Текст книги "Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история"

Автор книги: Константин Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

Глава 71

– У меня пластинки от «Рыжего кота», самая лучшая студия звукозаписи в Афосине[1], – гордо говорил Арман, аккуратно раскладывая веером бумажные конверты с пластинками. На каждом конверте было мелким почерком написано содержимое. Это – оркестр Олтона Кларинда, еще на ребрах[2], а это – из последнего, самого лучшего, это «Рыжий кот» делали уже после… ну, после того, как вернулись[3]. Арон Грейсленд, Док Марти, Эрл Вудлон…[4]

Пластинки были не твердыми, черными, как я примерно представлял себе грампластинки этого времени, а мягкие, из толстой серой пленки, сквозь которую просвечивались… ребра? А, так это же рентгеновские снимки! Точно, в наших пятидесятых тоже делали самопальные пластинки из старых рентгеновских снимков, они, собственно, так и назывались «музыка на костях». «Из последнего» тоже были мягкими, но уже без всяких ребер, фиброзов и прочих ЧМТ, наоборот, с фотографией незнакомого мне конного памятника и надписью «Афосинская студия художественной звукозаписи»[5]. Официальные, что ли…?

– А вот это я выменял на оркестровую запись Кларинда…

В комнату въехали уже почти все, я оказался предпоследним. Даже Мамочкин сидел в своем углу, притаившись и не вмешиваясь в разговоры, но все же слушая. Молодец, парнишка, от коллектива не отделяется. Арман, образно выражаясь, раскрывал павлиний хвост из пластинок, хвастаясь своей коллекцией и обещая непременно принести патефон. На что, впрочем, остальные реагировали скептически: в этом времени патефон в студенческом общежитии – ну… даже не знаю, с чем сравнить… Примерно как капсула виртуальной реальности, если бы их уже изобрели: вещь хорошая, но стоит как пароход.

Я отпил пива из чайной кружки и хрустнул своим собственным печеньем, которое, как оказалось, под пиво шло просто замечательно. Другие тоже отдали ему должное, но, все-таки, скорее, из любопытства, чем оно им реально понравилось. Впрочем, как я уже сказал, под пиво оно хрустелось замечательно. А также под твердый соленый сыр, который привез Берген, под сушеную корюшку Армана, даже под пирожки Мамочкина… которые я не стал есть. Идиосинкразия у меня последнее время к пирожкам…

– Ты, Арма, меняешь свои пластинки как цыган – коней, – лениво вставил реплику Каз, который к пиву ничего не принес. Зато принес само пиво. В жестяном бидоне литров так на десять. По его словам – домашнее.

– Смотри, пока доменяешь – ни с чем и останешься.

– Мне бабушка… – вдруг вступил в разговор Мамочкин, тут же застеснявшийся и чуть ли не зашептавший, – анекдот рассказывала, еще шестидесятых годов, про то, как крабуры менялись.

Загадочные родственник крабов и буров были, видимо, знакомы всем, кроме меня. Поэтому в ожидании продолжения в комнате повисла тишина, но Мамочкин, видимо, на этом исчерпал свою тягу к общению.

– Не томи, рассказывай, – подбодрил его Каз.

– Я не умею…

– Что там уметь – открывай рот и произноси слова. Давай.

– Встретились два крабура, стоят, разговаривают. Один другому говорит: «Тебе два вагона повидла не нужны?». Второй подумал и говорит: «Нужны. Только у меня денег нет, сменяешь на вагон часовых стрелок?». Первый тоже подумал, прикинул: «Давай!». Ударили по рукам и разошлись – один искать два вагона повидла, а второй – два вагона часовых стрелок.

Ребята посмеялись, но так, чисто из вежливости. Я тоже усмехнулся, но тому, что слышал похожий еще в нашем мире.

– Я недавно слышал анекдот про Лымаря и Ёрника[6], – подхватил эстафету Арман, – Ёрник решил выпить водки вместе с Лымарем. Звонит ему домой, а трубу жена берет. Не пустит Лымаря выпивать. Ёрник и говорит: «Скажи мужу, что у меня радиоприемник сгорел. Пусть берет лампу двадцать один-двадцать[7] и идет ко мне».

Все засмеялись, хотя лично я юмора не понял. Что за Лымарь, что за Ёрник, кто это вообще такие?

– А я вот анекдот про маленького мальчика вспомнил, – проказливым тоном заговорил Каз, – Маленький мальчик спрашивает у мамы: «Мама, мам, а у солнышка есть ножки?». Мама говорит: «Ну что ты, сынок, конечно, нету, но же круглое». Мальчик: «Тогда почему папа вчера в спальне говорил: «Солнышко, раздвинь ножки?»[8].

Ну, тут даже я расхохотался.

Ребята перебросились еще несколькими анекдотами, половину из которых я опять же не понял. Забавно, но среди анекдотов не было ни одного политического. Хотя в наше время спроси кого хочешь: над чем шутили в пятидесятые? И тебе вспомнят кучу анекдотов про Сталина и Хрущева. А вот попробуйте так, навскидку, вспомнить, о чем шутили, когда не хотели затрагивать политику, про кого анекдоты рассказывали? Про Штирлица? Так фильм про него сняли только в семидесятых. Про поручика Ржевского? И он появился только в 1962-ом, в «Гусарской балладе». Про Чапаева и Петьку? Ну, разве что, они-то из фильма тридцатых годов…[9]

– Ершан, – вдруг услышал я, – А ты чего молчишь? Какие свежие анекдоты у вас в Талгане ходят?

Каз, подставщик. У меня тут же вылетели из головы все возможные анекдоты, кроме политических. И, почему-то, анекдота про англичанина в Австралии[10], который совсем не подходил.

– Помню… Слышал недавно анекдот один… – начал я неторопливо, лихорадочно пытаясь вспомнить хоть что-то. Как назло… О! Капитан Ведьмаков!

Неустрашимый капитан, всплывший в подсознании, напомнил мне майора Пронина, оттуда мысль перескочила на КГБ, про которые анекдоты рассказывать все же не стоило,

– Про милиционера… ну, про него еще книжки есть… – щелкнул я пальцами, делая вид, что вспоминаю фамилию. Наверняка же тут должен быть какой-нибудь популярный книжный милиционер, про которого могут теоретически быть анекдоты.

– Майор Кручёных? – поднялись в узнавании брови Армана.

– Может быть… Не помню. Но не суть. Пусть будет про майора. Один преступник решил посмеяться над майором и показать, что он, преступник, гораздо умнее. Узнал номер телефона майора, загримировался, переоделся, позвонил майору из телефонной будки, изменив голос: «Это майор Крученых? Плохо работаешь!». Тут же преступник бросает трубку, перебегает на другую сторону улицы, пробегает по подворотням, на ходу переодевается, меняет парик, приклеивает бороду, прыгает в трамвай, едет на другой конец города. Приходит в себя, успокаивается, думает: «Здорово получилось, надо повторить». Подходит к ближайшей телефонной будке, набирает номер майора: «Это майор Крученых? Плохо работаешь!». Из-за спины на плечо преступника ложится тяжелая рука майора Крученых: «Как умею, так и работаю».

Снова смех, что-то забавное рассказывает Каз, а я, наконец, понимаю, почему мне, несмотря ни на что, не по себе.

Мне жжет грудь непрочитанное письмо от Нитки.

А прочитать я его не могу, просто морально не могу, мне нужно уединение. А где в общежитие ты найдешь место для уединения?

[1] В период с 1946 по 1961 года в Ленинград работала подпольная студия звукозаписи, которая выпускала очень качественные пластинки, помечая их лейблом «Золотая собака»

[2] Как будет сказано чуть ниже – самодельные пластинки часто записывались на старых рентгеновских пленках, отчего такая запись и называлась на жаргоне «на костях», «на ребрах».

[3] Студия «Золотая собака» два раза прекращала свою деятельность. По причине ареста и посадки. Но каждый раз после возвращения неугомонный Станислав Филон, организатор студии, продолжал свою деятельность.

[4] Среди стиляг были популярны записи Гленна Миллера, Элвиса Пресли, Чака Берри, Дюка Эллингтона… Имена их аналогов в мире ОРС названы, кто из них кто – предлагаю угадать читателям.

[5] Студия «Золотая собака» выпускала, в том числе и пластинки с фотографиями. Делая их из тех же рентгеновских снимков, смывая фотоэмульсию вместе с изображением костей, и вклеивая фотографию.

[6] В 1950х годах были популярны анекдоты про дуэт сатириков Штепселя и Тарапуньку. Лымарь и Ёрник – их аналоги.

[7] 21 рубль 20 копеек – стоимость дешевой водки в СССР 1950х годов.

[8] Анекдоты про маленького мальчика также были популярны в 1950х и являлись предшественником анекдотов про Вовочку.

[9] Несмотря на то, что фильм «Чапаев» был снял в 1934 году, анекдоты про Чапаева и Петьку появились только в шестидесятых, после восстановления фильма в 1963 году и повторного проката.

[10] Анекдот.

Австралийский таможенник – въезжающему англичанину:

– Судимости есть?

Англичанин, флегматично:

– Это все еще необходимо для въезда в страну?

Глава 72

– А, Ершанов… Прописываться пришел? Давай паспорт, садись, заявление пиши.

Я протянул зеленую книжечку, отметив, что пальцы при этом совершенно не дрожат. Очень странно, потому что мне страшно. На страничке паспорта красуется аккуратный штамп о выписке, заполненный, с четкой подписью работника паспортного стола. Всё – фальшивка. И мне начинает казаться, что сейчас комендант, только взглянув на мой паспорт, тут же заметит подделку и вызовет милицию.

Он даже смотреть на страницу прописки не стал. Положил его на стол и принялся заполнять карточки и листки прибытия, быстро выводя буквы и тюкая пером в чернильницу. У меня так, естественно, не получалось, но я за скоростью и не гнался, старательно вводя буквы стальным пером.

– Всё? Давай сюда. Через три дня приходи за паспортом.

Блин. Блин-блин-блин-блин. Я совершенно забыл, что паспорт нужно отдавать в милицию, в паспортный стол. А что если мою подделку заметят там? А что, если… А что тогда делать? А что сейчас мне делать? А что вообще положено делать при выявлении поддельного документа?

Вопросы, вопросы, вопросы…

– Ну, чего застыл?

И правда, чего это я?

Уже выйдя из комнаты коменданта, я сообразил, что переживал за штамп в прописке и совершенно забыл о том, что у меня и фото с печатью переклеенное. И на него комендант совершенно точно смотрел. И ничего не сказал. Не заметил?

С другой стороны – к нему сейчас ежедневно приходят студенты с паспортами, в том же паспортном столе – пачки паспортов тех же самых студентов. Авось мое поделие в этом потоке затеряется…

Вроде бы успокоился. Но первые две папиросы скурил, не заметив, в несколько нервных затяжек.

В кармане зашуршало письмо Нитки: «Прочитай меня».

Уединенное место. Где ж его найти, тихое, спокойное…

* * *

В библиотеке было тихо. Разве что в читальном зале, где я притаился в углу – я не взял ни одно книжки и опасался, что меня прогонят взашей, мол, здесь книги читают, со своим нельзя – тихо обсуждало что-то компания детей лет десяти-двенадцати на вид, ри мальчишки и две девчонки.

Я достал конверт. Короткий, в сравнении с длинными и узкими конвертами нашего мира… В верхнем правом углу наклеена серо-коричневая марка с надписью «25 коп. Почта ОРС» и неким хмурым человеком на фоне новостроек. Слева, занимая всю сторону – а не в углу, как можно было бы ожидать – летели над поверхностью реки чайки и какие-то ребята на моторных байдарках, ну или на чем-то похожим. Вверху слева – кружок с уже знакомой, замещающей здесь пятиконечную звезду, восьмиконечной звездой хаоса, и надписью «КСМ 40 лет». И другой надписью, совершенно непонятной «Стримониада»…

Хватит оттягивать! Читай уже!

Я решительно оторвал полоску от края конверта и…

Положил его на стол.

Дети неподалеку азартно обсуждали крайне важный вопрос: есть ли на Фемисто ордена? Доводы были как за, так и против, и я не мог понять, что за Феминисто такая, и почему нельзя просто посмотреть в энциклопедии, толстые синие тома которой стоят на полках вдоль стен зала, бери и смотри. А потом вдруг мелькнула фраза «…было написано, что, когда наш корабль прилетел к ним на планету, то…» и до меня вдруг дошло, что передо мной – здешние гики[1], которые фанатеют от какой-то фантастической книги. Однако. Не знал, что в СССР, тем более в пятидесятые такое практиковалось[2]. В точности, как в наше время – фанатские теории, закрывающие пробелы и слабые места лора[3], сеттинга[4], каноны[5]/неканоны[6]/хэдканоны[7]… Интересно, они фанфики по своей священной книге пишут?

– И вообще, Ланка, когда ты уже допишешь рассказ про фемистян-полярников?

Пишут.

Неожиданно, конечно, потому что я был уверен, что фантастика, тем более, космическая, в СССР пятидесятых была не в чести. Стругацкие, Кир Булычев – появились гораздо позже[8]. Я пробовал поискать фантастику, но нашел только то, что называется «фантастика ближнего прицела», то есть «А давайте представим, что в нашем текущем времени появилось какое-то новое изобретение?»[9]. Никаких полетов в космос, инопланетян, не говоря уж о фэнтези, альтернативной истории, попадацах, постапокалипсисе. Только что-то малоинтересное, вроде найденной книги «Соленоид» и его тайны»[10]. В которой советские ученые придумали очень нужную и важную штуку, а несоветские шпионы и предатели хотят ее украсть. У меня таких книг – целая стопка, без всяких изобретений. Хотя, с другой стороны – интересные книги наверняка в библиотеке не задерживаются, вот я их не смог найти…[11]

Ты письмо вообще читать будешь?!

* * *

Я решительно достал письмо из конверта, и…

– Тьы нье пьрьавь, у ньась этьо нье ньужьньо[12]! – сказала одна из девочек, и мне вдруг показалось, что я забыл здешний язык. А, нет, это она просто говорит с непонятным акцентом, видимо подражая героям книги. Ну, как у нас гики учат клингонский, только в более легкой форме.

Кстати, говорят здесь не на русском. И вообще русских нет. Здешний язык, аналог русского – федский. А народ, соответственно – феды. Когда – и если – в этом мире распадется ОРС, то получившееся на его основе государство будет носить интересное название Федийская Федерации, ФФ. И не повезет здешнему аналогу Задорнова, который не сможет искрометно пошутить насчет того, что во всем мире национальности называются существительными, типа, немец, англичанин, француз, и только русские – прилагательное. Кстати, Задорнов был неправ аж дважды: во-первых, в других странах человек, говоря о своей национальности, как раз назовет себя прилагательным, англичанин – I'm English, француз – Je suis français, а во-вторых, «русский», когда это слово обозначает национальность – не прилагательное, а существительное. Есть такое явление в языке – субстантивация, когда слово из другой части речи становится существительным. В английском языке – обычное дело, но и в русском такие слова встречаются: ученый, рабочий, часовой, командующий…

Письмо! Письмооооо!

Я набрал воздуха в грудь. Резко выдохнул. Развернул письмо.

«Привет, Ершан»…

* * *

Нитка писала так, как будто просто не знала о чем написать. Рассказал как доехала, перескочила на смешной случай, который произошел в поселке, пока ее не было, упомянула о маме, папе, собаке…

«Ты мне приснился, Ершан. Мне очень редко снятся сны, в особенности цветные, и я почти никогда в них не вижу знакомых людей. А тебя увидела. Мы гуляли по набережной в Афосине, держались за руки и ты мне рассказывал что-то веселое. Мне было хорошо с тобой».

Ершан, ты влип…

[1] Человек, чем-то чрезвычайно увлеченный, фанат какой-то узкой темы, как правило – непонятной большинству негиков

[2] В конце пятидесятых в СССР был очень популярен фантастический роман Мартынова «Каллисто». Вокруг него действительно образовалось движение, которое можно назвать термином «фэндом»: читатели книги создавали общества поклонников, писали фанфики, создавали энциклопедии мира Каллисто и т. п.

[3] Лор – окружение, в котором происходит действие произведения.

[4] Сеттинг – вселенная, в которой происходит действие произведения

[5] Канон – совокупность всей подтвержденной информации о произведении

[6] Неканон – противоречащая канону информация о произведении, которая, тем не менее, может использоваться в производном творчестве.

[7] Хэдканон – не противоречащая канону информация о произведении, придуманная самим читателем. С ней можно соглашаться, а можно и нет

[8] Именно в конце пятидесятых Стругацкие уже опубликовали свою первую книгу «Страна багровых туч». Герой ошибается. Ну и он забыл про Ефремова, «Туманность Андромеды» которого тоже уже опубликована.

[9] Фантастика ближнего прицела действительно стала популярной – или, скорее, рекомендованной к написанию, в начале пятидесятых, но вот в конце пятидесятых отмечен буквальный всплеск интереса к космической фантастике, вызванный полетами в космос. Просто чаще всего космическая фантастика печаталась не в книгах, а в журналах, в которых герой не догадался ее поискать. Ну и еще он не сообразил, что интересные книги в библиотеках не залеживаются, так как быстро расхватываются читателями.

[10] В нашем мире – «Тайна «Соленоида» Владимира Цыбизова, типичный образец фантастики ближнего прицела.

[11] А, нет, сообразил.

[12] Так в книге «Каллисто» говорили каллистяне – смягчая каждую согласную, но оставляя неизменными гласные. «Кьальльисьтьо» – правильно, «Кялистьё» – нет.

Глава 73

– Братик!!! – Мада повисла у меня на шее, дрыгая ногами, – Ты мен встречаешь!

– Ну как же я могу не встретить с поезда свою родную сестренку? – подмигнул я ей, подхватывая два объемистых желтых чемодана. Или сумки – вроде прямоугольные, как чемоданы, но бока мягкие как у сумки и раздулись почти до шарообразной формы. Что она там такого напихала?

– Ну, вдруг… – она быстро огляделась, как будто ожидая увидеть в толпе шпиона в темных очках и прошептала мне на ухо – Вдруг ты передумал быть моим братиком?

– Глупости. – я чмокнул ее в носик, – Ты моя любимая сестренка, запомни.

Мы пошли к выходу с перрона, чемосумки били меня по ногам – или, скорее, чемоданы, все же по углам на них красовались кожаные наугольники, чтобы, по задумке, чемоданчик сохранял форму. Но с энтузиазмом моей сестренки, набивавшей их «очень нужными вещами» задумка не справилась.

Сегодня я встретил здесь Маду, а завтра… завтра приедет Нитка.

Встречать ее или нет? Нет-нет-нет, неправильный вопрос – встречать ее я буду, потому что… Потому что буду и все. Вовсе не потому, что я влюблен, нет-нет! Она даже не в моем вкусе! Совершенно! Просто… Просто, кажется, в меня влюбилась ОНА.

Девчонки не пишут тебе просто так. Особенно – не пишут про то, что ты ей снился. Девчонкам вообще не снятся мальчики просто так. Только если этот самый мальчик смог затронуть тонкие струнки ее сердца.

Нитка… Крупная, массивная, грубоватая… хотя, нет, неправильное слово. Не грубоватая, как-то иначе про нее надо сказать… Прямая, вот! Некоторые называют свое хамство – прямотой, но это не тот случай. Нитка прямо рубанет то, что думает. Думает хорошее – скажет хорошее, думает плохое – ну, тогда держитесь.

– Ершаан!

А? Что?

– Ты о чем-то думаешь?

А, это сестренка пытается достучаться до братика.

– Да так… Ни о чем… В смысле, о жизни.

Как-то неправильно говорить про Нитку «ни о чем», верно? И вовсе не потому, что я влюбился, нет!

– А хочешь, я угадаю, о чем ты думаешь? – хитро прищурилась Мада.

– Ну, попробуй.

– О девушке.

– Отку… Как… В смысле, почему ты решила…

Да ладно уж, ты спалился.

– Как ты догадалась?

– Ох, мальчики, мальчики… – с интонациями умудренной годами женщины вздохнула сестренка, – У вас все на лице написано. Она тебя бросила?

– Нет.

– Не знаешь, как ей признаться?

– Да… в смысле, не в чем признаваться!

– Да, да, – закивала Мада, а хитрющие глаза говорили, что она не поверила мне ни на грош.

– Просто… Она завтра приезжает, и мне надо ее встретить. А я не знаю – как?

– В смысле – не знаешь? Приедь на вокзал и встреть.

– Как? С цветами?

– Как-как – с парадом слонов, конечно! Ершанчик, не будь глупым – нам, девочкам, важно внимание. Ей будет неважно, приедешь ты с цветами или нет, главное – чтобы ты приехал. Тем более – ну куда она на вокзале эти твои цветы денет?

Мы прошли еще немного по улице молча. Потом Мада спросила:

– Раз ты ее встречаешь… Значит, она с нами учится? В общежитии живет?

В моей голове возник образ Холмса с трубкой и словами «Даже я офигел!». Женщины, вас этому с детства учат, что ли?

– Да, в нашем.

– А я ее видела?

– Видела. Помнишь, когда мы с тобой в комнате…

Мада остановилась:

– Это… Это та… Комиссарша?!

О! А думал, кого же мне Нитка напоминает, как габаритами, так и общей прямолинейностью и подвижничеством. Точно – вылитая комиссарша, только кожаной куртки и маузера не хватает.

– Да, она.

Сестренка молча пошла дальше. Через несколько шагов покачала головой:

– Угораздило же тебя.

* * *

– Ершан.

Нет, я, конечно, не ожидал, что Ланита бросится мне на шею, завизжит от радости или покроет меня поцелуями. Но и настолько сухого приветствия я тоже не ожидал. Осталось только пожать друг другу руки, как при встрече старых товарищей.

Может, я просто навыдумывал себе всякого и она воспринимает меня, как друга? Съездила в свою родную забыл как называется, встретила первую любовь, с которой еще в школе за одной партой сидели и за амбаром целовались – и думать забыла про всяких там ершанов…

Сердце болезненно сжалось.

– Я решил тебя встретить, – констатировал я очевидное.

Нитка молча подхватила два белых холщовых узла, связанных вместе и потянулась за небольшим чемоданчиком.

– Дай я помогу… – потянулся я. К узлам, конечно, иначе мы совсем глупо будем выглядеть – девчонка тянет два мешка и рядом я фистикулирую в костюмчике, с чемоданчиком.

– Не надо… – она отстранилась, я потянулся следом, наши пальцы соприкоснулись…

Нитка отчаянно вцепилась в мою руку, сжала ее…

– Ершан… Ершан… Я так… Я соскучилась…

Знаете, что такое счастье? Нет, не знаете, ведь вам никогда посреди перронной толпы не говорила самая лучшая в мире девушка, что она по тебе скучала.

* * *

– Отдай, – Нита потянула с моих плеч мешки.

Из-за этих мешков уже произошел короткий бой на вокзале, в котором я победил и добился права помочь их нести. Перед общежитием бой начался по новой – Нитка категорически не хотела, чтобы кто-то увидел, как несу ее вещи. Ведь кто-то может подумать, что я и она… А «Я и она» – это неприлично.

– Ну, почему я не могу помочь девушке…?

– Я не девушка, я – комсорг!

– Почему я не могу помочь комсоргу?

– Потому что на мне не написано, что я комсорг. И все увидят, что ты помогаешь мне, как девушке!

Ох, как же тяжело… да не с мешками – с Ниткой!

Так тяжело – и так легко.

По дороге сюда мы болтали, как давние приятели, как будто знаем друг друга тыщу лет. Больше, конечно, Нитка – я старался меньше говорить, чтобы не пропалиться на том, что я никуда, собственно, и не ездил. Зато эта неутомимая лягушка-путешественница успела не только съездить в родную Талань («на родную Талань», как она говорила), но и доехать в гости к дядюшке, который жил где-то здесь неподалеку от Афосина, в колхозе. И вот уже от дядюшки – сюда.

– Отдай мешки.

– Не отдам. Может, они вообще мои? Никто ж не знает.

– Ты в костюме.

– И что? Я талганец, нам правила приличия побоку. Могу в костюме хоть навоз… от крокодилов… вычищать.

Нитка тяжело вздохнула:

– Что ты талганец – это и так всем издалека видно? Может, сбреешь бороду? Она тебя старик, как будто тебе лет… ммм… тридцать.

Ну да, глубокая старость для восемнадцатилетней девчонки.

– Нет, – гордо заявил я, – Каждый талганец носит бороду, это признак его мужественности!

Вообще-то я и так собирался ее сбрить, честно говоря, борода надоела мне до чертиков – она же чешется! – но не сразу. Потом, чтобы все успели запомнить меня, как талганца.

– Мужественность должна быть не в бороде, а в другом месте!

Я резко остановился. Не понял…

– В сердце! – зажала рот пальцами Нитка, – В сердце, а не там, где ты подумал, пошляк!

Мы вошли в общежитие, где возле вахты делала вид, что оказалась здесь совершенно случайно, Мада. При виде нас она «незаметно» округлила глаза и показала мне большой палец. После чего подмигнула и исчезла.

– И что это была за сколопендра? – когда мы вошли в пустынный коридор, Нитка остановилась и повернулась ко мне.

– Где?

– Возле вахты. И не делай такое невинное лицо, я видела, как вы там перемигивались!

– Это, – сделал я невинное лицо, – моя сестра… Двоюродная.

– Ах, сестра… Слышала я про талганские традиции, связанные с двоюродными сестрами…

Нитка осекалась, ее круглые щечки залились краской и стали напоминать свеколки:

– Что… Что ты со мной сделал? Я говорю такие пошлости!

С этими словам она схватила меня за лацканы и крепко поцеловала.

* * *

– В этом году еще одна экспедиция отправилась в район Столбовой Бирарки. Она точно найдет следы метеорита!

Как и любой фанат, Мамочкин мог говорить на любимую тему часами, отбросив всегдашнюю нерешительность. А помешан он был на космосе.

Все началось с моих писем, которые я положил на тумбочку. Вернее, с одной из марок, на которой в желто-синих тонах было изображено что-то непонятно, я, собственно, и не всматривался. А вот Мамочкин всмотрелся.

– Ух ты, – сказал он, – Это же марка с Тордоки-Янским метеоритом!

Точно. А я еще думал, что это за полоса по диагонали протянута… Впрочем, для особо внимательных внизу было написано: «40 коп. Почта ОРС. Падение Тордоки-Янского метеорита» 1082 год»[1].

– Можно, я возьму? – просяще посмотрел он на меня.

– Бери, зачем она мне?

– Спасибо! Я марки собираю, космические, с метеоритом у меня еще не было.

От одного метеорита, рухнувшего где-то здешней Сибири лет десять назад, разговор как-то плавно перешел к другому метеориту, Бирарскому, как я понял, аналогу нашего Тунгусского, который упал 50 лет назад, но сейчас, на волне всеобщего увлечения космосом, про него снова вспомнили и отправили очередную экспедицию на поиски обломков этого загадочного метеорита[2].

– Может, обломки метеорита найдут, – сказал Графс, – а может, чего-нибудь другого…

Ирис Мартанко нас покинул. Встретился по дороге в поезде с земляками, и они уговорили его съехать от нас к ним, на другой этаж. Жалко, конечно, успели привыкнуть, но он обещал заходить в гости.

Вместо Ириса нам подселили Графса. Имя странное, но я промолчал. Просто потом выяснилось, что это имя не только для меня странное. Оно оказалось сокращением: «Градан-Афосин-Силин». Нечто вроде нашего Мэлса, сиречь Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин.

Графс оказался парнем неплохим, веселым, над своим именем он сам немного подшучивал, в стиле того, что, в силу недавних событий буква «с» в имени стала неактуальной, но и если ее убрать – имя станет совсем контрреволюционным…

– Я, – Мамочкин понизил голос, – тоже думаю, что это был… космический корабль. С Марса. Он аварию потерпел и взорвался. А в нем марсиане летели. Высокие, чернокожие, и сердце с правой стороны…[3]

– Волосы белые, – не удержался я, – И матриархат у них[4].

– Почему? – не понял Мамочкин.

– Ну чтобы совсем-совсем не как у нас всё.

Мамочкин надулся, но парировать не успел. В дверь нашей комнаты коротко постучали и она тут же раскрылась.

За дверью стоял крепкий, кряжистый мужик, в темном костюме, с солидными моржовыми усами. Его взгляд медленно обвел комнату и остановился на мне.

– Так вот кто тут моей племяннице голову морочит!

[1] В СССР в 1947 году была выпущена марка, посвященная падению в этом же году Сихотэ-Алиньского метеорита.

[2] Очередная экспедиция на поиски Тунгусского метеорита отправилась в 1958 году, что всколыхнула новую волну интереса к нему.

[3] Описание вероятных космонавтов Тунгусского метеорита из фантастического романа Казанцева «Пылающий остров», впервые изданного в 1940 году.

[4] Ну, а это наш герой про дроу вспомнил, темных эльфов.