Текст книги "Ветер Безлюдья (СИ)"
Автор книги: Ксения Татьмянина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)
Встреча
Я стала нервничать, оставшись одна у великой стены. Соглядатаям уже нечего делать здесь, Гранид правильно сказал, – тетя умерла, причин гулять по местным маршрутам нет, кто меня мог тут караулить? А все же… не далеки были места, где пришлось очередной раз бороться за свою свободу. Я никого не попросила подстраховать, и даже сам Нюф не появился. Но это, как раз, может быть хорошим признаком – значит, и опасности нет. А появится – он почует и прилетит! Я не торчала у арки, а затаилась под одним из балконов – проверенное уже убежище, если все поросло вьюном или лозой.
Он не пришел к шести, и я тщетно высматривала окрестности еще минут двадцать, пока не решила, что он мог точно также высматривать меня из своего укрытия. И действительно, едва маякнула на открытом пространстве, как Илья появился со стороны деревьев у дальнего дома напротив. Осмотрелся не раз, и я немного выдохнула – тень подозрения все же была, что Илья завлек меня письмом в ловушку и придет не один.
– Твоих рук дело? – Без предисловий прямо к носу сунул конверт, наполовину смятый в его тощем кулаке. – Я предупреждал тебя, чтобы не лезла. Ни моя жизнь, ни моя история тебя не касается. Обещала же, не докладывать!
– От брата?
– Ты – подлая… если бы не… дом. Я бы зарекся иметь с тобой дело.
– Дай руку, Илья. Если перед тобой будут только ворота-жалюзи, закрой глаза и шагни.
Холодные пальца парня сжали мои со злой жесткостью. Шаг, другой… он понял, что уже пересек черту и дернулся, но я шикнула, боясь, что вдруг что-то сорвется, если он сам рванет вперед, к выходу. Илья забыл, что злился. Как Карина переменилась со щенком, так и он застыл растерянно у самой границы арки, едва попав на Почтовый. Сколько лет он не был здесь? Надеялся ли хоть раз еще увидеть свою мать, ту, что его воспитала? Илья задрал голову к верхнему этажу, и я невольно посмотрела туда же – он на свои окна, а я на окна квартиры Виктора. На кухне горел свет – Виктория Августовна занималась ужином, в зале тоже – наверняка Ефим Фимыч сидит перед телевизором, или что-то чинит по бытовому за своим письменным столом в углу зала. Был ли дома Виктор, не знала – нигде силуэтом в окне он не мелькнул.
Мне было жаль его. Сколько же предательств он натерпелся с тех пор, как со мной познакомился? А самое ужасное – уход его Нюфа. Собакен мог еще и вернуться, вдруг, это лишь его временная миссия по спасению нас в трудный период – меня и Гранида. А как все наладится, мы найдем и Колодцы и уродов из них, так он и вернется в родной дом?
– Карина? Кари!.. – Та повисла на его шее, ткнувшись щекой в плечо, и он в первые секунды сжал ее, а потом скривился, как от боли и попытался оттолкнуть. – Зачем? Это она тебя привела?.. Она?..
Что Карина зашептала, не слышала. Мне стало неловко и я совсем отошла, чтобы не влезать в пространство для них двоих. Пора было уйти, без ненужных прощаний, но я скрылась в глубине двора и помедлила. Не удержалась, чтобы не подсмотреть за проявлением подлинных чувств.
Илья, высокий, обнимал ее как маленькую птичку и, склонившись, целовал. Они тоже давно не виделись. Они тосковали друг без друга. Щенок у их ног повиливал хвостом и смотрел в мою сторону. Но не отходил. Неужели уже принял их как хозяев, не бегая в поисках Анны и даже не отбегая ко мне, а я его часто навещала вместе с Виктором, он не впервые меня видел.
– Мо-ло-дец, – сказала ему шепотом, последний раз взглянув на чужой поцелуй. – Береги их.
Дальше – Двор, еще Двор, еще… и я вышла на вечернюю Набережную. Спросила время у прохожих, – восьми не было. Несколько минут ожидания я дышала речным воздухом, бродя туда и обратно, пытаясь разогнать тоску и легкую зависть. Счастливые они…
Его женщина
На подходе к Павловской станции моя грусть сменилась радостью – я уже обрисовывала в воображении как издалека узнаю фигуру Гранида среди других людей, как впереди будет несколько минут метро и пешего пути до полихауса. Я немного побуду рядом с ним.
На станции практически никого, – упустила, что это трущобная граница, поэтому его я увидела сразу, еще со ступеней эскалатора – он был одним из трех ожидающих. Бегло бросив взгляд на мужчину и женщину, явно супругов, с пакетами еды и новой подушкой, поняла, что нет никакого подозрительного. Да и быть не могло – станция случайная, ее не вычислить по моим привычным маршрутам.
Я заулыбалась, подходя ближе. Но улыбка моя исчезла быстро, кольнула резкая тревога, едва я стала различать, что Гранид не выглядит как обычно. Он прислонялся спиной к опоре и устало сутулился. Лицо осунулось, было бледным. Заметив меня, пошел на встречу:
– Почему здесь а не от полихауса? Никого за тобой не было?
– Нет. Я не из дома, мне как раз домой надо вернуться.
– Понял.
Зачем я его вытащила? Разозлилась сама на себя, – глупость какая, попросила довести как маленькую от метро до дверей! Выглядит как блажь и паранойя, особенно на фоне, что только что бегала по трущобам одна.
Дождавшись поезда, зашли в вагон, уйдя к торцевой стене. Мест полно, но он не сел, остался стоять, подперев собой межвагонную створку двери. Меня подмывало спросить «Что случилось?», но чувство вины и неловкости заставили стоять тихо и не беспокоить.
Одежда Гранида была той же, что и в последнюю нашу встречу. Рубашка в пыли, ворот потемнел. Разводы на шее, грязные волосы, проступившая щетина – он не заглядывал к себе домой. Было похоже, что Гранид без отдыха провел полтора суток на ногах, мотаясь где-то.
– Сядем?
– Садись. Мне нужен обзор.
Я не села, осталась рядом, исподтишка поглядывая на его лицо и подмечая другие детали: губы у него слипаются, дышит не глубоко. На висках, на лбу и над губой проступают крошечные капельки пота. Весь путь он то включал свое внимание, вытаскивая самого себя из оцепенения, когда была остановка и заходили пассажиры, то снова как будто засыпал, полуприкрыв глаза и плотно сжимая челюсть.
– Тебе плохо?
Он не услышал и я, не выдержав, тронула его за руку. Вагон чуть качнуло при торможении и вместо легкого касания с инерцией вышел несильный толчок. Гранид поморщился, дернулся, очнулся, повернув ко мне голову.
– Ты ранен?
– Нет. Упал с небольшой высоты, локоть ушиб. Детали не выспрашивай, хорошо?
– Ладно.
Сдержать себя и молчать оказалось непросто. Мысленно так и крутилось: а что случилось, а где ты был, а где Нюф, а как сильно болит, а ты дойти сможешь? Возможно, Грнид не зря тыкал меня иногда в излишнюю суетливость и назойливую заботу, я поняла, что пришла в раздражение от самой себя. Не нужно кудахтать и прыгать вокруг. Еще на язык лезли извинения, что побеспокоила его по пустяку…
Свет в вагоне был слишком ярким. Мерцание и смена картинок на рекламных экранах оказались болезненными, и через десять минут Гранид уже ехал от станции до станции, закрывая глаза полностью. Казалось, что его вырубит в любую минуту.
Наверху, на воздухе, ему стало легче, он даже смог сконцентрировать остатки внимания на попутчиках и людях возле полихауса.
– До двери доведи, – сказала ему без всякой просьбы или вопроса в голосе.
Гранид кивнул, зашел со мной, а в лифте вдруг «включился»:
– До двери? А ты не задумала меня у себя оставить?
– Задумала.
– Не надо, Ромашка. Зарекся я у тебя ночевать, есть и тратить твое время… с такими моральными долгами я не расплачусь никогда.
– Сегодня зарекся?
– Сегодня. Не сахарный, и дохляком на ногах стоял, так что нормально к себе вернусь.
– Гранид, – я нажала кнопку лифта и кабина остановилась, – посмотри трезво: ты обратно уже не доберешься. Белый как мел, глаза стеклянные… Я не вернусь домой, я останусь рядом и фиг ты меня прогонишь. Внушал мне все время, что это я неправильная и ты меня третируешь за слабость характера, а на самом деле – помощь принимать не умеешь. Гордость душит такого железного?
Он хотел что-то сказать, но смолчал, только нервно дрогнул губами – от боли или от презрения. Не знаю.
– Что, мужчина не может в трудную минуту опереться на женское плечо? Жить под ее крышей, пользоваться ее деньгами, позволить о себе позаботиться? Лучше сдохнет?
– Может, но при одном условии, если это – его женщина.
– Я тебе уже не чужая. Или ты наврал тогда, что ты ко мне привязался? Мы мир заключили.
– Ты не понимаешь разницы?
Его мальчишеское и глупое упрямство начало бесить:
– Тогда представь, что это так, раз такой принципиальный. Включи воображение, смирись на один день и дай себе помочь. Хочешь, я даже тебя поцелую, и уши заодно пооткручиваю?
– Не хочу.
– Давай затребую взамен, – охранять меня будешь, по ресторанам водить. Или прямо деньгами. Во сколько оцениваешь?
– Заткнись, Эльса. Врубай уже лифт…
– Вниз или наверх?
– Наверх.
Мы снова поехали. И не удержалась от ворчания:
– Когда я болела, или у тебя дома отходила, когда ты меня кормил-поил, так даже настроение у тебя хорошее было, довольный как слон. Приезжаешь, провожаешь, морду уродам бьешь – да пожалуйста, не за что, да какие пустяки… Едва сам без сил, – то не подходи, убью… злишься и кусаешься! Гордец бессовестный!
– Нотации тоже часть твоей заботы? Можно убрать из комплекта? Я не заказывал.
– Стерпишь. Я имею право быть злой и попить тебе крови.
Дома он едва разулся, умылся и сел на диван, откинувшись аккуратно на мягкую спинку, как с облегчением закрыл глаза. Но кардинально лучше не стало, – бледность не ушла, а на висках сильно выступила испарина. Напряженно сведенная челюсть, тик на скуле демаскировали его – Гранид терпел боль.
– Рубашку снимай. И ремень из джинс выдерни, он передавливает, когда сидишь. Я должна посмотреть, что с тобой. – Выждала, но он только взглянул на меня с сомнением. – Я не врач, но будет лучше. Или стесняешься? К слову, я видела тебя полуголым и не раз…
– А теперь я красивый. Еще не устоишь перед искушением…
– Опоздал. Мне как раз тощие больше по вкусу, а ты уже все.
Гранид послушался, сделал как я просила. Правое плечо, бок, немного под лопаткой – продолговатые покраснения. Чуть распух локтевой сустав.
– Да нормально. Ушиб, без переломов, синяки вылезут и все. Поспать не получилось, а это меня сильнее всего подкашивает. Мозг отключается, побочка от той еще лихорадки.
– И судорога, – увидела я маленький тик на скуле, и как предплечье и мышцы спины свело и расслабило.
– Не в самый удачный день ты меня застала.
Поставив чайник для термоса, я налила стакан минералки, растворив в нем пол чайной ложки морской соли с добавками. Он выпил его и второй стакан вдогонку. К локтю приложил завернутый в полотенце пакет со льдом.
– Но обезболивающее только после еды. Сможешь в себя впихнуть что-нибудь?
Долго готовить не пришлось, еще теткиных заготовок много. Я разморозила за пять минут, и за три подогрела мясо, но когда обернулась к нему с горячей тарелкой, увидела, что он лег на диван ничком и отключился.
Делать нечего… Убрав на кухне, приняв душ, я оставила свет настольной лампы, чтобы не в темноте расстелить себе постель на полу. Гранид как лег, так и не шевелился, заснув сразу, я только подложила ему подушку под голову, убрала растаявший компресс, и прислушалась – точно сон или его в нехороший обморок завалило? Бледность ушла, дыхание стало ровнее и глубже, значит, ничего страшного.
Есть новости?
Еще час я просидела за рабочим компьютером, – для меня ложиться спать было слишком рано. Занялась роликом, написала сообщения Наталье и Тимуру, а Андрею решила позвонить. Для этого вышла в коридор, чтобы не побеспокоить Гранида.
– Есть новости?
Андрей был сначала в подъезде, я догадалась по особенности звучания голоса в этом пространстве, – с гулкостью и бетонным эхом, потом хлопок двери и квартира. Только зашел.
– Илья получил твое письмо. Сегодня увела его во Дворы вместе с Кариной, я уверенна, что ей удастся его там задержать, так что оба в безопасности. Теперь, если нужно, пиши на адрес Набережная, дом 8, квартира 12. Они там.
– Понял. По редактору выяснил – он там не редактор, и сайтов у него во владении много. Хорошее прикрытие для отмывания денег, если часть включить в схему реальных клиентов и липовых авторов. Но это детали. По закону чист, сейчас коллеги аккуратно проверяют контакты и ближний круг. Ищем ниточки к тем, кого уже взяли на прицел, и выходы к трущобным службам. Гранид сообщил, что была стычка в метро. Почему не рассказала?
Я собралась ответить и оправдаться забывчивостью, но следователь не стал ждать объяснений:
– Есть фото с камер и есть данные. Владелец отпечатка с инъектора, насколько я догадываюсь?
– Да.
– У меня все, детали не по телефону. Есть что еще важное рассказать?
Насколько могла, пересказала разговор с Елисеем на вечере, а сообщения от него так и переслала – чтобы слово в слово. Андрей попросил, что если он снова выйдет на связь, ничего не предпренимать самой, а звонить и советоваться. Думать нужно, как повернуть его интерес в свою пользу и схватить за…
– …дальше объяснять надо? – Спросил Андрей свое коронное.
– Ясно. Буду строго соблюдать вашу инструкцию, господин следователь. Еще одно – не знаю, что он делал и где был, но Гранид не в лучшем состоянии сейчас и валяется в отключке. Спит трупом. Уверена, что-то выяснял по делу, или следил…
– Пусть свяжется со мной, как сможет. Я персоник вырубать не буду. Но в идеале – нам бы завтра вечером встретиться и переговорить, живьем, а не по телефону. Будешь свободна?
– Надо, значит буду свободна.
– Где и когда сейчас не скажу. Завтра буду знать. Эм… Ты у Гранида или от себя звонишь?
– От себя.
– Соседка твоя дома?
– Не знаю. Сейчас постучу… хочешь поговорить?
– Нет! Передай от меня привет. Просто так.
– Хорошо.
Я постучала к Наталье. Та открыла дверь, с длинной десертной ложкой в руках и обрадованно ей махнула:
– А я к тебе пару часов назад сунулась на чай позвать, а тебя нет. Не стала звонить, мало ли занята.
– Я согласна на чай.
– У меня или у тебя?
– У тебя. У меня там Гранид сном убитого на диване, не хочу шуметь, и не поговорить нормально… Наталья, не делай такие глаза интересные, он просто так спит.
К порогу лениво подбежал Ёрик, обнюхав меня издалека.
– Заходи. Я уже всех выгуляла, покормила, дела закончила и мороженое ем.
– Привет от Андрея, только что говорила с ним…
– Да? Между прочим, он после нашей встречи номер попросил, но самому позвонить или хоть что-то написать не судьба…
– Он сейчас в подполье, это раз. А еще он следователь и наверняка вечно занят, это два. Не обижайся на него, а привыкай.
– В каком смысле привыкай?
– Быть женой полицейского трудно…
– Иди ты в баню… – незлобно сказала Наталья и закрыла за мной дверь.
Сердце
У нее я пробыла недолго. Поболтали за чашкой кофе, на счет чая передумали. Ната совместила его с мороженым, а я выпила так – горький без сахара. Когда вернулась домой – все было по-прежнему. Тихо, полутемно, немного прохладно. Гранид спал, не поменяв положения, только голову чуть отвернул к спинке.
Я невольно задержала на нем внимание. Это была возможность разобраться в собственном беспокойстве и хоть что-то понять. Вот он лежит на спине, на диване, – полуголый, и могу ли я почувствовать к нему что-то телесное?
В маминых романах, а сравнение всплывало само, как нечистоты в воде, все мужчины были брутальными, мускулистыми, могучими. Спящие вулканы в буграх мышц, с волосатой грудью и волевыми подбородками. Гранид, к счастью, был обычным. Ничего у него не бугрилось, – рельефность тела была, но сглаженная, приятная глазу. Не дистрофичная и не атлетическая, обычная – золотая середина, как я бы сказала. Приземленности ему добавляла растрепанность – душ он не принял, не нашел сил, и только умывшись, все равно оставил трущобную пыль и грязь разводами на шее и в волосах. Эта деталь помогла мне оторваться от навязчивых глянцевых обложек, которые галереей висели на маминой странице, иллюстрируя «идеальные» тела. Мой Гранид оказался из жизни.
Рискнув подойти вплотную к нему, я все же ощутила беспокойство – как откроет глаза и застукает меня за разглядыванием! Не обман ли его ровное дыхание? Ушибленную многострадальную правую руку Гранид вытянул вдоль тела, а вторая лежала на животе. Что должно было меня привлечь? Когда просыпается этот пресловутый женский трепет? Я скользила по нему взглядом, чуть-чуть смущаясь от своей бесцеремонности, но не больше… И вдруг я нашла то, что мне понравилось, едва обратила на это внимание. Биение сердца. Вот это вздрагивание слева, пульс жизни. Набравшись храбрости, я опустила ладонь ему на грудь.
Гранид был живым. Это глупое утверждение, конечно – живым. Только сейчас я это знала не как факт, а чувствовала под пальцами, кожей, физически. Ободренная тем, что он даже не пошевелился, коснулась его плеча, руки, взяла его ладонь в свою, пережив ощущение разницы между жесткой и легкой кистью Гранида-подростка, а я ее помнила, и крепкой и тяжелой ладонью Грнида-взрослого. Это оказалось приятно. Весь его образ оттуда тяжелел и воплощался телесным присутствием здесь. А если его поцеловать? В потемневшую от небритости щеку… Я хмыкнула и сморщила нос, – все равно во мне было больше ребяческого. Целовать не стала, но провела пальцами по шершавости острого подбородка.
– Гранид, выпей обезболивающее, – решилась я его испытать и сказала довольно громко, – эй… проснись, дела не ждут.
И чуть-чуть потрясла за левое плечо. Ноль реакции, даже дыхалку не сбил и веками не дрогнул. Идеально. Я присела рядом с диваном на колени и осторожно наклонилась, повернув голову и убрав волосы чтобы не мешали. Гранид не обманул со своей шуткой – он стал красивым и я не устояла перед искушением приложить ухо к груди, чтобы услышать его сердцебиение. Это было до ужаса страшно сделать, потому что все равно брала оторопь, что Гранид очнется и застукает меня за этим наивным и в тоже время интимным преступлением. Ближе… Ближе…
* * *
Меня так трясло в рыданиях, что я ничего не могла – ни сказать, ни сделать. Сжалась комком и умирала от нестерпимой горечи внутри.
– Что случилось… Лисенок? – Гранид осторожно сел рядом на корточки и положил мне ладонь на макушку. – Тут до ручья два шага, давай-ка спустимся и умоешься. Ты красная, как помидор, у тебя сейчас еще кровь носом пойдет… вставай. Давай. Ну-ка, вдохни хорошо, еще раз вдохни.
Он меня распрямил, поставил на ноги, и повел к спуску. Внизу посадил на травяной откос и набрызгал холодной воды в лицо, умыл.
– Родители выпороли что ли?
Вопрос без насмешки, скорее сочувственно и даже растерянно. Я замотала головой. Гранид сел рядом, молчал и ждал, пока успокоюсь.
– Мама… – выдавила я из себя. – И папа…
– Поругались?
– Они вс-сегда… ругаются… они нен-на-видят друг друга.
– У взрослых все через одно место. Поругаются, помирятся.
– Нет, – он не понимал, он говорил то, что и все говорили, – Нет! Мама с-сегодня…
Горечь опять разлилась, обжигая горло и заставляя заикаться:
– Вес-сной я домой кота при-несла с улицы… худ-дой и голодный. Папа разрешил оставить. Бу-сик от меня не отлипал, и папу любил… когда он дома был, вс-сегда на коленках или на плечо… залазил. А маму не любил, никогда к ней не лез. А потом он убежал… и я его ис-скала. Он такой добрый кот был, всегда урчал, как тр-рактор.
– Беда… Давно пропал?
– В мае… а сегодня родители опять ругались. Сильнее обычного. И мама орала, что ненавидит папу… так сильно, что хочет его отравить или придушить, и все, что он любит, она тоже нен-навидит. Мама… сказала… – я набрала воздуха и смогла выговорить, – что усыпила Бусика… и чек показала с вет-теринарки. И чтобы папа п-подавился им… Она сказала, что это счастье – убить его люб-бимчика, и два раза счастье признать-ся в этом, чтобы на рожу его…
Я опять заплакала. И какое-то время тряслась, как от холода.
– Она Бусика убила! Она наш-шего… моего… кот-та… папа ее швырять… начал, и за горло с-схватил. Мама его ногтями и… стулом… Они дрались и орали, а я… хотела, чтобы они друг друга… убили. – От испуга я опять замолчала. Мне было страшно, что я такая, и страшно, что сейчас Гранид скажет, – так хотеть очень плохо, и я злая. – Я тоже их ненавижу… и даже папу. Я ненавижу наш дом. Я хочу убежать из него насовсем…
– Иди сюда, Лисенок, – Гранид придвинул меня ближе, обнял покрепче и стал гладить по волосам и по руке. – Выревись. Хочешь – сильно-сильно выревись. Бедняга твой кошак…
– Гранид… когда станешь взрослым, заб-берешь меня? Ты же раньше вырастешь. Я не хочу жить с родителями, я хочу жить с тоб-бой.
– Заберу, конечно. Только у меня дома нет.
– Мы вместе построим… здесь! И кота заведем…
– Ага, и собаку. Кого захочешь.
Черное и беспросветное начало меня отпускать. Я всхлипывала, прижимаясь щекой к блеклой футболке Гранида, и слыша, как бьется сердце. Живое. Смерть, прилетевшая мне под ноги белым чеком и словом «усыпление», отошла, сморщилась и вместо нее появилась какая-то надежда. В будущем, когда будут силы противостоять решениям взрослых, я не дам никого убить. И Гранид не позволит тоже. Ведь он сильный, настоящий, живой. Настолько близко, что я могу считать удары сердцебиения, – раз… два… три…
* * *
За окном давно стемнело. Мегаполис горел огнями, и о том, что настала ночь можно было понять лишь по самой высокой кромке неба. Я так и сидела на полу рядом с диваном, припав боком к мягкому краю. Прошлое было ближе, чем когда либо. Горечь за Бусика еще плескалась темным осадком в душе, обида на родителей выступила из глаз сдержанными слезами. Гранид был рядом и даже не знал, насколько он мне дорог.
