Текст книги "Тиран"

Автор книги: Кристиан Камерон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

– Хвала богам за то, что ты послал его, – сказал он. – Все притоки, питающие реку, полны – переправляться трудно. Мы заблудились в темноте, когда Ателий нас нашел. – Он показал на Ситалка. – Мы дважды сталкивались с их дозорами, но они не могли переправиться. Этот олух, – Лаэрт взъерошил Ситалку волосы, – убил одного копьем и поплыл за его волосами. Варвар!

Киний чувствовал, как внутри все согревается от теплого травяного отвара.

– Значит, на юге есть переправа?

Лаэрт пожал плечами и переглянулся с Ателием.

– Там десяток переправ – если лошадь будет плыть рядом или если переправляться цепочкой. Войску не переправиться, даже дозору не переправиться.

Киний потер глаза.

– Откуда же взялись эти? – спросил он, указывая на пленника.

– У них, должно быть, есть лодки, – сказал Лаэрт. – Герон заставил нас их искать, но мы так и не нашли. В дождь на это нужно много времени. А потом мы заблудились.

Он пожал плечами.

Ателий улыбнулся воину рядом с ним. Киний понял, что это его жена – Самаха. «Черная». Она сухо улыбнулась мужу.

– Я нашла греческую лошадь, – сказала она. – Увидела в темноте.

Ателий дал ей травяной отвар.

– Хорошая жена, – сказал он. – Нашла греческую лошадь… нашла Кракса… нашла врага – все нашла.

– Где Герон? – спросил Киний.

Он снова посмотрел на пленника. Тот показался ему знакомым. Вернее, плащ знаком.

Лаэрт протянул рог, превращенный в чашу. Один из рабов подошел и снова наполнил ее.

– Закутался в плащ. Намерен идти на север, как только отдохнем.

Киний кивнул.

– Передайте ему мою благодарность. И сами отдохните.

Все улыбались, довольные собой и его похвалой, как бы скупа она ни была. И ему полегчало.

Филокл взял чашу и осушил ее.

– Эвмен ждет, – сказал он резко и вытер губы. – Я пойду с ним. – Он поставил чашу на землю. – Когда вернусь, посмотрю, чего можно добиться от нашего пленника.

Киний спускался по холму, думая о македонских патрулях к югу от брода. Интуиция, которая подгоняла его всю ночь, не обманула. Но тут он понял, что услышал. Филокл не так уж часто стремится активно участвовать в действиях.

– Почему? – спросил он. – Зачем тебе уходить?

Дождь снова вымочил его, борода пропиталась влагой. Она казалась чужой на лице. Ему хотелось побриться. Слишком много дней в седле.

Филокл пожал плечами.

– Время сражаться, – сказал он.

Эвмен верхом сидел во главе отряда Левкона. Гиппеи из Пантикапея тоже были в седлах, за ними в дожде виднелось полфаланги пантикапейцев. В большинстве своем нагие, они держали в руках щиты и единственное тяжелое копье. За ними – пара тяжелых сакских повозок.

Киний подошел к Эвмену.

– Езжайте через реку. Заберите тела и сразу возвращайтесь.

Эвмен смотрел на брод.

– Положись на нас. Вчерашнее не повторится, – жестко сказал он.

Киний подошел ближе, так что ощутил тепло лошади.

– Вчерашнее могло произойти с кем угодно. Это война, Эвмен. Заберите тела и возвращайтесь. И не геройствовать!

Эвмен приложил руку к груди.

Синд, один из людей Темерикса, подъехал к Филоклу и передал ему шлем, который тот сдвинул на затылок, потом тяжелое копье – твердое, черное, гораздо более длинное, чем у остальных, толщиной в запястье Киния. Филокл повесил на плечо щит – простой, бронзовый, без всякого рисунка.

– Ты идешь с ним? – снова спросил Киний. Он растерялся.

Филокл мрачно улыбнулся.

– Мемнон назначил меня начальником этих двух сотен, – сказал он, поднимая брови. – Преимущества спартанского образования.

Он повернулся, так что его старый красный плащ взметнулся в воздух. Небрежным движением головы опустил шлем, закрыв лицо. Из шлема донесся нечеловеческий голос – настолько отличный от обычного голоса Филокла, что Киний поклялся бы, что говорит кто-то другой.

– Всю дорогу мы будем бежать, – произнес этот голос. – Всякий, кто отстанет, достанется птицам. Готовы?

Все заворчали. Копья ударили в щиты. Киний смотрел, как они бегут к броду, сохраняя строгий порядок, и дивился.

В походе через брод за телами павших во вчерашнем бою обошлось почти без происшествий. Киний держал наготове фалангу и остальную конницу из Ольвии, а потом во втором часу сам пересек реку для быстрого обследования местности. К третьему часу пантикапейцы вернулись, по-прежнему бегом; на бегу они пели пеан в честь своего города. За ними двигались повозки с мрачным грузом, а также сотня раненых, переживших ночь под дождем. Последним пришел Эвмен со своим отрядом. Как и Киний, они видели нескольких македонцев. Эвмен привел еще одного пленника.

Киний созвал военачальников, и они собрались у костра возле его повозки.

– Мне это не нравится, – сказал Киний. – Я иду к царю. Зоприон должен был попытаться переправиться через брод.

Эвмен не согласился.

– Я новичок на войне, но, думаю, после вчерашнего они считают, что их побили, и потому ушли подальше от брода, собраться с силами. Они, как и мы, боятся битвы.

Никий с видом собственника гордо улыбнулся Эвмену.

– По мне, звучит разумно, – сказал он.

Киний кивнул.

– Возможно. У меня предусмотрены меры на все случаи. Уведите людей в укрытие, почаще меняйте дозоры и позаботьтесь о лошадях. Непогода лишит нас большего числа лошадей, чем битва. Диодор, ты старший над дозорами. Кто-нибудь видел Герона?

– Он уже ушел, – сказал Диодор. – Пытался отыскать тебя, когда ты уходил на ту сторону, и сказал, что твой приказ не ждет. Он со своими лазутчиками направился на север. Похоже, он знает, что нужно делать. Я отправил с ним Ателия.

Киний не мог сдержать улыбку.

– Он должен знать – с ним наши лучшие люди. Как только вернется он или кто-нибудь из его людей, немедленно пошлите их ко мне. Я – к царю.

Филокл, все еще чужак в тяжелом шлеме, с копьем в руке, искусно сплюнул сквозь прорезь в шлеме.

– Я займусь пленными, – сказал он. – Никий разделил их. Посмотрим, что они скажут.

Киний кивнул.

– Эвмен, если еще можешь не спать, ты мне нужен.

Эвмен устало кивнул, и Киний отпустил остальных.

С холма видно гораздо лучше. Пробираясь по мокрой траве, Киний видел стада далеко к северу и лагерные костры всех кланов. Дождь утомителен для обоих войск, но саки с их огромными табунами лошадей и повозками, где сухо и можно спать, чувствовали себя хорошо.

Небо прояснялось, тучи расходились. Клочья низких облаков закрывали обзор, но сквозь разрывы Киний мог видеть на пять стадиев и дальше. Дождь продолжал идти, но уже без ночной ярости. В Афинах он бы решил, что к вечеру такой дождь кончится.

На западе, сколько хватал глаз, виднелись цепочки костров. Костры небольшие, и дым от них черный.

Дрова почти кончились, подумал Киний. Без повозок, без еды. Он дважды сталкивался под дождем с войском Зоприона, и, каков бы ни был исход, сочувствовал его людям.

Они в отчаянном положении.

У Киния явилась мысль, столь замечательная, что показалась опасной. Он не хотел прояснять ее себе самому, тем более делиться с другими, чтобы не изменить своими словами мир. Но мысль то и дело проникала в его замыслы и тревоги, и была эта мысль такова: Зоприон еще не подозревает, что Клеомен предал город.

Царь только что созвал вождей кланов. Он возил с собой большой шатер, и его стражники воздвигли этот шатер на ровном месте посреди лагеря.

Киний был еще в доспехах после рекогносцировки. Он остался в плаще, тем более что большинство вождей поступили так же. Страянка тоже. Она легла на ковры рядом с ним. По другую сторону сидел Матракс, а дальше царь на складном сиденье. Он собственноручно наливал всем вино в тяжелые золотые чаши; неодобрительно взглянул на Страянку и отвернулся.

Пришли последние из вождей – пара савроматов, а с ними Кам Бакка. Она поклонилась царю и тяжело опустилась рядом с ним, словно ей не хватало сил стоять.

Царь хлыстом указал на Киния.

– Благодарность нашим союзникам. Без ваших действий на броде у нас было бы много пустых седел.

Киний встал и показал на савроматов.

– Они переломили ход боя, – прямо сказал он. – Без них нас могли бы побить. Но, несмотря на их помощь, я все-таки потерял Левкона, одного из лучших своих военачальников.

Более светловолосый из савроматов встал и поклонился. Он быстро что-то сказал царю, и тот с удовольствием перевел.

– Принц Лот говорит, что сомневался в вас как в союзниках, но теперь он больше не задает вопросов и надеется, что нанесенную им обиду искупило братство на поле битвы.

Киний улыбнулся высокому савромату.

Царь кивнул.

– Хорошо, что наше войско собралось, и хорошо, что мы нанесли Зоприону удар до темноты. Матракс?

Матракс встал. Он хрустнул пальцами и принялся разминать руки. По-гречески он сказал:

– Все хорошо.

Потом через Эвмена:

– Зоприон уклонился от боя. – Эвмен переводил, но Киний, который все лучше овладевал сакским, понял каждое слово. – Я считаю, он испугался того, что началось в темноте и под дождем, и отступил.

Остальные вожди одобрительно зашумели.

Киний чувствовал, что их настроение за ночь изменилось. Они рвались в бой, да и царь глядел веселее. Только у Кам Бакки темнели круги под глазами, а щеки ввалились.

Киний поднял руку, и царь махнул ему.

– Я посылал лазутчиков на юг, – сказал Киний. – Они видели дозоры и взяли пленного. Зоприон ищет брод. У него хорошие лазутчики: вчера вечером его люди даже в дождь знали, где нас ждать.

Со своего ковра сбоку от него заговорила Страянка:

– Эти фессалийцы крепкие ублюдки.

Вождь на другой стороне кольца собравшихся отпил вина.

– И пехота у них не хуже, – сказал он.

Киний кивнул.

– Как мы говорили с самого начала, здесь он в трудном положении. Он должен либо уничтожить наше войско, либо пересечь реку южнее и идти на Ольвию. – Киний пожал плечами. Неуверенно, осторожно, колеблясь, он высказал свою заветную мысль. – Если даже он знает об измене Клеомена – а ничто из увиденного нами не свидетельствует, что он об этом знает… – Он поразился иронии происходящего: величайшее преимущество Зоприона может быть тому неизвестно. Именно так боги наказывают гибрис. Киний сделал знак, которому научился у няньки, – чистое суеверие, конечно; этот знак предотвращает для него всякую опасность гибриса. Киний продолжил: – Он должен попробовать пройти через брод сегодня. Если он этого не сделает, нужно снова начать тревожить его – послать отряды за реку.

Матракс потер усы и отпил вина.

– Сегодня уже поздно. И дождь все промочил.

Царь кивнул.

– В лагере стоит вода. Там, где македонцы, должно быть еще хуже.

Страянка оглядела кольцо собравшихся.

– Я не хочу сегодня сражаться, – сказала она, и остальные вожди кланов согласились с ней, а Гаомавант, предводитель Терпеливых Волков, встал.

– Нам необходим отдых, господин. Лошади устали, воины тоже, слишком многие ранены. Да еще дождь.

Савромат Лот пожал плечами, несмотря на тяжесть доспехов. Он заговорил через царя, который не только переводил, но и повторял его жесты:

– Мы не устали. Покажи нам строй бронзовых шапок, и мы сметем их. Острия наших копий не размокли под дождем. Если вы устали, подумайте о том, как устали бронзовые шапки.

Киний покачал головой.

– Таксисы не устали. Они могут маршировать под дождем сотни дней. – Он посмотрел на царя и снова покачал головой. – Мы промокли меньше… и в большей безопасности, чем македонцы. Лучше отдохнуть. У вас есть лошади на замену захромавшим. И… я не решаюсь это произнести, чтобы не оскорбить богов гибрисом… но за эти два дня мы не видели никаких признаков того, что Зоприон знает – Ольвия для него открыта. Если мой совет чего-нибудь здесь стоит, предлагаю: пусть самые свежие кланы пересекут брод и преградят Зоприону путь на юг. Отрезать его от любого сообщения. Напасть на его южные дозоры и измотать их. Нужно всего несколько сотен конников; если их отрежут, когда Зоприон двинется к броду, они смогут нападать на его тыл или просто исчезнуть в траве.

Царь потер подбородок. Он посмотрел на Матракса.

– Главнокомандующий?

Матракс пожал плечами.

– Чего мы хотим, господин? – прямо спросил он. – В любом походе рано или поздно всегда возникает этот вопрос. Избегать ли битвы? Или сражаться, чтобы полностью уничтожить врага, – рискуя собственным уничтожением? Разве мы с самого начала не решились на такой риск? Мы могли бы весной исчезнуть в траве – даже сейчас можно присоединиться к массагетам. Но мы здесь. Довольно обсуждений. Давайте отрежем Зоприона с юга – в этом есть смысл – и заставим его сражаться. Пусть утром пересечет брод. – Матракс бросил на Кам Бакку почти нежный взгляд. – Нас изжалят. Но осиное гнездо будет уничтожено. Вот что я скажу.

Царь обвел взглядом кольцо, но было очевидно, что вожди – с Матраксом и только сам царь колеблется. Тогда он сказал:

– Напоминаю вам: мы с самого начала предполагали заключить перемирие именно в эту минуту. В знак притворной покорности.

Вожди заворчали. Страянка рядом с Кинием напряглась, лицо ее застыло.

Царь снова осмотрел всех. Он показал на Киния.

– Твой друг спартанец утверждает, что война – тиран, и ничто не показывает это яснее, чем происходящее здесь. – В его голосе звучала горечь. – Вас всех возбудил вкус крови. Вы хотите рискнуть всем, чтобы уничтожить угрозу или чтобы о нас слагали песни. – Он посмотрел на Страянку. – Или чтобы сгладить былую несправедливость.

Царь играл хлыстом. В шатре было тихо. Все молчали. Снаружи отчетливо доносился топот копыт.

Царь посмотрел на Кам Бакку, но та отвернулась, закрывая лицо рукой, словно взгляд царя мог ожечь ее. Топот копыт приблизился, замер, и в неестественной тишине Киний услышал, как всадник спрыгнул на землю.

Царь содрогнулся, увидев, как повела себя Кам Бакка. Он выпрямился, и Киний, знакомый с бременем командования, увидел: на плечи царя легла вся тяжесть предстоящей битвы. Царь поднял хлыст и указал на вождя Травяных Кошек.

– Царь! Я должен видеть царя! – послышался сильный голос у входа в шатер.

Посыльный был молод, на нем были только штаны, сапоги, горит и короткий нож. Он бросился в ноги царю.

– Господин, у брода вестник, требующий нашего подчинения. Вестник бронзовых шапок.

Как только Киний увидел рядом с Зоприоном Клеомена верхом на кобыле, он понял: произошло худшее.

Дождь переставал. Вдоль реки, разделяя два войска, плыл туман, но солнце в небе постепенно побеждало воду. Киний поднял голову и увидел орла или сокола, но далеко на севере, справа от себя. Добрый знак. Ниже, на земле, к западу полукругом стояла сотня македонских конников, а сотня воинов из охраны царя ждала у самого брода. Между ними – два полукруга: царь саков, Матракс и Страянка, Лот и Киний. В одном корпусе лошади от них на траве Зоприон в сопровождении македонского военачальника, Клеомен и вестник.

Добрый знак в небе не мог уравновесить катастрофическое значение присутствия Клеомена.

Македонский вестник дочитал требования своего господина: полное подчинение саков, дань в двадцать тысяч лошадей и немедленный отказ от помощи войскам Ольвии и Пантикапея.

Киний наблюдал за Клеоменом. Тот поймал его взгляд и улыбнулся.

Когда вестник умолк, Зоприон тронул лошадь с места. На нем не было шлема, только белая диадема на волосах.

– Ольвия у меня в руках, – заговорил он высокомерно. Его слова противоречили выражению его лица – усталому и тревожному. Он продолжал: – Обосновавшись в Ольвии, я могу уничтожить ваши города. Я всю осень буду жечь ваши посевы. Сберегите мне время. Покоритесь.

Никто из саков не шевельнулся.

Клеомен обратился к Кинию:

– Ты разумно поступил, наемник, что не привел на эту встречу граждан Ольвии. Но мои люди найдут их и все им расскажут. Тогда ольвийцы уйдут и оставят тебя умирать с этими. Предатель. Презренный наймит. У господина Зоприона тебе не будет пощады.

Киний оставался таким же невозмутимым, как саки. Он повернулся к царю. И царь, который сидел ссутулившись, возможно, от усталости, и слушал гонца, Зоприона и Клеомена, выпрямился в седле.

– Когда мне донесли о вестнике, – сказал он на превосходном греческом, – я совещался со своими вождями. Они уговаривали меня сражаться, а я колебался, потому что сражаться значит подвергнуть мой народ опасности. Гибели. Зоприон, твои слова прояснили предо мной воздух, как солнце в конце концов разгоняет любой туман. Ты читал своего Геродота?

Лицо Зоприона потемнело.

– Не играй со мной. Покорись или получи по заслугам.

Даже сейчас Киний видел, что Зоприон торопится. В его руках Ольвия, всего в трехстах стадиях отсюда, и все равно он не может скрыть отчаяния.

У Киния забрезжила надежда.

Царь протянул руку и взял у сидевшей рядом с ним Страянки ведро.

– Вот тебе ответ, Зоприон. – Он пожал плечами, и стало видно, как он на самом деле молод. – У меня не было времени поймать птицу.

Он пришпорил лошадь. Та сделала несколько шагов, и все македонцы пришли в движение. Но царь просто протянул ведро вестнику. А потом остановил коня храп к храпу с конем Зоприона.

Зоприон сделал нетерпеливый знак. Вестник снял с ведра льняную ткань, и из ведра выпрыгнула лягушка. Вестник от неожиданности выронил ведро. Он повернулся к своему хозяину.

– Паразиты! – воскликнул он. – Мыши и лягушки!

Царь сунул руку в горит, достал оттуда несколько легких стрел и бросил на землю перед Зоприоном.

– Я царь саков. Вот ответ саков. Мои союзники могут говорить от своего имени.

Он посмотрел на Киния, выпрямился. Потом повернул лошадь и уехал.

Клеомен был багровый, как спартанский плащ. Лошадь вестника отпрянула от мыши в траве.

Киний подался вперед. От напряжения он стискивал кулаки, но говорил совершенно спокойно.

– Вот что означает его ответ, Зоприон. Если ты не умеешь плавать, как лягушка, зарываться в землю, как мышь, и летать, как птица, мы уничтожим тебя своими стрелами.[90]90
  Эпизод из рассказа Геродота о походе Дария против скифов. Получив такое послание, царь персов не прислушался к толкованию, продолжил войну и в результате потерпел поражение.


[Закрыть]

Гнев Зоприона подтвердил предположение Киния: он был в крайнем напряжении.

– Переговоры окончены, наемник! Убирайся, пока я не приказал тебя убить!

Киний проехал вперед, вспоминая свой полет во сне.

– Попробуй, Зоприон, – сказал он. – Попробуй меня убить.

Зоприон повернул лошадь.

– Ты обезумел. Власть опьянила тебя.

Киний рассмеялся. Смех был жесткий, чуть напряженный, но свое дело сделал.

– Александр знает, что ты носишь венец? – спросил он. – И есть ли у тебя подходящий трон из слоновой кости?

Он увидел, что стрела попала в цель. Зоприон развернул коня и взялся за меч.

Киний сидел неподвижно. Неподвижен был и его боевой конь.

Клеомен перегнулся через голову своей лошади.

– Ты опасный человек. Теперь ты умрешь.

Киний не шелохнулся. Его смех звучал насмешливо, и он гордился тем, как владеет собой. Нужно подразнить Зоприона. Нужно, чтобы тот начал действовать так, как это диктует его отчаянное положение.

– Ваши лошади голодают! – крикнул он. – Ваши люди еле таскают ноги. Вы пустили свои повозки на дрова.

Зоприон находился в двух корпусах лошади от него. Его рука по-прежнему лежала на мече, лицо дергалось.

Киний показал на стрелы царя.

– Клеомен, – сказал он насмешливо. – Ты сделал неразумный выбор. – Он смотрел Клеомену в глаза. – Ты дурак. Это войско не доберется до Ольвии живым.

Клеомен не дрогнул.

– Я требую, чтобы ты вернул мне сына и всех тех, кто остался верен архонту.

Киний покачал головой.

– Если я пришлю к тебе Эвмена, – сказал он, – он сам убьет тебя. – Обратившись к Зоприону, он добавил: – Ольвия на нашей стороне реки. Твои лазутчики уже доложили тебе, что южнее этого места брода нет. Если ты считаешь, что можешь захватить этот брод, иди встань перед нами. Если твои лошади раньше не сдохнут с голоду.

Зоприон начал от гнева терять самообладание, и Киний уехал.

У брода он догнал царя.

– Нельзя позволить ему идти на юг.

Матракс кивнул.

– Знаем.

– Пусть Травяные Кошки перейдут брод, как только их вождь Варо будет готов, – сказал царь. – Давайте покажем им, что их ждет.

Киний видел, что Кам Бакка наблюдает за ним. Он посмотрел ей в глаза и подумал: у меня такой же пустой взгляд?

Когда в середине дня дождь шел уже короткими ливнями, Травяные Кошки переправились через брод. Оптимисты, взглянув на небо, мог ли бы увидеть, что отдельные участки там посветлели.

Киний приказал Диодору с дозором тоже переправиться и следить за вражеским лагерем – или за дозорами врага. Ему хотелось сделать это самому, но нужно было отоспаться.

Спал он без сновидений. Но когда его разбудила все та же влажная рука, и он услышал голос Филокла, ему показалось, что он видит тот же сон.

– Что? – спросил он, как в прошлый раз.

– Пленник, – ответил Филокл. – Тот, кого привел Лаэрт. Он кельт. Из кельтов архонта.

– Афина-защитница! Щит наших отцов, госпожа оливы! Все боги! – бранился Киний, выбираясь из повозки на исходе дня – бледное солнце слишком слабо, чтобы согреть, но по крайней мере стало сухо. Киний вслед за Филоклом прошел к яме костра, где на камне под присмотром трех друзей кузнеца сидел пленник. Он держался за голову. Киний увидел, что на затылке у него шишка.

– Посмотри на меня! – приказал Филокл своим голосом Ареса.

Пленник поднял голову, и Киний узнал его, несмотря на темные круги под глазами.

– Так, – сказал Киний. – И так. Это был не гибрис. Боги улыбаются нам – если просто не прошли мимо.

Филокл покачал головой.

– Десяток кельтов, пара македонцев и Клеомен вместе вышли из города. Этого обнаружила в темноте жена Ателия и привела к нему людей Герона. Он считает, что все они мертвы.

Киний потер бороду. Равновесие на лезвии ножа. Если бы он и Страянка… если бы она не нашла Ателия… если бы новая жена не поехала с Ателием…

До конца еще далеко.

Киний плеснул в лицо холодной воды.

– Клеомен добрался до Зоприона, – сказал он. – Опоздал на день, я думаю. Надеюсь. – Он пожал плечами. – Мне нужна горячая вода, бритье и стигил. Завтра сражение.

Филокл кивнул.

– А я расчешу волосы, – сказал он.

В тот же день, но позже Матракс перевел на противоположный берег свою легкую и самую свежую конницу с приказом вносить в стан македонцев как можно больше смятения. Следующие несколько часов прошли в непрерывных стычках прямо в виду брода. Саки вернулись сменить лошадей, прихватить стрел и позаботиться о раненых.

Киний послал Диодора поддерживать их и собрать сколько возможно сведений.

Оставался еще час или чуть больше светлого времени, когда Киний приметил за бродом какое-то движение. Он помахал Мемнону. Тот подлетел галопом. Видно было, что к броду быстро скачут всадники – ольвийцы. Киний увидел, как на холм к лагерю царя понесся вестник-сак. Другой сак во весь опор мчался между табунами с севера, по их берегу реки. А со стороны брода к Кинию скакал грек – как оказалось, Диодор.

– Они пошли.

Диодор тяжело дышал.

Киний потер подстриженную бороду.

– Собираются сражаться сейчас?

Диодор хватал ртом воздух. Подъехал Мемнон.

– Они уходят на север. Переговоры, должно быть, велись для прикрытия. Все войско в движении. Его прикрывает конница – нам повезло. Они очень устали. Мы видели.

Киний как можно выше вытянулся на коне, как будто мог заглянуть дальше. С востока надвигалась последняя полоса дождя, видно было не очень хорошо, а на среднем удалении, в нескольких стадиях, цвет терялся.

– На север? – переспросил Киний.

Безрассудный сакский всадник приближался к нему.

Когда он оказался в стадии от них, Киний узнал Ателия. Его сердце забилось чаще в предчувствии – почти как в его снах Бакки, в предчувствии знания. Ателий приехал от Герона. Герон разведывал, что на севере. Диодор сказал, что македонцы движутся на север.

Киний видел: это отчаянный шаг Зоприона. Попавший в безвыходное положение кабан убивает царя.

Ателий не стал спешиваться. Он подъехал так близко, что брызги пота с его коня окатили присутствующих.

– Герон нашел брод. На севере. И македонец тоже его нашел.

Киний почувствовал, как неизбежность того, что произойдет, тяжким грузом ложится на плечи. Еще один брод – несомненно с широкой полосой камешков и большим мертвым деревом.

Брод находился севернее их самых северных табунов – близ храма речного бога. Ателий рассказал, что он шириной в четыре повозки и глубиной всего по колено человеку, что на противоположном берегу македонцы – совсем немного, но постоянно прибывают новые – и что Герон намерен удерживать брод так долго, как сможет.

Киний не стал выслушивать все это. Он повернулся к Мемнону.

– Я отправляюсь к царю. Бери фалангу и немедленно выступай. Тебе надо обогнать таксис. Македонцы выступили раньше, но ты идешь по внутренней дороге.

Мемнон кивнул.

– Сегодня они не станут переправляться.

Киний покачав головой.

– Попробуй. Действуй!

Он повернулся к своим военачальникам.

– Эвмен, у тебя люди самые отдохнувшие. Каждый берет по две лошади. Пусть все синды едут верхом. Скачите так, словно каждый из вас сидит на Пегасе. Никомед, отправляйся за ним, как только твои люди сядут верхом. Я потороплю рабов с повозкой, так что поздний ужин у вас будет. Тридцать стадиев? – спросил он Ателия.

Тот пожал плечами.

– Час езды.

– Диодор, отводи своих людей от брода. Пока отдыхайте. Поедете вместе со мной через час.

Все кивнули.

Киний сказал:

– Это его последний бросок. Будет битва. Он сумел уйти – и мы знаем, что он идет быстро. – Киний огляделся. – Нужно выиграть гонку к броду.

Филокл положил руку ему на плечо.

– Хватит приказов, – сказал он. – Увидимся у брода.

Новости Киния только подтвердили то, что царь уже знал.

Матракс был резок.

– Может, брод. Может, не брод. – Он сделал жест рукой. – Нельзя позволить ему уйти – идти на юг, идти к Ольвии.

Царь словно постарел на пять лет.

– Мы переведем саков через реку, – сказал он. – Мы пойдем за ним, будем бить по тылам, затруднять переход.

Киний глубоко вдохнул.

– Он вышел на три часа раньше нас. И будет идти всю ночь. Вы не догоните его до утра. Если я прав, он перейдет реку. – Он пригладил волосы рукой. – Наше войско меньше. И мы хотим его разделить?

Царь покачал головой.

– Наше войско быстрей. Мы следим за всеми шагами Зоприона и вступим в бой.

Киний покачал головой.

– Он может вынудить вас принять бой в степи, а я буду далеко и не смогу помочь.

У Матракса было напряженное лицо. Он быстро заговорил. Царь переводил:

– У нас нет выбора. Если он раньше нас доберется до Ольвии, мы проиграли.

Киний видел, что саки уже приняли решение. Они устали – устали все, и на разговоры не было времени. Он подумал о поле битвы, которое видел только во сне. Подумал о царе – своем друге и сопернике. Он уедет и оставит его.

Теперь он знал, что самое важное. После недолгого колебания он сказал:

– Оставьте мне клан – я не смогу удержать брод только с греками.

Теперь он больше всего боялся, что подумают ольвийцы, обнаружив, что им одним придется сдерживать натиск всего войска македонцев.

Царь нахмурился, но Матракс кивнул.

– Травяные Кошки. Стоящие Лошади. Бери оба. Вождей ты знаешь. Травяные Кошки сражались все эти дни, они устали. Не смогут ехать всю ночь. Стоящие Лошади вчера сражались больше других. – Он отправил Ателия за вождями этих кланов. И продолжал через царя: – Думаю, Зоприон пойдет к броду. Мы догоним его через два часа после рассвета – я думаю. Ты его задержишь. Мы его поймаем.

По холму торопливо поднимались другие вожди, те, что не за рекой и не сражались. Киний увидел, как Страянка, уже верхом, отдает приказы помощникам. Рядом с ней во главе двухсот легковооруженных пехотинцев бежал Филокл. На глазах у Киния Филокл поднял копье, обращаясь к ней, и Страянка ответила боевым кличем своего клана, который подхватили все. Отряд Никомеда уже исчезал в дымке. Люди Никомеда почти все в доспехах, рабы нагрузили две повозки. Вся колонна двигалась, в тылу маршировала тяжелая фаланга Мемнона.

Киний гордился ими.

Первым пришел Калиакс, вождь Стоящих Лошадей. Он был тяжело ранен в руку, бледен, но сразу согласился выступить под начальством Киния. Варо, вождь Травяных Кошек, выглядел лучше – говорил быстро, им все еще владел демон битвы; он красноречиво рассказал, как саки весь день устраивали засады за бродом, как потрепали дозоры врага и обнаружили, что лагерь готовится к выступлению.

Киний старался сохранять терпение, но сердцем был с ольвийцами, которые быстро шли вверх по реке. Может, уже сейчас они бьются. Правильно это или нет, но Кинию хотелось быть с ними. Он умеет оценивать местность, и ему повинуются все греки, даже Мемнон.

Он хотел снова увидеть Страянку. В последний раз.

Она под холмом. Конь домчит его мигом.

Но Киний повернулся к Варо и Калиаксу.

– К ночи у храма речного бога завяжется бой, – сказал он. – Для вас это час езды. Как скоро вы сможете там быть?

Калиакс согнул раненую руку.

– К заходу солнца, – сказал он.

Варо кивнул.

– Кое-кто из моих Кошек еще за бродом. Нам нужно пересесть на свежих лошадей и поесть. В лучшем случае – к заходу.

Киний мрачно кивнул. На большее он и не надеялся.

– Подходите с моего правого фланга, – сказал он.

Ему приходилось искать слова; после минутного смятения и тревоги он слез с коня, подошел к костру, схватил обгоревшую ветку и, несмотря на протесты синдской женщины, принялся чертить на ткани, прикрывавшей котел. Ткань он положил себе на колено и натянул.

– Река, – сказал он. – Две линии под прямым углом, как дорога. – Брод и храм, – сказал он, и оба вождя кивнули. Он начертил прямоугольник. – Греки. – Потом такой же, пересекающий реку. – Македонцы.

Вожди опять кивнули. Обугленный конец ветки стерся. Киний сходил к костру и взял другую. Провел черту, потом широкую изогнутую стрелу.

– Вы идете с севера, – сказал он. – Поверните на восток, в сторону от реки, вдоль гряды.

Они снова кивнули.

– На закате, – повторил Варо.

– Ступайте. Да будет с вами милость богов, – сказал Киний.

Он видел, как развиваются события, предшествующие битве, весь их ход: их течение все уносило с собой, как река в рассказе царя. Кинию хотелось сесть на боевого коня и надеть панцирь; хотелось проверить, достаточно ли у рабов горячей еды для обоих союзников греков, хотелось увидеть Страянку.

На разговоры со Страянкой времени не было.

Он, вероятно, больше никогда ее не увидит.

Он сел верхом, бросил последний взгляд на колонну ольвийцев, исчезающую в высокой траве у реки, и поехал на южную сторону холма, где сидела на своей лошади Страянка – одна рука на бедре, в другой плеть. Страянка улыбнулась ему.

– Теперь ты увидишь, как мы сражаемся, – сказала она.

Киний вдруг почему-то слишком устал, чтобы говорить. Он пришел только попрощаться, но она такая живая, так похожа на богиню: Поэт часто говорит, что в лучшие минуты своей жизни мужчины и женщины подобны богам. Она как раз такая.

Он не хотел умирать. Он хотел вечно быть с ней.

Его молчание и выражение глаз тронули ее. Она наклонилась, обняла его, прижалась щекой к щеке, так что он почувствовал тепло ее дыхания. Ее золотое ожерелье оцарапало ему шею.

– Завтра, – сказала она, – ты найдешь меня или я найду тебя, и Састар Бакке конец.