Текст книги "Тиран"

Автор книги: Кристиан Камерон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Архонт был весел и общителен. Кинию даже показалось, что он собирается положить ему руку на плечо.

– Готов представить тебе полный список присутствовавших на сборе. – Киний протянул свиток. – Я удовлетворен.

Архонт нахмурился.

– Я понял, что ты предпринял некоторые собственные шаги, дабы все пришли на сбор. Верно?

Киний поколебался, потом сказал:

– Да. Я попросил нескольких граждан постараться объяснить остальным горожанам, как важен этот сбор.

Архонт хмыкнул.

– Хм. Киний, возможно, я неясно выразился – или же у тебя есть свои замыслы. В первом случае виноват я, во втором – ты стал источником неприятностей. Как по-твоему, если бы я хотел, чтобы жители города поняли, как важен этот сбор, я бы не распространил известие об этом сам? Коль скоро я этого не сделал, ты мог бы догадаться, что у меня есть на то причины.

Киний понял, что вступил на опасную почву.

– Я стремился только сделать твою конницу лучше, архонт. Первым шагом в обучении должен стать общий сбор.

Архонт отпил вина.

– Может быть, – сказал он после нескольких мгновений раздумья. – Киний, ты пришел служить мне и этому городу. Возможно, тебе кажется, что ты нас понимаешь. Ты видишь тирана на троне из слоновой кости и нескольких граждан благородного происхождения, которые хотят удержать тирана в рамках закона. Хмм? Очень по-афински. Я пригласил тебя сегодня сюда – на суд, – чтобы ты увидел кое-что другое. Эти конники из города – «уважаемые господа», ненасытные землевладельцы, которые пытаются разорить моих мелких крестьян. Я должен защищать крестьян: без них у нас не будет зерна. А если я позволю крупным землевладельцам поработить мелких, останусь без гоплитов. И у маленького человека есть свои права. Я их защищаю.

Киний подумал: «Их защищает закон». Но промолчал, только кивнул.

– Многие из этих «господ» пытаются вмешиваться в управление городом – даже в ущерб его безопасности. Гм… Когда я нанял тебя, я не знал о твоих многочисленных связях – и сейчас думаю, не совершил ли ошибку. Совершил?

Услышав слово «связи», Киний впервые ощутил страх.

– Никомед опасный человек, Киний из Афин. Ужинай у него на свой страх и риск. Ладно. Ты собрал моих граждан и теперь будешь их учить. А между тем у меня есть для тебя поручение. Ты разыщешь этих людей, – он протянул Кинию табличку, – и с ними найдешь разбойников, которые хотят прислать ко мне посольство. Ты проводишь их послов ко мне. Я понял так, что они к северу от города, на большой излучине реки, в трех днях езды. И поскольку ты назначил следующий сбор через восемнадцать дней, предлагаю тебе выехать немедленно.

Киний взглянул на табличку. Семь имен, все незнакомые.

– Я хотел бы взять с собой своих людей.

– Я был уверен, что ты их возьмешь. Бери – двоих. Не больше. Ясно? Я не хотел бы, чтобы мой приказ снова был понят неверно. – Он улыбнулся. – И, пожалуйста, извинись перед Мемноном. Он считает, что на ипподроме ты оскорбил его.

Из ближайшего ряда гоплитов показался Мемнон.

– Мы можем решить это между собой, архонт.

– Как раз этого я не хочу! – рявкнул архонт. – Никаких ссор, никаких стычек. Киний, извинись.

Киний на мгновение задумался.

– Хорошо. Извини, Мемнон. Я не хотел тебя обидеть. Однако твое появление на ипподроме, неожиданное и с вооруженными воинами, могло иметь серьезные последствия в отношении моего командования над воинами.

– Не будь дураком, – выпалил Мемнон. – Я пришел туда, чтобы спасти тебя, хозяин лошадей. Пришел обеспечить твою безопасность, а ты привел меня в замешательство. – Он усмехнулся. Во рту у него не хватало зубов, и вблизи он производил устрашающее впечатление. – В Афинах это считается извинением? В моем городе Гераклее за это отрезают яйца.

Киний покачал головой.

– Нет. Ты пришел устрашить гиппеев – и меня. И не вини меня в том, что твои люди дрогнули перед атакой конницы, – это скорее изъян их подготовки.

– …твою мать, – сказал Мемнон, побагровев. Голос его звучал тихо, но внушал страх. – Не играй со мной, афинянин.

Архонт встал.

– Киний, ты мне не понравился. Вы оба не понравились. Пожалуй, следует прикрикнуть: извинись немедленно!

Они стояли треугольником, окруженные гоплитами Мемнона, которые отсекли толпу. Поза Мемнона свидетельствовала, что он готов к насилию. Большие пальцы он сунул за пояс с мечом, правая его рука дергалась – он был готов выхватить меч. Киний полагал, что и сам выглядит не лучше. Он легко покачивался на носках, готовый к схватке.

Взгляд архонта переходил с одного на другого.

– Киний, извинись немедленно!

Киний принял решение.

– Мемнон, извини, – сказал он.

Архонт хмыкнул.

– Это я приказал Мемнону поддерживать тебя, охламон. Ты вообразил, будто знаешь нас, – ты ничего не знаешь. Подумай о своем высокомерии, пока будешь сопровождать варваров по равнинам. Теперь ступай.

Киний, униженный, повернулся и протиснулся сквозь ряды людей Мемнона.

– Давай возьмем своих лошадей и уйдем, – сказал Никий, положив руку на амулет Афины у себя на шее. Он закашлялся, и кашлял долго и надрывно. Кракс и Арни усадили его на ложе перед жаровней. Никий был очень болен.

– Куда тебе! – ответил Киний, что прозвучало как упрек, хотя Киний этого не хотел. – Зима на носу. Хочешь зимой возвращаться по побережью?

– Мы можем оставить лошадей и отплыть отсюда на корабле, – сказал Диомед.

– Легче перерезать себе горло. Послушайте, это моя вина. И то, что мы здесь, и то, что я не умею держать язык за зубами. Пока остаемся. Я возьму с собой Ликела и Ателия. Диодор, будь готов ко всему и постарайся избегать стычек с Мемноном.

Из коридора сквозь занавес из бус прошел Филокл.

– Пирушка для избранных?

Киний сердито посмотрел на него. Постоянные внезапные отлучки и появления Филокла раздражали его: спартанец с ними, когда ему это выгодно, но в других случаях держится отчужденно.

– Да.

Филокл подошел к столу и налил себе вина.

– Слухами земля полнится. Неприятности с архонтом? Тебя отправляют с поручением? Очень разумно со стороны архонта: на несколько дней он убирает тебя из города. Меня это тоже устраивает: буду счастлив сопровождать тебя.

– Я уже выбрал себе спутников. Архонт разрешил мне взять только двоих.

– А из остальных, – сказал Диодор, – выйдут отличные заложники.

Филокл улыбнулся.

– Ну, я-то на самом деле не из твоих людей, – сказал он. – Едва ли архонт желает избавить тебя от моего общества. Я просто уеду из города. Могу случайно встретить вас на дороге.

Киний, все еще разозленный и обиженный происшествием на агоре, почувствовал себя одновременно тронутым и разъяренным. Гневный ответ уже вертелся у него на языке, но он проглотил его и запил вином.

– Я не могу помешать тебе, – сказал он, но его голос чуть потеплел.

– Вот и я о том же. – Филокл допил вино. – Когда выезжаем?

– Как только я разыщу людей из этого списка.

Киний показал на лежащую на столе табличку.

Филокл прочел список и кивнул.

– Большинство их я знаю – это все молодежь. Некоторые подружились с Аяксом, двое желали бы стать больше, чем друзьями, если вы меня понимаете. Пошли его за ними и забирай с собой – проще простого.

И он щелкнул пальцами.

Диодор кивнул.

– Мне было бы спокойнее, если бы Ликел остался. Он не хуже меня знает местных. – Он посмотрел на Филокла. – Богатые молодые люди. Может, сыновья самых богатых?

Филокл пожал плечами.

– Архонт не дурак. Ты тоже, Киний, – когда не срываешься. До меня дошел слух – может, вы его тоже слышали? Будто архонт разрешил провести городское собрание, чтобы одобрить новые налоги.

Диодор кивнул.

– Я слышал то же самое.

Филокл перекинул ногу через стол и наклонился, как на ложе. Прочный дубовый стол заскрипел под его тяжестью.

– Если позволите высказать предположение, архонт отсылает сыновей самых богатых граждан, чтобы иметь возможность держать в руках собрание. Как по-вашему?

Диодор провел рукой по волосам.

– Конечно, так и есть. Я должен был сам догадаться.

Киний переводил взгляд с одного на другого.

– Как приятно, что вы таким образом рассеиваете мое неведение. Сунете мне под нос еще какую-нибудь голову Горгоны, пока я собираюсь в поездку?

– Город шумит, как хор лягушек в пруду, и все о прошедшем сборе. На людей произвело впечатление – и мы, и ты, Киний, и особенно твое маленькое представление с людьми Мемнона. Их все ненавидят. Нас – пока нет. Ну что, пошлем за Аяксом?

Киний сказал:

– Терпеть не могу, когда мной управляют. – Он печально улыбнулся. – Какой же я был дурак!

– В котором случае? – невинно спросил Филокл и исчез за занавесом.

Ужин с Клитом, торжественный и умело устроенный, протекал без происшествий. Случайно или намеренно среди гостей преобладали отцы тех, чьи сыновья отправлялись на равнины. Киний не чувствовал враждебности с их стороны и ясно дал понять, что, хотя поездка будет тяжелой и он будет обучать молодых людей, он позаботится об их безопасности.

Клит сам начал разговор о возможном собрании.

– Все на агоре говорят: архонт созывает собрание, чтобы мы одобрили новые налоги.

Киний молчал, пытаясь перехватить взгляды Диодора и Филокла, чтобы заставить молчать и их. Но не сумел.

– А когда собрание проходило в последний раз? – спросил Филокл, отхлебывая вино.

Клит огляделся и пожал плечами. С ложа приподнялся Клеомен, один из самых богатых купцов города.

– Почти четыре года назад, господин. Целая олимпиада прошла с тех пор, как нам в последний раз разрешили собраться.

У него совсем юный сын – Эвмен, который, вспомнил Киний, явился на сбор верхом и в доспехах. Но не настолько юный, чтобы молчать на пиру. Юноша на ложе отца сел и сказал:

– Так было не всегда, господин. Когда архонт был только назначен, собрания проходили регулярно.

Клит знаком приказал рабу принести еще вина.

– Мы все здесь верны архонту, мальчик. Думай, что говоришь. Мне хотелось бы расценить возможность провести собрание как добрый знак.

Эвмен с легкой тревогой осмотрелся.

– Ничего против властей я не сказал.

Киний чувствовал, что в этом разговоре есть какая-то подоплека: даже заявление Клита о верности архонту – тоже какой-то код. Следя за лицами собравшихся, за выражением их глаз, он чувствовал сдержанное напряжение между ними.

– Может быть, после собрания дела пойдут иначе, – сказал другой гость.

Киний не помнил его, но знал, что это самый богатый судовладелец в городе и что его сын, едва достигший возраста, который позволяет служить в коннице, утром тоже отправляется с ним в поездку.

Это заявление прозвучало зловеще, тем более что на него никто не откликнулся, и все запили его вином. Никто не подхватил обсуждение, даже Филокл. Клит, напротив, заговорил об успехе сбора.

На Киния обрушились похвалы – слишком много, показалось ему.

– Мы даже не начали обучение, – сказал он. – Когда у вас заболят задницы, никто из вас и не подумает меня превозносить.

Это вызвало общий смех, но отец Клио – Киний вспомнил его имя: Патрокл – покачал головой.

– Мы ожидали другого наемника, вроде Мемнона. И были удивлены тем, что ты определенно благородный человек. Думаю, что могу выразить общее мнение: мы будем довольны, когда начнутся упражнения, по крайней мере весной. При мысли об упражнениях зимой мои старые кости начинают скрипеть!

С этой минуты пир несколько оживился. Клит, несмотря на жесткость в общении, оказался превосходным хозяином. Друг друга сменяли танцовщицы, искусные и со вкусом подобранные, и акробаты, и темнокожий свободный человек, который подражал самым важным жителям города: Мемнону, самому Клиту, наконец, Кинию.

Даже Киний рассмеялся, увидев пародию на свои ноги и аристократические движения руки. Он сразу узнал себя: его не в первый раз пародировали. Присутствующие ревели, и Киний заработал несколько дружелюбных усмешек.

В конце вечера Филокл сыграл на кифаре, а Аякс прочел отрывок из «Илиады». Прекрасное напоминание о том, что люди Киния благородного происхождения, и исполнение – и то и другое – было принято отлично.

Кутаясь в плащи, старясь не ступать в лужи, они в сопровождении двух рабов Клита возвращались на ипподром. Филокл рассмеялся.

– Прошло гладко, – сказал он.

Аякс тоже рассмеялся.

– Я все время ожидал, что в дверях появится мой старый учитель и погрозит костлявым пальцем, если я пропущу хоть слово. Совсем не то, что читать в лагере у костра!

Диодор был настроен более серьезно.

– Они что-то скрывают.

Киний согласно кивнул.

– Что бы это ни было, держись подальше, – сказал он Диодору. – Не вмешивайся. Ясно?

Диодор кивнул. Он посмотрел на небо, помолчал и сказал:

– Погода меняется. Чувствуете? Холодает.

Киний плотнее запахнул плащ. Он уже замерз. И закашлялся.

Выехали, когда прихваченные морозом травы к северу от города порозовели на рассвете под холодным голубым небом. Семеро молодых людей ехали на хороших лошадях, у каждого был свой раб; у двоих старших – по два раба и с полдюжины лошадей. Все хорошо снарядились в дорогу, все в прекрасных доспехах и плотных платах. И все рвутся в поход.

Такая готовность позволяла легче мириться со сложившимися обстоятельствами. Заложники или нет, но это было высшее сословие города, конница. Киний наслаждался обществом этих семерых, пока по узкой тропе они выезжали из города и поднимались на гряду, за которой начиналась степь. Много стадиев тропа вилась вдоль каменных стен, за которыми расстилались нивы, теперь там, где урожай убран, покрытые замерзшей стерней и сломанными стеблями. Местность усеивали прочные каменные дома земледельцев, и в более поздние утренние часы навстречу стали попадаться направляющиеся в город крестьяне, большинство пешком, с тележками, более процветающие – верхом. Пар от дыхания морозным облачком вырывался изо рта; крестьяне пугливо смотрели на такое количество вооруженных людей.

Молодые люди болтали, показывали имения, принадлежащие их семьям, обсуждали возможности охоты в той или иной роще и освежали свои познания в философии в беседах с Филоклом – пока Киний не приступил к ним с расспросами.

– Как подъехать вон к тому дому, – Киний рукой указал на каменное здание вдали, – с двадцатью людьми, чтобы вас не заметили?

Они восприняли вопрос серьезно и принялись обсуждать, возбужденно размахивая руками. Наконец тот, кто верховодил, – Эвмен (его главенство не вызывало у Киния сомнений, хотя было менее очевидно остальным) показал:

– Вокруг того леса и вверх по долине, вон там.

Киний кивнул. Было занятно, как Эвмен изменился, перестал быть робким мальчиком, каким был накануне вечером. Среди своих ровесников он казался вполне зрелым.

– Хороший глаз, – похвалил Киний.

Эвмен вспыхнул от похвалы.

– Спасибо, господин. Но – не возражаешь, если я спрошу? – разве конница не предназначена скорее для схватки человека с человеком? Как я понимаю, украдкой пробираться куда-нибудь – дело псилоев.[48]48
  Псилои – легкая пехота, обычно без доспехов, вооруженная копьями; использовалась для устройства засад и формировалась обычно из беднейших слоев населения и даже рабов.


[Закрыть] Разве наша обязанность не прикрывать фланги гоплитов и сражаться с вражеской конницей?

Киний ответил:

– На войне главное – получить преимущество. Если можно получить преимущество перед вражеской конницей, прокравшись куда-нибудь, ты должен это сделать, не правда ли?

Другой молодой человек – Клиоменед, сын Патрокла, – запинаясь, сказал:

– Разве… то есть… разве… я хочу сказать… это правильно? Пользоваться преимуществом? Разве Ахилл поступал так?

Киний теперь ехал в гуще молодых людей. Аякс держался справа от него, Филокл с улыбкой приотстал с таким видом, словно дела вроде войны, недостойны его внимания, а Ателий уже ускакал вперед и исчез в утренней дымке.

– Ты Ахилл? – спросил Киний.

– Увы, нет, но хотел бы, – ответил другой юноша, Софокл. – Мой учитель говорит, что Ахилл – образец для всякого благородного человека.

– Ты так хорошо владеешь оружием, что я могу рассчитывать, что ты один изрубишь множество противников? – спросил Киний.

Парень опустил взгляд. Другой – Кир – хлопнул его по спине.

– Настоящая война – это смертный бой. А со смертью теряешь все: свободу, любовь, имущество. Чтобы это сохранить, стоит пуститься на хитрости. Особенно если враг превосходит вас числом и лучше подготовлен.

Киний произносил все те слова, какие бывалые воины говорят молодым, и ему внимали с тем же недоверчивым выражением, с каким он когда-то слушал рассказы друзей отца, которые сражались при Херонее.[49]49
  Сражение при Херонее (август, 338 до н. э.) – сражение в Греции под селением Херонея в Беотии, в ходе которого македонский царь Филипп II разгромил объединенную армию греческих городов-государств.


[Закрыть]

Спешились, чтобы поесть. Рабы подали великолепные блюда, достойные принцев на охоте. Киний не жаловался – провизия скоро кончится, и всем придется есть то, что Киний везет на двух мулах под присмотром Арни. Филокл ел за двоих и снова повернул разговор в сторону философии.

– Как по-вашему, почему на войне существуют правила? – спросил он.

Эвмен потер голый подбородок.

Филокл показал на Киния.

– Киний говорит вам: будьте готовы прибегнуть к обману. Должны ли вы использовать лазутчиков?

Эвмен пожал плечами.

– Все используют шпионов, – сказал он с цинизмом молодости.

– Агамемнон послал Одиссея шпионить в Трою, – сказал Софокл.

Он скорчил гримасу, показывая, что, хоть говорит об этом, сам не очень верит своим словам.

– Если берете пленного, можно ли пытать его, чтобы получить сведения? – спросил Филокл.

Парни заерзали. Эвмен забыл о еде.

Киний, не вставая, пнул Филокла в колено.

– Одиссей пытал пленного, – сказал он. – Это есть в «Илиаде». Я помню.

– А ты бы стал? – спросил Филокл.

Киний потер подбородок и уставился на свою еду – почти как Эвмен. Потом поднял голову.

– Нет. Разве что по какой-нибудь очень серьезной причине, – но и в таком случае это подло. Это не для людей.

Софокл оторвал взгляд от еды.

– Ты хочешь сказать, правила глупы?

Филокл покачал головой.

– Я ничего не говорю. Я задаю вопросы, а вы на них отвечаете.

– Командир говорит, что война – это смерть. Так зачем правила? – Софокл в поисках одобрения взглянул на Киния. – Все, что приводит к победе, хорошо. Разве нет?

Филокл подался вперед.

– Нападешь ли ты на противника во время перемирия? Например, если он собирает своих мертвецов?

Софокл отпрянул, его лицо гневно вспыхнуло, но он с упорством юности стоял на своем.

– Да, – сказал он. – Да, если это принесет мне победу.

Филокл посмотрел на Киния, и тот покачал головой.

– Никогда, – сказал он.

На щеках Софокла выступили два ярко-красных пятна, его шея покраснела, и он понурил голову.

Киний снова огладил бороду, втирая в нее жир с пальцев.

– У военных правил есть своя цель, – сказал он. – Всякое нарушенное правило усиливает обоюдную ненависть противников. Всякое соблюдение правил обуздывает ненависть. Если два города воюют и оба соблюдают клятвы, придерживаются правил и боятся богов – то когда спор будет решен, они смогут вернуться к торговле. Но если одна сторона нарушает перемирие, или убивает женщин, или пытает пленных – жизнью правит ненависть, и война становится образом жизни.

Филокл кивнул. И добавил:

– Война, если она вырвалась на свободу, становится величайшим из тиранов. Люди вырабатывают правила, чтобы держать этого тирана в узде, точно так же как городские собрания помогают сдерживать своеволие самых богатых граждан. Только дураки говорят о «серьезном подходе» или о ведении «настоящей» войны. Они – неопытные трусы, никогда не стоявшие в строю с копьем в руках. В фаланге, когда слышишь дыхание противника, когда чувствуешь ветер, если он пускает газы, война всегда настоящая. Достаточно настоящая, чтобы на каждом неверном шагу ждала смерть. Но когда тиран войны вырывается на свободу и города сражаются насмерть, как Афины и Спарта сто лет назад, когда все правила забыты и каждый желает только смерти врагу, разум покидает нас и мы становимся зверями. В этом нет ни чести, ни славы.

Парни серьезно кивали, но Киний чувствовал, что они с Филоклом могли бы провозгласить пользу пыток и насилия и тоже убедили бы их.

После трапезы Киний заставил их пеших метать копья, а потом наблюдал, как они садятся верхом, и советовал, как это улучшить. Когда бросали копья, он сказал Филоклу:

– Отличная была речь. Ты против войны?

Филокл нахмурился.

– Я спартанец, – сказал он, словно это отвечало на вопрос Киния. – У этого Кира хорошая рука.

Киний не стал продолжать.

– В бою вас могут сбить с лошади, – говорил Киний. – И не один раз. И всякий раз как вас спешивают в конном бою, вы уже почти мертвы. Снова сесть верхом – важнейшее умение. Учитесь садиться на свою лошадь и на лошадей других воинов, ведь самая обычная причина того, что вы на земле, – какой-то ублюдок убил вашу лошадь.

Когда после полудня они выехали и миновали последние стены, канавы и плотины, обозначавшие границу городской собственности, Киний спросил:

– Когда вы учились бороться, учили ли вас в первую очередь падать?

Аякс улыбнулся, потому что уже много раз слышал эту речь.

– Упражняйтесь – спешивайтесь и вновь садитесь верхом. Учите лошадь идти шагом, рысью, легким галопом. Например, Аякс несколько недель назад едва умел ездить верхом. – Киний бросил на него добродушный взгляд. – Теперь он во время галопа может спешиться и снова сесть на лошадь.

Аякс понял намек, внезапно отвел лошадь на несколько шагов в поле, скатился с седла и упал на бок. Он, казалось, запыхался, но сразу вскочил, а его лошадь тут же остановилась. Аякс подбежал к ней и взлетел в седло, с прямой спиной, высоко перебросив ногу через спину лошади. Выглядел он настоящим атлетом.

Некоторые молодые люди сочли, что он скорее похож на бога. Все попробовали проделать то же самое; великолепные плащи и доспехи испачкались в грязи и пыли, когда всадники падали на землю и вновь садились верхом. Кое от кого лошади убежали вовсе. Эвмен, вполне подготовленный всадник, скатился с лошади, та понесла, и догонять ее пришлось Кинию. После этого Киний постарался умерить их рвение.

– Нам сегодня предстоит проехать еще много миль, – напомнил он.

Аякс потер бедро.

– Больно.

Киний улыбнулся ему.

– Ты молодец.

Аякс расцвел. Если он и не изменил свое мнение о действиях Киния в бою с гетами, то время и обиход отрядной жизни притупили его негодование. Киний испытывай некоторую неловкость из-за того, что в отряде молодежи вторым по старшинству стал Аякс, но Аякс принял это совершенно естественно и тактично назначил своей правой рукой Эвмена. Лишь когда Киний и Филокл рассуждали о войне, в выражении лица Аякса появилось что-то особенное – возможно, замешательство или несогласие.

Солнце клонилось к западу, когда вернулся Ателий; его красная накидка блестела в закатных лучах. Киний плотно закутался в плащ. Снизу его согревала лошадь, но ледяной ветер задувал под шлем.

– Ну как? – спросил Киний.

– Легко, – ответил Ателий. – Для меня, да? Следы и копыта, следы и копыта. Я их найду. Завтра к вечеру мы в они лагерь. Да? Они лагерь?

Он показал жестом.

– Ты видел их лагерь, и завтра к вечеру мы там будем? – спросил Киний.

– Видел? Нет. Видел глазами? Не я. – Скиф мотнул головой: – Следы и копыта – знать где, не видеть, да?

Киний утерял нить повествования, тем более что Ателий начал вставлять варварские слова.

– Значит, ты поехал туда, увидел следы, и мы будем там завтра к вечеру?

– Да! – Скиф обрадовался, что его поняли. – Завтра, может, к ночи. Да. Еда?

Киний предложил ему оставшиеся от обеда кусок хлеба и флягу с вином – хорошим вином. Скиф со смехом отъехал.

Они ехали почти до темноты, и все время река, темная и холодная, оставалась справа от них. На крутом песчаном повороте остановились; рабы разбили лагерь. Молодые люди все-таки плохо представляли себе жизнь воина: настояв на том, чтобы у каждого была своя отдельная палатка и собственная постель, в результате они от холода не могли спать. Киний спал рядом с Филоклом, Аяксом и Арни, а Ателий, больше стремившийся к одиночеству, а может, и более практичный, спал рядом с лошадью, укрываясь за ней от ветра.

Утром мальчишки выглядели утомленными и измученными. Дрожа, они ждали, когда приведут лошадей и приготовят завтрак. Киний заставил их метать копья. У него болело горло, он растирал его. Арни принес ячменный отвар, и Киний выпил его с медом. Это немного помогло.

Солнце на темном небе казалось ярким оранжевым шаром. Арни подошел к Кинию с чистой тряпкой и протер его серебряную чашу для вина.

– Ненастье, – сказал он, показывая на солнце.

Киний рассеянно кивнул.

Молодые люди быстро согрелись и спустя несколько минут уже сыпали вопросами, обращенными в основном к Аяксу, который неплохо справлялся. Всех интересовал скиф, и кое-кто спрашивал, кто он – раб на особом положении? Если Ателий перед отъездом понял их вопросы, он не подал виду и предоставил Аяксу объяснять его статус.

Потребовалось больше двух часов, чтобы все собрались и сели верхом: их рабы, терпеливые и умелые, не привыкли поторапливаться, и никто из молодых людей не знал иных наказаний, кроме учительской розги. Аяксу пришлось повысить голос. Киний наслаждался зрелищем, когда Эвмен не пожелал гасить костер, Аякс прикрикнул на юношу и смутил.

– Но… мне холодно! – сказал Эвмен. Он был в ужасе и не понимал, как другие не видят, в каком он чудовищном положении.

– Мне тоже. И рабам тоже. Садись верхом!

Аякс говорил точно как Никий. Киний отвернулся, пряча улыбку.

В этот второй день они изображали действия дозора. Киний не настаивал на полном соответствии, но посылал молодых людей вперед в разведку и требовал отчетов, а несколько раз выезжал с ними, терпеливо слушал их доклады о следах оленей и скота, о мертвой овце и о болотах к западу. Он учил. Он держал их при деле. К полудню его кашель усилился. Он не чувствовал себя больным и искренне наслаждался поездкой, но приступы кашля становились все более затяжными. Поели в седлах, когда солнце стояло еще высоко: парни устали, а Ателий вернулся с докладом, что встретил отряд саков и что в любую минуту можно ожидать встречи с охотниками. Киний давно признал, что саки, хоть они и варвары, ему понравились, и не ожидал от них проявлений враждебности, но профессиональная осторожность и желание произвести впечатление не позволяли ему допустить, чтобы один из сакских дозоров застиг его у костра за едой. К тому же небо потемнело, и стало подозрительно теплеть. Киний не знал равнин, зато знал море. Приближалась перемена погоды. Сидя в седле, он прочел молитву и совершил возлияние.

После трапезы пошел снег. В Персии Киний видел снег, но не такой – тяжелые хлопья, крупные, как гусиный пух. Он закутался в плащ, снова раскашлялся и наконец лег в седле, кашляя так, что заболела грудь. И понял, что Филокл поддерживает его.

– Ты пугаешь мальчишек, – сказал Филокл. – И мы больше не видим реку.

Киний посмотрел вперед и понял, что с трудом различает голову лошади. Шлем на лбу казался куском льда. Но мозг снова заработал.

– Ателий!

Из вьющегося снега появился скиф.

– Я здесь! – крикнул он.

– Отыщи двух отсутствующих мальчишек. Мы останемся здесь. – Он снова закашлялся. – Защити нас, Гермес!

Ателий исчез в снегу. Лошади жались друг к другу, и это устраивало всадников. Настоящие греки ездят в хитонах и поножах; доспехи могут понадобиться, но штанов настоящие греки не носят. Все мальчишки были в лучших хитонах и в панцирях, дабы внушить варварам почтение и страх. И теперь, конечно, мерзли.

– Филокл! Поезжай по берегу реки и отыщи деревья. А еще лучше – дом.

– Или харчевню?

– Ты меня понял. Не отходи далеко и не рискуй: не заблудись. Мы не двинемся, пока не вернется Ателий, а тогда поедем вверх по течению. Возьми с собой Клио.

Филокл подозвал парня, и они вдвоем исчезли за белой завесой. Кинию показалось, что снег поредел: они были ему видны на расстоянии в несколько корпусов лошади.

Эвмен прижал свою лошадь к кобыле Киния.

– Мы заблудились? – спросил он. У нас неприятности?

– Ненадолго, – ответил Киний и снова закашлялся. – Я намерен собрать всех и отыскать укрытие. Нам может быть холодно… – Он потерял способность говорить, надолго закашлявшись, но почувствовал себя лучше. Выплюнул мокроту и с облегчением увидел, что в ней нет крови. Я принес тебе жертву, повелитель болезней. Я оказал помощь во время гонки в твою честь, Аполлон. Но он подумал, что, занятый другими делами, не принес жертву. «Белую овцу на твой алтарь, когда вернемся», – поклялся он. И снова закашлялся.

Эвмен наблюдал за ним, тревожно морща лоб под бронзой шлема. Киний заставил себя сесть прямо.

– Как отряд должен двигаться в ненастье? – спросил он.

– Хм… – замялся Эвмен.

Киний осмотрелся. Снег шел реже, но парни жались друг к другу, побледнев, плотно сжимая губы. Очевидно, на грани паники.

– Выбираешь веху, которую можно видеть, и движешься к ней. Потом выбираешь другую веху и идешь к ней. Медленно, зато не заблудишься. Если видимость плохая и вех не видно, останавливаешься и ждешь, пока погода не улучшится.

Кир, тот, что лучше других метал копья, сказал:

– Я замерз.

Он сказал это негромко, но в его словах звучала тревога, а на щеках горели красные пятна.

Киний понимал, что вплотную подошел к истинным трудностям, но он уже сделал трудный выбор – оставаться на месте до возвращения скифа – и будет его держаться.

– Придвинься поближе к Аяксу. Клянусь Аресом, молодые люди, научитесь больше любить друг друга! Аякс особенно элегантен – никто не возражает против того, чтобы прижаться к нему?

Молодые люди посмотрели на Аякса, некоторые усмехнулись, и Киний почувствовал легкий спад напряжения.

– Кому было холодно прошлой ночью? Всем? Учитесь быть товарищами. Сегодня создайте группы: есть и спать вместе, как спартанцы. Это действует. Не красней, Кир. Никто не покушается на твою добродетель. Чересчур холодно.

Он сдерживал кашель, пытаясь приструнить их, прежде чем сам начнет представление, но першение оказалось сильнее. Снег в воздухе словно вызывал кашель.

Киний старался сидеть прямо и кашлять в руку. Этот приступ был короче, но тяжелее, словно кашель шел из самой глубины груди. У Киния задрожали руки.

Над плечом Эвмена показалась красная накидка Ателия.

– Они для меня! – крикнул скиф. – Хорошие мальчики, на землю с лошадей, ждать. Никаких хлопот мне, да?

– Ну что ж, – кха-кха-кха! – молодец.

Успех Ателия дает им надежду. На самом деле он все меняет. Жаль, подумал Киний, голова такая тяжелая.

– На север по берегу реки. Искать Филокла. Понятно?

– Конечно. Будь по-твоему. Эй, Киний, ты к Бакка? – спросил Ателий.

– Что? – спросил Киний. Скиф все чаще использовал варварские слова, будто близость к этим людям освобождала его речь от оков греческого. – Что такое бакка?

Ателий покачал головой.

– Бакка скоро! – сказал он, помахал рукой и двинулся вперед. Те двое, кого он выбрал, последовали за ним, и Киний похвалил их. Они серьезно отнеслись к роли лазутчиков. Ему это понравилось.

Не понравилось то, что он как будто отчуждается от происходящего. У него лихорадка – такое уже было при осаде Газы, он узнал признаки. Он продержится еще с час или около того, но потом не сможет командовать.