Текст книги "Ветер Безлюдья (СИ)"
Автор книги: Ксения Татьмянина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)
Солги…
В метро на кольцевой линии ехали до пересадки. Места были, но мы не сели, а отошли к концу вагона, подальше от входа-выхода людей – ехать нам еще долго. Слежки и подозрительных не заметили.
– Я тебя ненавидел.
Услышала я негромкие слова Гранида. Он стоял рядом, держась за поручень и спиной к людям, а я, наоборот, лопатками подпирала стенку, и мне был виден весь вагон. Мы были друг к другу почти лицом к лицу, только в шаге по диагонали. Я не спросила «за что?». Если он начал этот разговор, значит, хочет сказать что-то большее.
– Ты нарочно украла все, что принадлежало ей. От цвета волос до любви к готовке… Не имела права, подделывалась, заставляя меня вспоминать и узнавать массу мелочей, которые были ее, а не твои. Знаешь, как раскалывалось сознание от понимания, что ты меня впервые видишь, не узнаешь и не знаешь, и в тоже время один в один привередливо очищаешь с орехов всю шелуху, прежде, чем съесть. Пьешь залпом. Подбираешь под себя ногу, когда садишься и закалываешь волосы в два «рогалика», а не в один, как все другие. Бесило, что ты бесхитростная, неискушенная, доверчивая, – не от искренности такая, а потому что дура. Так мне было проще все себе объяснить, чем поверить, что ты во взрослой жизни, сумела сохранить что-то… оттуда. Я ведь не собирался приходить лично. Программа готова, патент пришел, – все бы переслал через сеть, перечислил деньги и прощай, долги.
– И почему же объявился?
– Получил от тебя сообщение. Помнишь такое: «…Если в городе – будь осторожен, если в трущобах – вдвойне».
– И что? – Честно не поняла я.
– Так не бывает. Ты должна злиться ненавидеть, презирать, – что угодно после февральского случая, но только не беспокоиться о моей участи. Знаю, что не помнишь того дня… меня вымораживало, что что ты постоянно носишь еду, а я взамен ничего. Здоровый лоб, с пустыми руками и карманами – ни денег, чтобы купить, ни смелости, чтобы украсть. На кого злился? На тебя, конечно. Что сделал? Да наврал, что ты, малявка, мерзко готовишь, и что лучше бы не бралась, и тем более не носила сюда.
– Мерзавец.
Я улыбнулась ему, а Гранид, увидев мою реакцию, вздохнул как обреченный:
– Могла бы и пихнуть локтем под ребра за все хорошее. Мне бы легче стало.
Я так и сделала – толкнула его кулаком под левый бок, не забыв, что правый еще и так скован ушибом. Он довольно хмыкнул. И опять стал печальным.
– Раскаивался, мучился, знал, что сильно тебя этим задел, но извиняться – характера не хватало. Струсил. Думал, что ты после совсем не появишься… мы с тобой тогда дней десять от силы, как знакомы были. Но нет, пришла. И принесла клубнику, малину в стеклянной банке и сливки в термосе. Мол, на этот раз не отговорюсь, что плохо приготовлено. Ни словом не попрекнула за прошлое свинство. Неисправимая.
Гранид рассказывал, и голос его все больше тускнел. Он хотел сказать что-то еще, но передумал и замолчал. Я уже догадывалась, почему он такой, и что с ним происходит, только не могла решиться ответить ему взаимными воспоминаниями.
– Эльса… даже тогда, девчонкой, ты мне простила злые слова. Не поверила? Пожалела? Знала, что на самом деле причина в другом? Глупо спрашивать, знаю, что не ответишь. Как бы мне хотелось, чтобы ты вспомнила хоть минуту из того лета.
Я поняла его в этом больше, чем он сам надеялся – Граниду нужно было эхо из прошлого. Взаимность узнавания, уверенность, что он в этом прошлом остался не один. Ему хотелось этого именно сейчас, прямо в глазах плескалось, жгло меня безысходной надеждой, почти отчаяньем:
– Солги. Пожалуйста, три слова – «я тебя помню», и мне будет достаточно. Солги, Лисенок…
Сердце как ожгло. Мне показалось, что я сейчас от собственной затопившей нежности и любви умру. Замерла, застыла. И внезапно упала, как в океан, во все, что еще секунду назад было сокрыто.
– Я тебя помню…
Объявление о станции перебило меня ненадолго, я замолчала, и Гранид благодарно кивнул, подумав, что это все. Даже этой якобы лжи, действительно, хватило на то, чтобы в его лице проскользнуло облегчение. Но как только вернулся обычный фоновый гул, придвинулась ближе, заговорив полушепотом:
– Вор, ты все-таки стал откуда-то утаскивать еду… носил картошку и запекал ее в углях. Часто угощал фруктами и орехами, а один раз приманил белку в маленькой сосновой роще у откоса. У меня она почему-то очень осторожно брала корм, а у тебя прямо на руке сидела. Врун, ты носил меня через заросли крапивы, а когда в шутку сердился, всегда обещал, что в следующий раз меня туда сбросишь. И никогда этого не делал. Храбрец, залез на дикую яблоню с маленькими желтыми яблочками, сладкими как черешня, чтобы набрать самых спелых, и ободрался, когда поехал с непрочной ветки вниз. Обгорел на солнцепеке, пока выискивал самые крупные ромашки для моего венка, а я дожидалась в тени и скручивала из лопухов шляпу. Ты меня не обманешь никакими словами. Ты всегда обо мне заботился – не замерзла, не перегрелась, не устала? Сколько протоптал тропинок, расчистил полянок на наших местах-посиделаках, сколько сделал навесов из хвои и перетаскал бревен для сидушек. Вымок и продрог до костей, когда прятал меня в грозу в расщелине толстых корней под обрывом, а сам загораживал от ветра и дождя. Собрал два мостика через глубокие овраги, чтобы я не рисковала каждый раз прыгать. А едва заикнулась, что хотела бы в Безлюдье полетать на качелях, как уже через неделю ты со своей хитрой ухмылочкой утащил меня к окраине рощи и показал – что сделал их. Из толстого каната и широкой дубовой доски, – как достал, как собрал, как закрепил? Загадка…
Гранид закрыл глаза. Я бросила взгляд на пассажиров, на светящиеся экраны персоников, экраны вещания, заметив, – как все мы едем, погруженные каждый в свое, и никому ни до кого нет дела. И на нас никто не смотрел, не нарушая маленькое воздушное пространство летнего тепла и легкости. Не вытаскивая нас из нашего мира.
Свою пересадку проехали, уезжая на новый круг. Мы стояли друг к другу совсем близко, я положила ему ладонь на плечо, он глаз так и не открыл – будто спал или грезил прошлым, не желая видеть ничего вокруг. А я нет. Я разглядывала сегодняшнего Гранида – немолодого, сильного, бледного и отрешенного. Любовалась им, любила его, понимая, что сейчас своими словами-воспоминаниями и себя и его делаю счастливыми.
– Мы пропустили станцию. Поедем по кругу?
– Поедем по кругу…
А дальше пришло молчание. Долгое – весь оставшийся путь до полихауса. Нужная и все понимающая тишина без слов. Гранид был погружен в свои мысли, я в свои, но я чувствовала, что мы как никогда вместе – сближенные. Возвращенные. И не город-милионник вокруг, а наше уединенное Безлюдье, где оба брели по лугу к развилке после целого дня вместе. Уставшие, тихие. Договоримся, когда снова увидимся…
– Приехать завтра пораньше?
– Нет. Лучше отоспись. Приезжай к условленному времени.
Мы стояли на моем этаже, у лифта, – до двери оставалось всего несколько шагов, так что можно было считать, что проводил до порога. Я постаралась не звучать слишком по-опекунски со своим «отоспись». Но он не возмутился. Кивнул и все.
– Я уеду, как увижу, что ты у себя. Иди.
– У меня осталось одно признание… оно из недавних, и я должна тебе это сказать.
– Так говори.
– Я от тебя отвернулась, Гранид. Тогда, на бульваре, когда ты выбрался и попросил помощи, а я, разглядев, решила уйти. Не сбежать от страха, думая, что ты опасен… от омерзения. Наркоман, не человек, да хоть прямо сейчас сдохни – мне хотелось только быть подальше от грязи. Не в моей чистенькой жизни… понимаешь? Ты умирал, а я отвернулась и пошла прочь.
– И что?
– Не знаю. – Я пожала плечами, подумала несколько секунд: – Я не совсем прежняя. Ты сказал, что я во взрослой жизни, сумела сохранить что-то оттуда, но та Эльса никогда бы не прошла мимо.
– Та не прошла, а эта – вернулась. Ты же вернулась.
Гранид смотрел на меня серьезно, но ничего осуждающего я не увидела. Он лишь шевельнул щекой, едва намекнув на свою улыбку, протянул руку и чуть растрепал мои волосы, – дурашливо, как маленькой девочке.
И если тот же жест от Андрея меня больше умилил и понравился, то от Гранида разочаровал. Ничего братского от него мне было не нужно. Лучше бы обнял покрепче, шепнул бы ласковое, и даже – поцеловал. Но нет.
– До завтра, Гранид.
Рубеж
Когда дверь закрылась, и я поняла, что вот сейчас он шагнул в лифт и поехал к себе, моя ячейка полихауса увиделась мне по-другому. Нет, не пустой и одинокой. Все здесь было моим, обжитым, уютным, знакомым, – только вчерашним. Жилье одиночки, которая не принимала гостей, здесь же и работала, не выбираясь иногда дальше, чем в бассейн или зал для гимнастики. Здесь был распорядок дня, никаких спонтанных событий, никакой лишней еды.
Я выросла из этого. У меня теперь появилось внутреннее ощущение дома, и оно было больше этих стен – в тот дом приходили друзья, не только сами, но и с семьей, в том доме были комнаты для работы, была кухня полная вкусных запахов. Была спальня, где засыпать и просыпаться я буду рядом с Гранидом.
Я хотела жить с ним, и даже если наш дом втиснется снова в такую ячейку, мы будем делить время за компьютером, толкаться в кухонном закутке или ванной, спать на полу, – это все равно будет больше этих стен. Потому что это внутри меня распахнулось пространство. Никаких сомнений – люблю ли я его? Люблю. Откуда знаю? Отовсюду! Хочу, чтобы он меня целовал, хочу, чтобы стал и первым, и единственным. На всю жизнь.
Уверенность, что это взаимно – не могло поколебать ничто. Откуда знаю? Отовсюду! Гранид тоже меня любил, и все его сегодняшние аккуратные дружеские поцелуи и касания, – временны. Пока я, взрослая Эльса, не выйду на передний план в его восприятии, а Эльса девчонка не шагнет назад. Она – табу. Я – нет. Какими бы ни были наши общие воспоминания, ни он, и ни я – не дети больше.
Приняв душ и расстелив постель, я забралась под тонкое одеяло и включила музыку. Соскучившись по мелодиям настроения, нашла то, что сейчас подходило идеально и погрузилась в свои мечты. Моя жизнь с этого дня изменилась бесповоротно, и эта ночь могла оказаться последней такой, «старой», когда я засыпала в своей ячейке, на своем диване, с заведенным на утро персоником.
* * *
Елисей ответил на вызов. Не словами – взял трубку, выжидая, что я скажу.
– Приезжайте в течение часа в центр, в офисы «Триады». Сможете? Поговорим напрямую.
– Какая спонтанность… что вдруг?
– Уполномочили. Теперь, даже если и не хочу, я обязана стать парламентером. Так вы заняты, или найдете время?
– Хм… найду. Где конкретно?
– На третьем этаже я уже зарезервировала переговорный кабинет. Как и все на этом этаже. Будем одни, не бойтесь.
Он засмеялся. Выдал с издевкой голосе:
– Буду всенепременно.
* * *
Я отключилась. Мы уже были здесь – я, Гранид, Андрей и Тимур.
– Через десять минут пойду вниз, в кафе, – Тамерлан перехватил свой принт-ноут из руки в руку, – если ваш редактор появится раньше времени и не один, я маякну.
Я отошла в сторону от всех и позвонила маме. Хотела ее услышать. Голос многое мне скажет – и как она на самом деле настроена, и как себя чувствует. В ее блог так и не заглянула. Она ответила гудок на пятый и фальшь занятого тона скрыть не смогла:
– Здравствуй, милая. У тебя что-то срочное?
– И да, и нет. Как ты?
– Я в работе.
– Роман или блог?
– Ответы подписчикам. Я тут разоткровенничалась, так не знала, что будет такой взрыв.
– Ма, – осторожно спросила я, – ты написала обо мне?
– Не держи меня за дуру, Эльса. Нет, конечно. Я твою жизнь вообще больше трогать не буду, мне и своих бурь хватает.
– Не знаю, что ты там выдала, но тетя Лола под впечатлением.
– С ее-то скучной жизнью? Не удивлюсь. Так у тебя дело?
Все же мама на меня не злилась, хоть капелька обиды ощущалась. А у меня была капелька вины и страха, что прошлым разговором я ударила по их уязвимому месту – ведь каждому хотелось быть нужным, полезным и они свою любовь выражали так, как могли. Удивительно, но сегодня я чувствовала себя взрослее собственных родителей, и потому позвонила первая. Я хотела помнить о них, заботиться, приезжать как и прежде – потому что любила их, ан не потому что чувствовала долг. И теперь знала, что люблю и себя тоже – раз и навсегда отстояв право быть собой.
– Да, дело. Я тебя очень люблю, ма. Ты мой самый-самый родной человек. Вот.
– У тебя рак?
Голос мамы дрогнул от чувств, и так смешался, что я услышала все – и серьезное опасение, и шутку, и смятение. Засмеялась, не выдержав:
– Нет, я здорова. Сегодня день искренности, а ты заслуживаешь правду.
Мама сказала, что тоже меня любит. И очень ждет в гости. Отцу я позвонила с тем же признанием, и он только вздыхал и вздыхал.
Вчера вечером я ложилась спать с ощущением рубежа. И сегодня был именно такой день. На откровенность меня толкало не предчувствие смерти, а, наоборот, предчувствие жизни – новой, иной, более полной и счастливой. Вот разберемся с проблемами, воздадим преступникам по заслугам, и все эти камни отпустят нас для нырка к воздуху.
Я вернулась. Услышала не с начала, как Тамерлан говорил о всех нас:
– …притянуло, и в одно время. И так вовремя… я вот едва свой шанс не упустил, семью вернул. Наталья в своей жизни разобралась, Илья живой нашелся, и Карина. За столько лет… Нам пора была найтись, а Колодцам закрыться. Я верю, что именно так и будет. Не по другому. Не может быть по другому!
– Последнее пока что под большим вопросом, – пессимистично заметил Андрей, – но в основном я согласен. Ладно, расходимся. Тимур в кафе, а я в служебной подежурю на подземной парковке. Если богач на авто приедет, лифта не минует все равно. Жди сигнала, Эльса.
Поцелуй
Это был четвертый этаж центра – здесь располагались самые большие залы для конференций, сейчас пустующие, так что мы остались вдвоем, когда Андрей и Тамерлан ушли. Оставалось выждать время, спуститься ниже и встретиться с Елисеем.
– Почему ты никогда не говорила своим друзьям обо мне, а мне о них?
– Тогда?
Гранид кивнул. Глупый вопрос, – а когда еще?
– Пока с Черкесом ехали до тебя, он разболтался. От нервов в сентиментальность ушел А чтобы я его правильно понял, рассказал больше, чем раньше, подробнее. Как ты нашла их всех… запертую и залеченную Нату, заброшенного и голодного Тимура, избитого самого Андрея, беспризорную Карину. Ты утащила их в другое Безлюдье? «Мальчишки были как братья и отцы, девчонки как сестры и матери, – поддержка, защита и забота». Это его слова, Эльса, дословно. Да я и фотографию помню, хоть видел мельком, – какие вы все счастливые там.
Я посмотрела на Гранида, потом встала рядом, плечом к плечу, опираясь лопатками на большие стеклянные двери, предугадывая его главный вопрос. И он его задал:
– Зачем ты приходила ко мне, если у тебя все было?
– Все было, а тебя не было. Вот и приходила.
– А почему не познакомила? Почему не сказала, что ты даже не из Тольфы, что это Безлюдье – не твоя фантазия, а настоящее другое пространство?
– А ты бы поверил? Твоя жизнь была слишком реальна и сурова, чтобы принять мои сказки за правду.
– Провела бы в Сиверск.
– Ты бы не смог вернуться, а это проблемы.
– Откуда знаешь?
Я потерла виски, пытаясь на самом деле понять – откуда я это знаю? Тогда знала, сейчас знаю? Почему до своих десяти лет я благополучно не помнила походов с теткой и бабушкой, потом вдруг что-то случилось и я стала шастать не только в Безлюдье, но и по Мостам? Если вспомнить пересказ Андрея, то спасая его от пьяного отца и помогая добраться скорее домой, я вела его именно Мостами. Случилось это открытие, откровение, прорыв к тайным знаниям заново, но помешала дурацкая клиника! И снова огромная дыра в голове на гораздо более долгий срок, заново все открытия сейчас, заново освоение Дворов и Мостов… Карина не успела научить. А кто научал в детстве? Тетя и бабушка? Интуиция, чутье было сильнее и я не нуждалась в учителях и проводниках? А в Безлюдье сегодня я смогу найти вход?
– Понятия не имею, откуда знала. – Ответила я Граниду. – А будь иначе, с друзьями бы не познакомила. Позднее, может быть, но не в то лето. Это было наше время, наше пространство, и делить тебя я ни с кем не собиралась. Был моим, моим и останешься.
Он издал какой-то непонятный возглас – то ли озадаченности и удивления, то ли неверия. Наклонился ко мне боком, подставляя ухо нарочито ближе:
– Я только что оглох от того, что никак не ожидал услышать… Повтори, если не врешь.
– А тебе какой ответ нужен был?
– Ты склонишь повинную голову и скажешь, что стеснялась меня, что был или слишком взрослый, или слишком казенно-ободранный. Все вместе.
– Серьезно?! Извиняйся, немедленно.
Я возмутилась, и ткнула Гранида локтем в бок, уже не наигранно, а рассержено. У меня много было к нему чувств, и так сильно хотелось их выразить, что готова была даже ударить, если не обнять. Он сделал это вместо меня, с опережением, обхватил за талию и крепко прижал к себе. А поцелуй, которого я ждала, прилетел в висок. Горячий, с чувством, но…
– Промахнулся…
Разочарование само вырвалось. Я прикусила себя за язык, надеясь, что Гранид не услышит, а если услышит, то не поймет. Не вышло.
– Да ну? – Зло переспросил он. – Промахнулся, значит?
И поцеловал в губы. Приятно до одури и слабости в ногах. И обнимал властно, даже без аккуратного сомнения – не против ли я такой требовательности.
– Ты так хотела?
– Хотела… и именно так!
Хорошо, что удерживал. Во всем моем теле случилась разбалансировка, и хоть я никогда в жизни не напивалась, была уверенна, что именно опьянела от всего и сразу, что ударило в голову. Гранид своей самодовольной и счастливой улыбки не прятал, вглядываясь в мое лицо и бессовестно считывая – насколько мне это понравилось.
– Я тебя люблю, Эльса. И девочкой любил, пусть по-своему наивно и целомудренно, и взрослую люблю – уже по другому. Навсегда моя, не отвертишься.
– Взаимно…
– Без дураков?
– И с дураками, и без них… чего придираешься? Конечно, люблю! Поцелуй меня еще!
– Ты нахалка, Лисенок.
Блеф
Плохая была идея, если смотреть здраво, спровоцировать друг друга на объяснение и на поцелуи перед такой важной встречей. Но случилось то, что случилось, и сигнал персоника ни он, ни я с первого раза не услышали. Позвонил Тамерлан, без пяти минут полдень, когда увидел редактора входящим в здание. Тот был «один, без спутников, тороплив, и прошел он через кафе, сделав заказ» – я выслушала мини доклад, буркнула «поняла» и решила, что пусть этот Елисей подождет, кем бы он там ни был. Через несколько минут Гранид все же сказал:
– Иди… После разговора под любым предлогом уходи отдельно, я буду ждать тебя на этаже у лестницы, помнишь об этом?
– Помню.
– У тебя здесь полно защитников. Я вообще в шаге буду.
– Помню.
И обменявшись напоследок уже легким объятием, я пошла к лифтам, чтобы спуститься на этаж ниже. Офис был выбран специально самый крайний – близкий ко входу на торцевые лестницы здания, Гранид действительно будет едва ли не за стенкой от меня.
Удивлялась сама себе, что не чувствовала никакого смущения. Не жгло мне ни щеки, ни уши, не шею, ощущала одно бесстыжее счастье. Губы кололо. Возможно они единственные были пунцовыми, но проверить это без зеркала нельзя. Не хотелось бы, чтобы мой вечный предательский «румянец волнения» нарисовался тогда, когда я должна была быть хладнокровной и собранной. Встряхнулась, собралась, взяла себя в руки у самой двери.
– Это что?
На столике уже стояли пара чашек кофе, а на моей стороне вазочка с десертом.
– Заказал ваше любимое – кокосовые сливки с шоколадом и грецким орехом. Кофе, если желаете. Барышень надо баловать.
Елисей сидел в кресле расслабленно, при моем появлении не встал, но сделал изящный приглашающий жест.
– Спасибо. Если торопитесь, можно сразу перейти к теме разговора.
– Извольте, перейдем… что вам от меня нужно?
– Мне от вас? – Переспросила я, усаживаясь на свое место и бросая беглый взгляд на угощение. – А вы уверенны, что правильно задали вопрос?
– Не выношу неопределенности, и в кошки-мышки играть устал.
– В прошлый раз вы дли понять, что я вам нужна. Готова выслушать.
– Правда? Мне хватит того, что я уже дважды в вас обманулся… – Елисей все же запнулся, разглядывая меня своими ясными голубыми глазами, и улыбнулся. – Или уже трижды?
– Что вы имеете ввиду?
– «Моя дочь договорится» – и Надин присылает телефон и фото, где вам лет двадцать, отчего я предвкушаю, как меня будет соблазнять рыжая бестия ради жирненького процента для маман. Я рассчитывал расслабиться в этот форс-мажорный период. А приходите вы, не при параде, не молодая, да еще на самом деле качаете права… Вы тогда знали, кто я на самом деле?
– Нет, – добавила откровенности. – Я действительно пришла по поручению матери и разговаривала с вами из-за нее. Согласитесь, это какая-то насмешка судьбы, раз так познакомила?
– Соглашусь.
Он кивнул, чуть повернул голову, взглянув в окно, а я вдруг заметила наушник. Полупрозрачный, телесного цвета корпус таблетки был едва заметен – утоплен в слуховой проход. Меня насторожило – еще недавно я сама ходила со своим «радаром» мыслей, надеясь выловить «потеряшку» из толпы. Подозрения про Елисея беспочвенны, но на всякий случай я четко в собственной голове произнесла: «Перестань подслушивать, идиот! И немедленно посмотри мне в лицо!». Редактор ничем не показал, что услышал.
– Зачем вам «золотой ключик»?
– Я мечтал заполучить хоть одну псинку себе на службу, но за столько лет не встретил и одной. Может, я ошибся, и вы – не собака?
У меня перещелкнуло в голове, и в памяти отчетливо предстала тетя Эльса, сказавшая странную на тот момент фразу: «Ты, как маленькая собачка, носилась везде, где хотела. Одно наказание. Пойди, поймай». Елисей намекал еще на какие-то способности таких вот «золотых ключиков», но ничего, кроме свободного доступа ко всем пространствам, мне в голову не приходило. Не буду себя выдавать незнанием. Закрою тему.
– Что вам известно о Тольфе?
– Куда вас качнуло. Уходите от вопроса?
– Вы первый. Не хотите говорить, зачем я вам, тогда перейдем к другим делам. Мое время дорого.
– Слушаю.
– Вы должны перестать делать то, что делаете. Освободите Колодцы, сдайте «гербарий» и исчезните из Сиверска. Вас до этого момента не трогали, потому что ваша польза была под вопросом. Теперь под вопросом и ваша жизнь.
Глаза Елисея похолодели и даже заискрились. Он посмотрел на меня иначе и шевельнулся в кресле, подсобравшись и выразив всем своим видом интерес:
– Есть силы способные угрожать мне смертью?
– А что вас так удивляет? Вы тоже этим не гнушаетесь.
– Моя задача приносить людям удовольствие, и одно-два исключения не в счет.
– Плохо справляетесь. Освободите место по-хорошему.
– Кем же вы меня пугаете?
– Тигром. – Я добавила в голос твердости и произнесла это едва слышно. – Колодцы должны быть оставлены. На вашего уважаемого клиента капкан уже взвели, при чем руками полиции. Взявшись за его заказ с Гранидом, вы даже не подозревали, на кого подняли руку, да? Вы ни черта не знали про пространства Тольфы, про сообщение между городами, про то, какие там силы. Вы куснули крупного хищника за лапу по дурости и незнанию.
– Не впечатляет. Так ли страшен тигр, что я не могу пару раз дернуть его за хвост и обнаружить котенка? Ведь у них не нашлось парламентеров посолиднее вас, барышня.
И Елисей со скепсисом приподнял бровь.
– Да вы никак смущены, что я такая несерьезная, господин Елиссарио? Даже десерт мне купили.
Он засмеялся, не сдержав эмоций, и не торопился продолжать разговор. Отпил кофе, дав себе паузу. Я покрутила в руках свою чашечку с остывающим напитком, подумала о том, как же вкусен десерт и как опасно его трогать. Будто лакомства на столе в заколдованном домике.
– Вы меня не обманете, Эльса, и не убедите, что за вами стоит крупная группировка, которая расчищает себе Сиверск, и вы у них на службе. В вас нет ни жадности, ни подлости, ни страстей. Даже шороха нет. Полная тишина.
Если бы он не добавил последние два слова, я бы опустила руки. Но на вечере мамы он отвлекся на приватный звонок, поставил наушник в ухо и отошел якобы поговорить. Не будь моего феномена «потеряшек», эта мысль ни за что бы не пришла мне в голову. Фантазии бы не хватило! Жадность, подлость, страсти – так ли он находил своих клиентов и своих подручных, слыша их мысли? Да, именно так! И именно поэтому он стоит во главе колодезных, на нем все держится, на его «чутье».
– А кто вам сказал, – произнесла с расстановкой, улыбкой и одновременным похлопыванием себя по уху, – что вы способны слышать таких как я? Это не сработало ни тогда, ни сейчас. И можете сколько угодно не воспринимать меня всерьез, но уже завтра вас убьют. В Колодцы я приведу своих, «гербарий» они найдут с гонцами, остатки вашей прислуги сдадут полиции. Сэкономьте время и усилия, а новая власть отпустит вас с миром.
Лицо редактора стало другим. Он смотрел на меня с удивлением и гадливостью одновременно. Никакая привлекательная внешность не способна была перебить обоюдной неприязни друг к другу. Его от меня воротило точно также, как и меня от него. Радовало одно – он не ожидал, что кто-то посторонний знает его секрет «чтения мыслей».
– Дались вам мои Колодцы… – немного неуверенно начал говорить Елисей. – С вашими талантами создавайте такие же хоть в каждом доме, возводите свои Мосты, прорубайте пути хоть в столицу. Не вижу смысла двигать таких незначительных, как вы думаете, конкурентов в моем лице. Если за вами такой страшный «тигр», а я весь такой «зайчик», зачем переговоры?
Ни капли страха. Даже издевка, и движение пальцев обеих рук, намекающие на уничижительные кавычки в словах «тигр» и «зайчик». Если он и поверил в армию за моей спиной, то она его не то что не пугала, даже не смущала. Угрозы смертью на него не действовали. И находил Елисей в моем блефе вот такие вот слабые места. Действительно, зачем переговоры при таких «зубах»?
– Вы хотели меня подрядить на расширение своих владений. Легко догадаться, но я чего-то ступила… – Вздохнула с усталостью, откинулась на спинку и посмотрела в окно, на город. – Как надоело разрываться между обычной жизнью здесь и служением там. Еще и вы на мою голову свалились… можно в отпуск, а не вот это вот все? Поступайте как хотите, думайте как хотите, я вас предупредила, и моя задача на этом кончена. Валите отсюда, любезнейший…
– Простушка в кедах с рюкзачком… а что будет, если прямо тут, я заломлю тебя силой и вколю «зверобоя» на всю катушку?
– Я умру. А что с вами будет, не знаю.
Он перешел на ты, но я осталась вежливой. На мой взгляд, это подчеркивало собственное достоинство и одновременно показывало презрение к противнику. Наугад я выбрала тактику ленивого безразличия, и неприкрытая ненависть в голосе редактора порадовала – он терял терпение и лицо. Он не уйдет просто так. Реально, кинется и убьет меня? Да так быстро, что даже Гранид не успеет схватить за руку с инъектором.
Почему мне не было страшно? Почему я не могла не смотреть на этого Елисея как на бессильное ничто? Он уже наливался бешенством, каменел скулами и челюстью, а меня от этого зрелища подмывало еще шире скалиться и выливать на него тонны брезгливости. Через взгляд, через мимику, через принятую на своем месте позу. Грязь и ничтожество! Гнида, глиста, бледная и скользкая тварь…
Даже передернуло, скривило, и не осталось незамеченным.
– Не смей, сука, так на меня смотреть…
Никудышный из меня получился дознаватель, хоть Андрей и возлагал надежды. Ни под какими пытками мне не узнать адреса, никак ему не сболтнуть, и по наводящим вопросам даже квартала не выяснить. Взбесить – запросто. Разговорить – увы.
– Ой, боюсь-боюсь… разговор окончен, или еще побрызгаете слюной?
– Окончен. И передай своим, что последнее слово за мной, у меня есть зубы. Сунетесь в палаты, уничтожу всех, до кого дотянусь. Тебя, твою семью, всех! Любой ценой!
Вышел в бешенстве, почти бегом и почти хлопнув дверью. А я кинулась к лестнице, к Граниду:
– Нам нужно к карте! Не Колодцы искать, а Палаты! Они сами их так назвали, но мне и в голову не пришло…
