Текст книги "Ветер Безлюдья (СИ)"
Автор книги: Ксения Татьмянина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)
Изгой
Вторая половина дня ушла на магазин техники и заездом в гор. управление для завершения дел. Сколько всего можно делать на удаленке – но какие-то процедуры вечно требуют подписи и бумаг. В метро я возвращалась, слушая музыку в новых наушниках. Никаких «потеряшек» так и не слышала. Не случись моего знакомства со всеми, я сейчас бы думала, что это были слуховые галлюцинации… А Карина?
Наталья, Андрей, Тимур, Илья – их мысли слышала. Карину нет. Была ли та девочка с нами, или я слишком безусловно принимаю вымысел за память?
Повернувшись мыслями к ней, опять начала прокручивать всю информацию, что получила за последние дни и раньше. Дворы, Колодцы, трущобы и обочники, Убежища… пространства, Мосты в них. И вопросы. Старые и новые, которые задала себе лишь сейчас:
Я к тете ездила не один год. Почему ни разу до прошлой зимы не открылся вход в Почтовый Двор, если я вся такая особенная и светлая, как думал Виктор?
Карина утверждает, что пространства расслоены по принципу – для хороших, для неблагополучных, для плохих – и в гости друг к другу не ходят. Кто и как это проверял? Ведь я вполне открыла двери и в Убежище, и на Мост, и во Дворы прохожу спокойно.
Может ли карта показывать еще что-то, о чем все и не догадываются? Клады, могилы, жилые квартиры или места событий в прошлом?
Попала ли Карина под медицинское вмешательство тем летом, когда нам кололи сыворотку беспамятства?
Почему все наши родители, даже мама Натальи, которая особенно пеклась о ее здоровье, согласились на это? У всех них были какие-то страхи, истерики или психологические проблемы из-за пропажи Ильи?
Что тогда с ним случилось на самом деле?
Что за история с котом Бусиком?
Пока совсем не потонула в вопросах, решила, едва приеду, записать их в блокнот. И думать над каждым, стараясь понять – где лучше всего искать ответ.
– Виктор…
Музыка звучала в ушах, почти все время проехала с полузакрытыми глазами в полном вагоне, как вдруг, осмотревшись, заметила его темную вихрастую голову. Виктор стоял лицом к окну – не смотря ни на людей, ни на экраны, отвернувшись от всего сразу.
Я поднялась и протиснулась ближе. Тронула за плечо, одновременно скидывая наушники и пряча их в кармашек рюкзака.
– Ты? Привет, Эльса…
Смесь и радости и горечи в тоне.
– Привет. Как ты, как родители? Ты домой возвращаешься?
Он кивнул, отвечая на последний вопрос, а про первый сказал:
– Все нормально. Не очень радостно, но нормально.
– Опять захлопнулась дверь из Дворов?
– Я слишком рассеянный последнее время.
– Как Нюф?
– Эльса, следующая станция моя – я с пересадкой. Давай выйдем вместе, поговорим без тесноты хотя бы.
Я рада была увидеть Виктора. Общения с ним, и атмосферы Дворов, как оказалось, не хватало. Перерыв заставил это почувствовать.
Выйдя, отошли к самым крайним лавкам, практически в угол к автоматам с кофе. Садиться не стали, только Виктор осмотрелся, не желая лишних глаз или ушей.
– Собакен успокоился… со щенками пока вот не знаем, что делать. Девочку забрали к себе, а мальчик, наверное, так и останется у их мамы, если не найдутся хозяева. Будет по двое в каждой семье… Синяк понемногу проходит, вижу?
– Да.
Тут Виктор улыбнулся и сказал совсем тоскливо:
– Я по тебе скучаю. И отец с матерью тоже.
– Могу я напроситься в гости?
Он покачал головой. Не судьба мне было понять, почему нельзя приходить во Дворы, если и мне и им хотелось и дальше продолжать общаться? Да, я немного остыла, да, стало чуть обыденно и немного слишком их всех. Но раз в неделю-две, почему не встретиться, обсудить новости, приготовить что-то на ужин?
– Мне отец рассказал, – внезапно произнес Виктор, – про тот день… когда ты вечером пришла к нам после драки, а днем была в Печатнике. Он слышал, как ты назвала имя у карты – Илья Черкес. Это правда?
– Да.
– Зачем?
Я не сразу нашлась, что ответить. Но Виктор мои колебания понял неправильно, решил, – я придумываю, что соврать.
– У нас во Дворах не лгут, Эльса. И не дерутся. И не боятся ничего, тем более осуждения. Мне так нравится твоя светлая сторона… и так отталкивает… мутная. – Он подобрал мягкое слово. – Так почему ты назвала это имя?
– Потому что я ищу этого человека. Я, и его старший брат, что живет на континенте. Илью считают мертвым, он пропал, когда был совсем маленьким – в пять лет.
– И откуда вы узнали, что он жив?
– Его брат уверен. Шестое чувство, зов крови, назови как угодно! Виктор! Если ты что-то знаешь, расскажи мне!
– Кто тебя побил? Он?
– Нет. Это люди из совсем другой стороны, из Колодцев. Я им нужна была по иной причине, дело не в Илье.
Виктор чуть побледнел и даже сделал крошечный шаг от меня.
– Помоги, Витя! – Я не должна дать ему так просто уйти, поймав шанс разъяснить хоть что-то. – Да, Колодцы, это жутко. Там держат в плену людей, там убивают и отравляют, там – преступники. Меня не тянет туда, я всей душой с вами, но нельзя закрывать глаза и остаться жить в дворовом раю… Я хочу помочь местной полиции. Они раскурочат эти притоны, когда найдут, привлекут к суду виновных, и Колодцев больше не будет.
– Это невозможно. Весь этот континент, – Виктор оглядел купол станции, – бессилен против них. Вход для людей с самым черным сердцем, аморальных и способных на все ради денег и удовольствий.
На персоник пришло сообщение, но я не подняла руки. Я продолжала смотреть с мольбой в темные глаза Виктора, надеясь на отклик. И он дрогнул:
– Не могу, когда ты такая, Эльса. У тебя взгляд девчонки, которая верит в сказки… я ничем не смогу тебе помочь с Колодцами. И любой во Дворах – потому что никто не знает деталей или людей оттуда. Но я могу рассказать тебе про Илью.
Он огляделся и я машинально обвела глазами полупустую станцию. Все в своих персониках. Все отключены своим вниманием от всего мира и от нас, ожидая прибытия поезда и продолжения пути.
– Это мой друг… Тетю Мари знаешь?
– Вашу соседку с котом? Конечно.
– Она его вырастила. Давно, почти тридцать лет назад, на нашем Почтовом Дворе на лавочке нашли мальчика. На его теле были синяки, нос разбит, сам зареван. Был замурзан, как беспризорник, и щенка на коленках держал грязного, уличного. Когда его спросили, откуда он, и как его зовут, он смог назвать свое имя и фамилию. Но на другие вопросы не находил ответа. Мы догадались, что он с континента, откуда же еще? И решили, что ему будет лучше – остаться. В те годы старый Сиверск еще был жилым городом, но… Выведи его обратно – погибнет, ведь кто, как не звери, способны так избить ребенка? Тетя Мари забрала мальчика к себе, и я, как сосед по площадке и как ровесник, сдружился с ним сразу.
– Невероятно…
– Щенка назвали Веник. Хороший вырос пес. Умер от старости в свои четырнадцать лет.
– А Илья так и не вспомнил, – людей или события?
– Нет. Тетю Мари считал мамой. Но когда нас стали выпускать на континент… с совершеннолетия нас нарочно заставляли осваивать минимум знаний о мире вне Дворов, чтобы всегда, в случае чего, добираться обратно и не попасть в переделку. Он стал говорить, что есть места – знакомые ему. Он будто бывал в старом Сиверске раньше… и Мари пришлось рассказать все. Одно дело – не говорить нарочно, другое – солгать на прямой вопрос «что со мной?». С тех пор Илью как подменили. Он все больше и больше пропадал. Все меньше общался с нами. Меня, как друга, подбивал на походы и поиски своего прошлого там… в смысле здесь. Разрывался от вины перед приемной матерью, но как только она дала ему свое прощение и благословение, он ушел насовсем. Я не думал, что он умер. Никто не думал. И сейчас все уверенны, что он изменился, выбрал другую жизнь, и Дворы не пускают изгоя обратно.
– Виктор, мне нужно к карте… если я снова назову его, или спрошу…
– Эльса, услышь меня – Дворы не пускают изгоев обратно. А ты тоже выбрала другую жизнь, ты к нам больше физически не попадешь.
– Ты попадешь. Помоги!
– Нет. С картой играть опасно – неизвестно, к каким последствиям приведут лишние вопросы.
– Что же мне делать?
– Ищи своими методами, – он щелкнул пальцем по моему браслету, – вы оба в вашем мире. И ты тут, как рыба в воде.
О чем еще говорить и что спрашивать? Виктор вдруг погладил меня по щеке пальцами и вздохнул:
– Передам своим привет, скажу, что видел тебя и ты тоже скучаешь.
– Это правда.
– Может быть еще увидимся, если захлопнется дверь и судьба снова сведет в подземке.
И Виктор исчез в дверях поезда на трущобы. Я стала ждать своего – домой. А подняв руку, чтобы снова достать наушники, вспомнила про сообщение.
«Милая барышня, нам нужно встретиться и поговорить открыто, без посторонних. С глазу на глаз. Столько противоречий. Вы одна или вы с кем-то? Быть может, вы невольны в своих поступках? Сейчас мне кажется, что наш прошлый разговор был истолкован превратно. Елиссарио».
Про свое имя он не забыл, а ко мне и не обратился. Даже вежливого «Здравствуйте» не написал. Я нахмурилась, мысленно соглашаясь – я не поняла его тогда, не понимаю и сейчас. И зачем же он пишет? Он богат, насколько мама просветила, так что женщин у него должно быть в избытке, на любой вкус… Если он всерьез клонит в сторону отношений или голого интима, то подано это странно. Я сомневалась. Но, с другой стороны, у меня не было опыта таких «приставаний», вдруг подобная белиберда в порядке вещей и я ее не понимаю только потому, что отстала от жизни?
«Нам не о чем говорить. Противоречий нет. Я «с кем-то», и не нужно меня преследовать» – отправила, надеясь, что такой ответ избавит от дальнейшего общения. Но Елисей написал неприятное: «Я буду вас преследовать, Эльса. Трудно поверить, что я вам не нужен, но вы мне нужны – и очень».
– Фу… и кому нажаловаться на поклонника? Старшему брату?
А я обещала Андрею, что проведу его во Двор. Виктор сказал, что теперь это невозможно, только интуиция упорно говорила другое – смогу. Никакой я не изгой, ничего плохого или преступного не совершала, чтобы так почернеть сердцем. Это он так считает, и глупо не попытаться пройти через арку, подъезд или подвал снова. Увидеть следователя – есть и еще повод – рассказать то, что узнала про Илью. Заодно и проводит меня до тетиного дома, я оставлю Карине ключи от квартиры, а потом и до ближайшего почтового ящика – отправлю ей же письмо.
«Андрей, привет. Завтра сможешь меня проводить по делам в трущобах? Если да, то во сколько? Ветровку тебе верну, и есть новости.»
Ответ пришел сразу: «Привет. В шесть буду свободен. Где?»
Новости
Андрей ждал меня на станции. Я заметила, что он следил глазами за окружением, и мы не говорили, пока не выбрались наверх и не ушли от границы вглубь квартала.
– Мало ли, что они знают о тебе, кроме твоей внешности. Я не подумал раньше, но лучше тебя провожать от порога до порога.
– Абсурд. Знали бы адреса – мой или теткин, куда я ездила, то уже объявились. Да и там многолюдно, – кивнула я в сторону метро.
– Разберемся. Какие новости?
Сперва поделилась, что хочу вывести Карину на разговор. Потом уже выложила все, что мне рассказал об Илье Виктор.
– Так он вырос там? – Андрей даже остановился от волнения и со значением произнес «там». – Он помнил и назвал свое имя и фамилию, но без чипа и персоника ему здесь информации о семье никак было не найти. С другой стороны он мог попросить любого из трущобных стариков зайти в сеть. Мои данные есть в реестре служащих. Черкес – фамилия редкая.
– Я так и поняла, что он ушел из Дворов ради поиска правды. Найдем, – спросим, почему он не сделал этого.
– И почему переметнулся к колодезным? Почему скрывается даже от Карины. Они друзья, так ведь?
Он ответа не ждал, задумался, не делая дальше шагов. Я не стала ни мешать, ни торопить. Оглянулась по сторонам.
Трущобы казались тихими и спокойными. Вдалеке на бывшей спортивной площадке, на одном ряду уцелевших сидений для зрителей, сидели пожилая и молодая женщины. Ребенок – рядом с планшетом.
– Иди в мяч поиграй, – донесся раздраженный голос молодой, – мы сюда шли, чтобы ты в играх сидел?
Мячик лежал рядом в ногах, но был не интересен. Ребенок не отвлекся ни на секунду, только пожилая что-то стала говорить, и опять разговор не разобрать. Привели внука навестить бабушку, а ему все равно. А почему ему не должно быть все равно?
У папы родители умерли, когда я была еще относительно маленькой. Дедушку я практически не помнила, а вот бабушку хорошо, хоть и не детально. В общем, в главном, в чувствах – она всегда увлекала чем-то, задавала интересные вопросы, играла со мной, гуляла. Светлое детсадовское детство – вот, что такое бабушка. А вот родители мамы… их не стало гораздо позднее, но я их и не знала толком никогда. Там все холодно. Звонки два-три раза в год на дни рождения, но чтобы увидеться? Не помню. Даже тетя Лола была маме ближе, чем родители. Кто за ними ухаживал, когда они стали пожилыми?
– Он всегда был непохожим ни на кого из нас… Так странно… – еле слышно произнес Андрей. – Что он стал за человек? Брат по крови, а по сути может быть врагом. Я полицейский, а он – преступник… дальше объяснять?
– Хочешь прекратить поиски и оставить его в покое?
– Не-зна-ю…
На подходе к дому Эльсы, Андрей уговорил дать крюк и осмотреть все на всякий случай со стороны. И никого не заметили, кроме одной соседки, что редко выбиралась из квартиры, а теперь отдыхала на лавке у подъезда. Женщина сидела, сгорбившись, опираясь на ходунки, недовольно щурилась и ничего не сказала на «Здравствуйте».
– Твоя тетя спит?
– Нет, – я быстро обошла квартиру, осматривая все на случай, если важное вылетело из головы, – забыла тебе сказать, что она умерла. Ее завтра уже кремируют.
– Соболезную. Моталась сюда одна? Могла и Тимура вызвонить, я его тоже предупредил.
– Тут целая бригада действовала, да и все так срочно… чай хочешь? Или воды?
– Нет.
Все, что я сделала – это собрала в мусор ее последнюю постель, – проще выкинуть, чем стирать, покидала в тот же мешок все, что на выброс с кухни, с зала, с коридора. Проверила – все ли окна закрыты, вся ли техника отключена, перекрыла воду. Итогом – закрыла дверь и спрятала в почтовом ящике ключ.
– Теперь нужно искать почтовый ящик. Жалко, я никогда не обращала на них внимание.
– Зачем тебе?
– Черт, вот еще одно, что вылетело у меня из головы! Угадай, как письмо с предупреждением попало к тебе на стол в кабинете?
– Аномальные выверты трущоб? Теперь напрягись и вспомни все, о чем еще забыла? Мне важны любые мелочи. Я и так на границе с дурдомом балансирую, ведь коллегам я должен предоставлять информацию с реальным, а не мистическим обоснованием.
– Прости, голова кругом.
– Тебе будет нужно дать показания под запись о случае на Лазурном переулке. На инъекторе есть отпечаток, но его в базе полиции и военных нет. Ищем.
– Что мне нужно будет сказать, чтобы это выглядело правдоподобно?
– Гуляла по местам детства, напали, что-то спугнуло, не успели ни увести тебя, ни на месте что-то сделать. В идеале еще мед. освидетельствование нужно, но я не хочу тебя сильно втягивать. Хватит и этого заявления.
– Я поняла.
Андрей развернул экран персоника, ввел слово и озвучил мне результат:
– Ближайшее почтовое отделение в этом же квартале. Там точно у входа есть ящик для писем.
А я в свою очередь посмотрела в распечатку, чтобы выбрать ближайший ход в любой из Дворов. И достала из рюкзака пустой конверт с маркой:
– Знаешь, возьми один себе. Здесь вписан адрес друзей Карины. Мало ли… Напиши что-то брату, на случай, если она найдет его первая, и отправь.
– А если я сразу в адресатах напишу его?
Я пожала плечами.
Сестренка
Мы свободно шли напрямки до адреса, встречали по пути местных и не замечали никакой опасности или подозрительных людей. Слишком обычный день, – с мягким, полувечерним солнцем, ветерком, запахом тополей и пыли. Топот моих кед и его ботинок по плиточному тротуару – самый громкий звук в нашем молчании. Андрей шел рядом с задумчивым выражением лица и постоянно поправлял упавшие на лоб волосы, – ветерок коварно налетал со спины и ворошил легкие пряди снова и снова. Если бы не было общего дела, я бы сейчас чувствовала себя неудобно – взяла друга в охранники и трачу его время на глупости. Неужели может повториться нападение? И из-за маленького шанса опять случайно попасться колодезным, меня теперь будут всегда вот так провожать? У следователя каждый час на счету. Да и по дружбе пользоваться… я решила, что не стану по рядовым делам его вызванивать, совесть не позволит. Не боюсь я никого, а синяк и так уже проходит.
Когда пришли к нужному дому и встали у ступеней в подвальный спуск, я протянула свою ладонь.
– Держи крепко, и не отпускай в темноте.
Короткий подвал – в два подъезда насквозь. Я шла на полшага впереди него, не отпуская руки, и ощущала, как же тепло на сердце от чувства доверия. Ладонь в ладонь – не любовное, не женское и мужское, а иное – дружеское и близкое – доверие. Так держат, помогая забраться на дерево или выбраться из воды. Перевести через дорогу младшего или дать знать, что рядом, в момент опасности. Вне всех возрастов – открытое, как в детстве и настоящее, как искренность. И мне было плевать, что в моей не детской, хоть и небольшой, ладони сильная рука взрослого мужчины, который идет следом, дышит почти в ухо и два раза наступил на пятку, едва не сняв кеду с ноги.
Думать о том, что дверь во Двор не откроется? Нет! Я шла, и сомнений не было. Что бы ни сказал Виктор – я пройду куда угодно!
За три минуты глаза успели отвыкнуть, и пришлось ненадолго зажмуриться. Шагнула в проем, обернулась, и потянула Андрея, на секунду испугавшись, что он застрял между светом и тьмой. Но это он сам застопорился…
Под его рост – проход низковат. И когда он, словно вынырнул из подвального мрака, опустив и подняв голову, вдруг уставился на меня своими серыми глазами – с изумлением. Не огляделся по сторонам – а вокруг уже был Пекарский Двор – с самым необычным старинным зданием из красного кирпича, а смотрел именно на меня.
Следующим мгновением Андрей крепко схватил за плечи и выдохнул:
– Эльса! Чертова девчонка! Рыжая лиса! Я даже по фото каталога видел тебя ребенком, а все равно память не проснулась. Не узнал. А прямо сейчас вспомнил!
– Ну хватит, – я смутилась от того, что Андрей вдруг пятерней разлохматил мне волосы на макушке, как будто я и сейчас стояла тут в свои десять лет, – подумаешь… давно дело было.
– Это ты меня вытащила тогда! Ты, ты, ты, сестренка…
И опять, в третий раз, указание пальцем в мою сторону, как будто эта привычка была одной на всех моих друзей детства. А то, что вдруг назвал «сестренкой» окончательно растрогало. И так искренне, как будто он всегда не брата искал, а меня. И нашел.
– У автомобильного моста… столько деталей помню. Даже запах от водки, и цветущей липы… яму с водостоком, осколки, этикетку…
Теперь он взъерошил свои волосы и, глубоко вдохнув, уставился в пространство над моей головой. Радость смешалась с печальным фрагментом его воспоминаний. Андрей едва открыл рот, успев сказать вопросительно «А?..», но я лишь развела руки:
– Нет, я не помню… даже Тимура и Наталью также накрыло, они рассказали мне, как познакомились, но я ничего не помню. У меня есть знание, что вы были, чувства к вам, как к старым друзьям – возникли сразу. Но ни фрагмента из прошлого в голове.
– Наталья… На-та… волосы как лен, и голубые глаза!
– Вам помочь, молодые люди?
Я обернулась и увидела пожилую даму, снимавшую передник и закрывающую большие ставни кондитерской.
– Уже семь. Если хотите, я еще успею вынести вам пончиков, все разобрали, а одна корзинка осталась.
– Спасибо, было бы здорово!
Я поступилась совестью, взяв во Дворах бесплатную еду, хотя зареклась не делать этого после бутылки «Дюона». Следователя как подменили после перехода – стоял немного растерянный от всего, что свалилось. За дверью подвала на время осталось все, чего касалась взрослая жизнь с проблемами, расследованием. Андрей был в прошлом своими мыслями, слишком далеко, слишком в памяти.
– Не-ве-ро-я-тно…
Выбрав место, подальше от здания и от центра аллеи, оба устроились на газоне по кленом.
– Пончик с малиной… ох уже это тесто в масле и сахарная пудра, – я вздохнула и решилась съесть один. – Пить потом захочется.
Андрей надкусил свой, и начал смеяться, с трудом прожевав и проглотив. Пудру с губы утер рукавом. Он смеялся негромко, но со всхлипом и даже с проступившей слезой.
– Один в один, как тот день с пирогами. Эльса – огонек, подарившая детство… Знаешь, как же глупо я сейчас себя чувствую, когда сижу здесь, уже седеющий дядька, в траве, с пончиком, с сахарной пылью, залетевшей в нос, и в душе у меня кувыркается двенадцатилетний пацан…
– Расскажи.
– Может быть позже я вспомню что-то еще, но эта твоя рука, проход и «держи крепко»… вспышка такая, как будто случилось все только что… – Он вздохнул. – Батя мой в ту весну раскодировался и снова пить начал. Даже больше прежнего. И раньше, как примет, любил разойтись – посуду побить, мебель попинать, кулаком по дверям или столу ударить. Если сильно, – и маме доставалось. Я тогда хоть и мелкий был, а лез защищать… Однажды утихло вроде как. Илюха родился, у отца должность ответственная, и слетело все обратно, как очередная кодировка закончилась, на работе сократили, и блажь ему стукнула, что младший сын не его… в тот день, в мае, уже тепло было – я с последнего урока шел. Увидел его у автомобильнго моста, набравшегося, злого, с открытой бутылкой в руке и одной в кармане куртки. Домой добирался. И ни одного патруля. Прохожие обходят. А он глотает водку и орет «Убью, суку…». Я за мать испугался, ведь он же сейчас дойдет домой и руки распустит. Подбежал, вытащил его неприкосновенный запас и об асфальт грохнул. Пока не успел сообразить, и вторую из рук – на землю. Думал, ноги спасут, и не успел – отец меня за рубашку, и давай лупить. Еще пнул так, что я на дорогу улетел, об бордюр приложился, и чуть под колеса не попал. В глазах кровавые мухи, но встал и бежать – как мог. Слышал только одно – как он сзади, с тяжелым дыханием догоняет.
Андрей прервался, задумавшись и схмурившись, дернул лицом, как от брезгливости всего, что ему так четко вспомнилось.
– Свернул в арку во двор, надеялся, что успею в подъезд забежать или спрятаться где еще, пока из поля зрения его пропаду. А там – глухо. Подъезды с домофонами, взрослых – никого. Одна ты на самом солнцепеке возле стола для пинг-понга лист разложила и рисовала. Макушка рыжая прям горела, как огонек посреди всего двора. Я пока метался, пока сквозной выход увидел, отец догнал. Пьяный был, шатался, а смог – и на ногах стоял крепко, и хватка железная. За волосы вцепился так, я думал, что скальп снимет. Как не храбрился, а от боли заорал, не вытерпел. Он матерился, ругался, прямо между лопаток бил… дальше не знаю, что было. Отвлекла ты его как-то. Камнями что ли швырялась с гравийной дорожки? Меня носом в землю, и пошел в твою сторону махать руками. Дальше взрослый появился с мелкой собакой, – лай, ругань, из окна женщина заголосила. Я едва на коленки встал, ты меня под плечо поднимать, помогать кинулась. Сама – мелкая, слабая, а пыхтела так уперто! «Пошли! Пошли!». Доковыляли мы до закрытого подъезда… не того, что с домофоном, а, знаешь, глухого с железной дверью, бывший сквозной. Открываешь – легко, берешь меня за руку и говоришь: «Держи крепко, и не отпускай в темноте»… а там и правда мрак. Тихо, прохладно, все звуки пропали. Я на ступени холодные лег и решил не вставать никогда. Но о матери мысль покоя не давала. Я вслух сказал «Мне домой надо. Быстрее». А ты снова: «Пошли!», и мы пошли. Как сегодня – ты впереди, я ведомый. Подъезд, темнота, ступени, балкон, спуск, тени через окно вахтерского пристроя, и снова ступени. Я тебя за руку крепко держал, по-честному.
Я замерла, понимая, что он описывает Мосты! Но как? Неужели я их знала в те годы?..
– И где мы вышли?
– Почти где нужно, у магазина. Там только садик пробежать – и наш дом. Мама послушалась, особенно когда меня увидела, брата забрала и успела у соседки на пятом этаже спрятаться. Отец квартиру разгромил, выпить еще достал, и ночью уже полицию вызывали… Но это не все. Я четко помню и еще один переход – в такое же солнце, в траву и лето, и опять же – ты меня вывела, сказала «Здесь никто никогда не найдет и не тронет». Когда он был, в какой день? Не знаю. Все от побоев еще болело, значит, не много прошло времени с первой встречи. Вот так, сестренка.
Он вдруг посмотрел на меня со всей серьезностью. И с печалью.
– Эльса… А Наталья, Ната. Это ведь она – та красивая женщина, что живет с тобой рядом, с двумя собаками?
– Да.
– Расскажи мне о ней. О нас о всех. Ты не помнишь, но ты сказала – «знаю».
Я упорно слукавила в одном – про чтение мыслей не сказала. Опять отговорилась «интуитивным узнаванием». Говорила о чувстве доверия к каждому. Чувстве единения, хоть головой и понимала, что все – незнакомцы по сути. Только теперь ясно, что во всем виновата клиника. Я рассказала все…
Все, кроме воспоминаний о пятнадцатилетнем Граниде. Он был моей историей, отдельной, – что тогда, что сейчас. И привязанность к нему была иной, – не похожей на ту, что я испытывала к этим друзьям. С ними, более близкими по возрасту, была теплота, как в семье. А Гранид никогда мне не мнился старшим братом. Никогда.
Мы проговорили до сумерек. И никто нас не побеспокоил, – знакомые не появлялись, а редкие прохожие, вышедшие вечером в прохладу, были увлечены своими делами и своими беседами. Услышав пересказ натальиной истории с желтыми герберами, и историю Тимура с жареной картошкой, Андрей спросил очевидное, но очень внезапное:
– А что случилось с тобой?
Я не поняла, и ему пришлось повторить – если каждый из них – с бедой и одиночеством, которых не побороть и не изменить, – значит, и я тоже. Не могла счастливая девочка собрать и увести в пространство где «никто не найдет и никто не тронет» детей, которых может понять такой же одинокий и несчастливый ребенок. Но я не помнила беды – ни до, ни после того лета. Родители не пили, не дрались, не залечивали меня и не запирали. Дома – не только еда, но и все остальное в достатке.
– И все же, Эльса, – со значением произнес Андрей, – это тебе понадобилось пробиться туда, где есть лето и радость. Ты первая шагнула в свое Безлюдье, и уже потом по очереди, привела туда нас.
Когда я ехала домой, уже поздно, думала об этом. И не находила ответа.
От проводов до самых дверей отказалась – хватило и того, что Андрей доехал вместе со мной до пересадочной станции. Трущобы позади. Дворы не заперты – и я не изгой. Хотелось решать, что делать дальше – как добраться до карты, как собрать всех по делу Колодцев, а потом собрать всех потеряшек, но снова и снова звучал в мыслях вопрос «А что случилось со мной?»
