Текст книги "Ветер Безлюдья (СИ)"
Автор книги: Ксения Татьмянина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)
Колодезные
Весь путь по Дворам бегом занял около десяти минут, еще пять ушло на петляние в трущобах и пять на обход одного заблокированного проезда. Я отметила, что с момента звонка Андрею до моего прибытия к адресу, прошло меньше получаса. Рекорд для пешего!
Наушник молчал. Один пульс в ушах колотился, да взмокла от жары и темпа. Переулок был нежилым, замусоренным ветками и листьями. На пыльном тротуаре следов не видно. Обидно, что и спрятаться негде – все просматривалось. Кустарник слишком далеко, дома друг к другу пригнаны плотно и нет ни старых гаражных будок, ни киосков. Все просматривалось, слишком безлюдно, – и моя фигура сразу привлечет внимание. Как быть?
А никак… Я взяла и пошла прямо к дому. Если что, скажу – заблудилась, искала квартиру по которому прописали двоюродную тетю, хотела здесь срезать. Отговорок куча! Да, только Илья наверняка помнит меня и знает, как я выгляжу… Двенадцатый дом был все ближе, но наушник молчал. Радар не срабатывал, – не помогло ни включение тихой музыки, ни смена на радио канал, ни оба наушника вместе. Он успел уйти? Карта глюканула? Я ошиблась?
– Иль… – едва не вскрикнула, когда из незакрытого подъезда вышел человек.
Маленькая вспышка находки сменилась тревогой. Слишком крупная мужская фигура не совпадала с худощавым сложением Ильи и его ростом. Обернулась, чтобы быстрее смыться, но увидела второго – вышедшего от торца дома, и уже у меня за спиной. Это не засада, – один ждал, гуляя вокруг, а второй как раз завершил с делами, и оба также не ожидали здесь увидеть постороннего человека. Прикинуться «мимо проходила»? Увы, нет… не пройдет…
Не те были лица у мужчин, и внутренняя чуйка уже заскребла мне загривок коготками предчувствия, что это моя беда. Тот, что вышел из подъезда, встал, как вкопанный и положил на землю светлый рюкзак.
– Нееее…
Протянул с недоверием, а у меня ушла еще пара секунд, прежде чем я рванула по диагонали от них, – испытать удачу и добежать до второй линии домов на бульваре. Там шансов скрыться было больше!
– Инъектор!
Они меня быстро догнали. Я почти успела вбежать на выезд… жесткий захват левого плеча, укол, боль в суставе и мышцах. Ноги подсекли, и я улетела на асфальт, лицом вперед, едва успев подставить, рассадив, руки – чтобы не разбить нос и подбородок. Рядом, пустышкой, покатился пластиковый одноразовый инъектор.
– Мля, дубина, пихать-то зачем?
– Точно она? Развернись, рыжая… а то вдруг зря прилетело, напутали, напугали…
Даже не думая разворачиваться, оперлась коленом и кедами, сделала рывок вперед, надеясь, что еще могу убежать с низкого старта. Но лямки рюкзака отдернули назад, а чтобы я не выскочила из них, схватили за волосы.
– Свезло! Ты глянь! Прямо в руки, лапочка! Куда? Все. Ты уже на месте…
Мысли, что вот прямо сию минуту меня спасет коптер, пес или счастливый случай, не было. Болела рука, затылок, а прямо под сердцем разливалось горячее чувство… не страха, а гнева. Злости, готовности драться, готовности оскалить зубы и по-животному вцепиться в нападавшего. Я затихла, накапливая адреналин, глубоко дыша, стараясь разглядеть и запомнить приметы.
– Что ты здесь делаешь?
– Гуляю…
– Врешь, вынюхиваешь… А что ты ей вколол, дубина? Она не расслабляется.
– Блокатор. Нет у меня наркоты… Да нормально, что надо, чип оглушить все равно бы пришлось. Эй, рыжая, а пленника нашего куда дела?
– Вы про кого?
Мужчина передо мной округлил глаза в неверии. Выше меня на голову, выбритые виски, темные, чуть вьющиеся волосы. А лицо – не зацепиться, никакое, среднее во всем – от цвета глаз до гладких черт, с плавающим возрастом от двадцати пяти до сорока.
– Ты как в палату зашла?
– Куда? – Сквозь все мои обостренные эмоции внезапно прошло удивление.
– В палату. – С нажимом и угрозой повторил он.
Второй мужчина, крепко держал меня за подвернутую левую руку и за волосы. И он после паузы подал голос:
– Инъектор возьми у меня на поясе, синий колпачок – «орхидея». Коли, да пакуем. Не нам ее расспрашивать, и не здесь. Живее!
– Погоди, мне же интересно! Нам ведь не доложат, а если второй такой прокол с побегом случится, с кого стружку снимут? Медик уже все, свое получил. Надо и нам узнать, что за лазейка для крыс, куда эта рыжая сунутся смогла. А? Не делай вид, что не понимаешь. Это ты! Я твое фото видел! Один в один, лапочка… расскажи нам секрет, и ничего, кроме удовольствия ты не получишь, обещаю.
– Делай, что я сказал! – Рявкнул напарник и чуть приотпустил захват, дрогнув сделать что-то самому, а не давая поручений. – Хватит болтать!
– Не запугаешь… – это вырвалось у меня.
И тут же пол-лица онемело. Он ударил больше для острастки, не кулаком, а тыльной стороной ладони, но ощутимо по скуле и почти в глаз. Меня никогда никто не бил за всю мою жизнь. Новый опыт пришел через несколько секунд болью, и накатывающей внутренней силой. Она была ничтожна в сравнении с их физическим превосходством, но чего-то да стоила. Не дожидаясь продолжения, свободной правой рукой, сжав кулак, дотянулась ответным ударом до носа. Целилась в пах, но промахнулась и двинула ногой ему по бедру. Извернулась, зашипев от жжения выдранных волос и заломаного плечевого сустава. Я была невысокой, но все же гибкой и крепкой. Как оказалось, еще и не трусливой, – страх был, но он не ослабил, а бил меня, как плетью, осознанием «Умирать только в борьбе!».
Мне прилетело по ребрам, по касательной, дыхания не перебило. По ногам – больно, но я перекувыркнулась, а не упала. Схватили за рюкзак опять, и за рукав рубашки – ткань затрещала, выскользнула, а из лямок я успела выскочить.
– Вот сучка!
Мне казалось, что я кручусь как взбесившаяся лиса между двух медведей. Дальше – рывок в просвет свободы, бег, и ноги меня вынесли во внутренний двор переулка – к спиленным деревьям и заросшим площадкам. Выхода не увидела, но увидела старую лавку с длинными деревянными перекладинами на бетонных подпорках. Сидушки уже не было, а две доски спинки на месте – спадали в траву на последнем креплении. Лишь бы поддалось!
Короткое выигранное время – и я вооружилась широкой доской, достаточно легкой от сухости. Содрала на ладонях кожу, – слои красок почти все слезли от выгорания на солнце и от дождей, так что древесина занозила, но я приготовилась терпеть и не отпускать своего шанса. Если не на спасение, то хотя бы на достойную драку.
– Я все равно ничего не скажу! И не дамся!
Мой голос оказался каким-то рявкающим и глухим. Не узнаваемым.
Двое преследователей догнали, но не приближались. Оба были недовольными, а тот, что держал меня в захвате минуту назад, совсем скривился:
– Придурок… Есть строгие указания… Мы дружить хотим, девочка. Эту дубину его величество накажет, вот увидишь. Компенсируем тебе неудобства…
– Ты еще надейся, что она в машину с тобой сядет, – «дубина» потер ушибленный нос, из которого я не смогла выбить ни капли крови, и хмыкнул: – Посылку не забудь забрать… А ее силой.
– Она кусается, видишь же… Покалечим, и нас потом покалечат… мля, как можно было так напортачить?! Даже если притащим, он увидит, что помяли. Царьку ни слова… Хорошо. Отбой. Сегодня твой день, рыжая. Но только сегодня.
И они ушли.
Какое-то время я стояла на этой площадке. Потом села. Подождала пока протрясет, и глубокое дыхание вместе с пульсом вернется к норме. Они вернулись, но нервы все еще пускали по телу ток. Болело все, даже там, где меня почти не задели. Лицо, бок, руки, ноги, затылок саднило…
На всякий случай я дотащила свою дубину до места, где остался мой рюкзак. Нашла его и один наушник. Второй улетел безвозвратно. Пошарив еще глазами, увидела инъектор. Достала сухие салфетки и аккуратно подобрала его, – на нем мог быть отпечаток. Отдам в надежные руки, зря у меня что ли следователь в друзьях?
На периферии скользнула тень, и я снова вскинулась. Но спасительный адреналин не взбодрил, ресурс исчерпался, сил драться не осталось. А когда разобрала, кто это, на глаза полезли слезы. Выкатились парой крупных градин и тут же иссякли:
– Андрей!
Загадка
Кухня была совсем крошечной – шестиметровой. Эта тесная и неудобная планировка встречалась в самых старых зданиях трущоб. Я даже не знала, что в такие квартиры могли вселять кого-то. Но есть и вода, и электричество, и путь к подъезду аккуратно расчищен.
– Вспоминается как я своему братишке коленки зеленкой мазал, – сказал Андрей, обрабатывая мне одну руку перекисью. – И он точно также не слушался, и везде лез, не понимая опасности.
Второй рукой я держала у скулы полотенце с бутылкой холодного молока. Убедившись, что серьезных ран нет, мы решили, что обойдусь без скорой, и Андрей довел меня до своей квартиры. Оказалось то, что она была всего через две улицы от Лазурного. И он прибежал бы к двенадцатому гораздо быстрее меня, если бы звонок застал его дома, а не в полутора кварталах севернее.
За самодеятельность мне влетело. Он отчитал меня, как маленькую и несмышленую девчонку, не постеснявшись даже крепко ругнуться. Но никакого раскаянья я не чувствовала, наоборот, гордилась собой. Я не струсила. Я дралась!
– Какой знакомый синяк на плече, – поморщился Андрей, – такой паутиной малая доза «зверобоя» след оставляет. По-хорошему тебе бы сейчас все-таки в больницу…
– Я нормально себя чувствую. А торчать в клинике… лучше сразу убьюсь! И, мало ли что там, еще запрут на принудительное лечение.
– Точно нормально? Не мутит, не болит голова, язык и глаза не сохнут?
– Да, живая я, только помятая.
Я успела рассказать Андрею по пути сюда и о карте трущоб во Дворах, и о реакции ее на имя Ильи. Он поделился, что уже о репутации этого переулка наслышан. Все местные предупреждены: гулять там или тем более глазеть нарочно, не приветствуется. Это не Колодцы, он уверен, а место встреч с гонцами. Были в трущобах такие люди, что помогали колодезным за деньги или те же наркотики, – проводили быстрее и тайно по своим ходам, или носили посылки с мегаполиса.
– Как раз в тему: я Карину нашла! И узнала, что в старом Сиверске, здесь, кроме Дворов и Колодцев есть еще Мосты и Убежища. Даже побывала в них. Вот они – ходы для гонцов…
Андрей слушал внимательно. Не вел записи моих «показаний», не снимал на видео, даже не записывал от руки на лист. Такое к делу не подошьешь, верно. Он сопоставлял факты в своей голове и глаза нехорошо тускнели:
– Илья на них работает. Выходит все так… и если Карина…
– Он тот парень, что следил за мной зимой. Посмотри запись снова – вот таким он сейчас вырос. Очень высокий, светловолосый.
Да, следователь уже знал о репутации дома на Лазурном и, кажется, успел узнать и мой характер, раз сказал «Сама не суйся». Я посмотрела на него с сочувствием и захотелось повторить слова Тимура – должны быть обстоятельства, которые бы оправдали его брата.
– Инъектор я заберу, отдам при первой же возможности коллегам.
– Карина рассказала мне, что в Колодцах не только наркоманы. Там еще и пленных держат ради жестокого развлечения. Это правда? Ты знал?
– Не хотел посвящать тебя в такие подробности. Да, забаву богатеям там устраивают на любой вкус. Жертв потом находили, живыми, к счастью, но стертыми… удобно, да? «Гербарий» служит им хорошо, творят, что хотят… суки…
Андрей закончил с моими руками и поменял бутылку в полотенце.
– Есть хочешь? Кофе сделать?
– Да, – согласилась я, подозревая о скудности его холодильника, но мне нужно было хоть что-то для восстановления сил. – Спасибо.
Он достал хлеб, блюдце с подсохшим сыром и открыл молоко. Кофе оказался растворимым и напоминал пережженный ячмень по вкусу. Что мне понравилось, – собственная бедность следователя не смущала, угостил чем смог, и вся история. Для меня это был знак настоящего доверия и дружбы.
– Андрей, что мог значить их вопрос?
– Они думают, что ты вытащила Горна, ты же ему и вызвала скорую в безопасном месте. Они про Карину не догадываются, они думают, что все сделала ты. А комнаты притона, видимо, называют как в больнице – палатами.
– У них есть даже фото, узнали в лицо. Как так? Что это значит?
– В трущобах тебе появляться не-нуж-но, вот, что это значит…
– Я старуху не оставлю. А почему сейчас они меня ищут, спустя столько времени?
Следователь развернул экран персоника и стал что-то искать. А потом вывел снимок и показал мне: фото трупа. Человек лежал на асфальте в луже крови, с блаженной улыбкой и полуприкрытыми глазами.
– Найден на прошлой неделе. Их почерк – передозировка и выброс из окна. Опознан как бывший врач, вирусолог, любитель азартных игр и должник. Убежден – он не в их основном составе был, а пришлый, только ради Гранида и его лихорадки. Упустил, сбежал, сейчас колодезные его поймали, и тот, как я думаю, рассказал, что видел с пленником девушку.
– Но не меня. Да еще в лицо? Да еще настолько хорошо, чтобы эти амбалы меня по фото искали и могли опознать? Не сходится.
Следователь со мной согласился и загадку признал.
– Андрей, а прознать по базам данных они могут? Помнишь, ты говорил, что пока дело не закрыто, участники и свидетели под защитой, засекречены? Так теперь-то все, и давно все.
Тот покачал головой:
– Я предусмотрел, провел закрытие под ветку основного дела, чтобы информация не ушла. С Гранидом возиться больше никто не будет, но ведь с другими жертвами, этим вот трупом и запрещенными веществами «Гербария» ничего не закончено.
– Они его до сих пор ищут, Гранида.
– Это не секрет. Кстати, он помог мне здесь, в трущобах вычислить машину отлова и выявить четырех гонцов-курьеров без персоников.
– Я не знала. Он как съехал, так и все, не общаемся. А что за машина отлова?
– Транспорт-прикрытие для того, чтобы можно было вывезти жертву или клиента из мегаполиса сюда. А в трущобах легально только два вида транспорта постоянно ездят – мусоровозы и служба отлова животных. Скорые и крематоры редко, да там так строго, что трудно вклиниться левым.
– Как все сложно…
– Тебе полегче? Найдешь еще силы описать подробно – как эти двое выглядели, все приметы и мелочи?
– Да. – Я посмотрела на время, вспомнив про встречу с Виктором. – В квартире есть проводной телефон?
– Нет.
– А таксофон где-нибудь рядом?
– Есть. Но надо дойти до бывшего стадиона, там целый ряд будок. Не уверен, что связь сохранилась.
– Проводишь?
– Конечно. Я тебя и домой провожу, а то мало ли – свалишься, или опять неудачно нарвешься. Заодно инъектор коллеге сдам.
* * *
Гудок был. Андрей вежливо отошел, а я набрала Почтовый двор. Через две квартиры, вышла и на Виктора:
– Витя, извини, но сегодня я прийти не смогу…
– У меня на звонки срабатывает плохое предчувствие, – послышался его вздох, – если я жду твоего прихода и звонит телефон, значит, я тебя не увижу.
– Обстоятельства изменились.
– Что-то с родителями?
– Нет.
– Из-за работы?
– Не по телефону…
– Эльса, – на том конце провода дохнуло и обидой и мольбой, – сегодня особенный день. Я к нему давно готовился!
«Только не это…» – мелькнула испуганная мысль и я стала мычать что-то невнятное. Виктор продолжил:
– Это сюрприз, особенный вечер! Отец достал бутылку старого красного вина, мать уже наготовила все к праздничному ужину… Эльса, умоляю, что бы там ни было – отложи на завтра, и приходи. Ради меня приди!
– Хорошо… тогда скоро буду.
Я поняла одно – меня ужаснула мысль о том, что Виктор может сделать мне предложение. Больше так пытать себя и его нельзя.
Укорила себя же за отвратительное малодушие – мне так хотелось, чтобы произошло нечто… что угодно, что выставит Виктора в плохом свете. Он струсит, он непристойно себя поведет, он обидит меня или оскорбит. Тогда бы я с чистой совестью заявила «вот ты как, не хочу с тобой больше общаться». Чтобы я осталась хорошей… чтобы не я оказалась той свиньей, которая втерлась в доверие, поиграла ожиданиями и чувствами целой семьи, а потом заявила «а я не с серьезными намерениями». Трудно сказать хорошему человеку «я не люблю тебя», намного выгоднее для совести выставить себя белой и пушистой…
Еще не прошла моя гордость за то, что не струсила перед побоями. Пора набраться храбрости для четного разговора с Виктором и его родителями.
– Андрей, проводишь меня до входа во Двор?
И у следователя хищно блеснули глаза.
– Вдвоем пойдем.
– Только не сегодня. Есть очень серьезные причины, почему в другой раз, но поверь мне на слово. Пожалуйста.
Сюрприз
Скула была разбита – глаз распух и уже наливался синяк, руки замотаны, ноги прихрамывают. На плечах висела объемная ветровка следователя, закрывавшая порваный рукав моей рубашки и большой кровоподтек на плече. Но лицо… как буду отвечать на расспросы?
Во Дворе я услышала Нюфа. Пес лаял так громко, что я встревожилась на миг, пока не разобрала и причитания Виктории Августовны:
– Да что с тобой, бешеный?! Я тебе и мяса свежего дала… Зачем ты дверь расцарапал, а?
Окна по-летнему были распахнуты, слышно не только верхний этаж, но и гораздо лучше – нижние. Лиричная музыка, смех застолья, женские громкие голоса и звук старого кино. На лавке сидела соседка с котом, который мирно лежал на коленках и щурился от поглаживания. Солнце было вечерним, било со стороны и женщина не сразу меня разглядела. Лишь когда пришлось поздороваться, проходя мимо, та воскликнула:
– Что с тобой, деточка?
– Упала, – соврала я, чтобы побыстрее уйти от расспросов.
– Какой ужас! Ты же к Витеньке? – И улыбнулась с таким значением, что я поняла – весь Двор в курсе «сюрприза». – Тебя там ждут! Ой… у них собака сегодня прям сумасшедшая. Посреди дня как завоет! Я поспать прилегла, так чуть с кровати не упала… Маркиз мой всю шерсть дыбьем вскинул, когти выпустил, едва из окна не сиганул. Заболел он у них что ли?
– Надеюсь нет.
Виктория Августовна открыла мне дверь, и остолбенела, всплеснув руками.
– Гос-с-споди… что случилось? Эльса, родная, как же ты так?
– Долго рассказывать. Но все будет хорошо. Ммм… я зайду?
– Да, – она посторонилась, но тут же взмахнула рукой, – но Фима и Витя не тут… я как раз должна тебя проводить.
– Куда?
– В том и секрет… тебе нужно что-то холодное приложить.
– Не стоит, не сейчас. А что с Нюфом?
Я догадывалась, что с Нюфом – пес постоянно заперт и выгуливался на привязи. И сегодня он рвался меня спасать. Каким чутьем? Откуда знал? Но с тех пор как однажды он появился из ниоткуда, чтобы проводить меня через опасный квартал, я знала – пес про пространства и недобрых людей знает больше, чем кто бы то ни было. Я бы не держала его взаперти, и была бы счастлива, если бы он ходил рядом таким клыкастым рычащим защитником. Но, увы, у него есть другие хозяева и им решать, как поступать.
– Успокоится… жалко, во Дворах ветеринаров нет. Так бы хоть понять можно, чего он с ума сошел? Да и тебе врач нужен, только…
– Во Дворах и врачей нет, и больниц, и кладбищ. Райские места где никто не болеет, не ломает ноги или руки, не ходит с фингалами. А из жизни уходят, как слоны, куда-то далеко и насовсем…
Что на меня нашло, и сама не знаю. Лицо дергало болью, я сердилась сама на себя, – не смогла сказать твердое «нет» Виктору и поехать домой. И не смогла удержать фальшивое хорошее настроение, скатившись в мрачное. Дворы именно сейчас показались мне особенно чудесными и безоблачными именно на фоне всего, что я узнала про преступность трущоб. И в этом раю я оказалась грязным пятном, битая, пыльная и чужая.
Бедная Виктория Августовна застыла в недоумении, не ожидав и не зная, что мне сказать. Не в духе это было. Не говорили здесь о таком. И не с тем настроением прежде я появлялась у них в гостях. Но, что поделать? У жизни есть не только светлые и счастливые моменты, но и темные, болезненные.
– Привет, Нюф!
Пес громко ворчал и пыхтел носом прямо в дверную щель у пола. Мне он радовался не смотря ни на что!
– Перед соседями так неудобно. Пусть тут остается, а мы пойдем.
Прошли мы всего два этажа ниже, и зашли в квартиру – планировкой в одну комнату и кухню, но с такой же большой прихожей, как и в доме Виктора. Пахло едой, цветами и чистотой. Двухстворчатая дверь в комнату распахнута – с накрытым на четверых столом, большим букетом пионов, и рядом я увидела спину Ефим Фимыча, – он настраивал старый телевизор. Обернулся:
– Пришли! Ой…
Виктор выглянул из проема кухни и тоже остолбенел. Я неловко улыбнулась и сняла со здорового плеча рюкзак.
– Это… разувайся, проходи.
Я скинула и кеды и ветровку Андрея, прошла к столу. Среди гробовой тишины по ушам внезапно ударил звук телевизора, который решил наконец-то поймать антенной нужный канал: «Тяжело тебе будет на чужбине. А здесь эти стены сохранят тебя от навета и тюрьмы» – с чувством сказала монахиня. «И от жизни» – ответила ей печально молодая женщина.
Я узнала кинокартину. Тот же самый, любимый фильм бабушки с героем Алешей Корсаком. Впервые попав в гости к родителям Виктора я его же смотрела по телевизору, только другой эпизод. Чувство ностальгии кольнуло сердце – тут я больше не ощущала того щемящего счастья семейного уюта, который вдохнула впервые во Дворах. Часть меня была здешней, но другая часть – чужой.
Как на чужую смотрел на меня Виктор, продолжая молчать и разглядывать порванную одежду, синяки и бинты на ладонях. Ефим Фимыч смотрел сокрушенно. Кажется, он не рассказал семье о той выходке, что я учинила в Печатнике сегодня.
– А что за сюрприз?
– Папа, выключи пожалуйста звук…
Фильм умолк, унося прекрасную даму с кавалером прочь из монастыря.
– Это твоя квартира… здесь, теперь…
– Простите меня… но я не перееду.
Виктория Августовна покраснела, открыла рот и ее глаза заблестели внезапными слезами. Она хотела на вдохе что-то сказать, но ее муж торопливо вышел в коридор и взял под локоть:
– Виктория, давай-ка дома подождем. Пусть дети поговорят. Погоди плакать, они договорятся…
Мы остались вдвоем.
– Что с тобой случилось?
– Подралась.
Он кивнул, прошел в комнату и сел на один из стульев. Стоять мне тоже было тяжело, и я поступила также.
– Нет… что с тобой случилось вообще? Целиком. Откуда в тебе взялось вдруг все это?
На несчастного Виктора было жалко смотреть. В темных красивых глазах столько боли и разочарования, что испытала то ужасное чувство, которого боялась, – предательство. Я все предавала.
– Я люблю Дворы, я благодарна тебе и твоей семье за то, что вы так добры… тихая гавань – здесь. Но жизнь моя – там. И всегда была там.
– Ты не такая, как все с континента, Эльса!
– Но я и не такая, как все здесь.
– Чем тебе плохо? Чего тебе не хватает? Неужели тебе нужна вот вся эта гонка за деньгами, скорость, информационная грязь, эгоистичные люди? Ты выбираешь жизнь, где тебя бьют?!
В голосе Виктора скользнуло и осуждение. А мне не чего было ответить. Он замолчал надолго, собираясь с мыслями и чувствами:
– Тогда ты не должна сюда приходить. Не только к нам, а вообще – во Дворы.
– Почему? На самом деле я такая же, какой была в декабре, когда мы познакомились. Объясни – в чем мое преступление?
– В том, что ты стала приносить сюда это, – с нажимом на последнее слово произнес он, и указал на меня. – Ты никогда не снимала с руки персоник, хоть он и так не работал. Спрашивала про Колодцы – с чего они вдруг интересны? Внесла хаос в карту! Ты подралась! Раньше вся была, как огонек, – яркая и светлая, а теперь за тобой тянется шлейф. Я хотел спасти тебя, чтобы ты переехала насовсем, и здесь дышала здоровым воздухом, а не тем отравленным, – из трущоб и мегаполиса… Почему ты выбираешь не нас? Не меня?
– Ты думаешь, что я не привязалась к вам всем сердцем? Я не хочу ссориться, я хочу и дальше общаться, но свободно. Как было еще неделю назад. Я хочу остаться другом и тебе и твоим родителям.
– И там и там – не получится. Ты должна выбрать. Прислушайся к себе и ответь мне сейчас, – останешься? Это ведь не просто выбор, Эльса. Ты станешь… изгоем. И никогда больше Дворы тебе не откроются.
Странно, но подумалось вдруг о вещах, что до сих пор хранились у Виктора – моя здешняя зимняя одежда и ботинки. Я тогда проносила их еще три недели, а потом потеплело и их сложили в шкаф до будущей зимы. И где-то в кармане лежал браслетик из янтаря. Никому не нужный и забытый. Не мое это…
– Прости, Виктор. Но нет.
Пара минут в молчании, и стало неловко оставаться дольше. Снова обулась, оделась, взяла рюкзак и ушла, не прощаясь. За аркой увидела Андрея, – он сидел на уцелевшей лавочке в нескольких метрах и что-то записывал в блокнот на коленке. Я не знала, как долго пробуду там, но он упорно собирался меня ждать и провожать потом в полихаус.
– А ты скоро.
– Быстро выяснилось.
– Для подстраховки, – когда в следующий раз собираешься к тете или в свои Дворы? По договоренности, я буду тебя встречать у метро, одна пока не ходи.
Мне стало до чертиков приятно. Как бы ни льстила собственная храбрость, а знать, что у тебя есть защитник, было сродни счастью. Не пропала еще внутри маленькая девочка, та, которая наивная, слабая и хрупкая. И за которой всегда встанет отец, брат или друг. Захотелось даже всплакнуть, нажаловаться на обидчиков, и подставить пораненную ладонь, чтобы ее залечили.
– Спасибо, – сипло ответила я, испытывая неподдельное счастье, что есть на свете человек, который меня принимает такой, какая есть.
