Текст книги "Ветер Безлюдья (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

Умру в борьбе…

Когда мы зашли в квартиру, рюкзак и пакеты он поставил в кухонную зону. Разулся по свойски, прошел в комнату, вымыл руки в ванной.

– Спасибо.

– Не за что.

Я ополоснула руки в кухонной раковине и стала разбирать все прежде, чем окончательно растает заморозка и сомнется то, что особенно жалко – ягоды.

– Зачем тебе столько?

– Это от Эльсы. Ее сегодня в крематорий увезли, а выбросить еду рука не поднялась.

– Соболезную. Был хоть толк? Она сказала тебе напоследок мудрые слова, открыла семейную тайну? Или зачем еще годами ухаживать за старухой?

Гранид взял со столешницы пакет с миндальными булочками, посмотрел на него и поставил обратно:

– Извини. Меня твой фонарь под глазом разозлил… знал, что ты доверчивая, но подставиться под кулак? Какую сволочь ты так близко к себе подпустила?

Я не выдержала. Посмотрела на него с искренним непониманием – ненавидит он меня что ли? Почему так думает? Какими поступками я его убедила, что именно такая женщина – терпила под кулак? За что? Не стала ничего говорить… я была рада, что он объявился, но не рада его злому настроению и раздражению. Мне очень хотелось окунуться в новый осколок памяти, хоть на секунды, и увидеться с тем Гранидом, который никогда не смотрел на меня с презрением. Свидание с прошлым, ну, пожалуйста!

– Ужинать будешь?

Не во всем правильные, черты Гранида, – с крупным носом, выступающим подбородком, кривой ухмылкой, – были такими гармоничными и красивыми, что даже неприятные чувства их не портили. Обаяние характера брало верх, а глаза, с темными колючими ресницами и таким же колючим взглядом, обезоруживали меня. Я смотрела в них и убеждалась – мой мальчишка-Гранид не умер, а все еще где-то внутри него. Как достучаться?

Я не ответила на его вопрос, а он на мой. Так, дрогнул бровями, не ожидав услышать мягкости в голосе. А мне уже было все равно, что подумает. Я рада, что снова его вижу.

– Сваришь кофе? Мне нужно умыться и переодеться в домашнее.

Умывания не хватило – я заколола волосы и залезла в душ, только бы смыть с себя все – и мамин вечер, и трущобы, и пустую квартиру Эльсы. Мышцы расслабить от перенапряжения. Переодеться в любимое платье недостаточно, чтобы скинуть груз всего дня, оставив его за дверью.

Прежде, чем выйти, взглянула в зеркало на себя. И осталась довольна. Плевать на красоту – я не далась в руки, а дралась, не струсила и не ударила в грязь лицом. Я лисица, а не лисенок, и у меня свои зубы, свои когти и свои шрамы.

– Убивать будут, – умру в борьбе! – Зло прошептала отражению…

И жаркая влага ванной комнаты вдруг коснулась моего лица влажным и летним зноем после грозы…

* * *

Гранид так на меня и смотрел – будто я его враг. Разбита губа, нос, скула – и так сильно, что синяки заволокли пол-лица, и белок глаза налит красным. Худые костяшки пальцев сбиты до крови.

– Подрался? – Спросила я, едва увидев этот кошмар.

Я не понимала странный мир мальчишек, тем более таких взрослых как он. И не догадывалась – с чего вдруг Гранид так набычился, так зло смотрит, как будто я в чем-то провинилась.

– И что с того? Ну, подрался.

Чаще всего мы встречались у этого большого мшистого камня. Удобное место – просматривается издалека, и я бежала сюда со всех ног, потому что соскучилась, не видя Гранида почти неделю. В Безлюдье только прошла гроза, травы были мокрыми, ароматы тяжелыми, и воздух колыхался, искажая дальнее. Бежать пришлось босиком, зажав в руках ремешки сандалий и неудобно придерживая лямки рюкзака. Добравшись до места, запыхалась, а тут вдруг он – такой чужой и колючий. Принес в Безлюдье… я не объяснила бы это точно… кусок своей детдомовской жизни.

– Из-за чего?

– Урод один мой тайник откопал, нашел фотоаппарат и разбил.

– Ты его сильно побил?

Молчание. Даже тишина безветренного луга стала громкой.

– Нет… он с дружками был, я два раза успел ударить.

– Все равно хорошо. Я бы тоже дралась! Я бы дралась, даже если врагов целая армия!

– Ты бы? Да ты пушинка…

– Все равно.

Гранид недовольно хмыкнул, но я уже ощутила, как из него всего вытащилась невидимая холодная спица.

– А я думал, что ты сейчас начнешь, как остальные – драться не хорошо, надо уметь договариваться, сам дурак, сам спровоцировал… а я всегда буду давать отпор, даже если их сотня. Даже если убивать будут – умру в борьбе.

– И я тоже!

– Да ты хоть раз дралась?

– Нет. И что? Думаешь, если девчонка, то буду визжать и плакать? Кулаки у меня слабые, а кусаться смогу…

Гранид заулыбался, совсем уже оттаяв, сморщился, потер разбитую губу.

– Болит? Я сегодня с собой термос взяла с холодным компотом, можно приложить.

– Это же термос. Он сам не холодный. А я картошки набрал. Запечем в золе, будешь?

– Буду.

* * *

– Спасибо… – шепнула я собственной памяти в благодарность, что исполнила мое желание.

Когда вышла, кофе был готов, и пах на всю маленькую квартирку одуряюще. Мы поменялись местами – Гранид оказался на кухонной половине, а я залезла на стул со стороны комнаты и потянулась за кружкой. Обычно к ночи я пила минералку, но в этот раз хотелось другого:

– Еще сливки, они в холодильнике в дверце, открытый пакет, достань пожалуйста.

Он достал, и когда я налила их в кружку, смешав с кофе два к одному, и сделала первый глоток – впала в блаженство. Гранид сделал кофе и себе. Я заметила его быстрый взгляд на своих ладонях, на плече, снова на лице – менял ли он при этом свое мнение о подгоревших блинчиках и вспыльчивом любовнике, не углядела – глаза он тут же увел, но из голоса исчезла язвительность:

– Объясни, пока мозг не сломал…

– М?

– Я забрал у тебя последние деньги, повел себя по-свински, а ты все равно без вопросов пускаешь меня в квартиру, считай, ночью? Предлагаешь ужин, уходишь в ванну, оставляешь одного в комнате, где я могу что угодно сделать. Я проверил – код-ключ на двери не заменила… я ждал другого приема, и готов был пробивать твою озлобленность, обиду и молчание… почему ты мне так доверяешь?

– Люблю тебя, дурака, – ответила я и подперла щеку ладонью, удобнее устраиваясь.

– А если серьезно?

– Если серьезно, то какое у тебя ко мне дело?

– Дело подождет. Расскажи, когда и кто на тебя напал?

– Любовник приварил…

– Сказал, что сказал! Вижу, что зря над тобой поглумился… рассказывай.

Злорадное удовольствие зацепило мне сердце, как когтистой кошачьей лапкой, – я услышала раскаянье в его голосе. Искреннее.

– Андрей сказал, ты помогаешь ему в трущобах, в расследовании. Люди из притона, колодезные, ищут не только тебя, но и меня… оказывается. Повезло, вывернулась, у них что-то не по плану пошло.

– Андрей? Ты о следователе Черкесе?

– Ну да. Он мой друг, мы на «ты» и я обращаюсь к нему по имени.

– Что значит «колодезные»?

– «Колодцы» – так называют место, где держали тебя и держат остальных.

Гранид с начала беседы сделал пару глотков кофе, а теперь допил сразу и все, одним разом. Я свое удовольствие растягивала, прикладываясь к объемной кружке потихоньку.

– Расскажи, что еще знаешь?

А как было рассказывать? Про Дворы, карту, Илью? Пространства в пространствах? Сосредоточиться на том, чтобы начать объяснение, не получалось – я вдруг заволновалась от одной внезапной мысли – а если?…

Прошло много лет. Гранид в общих чертах помнит ту меня, десятилетнюю девочку с рыжими волосами, и сейчас уже никогда не поверит, что я и она – одно, ведь города друг от друга слишком далеко. Он не поверит, что я могла из Сиверска, всего лишь пробежав между бетонных заборов или через заросшую арку от остановки, или через школьный прорванный забор попасть к нему – в пригород Тольфы, в Безлюдье, где тоже было немного пространства в пространстве – без чужих… а я могла!

А если я сейчас покажу ему фотографию? Свою – из семейного архива или со съемок для каталога? Снимок тех лет. Что будет?

Это его я, из-за невероятно детальных вспышек с погружением, помню подростком, и хоть сейчас могу сказать, что на его линялой футболке косо зашит рукав бордовыми нитками. Что он обжег себе пальцы, когда чистил для меня от золы и шкурки молодую картошку, которую сам принес, сам запек и угостил – тем, что есть, без изысков. Что плевался косточками из компота, пытаясь попасть в раскол трухлявого пня. Что читал мне в тот день «Сказки дядюшки Римуса» из библиотечной книги… Осколок прилетел не один, а с искрами всего прожитого тогда дня. Это все – было со мной всего несколько минут назад. А для него – годы. И для него она – Лисенок. Имени Эльсы он не слышал…

– Не молчи, Ромашка.

Я зажмурилась и нахмурилась, стараясь одной гримасой скрыть другую – желание улыбаться от услышанной в его взрослом голосе теплоты.

– Длинно выйдет. Я потом как-нибудь расскажу. Сейчас ночь, и сил у меня мало.

– Тебя один заловил и ударил?

– Двое. Случайно попалась.

– Что они хотели?

– Узнать, как я тебя вытащила из палаты, и где ты сейчас… не смотри с таким удивлением, я объясню. Только не сегодня. Меня вот-вот отключит от усталости. День сумасшедший, мамин вечер, мамин редактор, смерть Эльсы, крематоры. Ты объявился с грубостями… хватит. Оставайся, если хочешь. – Я допила кофе, достала свою подушку и покрывало, по минимуму устраиваясь для сна на диване. – Проголодаешься – еды вагон. Твое дело до утра подождет?

– Эльса, что я такого хорошего тебе сделал, что ты смотришь на меня так, как будто я не скотина, а закадычный друг?

– Спокойной ночи, Гранид.

Выкуп

Утром персоник не разбудил – и я проспала время своей гимнастики. Оторвала голову от подушки тогда, когда действительно выспалась. Думала, будет ломать в плечах и локтях после вчерашнего груза, но обошлось – тело чувствовало себя сносно и даже бодро. Только хотелось пить.

Вместо Гранида в комнате была записка «Буду к 11» – на салфетке, одиноко лежащей на чистой столешнице. Чашки и турка вымыты, но из еды он ничего не тронул. И не оставался ночью, – все запасные подушка, плед и прочее, так и лежали сложенные на полке, как раньше.

Пока умывалась, ставила чайник и решала, какой чай заварить, прокручивала в голове вчерашние разговоры – непонимания с мамой, брезгливости с Елисеем и такой необычный с Гранидом. А что ему нужно, что он пришел? Улыбалась новому воспоминанию из прошлого так, как будто была на свидании. Укорила, что не думаю вовсе про тетю, умершую буквально несколько часов назад, и нет во мне ни капли печали.

Переключившись на прочее, поставила сама себе ближайшей задачей выйти на Карину, а заодно и решить бытовую проблему. Вырвала лист из блокнота для рабочих заметок, быстро написала письмо:

«Карина, вчера у меня не стало тети, после нее в квартире осталось много хороших вещей. Если они кому-то нужны, приходите и забирайте – есть телевизор, новая мебель, коврики, пледы, кухонная посуда и техника. Мне девать некуда, а выбрасывать новое жалко. Оставьте стиралку, инвалидное кресло, плиту и холодильник – они казенные, приписаны к квартире. Аренда до конца месяца, никто не появится из соц. служб. Ключи будут лежать в почтовом ящике 37, он откроется, если сначала надавить от себя.

И еще нужна твоя помощь, мы можем встретиться для разговора? В идеале – встретиться и со следователем, и с Горном, но если не хочешь, то хотя бы только со мной. Если согласна, оставь записку с условием, временем и местом в том же почтовом ящике. Не трать конверт, я заберу, как буду в трущобах».

Ниже я написала адрес тети, и запечатала листок в один из конвертов. Вторая задача – поехать в трущобы, найти ящик для отправки, и оставить ключи от квартиры где обещала.

Щелкнул замок, открылась дверь – вернулся Гранид.

– Ты не выспался?

Я и представить не могла, насколько успела выучить его за то время, что он жил здесь. Мне хватило одного взгляда, как вопрос сам соскочил с языка, а я даже не осознала – по каким признакам считала его усталость.

Гранид набрал вес, вернувшись к нормальному здоровому телосложению, – через летнюю одежду особенно заметно – как уплотнилась фигура, по сравнению еще с февральским дистрофиком. И волосы отросли так, что он смог нормально подстричься, а не носить больничный «ежик». Лицо, почти все такое же худое, сгладило остроты, избавилось от лишних для его возраста морщин. Никаких синяков под глазами и прозрачных от тонкости век. Нормальный, во многом статный, крепкий мужчина.

А по каким-то мелочам, убейте меня, не сказала бы – по каким, я увидела, что чуть-чуть в нем осталось той болезненности. И она вылезла, потому что Гранид не добрал сна.

– Нянечка, сбавь накал своей заботы.

– Да пожалуйста.

И отметила, что он не позвонил снизу. Как к себе домой вернулся, не в гости.

– Компьютер включен?

– Да.

– Неси стул, садись рядом.

Я так и сделала. А Гранид, скинув обувь, прошел и без лишних слов сел в мое рабочее кресло. Подключил флешку, запустил программу, чей ярлык вынес на рабочий стол. Через десять минут его рассказа и показа, я обалдело пялилась в экран и не могла поверить в то, что вижу!

– А это частичная панель инструментов с твоей итоговой монтажки видео. Функционал ты знаешь, объяснять не буду. Не знаю, сколько ты времени тратишь на задумку, но на саму обработку будет уходить меньше времени. Здесь еще двадцать готовых фильтров… а тут…

Я почти оглохла, перестав его слышать, – Гранид собрал всю мою особую кухню визуала в одну программу где даже алгоритм работы был подстроен под мою последовательность. Безумная экономия времени и замена едва ли не половины необходимой ручной работы в векторах, на автоматическую корректировку!

– Нормально?

– Шутишь?! Я сейчас взорвусь!

Он поморщился от выкрика, отклонился в бок, и с довольным видом выпрямился обратно.

– Теперь давай счет и скан, я верну тебе что осталось.

– А что осталось? – Не поняла я, все еще ошалело глядя на развернутую рабочую зону.

– Деньги, что я у тебя попросил в феврале на свое дело, нужны мне были для выкупа права пользования у разработчиков программ, чтобы синтезировать в новую. Прилично съело оформление авторского права. Оно – на твое имя, можешь пользоваться единолично, можешь начать продавать другим визуалам. Врать не стану, часть по началу я действительно потратил на себя – приобрел себе все железо для работы, но уже окупил и вернул. Так что весь остаток – возвращаю по-честному.

Нахлынувшее счастье от такого подарка, осмысление сказанного, и все вдруг стало съезжать к чувству его старой выходки и обмана:

– А по-человечески нельзя было? Нельзя было объяснить все, как есть, а не устраивать весь тот цирк? За что?!

Гранид вздохнул:

– Искушение слишком велико. Ты вся такая хорошая и терпеливая… Как не поиздеваться? А сделать программу давно решил, потому что все равно у меня долг. Мне нужно было выкупить самого себя из твоего сердобольного плена. Потраченных денег отдать не смогу, но смог сделать то, что даст тебе время. Я должен знать, что мы в расчете, хотя бы в материальном плане. По рукам, Ромашка?

– Совести у тебя нет. По рукам… – я протянула ему ладонь, и он ее пожал.

Но не отпустил сразу:

– Скажи, что не держишь зла за прошлое.

– А ты еще этого не понял? Не затаила, не думай.

Переслала номер и подставила персоник под скан. Деньги пришли не на пенсионку, а на мой расходный. Сумма достаточная, чтобы я погасила кредит, и могла еще жить, как в отпуске, целый год.

– Мне идти надо, время. Но с тебя разговор, не забудь. Мне нужно быть в курсе. Не мотайся в трущобы. Ведь тетки нет, и тебе там больше нечего делать?

– Я бываю там не только из-за нее, есть и другое.

– Когда собираешься?

– Пока не знаю.

– Как будет нужно, звони мне или пиши, – я встречу тебя на любой станции, хочешь здесь, хочешь там. В одиночку не суйся туда, договорились?

– Хорошо.

– Дай слово.

– Даю слово.

Конечно, в одиночку не сунусь, ведь у меня есть защитник – Андрей, и он в курсе даже про Дворы. Он проводит меня куда угодно, и даже подождет.

– Тогда, счастливо.

– Пока.

Папа

На следующий день я отдохнула в гимнастическом зале, с удовольствием позанимавшись, разогнав кровь, воскресив в мышцах тонус после долго сидения за компьютером. И поехала к отцу по договоренности к двум часам, на обед, и на разговор – об Эльсе и о том, что я не вытягиваю чертову журналистику…

– Ты временем располагаешь?

– Да, пара часов свободны.

– Тогда прочитай вслух…

Планшет с текстом попал мне в руки, едва я разулась и умылась с жаркого воздуха. Оказалось, что это моя же последняя статья.

– Эльса, какая халтура!

Папа не выдержал озвучки и первых абзацев. Он сокрушенно сел в кресло, глядя снизу вверх, крутил очки в пальцах и качал головой:

– Эта ответственная работа, нельзя сдавать ее сырой даже без читки. Ты написала второпях, не дала отлежаться, не перепроверила. Почему? Накапливай навык, укрепляй профессионализм…

– Я попробовала снова, снова поняла, что не могу. Позволь мне оставить то, к чему не лежит душа.

– Нет.

Его ответ был таким категоричным, что я удивилась – ни эмоций в этом коротком «нет» не было, ни вопроса. Только утверждение.

– Почему нет?

– Глупости – выбрось. Ты не канатная плясунья, чтобы вот так свою жизнь, лучшие зрелые годы ума, потратить в пустоту. Ради развлечения посторонних.

Не с того начался разговор… прежде чем он снова что-то скажет, а я видела, что отец собрался с мыслями и набрал воздуха в легкие, я перебила:

– Давай обедом займусь. Ты голодный? Я бы…

– Не уводи от темы, дочка. Это тетки твоей дурное влияние, да? Она тебе мозги пудрит о всяких сказках, без оглядки на других и на реальную жизнь? Каков итог! Нервов никаких не напасешься, господи…

Отец замолк и резко сменил тон, поняв, что нападает. А ему хотелось убедить, а не обвинять. В лице проступила виноватость:

– Я знаю, о чем говорю. Мало ли я чем хотел заниматься по жизни, но была семья, ответственность, нужно крепко стоять на ногах…

– А я не представляю, как это тяжело – растить ребенка в стесненных условиях и нехваткой денег, да?

Родители сговорились насесть на меня друг за другом? Несколько секунд тишины отправили меня в заброшенную квартиру в трущобах – трехкомнатную, с залом, родительской комнатой и моей. У меня был смартфон, у отца и матери – ноуты, полный холодильник еды, нормальная мебель, нормальная одежда. Родители действительно сделали все, чтобы я ни в чем не нуждалась, кроме одного – быть самим счастливыми. Великие жертвы ради дочери… а что мне делать с этим огромным долгом, который не выплатить никогда до самой смерти?

– Папа, Эльса…

– Не рассказывай мне про нее, пожалуйста. Не могу слышать. Я сам по себе, она сама по себе и ничего общего. Этот человек для меня умер. А ты однажды взяла и снова притащила ее в поле моей жизни… зачем ты это сделала? Кому от этого хорошо? До сих пор не понимаю…

Какой же согнутой стала фигура отца в кресле – спина совсем колесом, голова опущена так низко, что я смотрела на его лысый затылок.

– Я не хочу о ней слышать, я не хочу ее видеть. Это больно. Это все равно, что смотреть на труп. Ее жажда денег, неуемная лень, безответственность и эгоизм привели к тому, что она стара, больна, по-прежнему ленива и своим существованием твои соки тянет. Она жила паразитом, и собирается умереть им. Что осталось от той Эльсы? Ничего не осталось. Она утратила свою личность, как утрачивают ее люди порока, как наркоманы или алкоголики. Вообще ни о чем не хочу говорить… ты расстроила меня. Весь день насмарку.

– Давай я приготовлю твой любимый суп с фасолью и копчеными ребрышками?

– Не нужно. И есть уже не охота. Ничего не охота.

В гостинец к отцу я принесла ягоды и запеканку. Оставила их в холодильнике, чтобы не тащить обратно домой. Готова была бегом встать у плиты, чтобы порадовать и развеять его любимым блюдом, но отцу это было не нужно. Ему хотелось доказать свою правоту и услышать мое согласие.

– Приходи в другой раз. Как все обдумаешь и все поймешь. И перепиши статью – нельзя такой материал публиковать. Перепиши и пришли мне вечером.

Снова обулась. Рюкзак на плечо, наушник в ухо. Открыла дверь, как в спину раздалось тихое и грустное:

– А знаешь, как это больно, видеть, как твой близкий и любимый человек губит себя? Как уничтожает свою жизнь шаг за шагом… Я не доживу, к счастью, до тех лет, когда увижу плоды твоих поступков, не увижу, как ты окажешься в приюте – нищая, одинокая, озлобленная на несправедливость жизни. Возьмись за ум, Эльса, пока не поздно.

Тут же, эхом в памяти отозвались недавние мамины слова «Это потому, что ты еще глупенькая». И как-то внезапно накатила самая настоящая обида – отец выставил меня вон. И мама тоже. Тогда в январе оба наказывали меня своим молчанием, а теперь наказывают тем, что не хотят видеть. Почему?