пиво и соки. Они с Натой приехали первыми и познакомились сами, поняв, что двое ожидающих на перроне, ждут не поезда, а как раз встречи. Соседку сопровождали Таксофон и Ёрик, оба на шлейках, оба смирные и примерные. С самого метро она отвлекалась на них, то брала мелкого на руки, то что-то поправляла, то на полшага отставала, если такса тщательно вынюхивала пучок травы. А в квартире, когда собак пришлось отпустить, я догадалась, что Ната взяла своих защитников для этого, – скрыть волнение. У Андрея дома она не знала, куда деть руки, куда повернуться, как нормально сесть. А вот следователь был спокоен. Я сначала думала, что как-то подсоберется из-за встречи, но, видимо, он решил – какой есть, такой есть, и нечего притворяться, – небритый, в помятой рубашке, в старой своей ветровке. Дома скинул ее и кивнул на зал. Только в этой комнате могло поместиться сразу пятеро человек.

А о чем говорить? Меня переполняла радость, но такая тихая, что мне хотелось лишь смотреть на своих друзей, встретившихся спустя двадцать семь лет и заново узнающих друг друга. Тимур один спасал от молчания и неловкости, забирая все внимание на себя, рассказывая о работе, о сыне, задавая риторические вопросы остальным и разряжая обстановку. Он вывез на себе всю дорогу от станции и полчаса в гостях. Правда, едва я вежливо ушла на кухню готовить закуски, и Ната, и Карина вылетели следом – мне помогать, оставив мужчин за своим разговором.

– Я могу порезать сыр.

– Давай, овощи перемою!

Нож один, тарелки две, – с посудой у Андрея действительно было плохо. В шесть рук на тесной кухне я с подругами наделала бутербродов и поставила их в духовку, намыла фруктов, собрала штук тридцать канапе из сыра, оливок и огурца с кусочком черного хлеба.

– И чего я тут делаю…

Буркнула Карина себе под нос, забирая плоскую крышку от кастрюли выложенными на ней крекерами с пастой. Я пользовалась чем могла, и все пошло в дело вместо тарелок. Справившись с последним, посмотрела на Нату, которая подхватила Ёрика на руки и стояла у окна, выжидая горячие бутерброды, чтобы не пересохли. Весь мой энтузиазм и радость стали сдуваться, как шарик, который надули, но не успели перехватить ниткой.

Я посмотрела на доску с закусками и подумала о том, какая же я жалкая, с этими украшательствами и желанием сделать вечер не только приятным, но и вкусным, праздничным, чтобы запах сыра и хлеба придал уюта. Атмосфера бы помогла чужим и взрослым стать немного ближе друг к другу. Неужели во мне была неискоренима наивность, которая заставляла верить в это? Теперь я та дура, что стоит у стола на кухне и вот-вот завоет…

– Обезьянка!

– Сам обезьяна!

– С чего бы? – Возмутился Тимур, обозвавший Карину. – Это тебя вечно с деревьев снимали, а ты верещала и визжала от фантомной щекотки. Я был самый легкий, и это мне приходилось за тобой лазить.

– С детсадовскими вообще беда, – добавил Андрей, – вечно везде обдерутся, чего-нибудь дикого наедятся, и ни черта не слушаются…

– С фига ли? Я не детсадовская была! Мне в сентябре в школу…

Тишина в квартире заняла сразу все пространство. И мы с Натальей замерли в удивлении на кухне, и из зала больше не доносилось ни звука.

Внезапный лай йорка заставил Нату подпрыгнуть и вцепиться в собаку, потому что песик дернулся к окну и едва не слетел. Всколыхнулась тревога, но за окном замаячил Нюф, который убежал куда-то сразу после кормежки у бабушки-среды.

– Андрей, можно я свою собаку заведу?! В смысле сюда запущу?

– Конечно.

Нюф в зал не пошел, но у всех, кто увидел его в проеме в коридоре, впечатлились размерами. Собаки Наты залаяли, но быстро замолкли и перенюхались. Мы застряли вместе с ними, на время покинув кухню.

– А он моих не укусит? На один зуб же…

– Он добрый.

– Дамы, я уже проголодался и хочу открыть пиво. Помочь все перетащить сюда?

– Сиди уже, толстяк, – Карина махнула на него рукой, – из-за тебя и без того маленькая кухня развалится. Я принесу.

– Ты всегда была грубиянкой и врединой, – улыбнулась Наталья, пропуская ту из коридора на кухню. – Это странно, но я начинаю тебя вспоминать.

– А я вот нес рюкзак Эльсы со станции и вспомнил, что точно также таскал ее школьный рюкзак. Ты вечно из дома брала еду, хоть хлебцы и яблоки, хоть холодные гренки и вареные яйца с зеленым луком. Я даже помню, – Тимур поднял палец вверх, – как меня стошнило один раз от испортившегося в жару печеночного паштета, а ты потом ревела от расстройства и извинялась до самого вечера. Еле успокоили.

– Серьезно?

– Да, Эльса. А еще ты вечно хвасталась тем, что сама приготовила.

И что-то вдруг сдвинулось… Карина начала ворчать, отвечать односложно, влезать со своей оценкой, – но говорить! Наталья пересела в кресло, ближе к собакам, мы поменялись местами, и Нюф, аккуратно вместив половину себя в зале, улегся отдыхать у ее ног. Она заметно расслабилась и все больше улыбалась. Андрей выпил стакан пива и его понесло в рассказы, как он за последние три месяца в трущобах вспоминал время старого Сиверска. А дальше, зацепившись за прошлое, заговорили про детство. За детством цепочкой пошли маленькие детали, за деталями один за другим вдруг то Тимур, то Андрей, то тихая Наталья начали говорить о чем-то, что случилось в нашем Безлюдье…

– Наташка сережку посеяла у речки! Мы весь песок перерыли, как археологи, домой без нее никак – там мать строгая.

– Илюха за ящерицей гонялся а наткнулся на суслика. Помните? Мы перепугались, что он так визжал, а оказалось – от восторга.

– А как мы воображали себя на заброшенном острове и весь день играли в выживание, пытаясь поймать рыбу в запрудье и построить шалаш?

– Дуб там валялся, Тимур! Ты еще по стволу пошел, навернулся с небольшой высоты расцарапав корой пузо! Решил, что всем непосвященным будешь рассказывать, что с тигром дрался и это он тебя когтями полоснул.

– Эльса учила нас облизывать кислые травяные прутики, после того, как их совали в муравейник, потом стряхивали насекомых. Говорила, что муравьиная кислота ужас какая полезная.

Я не вспомнила ничего, ни одного эпизода. Карина утихала, с вниманием слушая рассказы про себя или про мелкого Илью, но тоже не могла от себя ничего добавить.