Текст книги "Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история"

Автор книги: Константин Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Глава 31

Свинчатка – одна штука. Хорошая. Сразу видно – для себя человек делал. Не знаете, что такое свинчатка? Зародыш кастета – свинцовая приблуда, зажатая в кулаке. Утяжеляет кулак и передает силу удара от предплечья к пальцам, что делает удар еще более сильным. От собственно кастета отличается тем, что не имеет защиты для пальцев, тех самых спаянных колец, которые некоторые считают главной частью кастета. Зря: основное назначение кастета в той самой передаче силы удара от предплечья, поэтому кастет без упора в ладонь не имеет смысла. Меньше смысла только в кастете резиновом, потому что тот еще и пальцы плохо защищает, сминается. И еще меньше – в кастете из мягкого свинца, кольца которого, деформировавшись от удара, зажмут ваши пальцы так, что снять его смогут только в больнице. И вам очень повезет, если это сделают быстро, до того, как начнется омертвение тканей.

С вами был доктор кастетоведческих наук, оставайтесь с нами.

Я крутанул между пальцами свинцовый цилиндрик с небольшими шариками на концах. Похож на миниатюрную гантельку, а этими шарами можно, при случае, и голову проломить, если кулака не хватило. Я ж говорю – знающий человек делал, для себя.

Свинчатка шлепнулась на кровать, тут же подкатившись под бок, а я продолжил разбор трофеев.

Кепка белая, полотняная – одна штука. Хорошая, новая, а-ля колхозный агроном.

Кепка-восьмиклинка, с пуговкой на макушке, серая, поношенная – одна штука. Молодежь при взгляде на нее вспомнит сериал «Острые козырьки», а более взрослые – песню про малокозырочку.

Из плюсов – все.

Там еще зуб был, но на кой мне выбитый зуб, сами подумайте? Был бы он еще золотой… Да, не, все равно побрезговал бы… Наверное. Короче, не золотой – и нечего думать, что бы я сделал.

Еще можно в плюсы записать кружку, синюю, фарфоровую. Которая уцелела практически чудом, потому что лежала в левом кармане куртки, а прилетело мне в правый.

Перейдем к минусам…

Отбитые ребра – одна штука.

В том районе лучше больше не показываться – еще один минус.

Ну и все. Можно сказать, что по итогам встречи с аборигенами я вышел в плюс. А, чёрт, забыл… Я поморщился и потер пострадавшее ухо, которое, по ощущениям, распухло и покраснело. Но этот совсем уже вскользь, так что можно и не считать.

Я закинул руки за голову и с удовлетворением посмотрел в белый оштукатуренный потолок.

Жить, как говорится, хорошо! Особенно после хорошей драки, если у тебя есть, где приклонить голову, есть, чем перекусить – я оторвал еще один кусок хрустящей корочки от батона и заработал челюстями – и есть хоть небольшой капителец, спасибо добрейшему Морею Картановичу и тем добрым людям, что поленились перевозить на новую квартиру старый барометр.

Вспомнилась квартирка, в которой я его раздобыл…

* * *

Что обычно остается в квартире, после того, как переехали хозяева? Старая мебель, которую ни никакого желания тащить в новое жилье, какие-нибудь висящие на стенах картинки, непонятные безделушки, каких в каждой квартире наберется не одна сотня – причем никто не знает, откуда они вообще взялись, и кто их притащил – старые же памятные бумаги, фотографии, которые бережно хранила прабабушка, а правнучка понятия не имеет кто все эти люди и какой прок в свернутом треугольником пожелтевшем листке бумаги в клетку, старые ботинки, «просящие каши», вытертая, обгрызенная молью шуба из меха неизвестного науке зверя и прочие нужные вещи, которые годами копились в кладовых, на антресолях, на балконе, под кроватью, и стали совершенно не нужны в момент переезда.

– Это я удачно зашел… – присвистнул я, обводя взглядом комнату.

Если в предыдущих квартирах в основном обитали блохи на арканах, то здесь, видимо, прежние обитатели были более обеспеченными – или более легкомысленными – поэтому оставили гораздо больше вещей. Ну или просто не смогли придумать, как впихнуть в квартиру хрущевки старый кожаный диван, с высокой резной спинкой и валиками по бокам, или не менее монументальный письменный стол, из-за которого можно спокойно отстреливаться из двух ТТ от нагрянувших по твою душу сотрудниках МГБ… Хотя навряд ли здесь жил товарищ Мильштейн[1], да и арестовали его на рабочем месте[2]…

Диван… Стол… Шкаф, за стеклянными дверцами которого виднелись ряды книг… Люстра на высоченном трехметровом потолке, возможно, заставшая еще революцию и так с тех пор и висевшая… Пылища повсюду… Квадратные пятна на обоях… Часы… Часы? А, не это барометр.

Я снял его со стены и двинулся к выходу. Часов у меня нет, по солнцу я ориентируюсь плохо, комиссионный магазин мне на глаза еще не попадался, так что надо хватать, что придется и бежать, пока магазины не закрылись. Что-то мне подсказывает, что в ОРС, как и в СССР, с круглосуточными комиссионками было напряженно.

Надо, надо туда вернуться и пошарить. Шкаф еще не обследован, стол, другие комнаты…

– Здрасьте!

* * *

Я лениво посмотрел поверх заброшенных на спинку кровати ног в сапогах на того, кто вошел в мою комнатку в общежитии.

Девчонка. Молодая – это все же студенческое общежитие. Волосы выкрашены в тот неописуемый желтовато-блондинистый цвет, который обязан своему рождению не дезоксирибонуклеиновой кислоте, а перекиси водорода[3]. Волосы завиты мелким бесом, так что напоминают золотое руно. Но взгляд у девчонки – а на вид ей лет двадцать, не больше – вовсе не овечий, а наоборот, живой и пройдошливый. Цветное ситцевое платье, судя по виду – старенькое, застиранное, плотно так облегает формы незваной гостьи.

– Здрасьте, – вежливо ответил я.

– А вы знаете, что ноги в обуви класть на кровать негигиенично?

Я ж говорю – пройда[4].

– Знаю, – кивнул я.

– А зачем тогда положили?

– В царской армии старые солдаты рекомендовали молодым, после долгого пешего похода, полежать на земле, подняв ноги вверх. Чтобы кровь отлила, и ноги не болели.

– А вы в царской армии служили, дяденька? – сверкнула зубами блондинка.

– Не угадала, тетенька.

Та снова хихикнула.

Ой, какое подозрительное хихикающее эхо раздалось из коридора! А что вы хотели, батенька, заселились в общежитии, где все друг дружку знают, живете один, в давно заброшенной комнате, ни с кем не знакомитесь, да еще и хотите, чтобы никто не заинтересовался? Студенты – народ молодой, дружелюбный, бесцеремонный, вот соседки и выпихнули самую активную на разведку, разузнать, кто это там такой живет, да чем дышит.

– Читал я про это, в книге… не помню, кого… не помню, про кого…

Так-то помню, конечно, про этот способ было сказано в книге Раковского «Суворов». Вот только нет в этом мире ни Раковского, ни Суворова… И книга эта – неизвестно, написана ли…[5]

– Ты, тетенька, ко мне зачем заглянула-то?

– Спросить хотела.

– Спрашивай.

– У вас соли нет?

– Нет.

– А сахара?

– Нет.

– А хлеба?

– Нет.

– А…

– Тоже нет.

– Я же еще ничего не спросила!

– А у меня ничего и нет, – я встал с кровати, – Я приехал поступать из Талгана, а меня, этта, еще в поезде обокрали. Так что нет у меня ничего, кроме того, что на мне.

– Как нет?! – ахнули за дверью, и в проем высунулась еще одна девичья головка, на этот раз темненькая, – А как вы живете?

– Да вот так и живу, – я показал объеденный до половины батон, – Чем могу, тем и питаюсь.

После этих слов в мое обиталище ворвался вихрь.

Поначалу мне показалось, что ко мне в гости нагрянула вся женская половина общежития, но потом, когда вихрь успокоился и опустил меня на землю в одной из соседних комнат, оказалось, что состоял он всего-то из трех девчонок, как оказалось – третьекурсниц Текстильного института, в общежитии которого я, как оказалось, жил.

Несчастный я был почти насильно накормлен супом, напоен чаем, расчесан и причесан, после чего остаток вечера я провел в приятной беседе за чаем со своими новыми знакомыми.

Мара, Кара и Лалина. Мара – это та блондинистая пройда, Кара – не менее шебутная темненькая, а Лалина – суровая, как Нонна Мордюкова деваха в сером пиджаке.

Девчонкам было интересно про меня все, от Талгана – жители которого в этих краях были се же большой редкостью, до обстоятельств того, как я оказался без денег и вещей. Я честно пытался все это рассказать, но сытый желудок неутомимо намекал, что мне надо принять горизонтальное положение, причем, несмотря на наличие аж трех девчонок – в одиночку, потому что на дворе уже без пяти минут поспать.

Я торжественно поклялся, что приду завтра в гости, благо завтра – суббота и все-превсе про себя расскажу, но вот именно сегодня с разговорами – все. Если они, конечно, не хотят выбирать между «тащить меня на себе до моей комнаты» и «уложить спать на кровать одной из них». Мара хихикнула и сказала, что есть третий вариант, включающий в себя чайник и холодную воду из-под крана, но девчонки все же смилостивились и отпустили меня «домой».

Где я вырубился, еле успев раздеться и лечь.

И проснуться посреди ночи, чтобы подскочить на кровати с ошарашившей меня мыслью.

Как я собираюсь сдавать вступительный экзамен по химии, если я НЕ ЗНАЮ ХИМИЮ?!

[1] Соломон Рафаилович Мильштейн (1899–1955) – заместитель министра МВД УССР, выдвиженец Л.П. Берии, арестован после ареста своего патрона, впоследствии расстрелян.

[2] Герой вспоминает популярную легенду (озвученную Серго Берия) о том, что, когда Мильштейна пришли арестовывать, он, вместо того, чтобы сдаться, отстреливался и был убит (а не расстрелян)

[3] Герой таким сложным путем намекает, что перед ним не натуральная блондинка, а крашеная.

[4] Пройда – пронырливый и ловкий человек.

[5] Книга Леонтия Раковского «Генералиссимус Суворов» была издана в СССР еще в 1949 году.

Глава 32

Водород, гелий, литий, бериллий, бор, углерод, азот, кислород, фтор, неон, апатит, ортоклаз, кварц, топаз, корунд, алмаз… тьфу ты.

Сбился.

Я и так не всю таблицу Менделеева помню наизусть, а только примерно до криптонита… тьфу, криптона…[1], так еще и таблица твердости влезла[2]. В свое оправдание могу сказать только то, что я плохо спал ночью.

Во-первых, у меня заболел живот, его крутило и резало так, как будто добрые девочки решили меня отравить. Хотя, скорее всего, все дело в том, что я плотно наелся после достаточно продолжительного голодания. Как еще заворот кишок не получил… Осторожнее надо, батенька.

Во-вторых же, когда мне все же удалось окончательно забыться сном, мне – да, во сне – пришла в голову пугающая мысль, после которой я почти и не спал.

Мне надо сдать экзамен по химии. И я помню школьный курс химии, я его относительно недавно проходил, причем вовсе не мимо, химия мне нравилась – пусть не столько химия, сколько учительница по химии… впрочем, ладно, не будем об этом… – так что, как мне казалось, перед экзаменом достаточно будет освежить в памяти знания. Так я подумал – и выкинул химию из головы, погрузившись в более насущные проблемы.

Но ведь я знаю НАШУ химию. А не здешнюю. Этот мир, порождение излишне богатой фантазии… ладно, ладно, этот мир, какая бы там фантазия его не породила, отличается от нашего тем, что в нем поменялись все имена собственные. А в химии, знаете ли, очень много завязано на имена собственные. Таблица Менделеева здесь наверняка отсутствует, вместо нее – таблица какого-нибудь Хрендитяпкина. И я завалюсь на самом элементарном вопросе «Кто является создателем периодической таблицы элементов?» Причем преподаватель будет искренне считать, что он меня вытягивает, бросает мне круг спасения, так сказать. А получится якорь спасения, чтобы тело течением не унесло. Если продолжить метафору.

Что делать? И ведь в библиотеку не попадешь – суббота же[3].

К счастью утром меня все же немного отпустило, и я вспомнил, что живу в общежитии. Где, в частности, есть три – как минимум – замечательные девушки, которые не откажут в помощи.

* * *

Девчонки не подвели. Вернее, девчонка в единственном числе: две из них с утра пораньше куда-то убежали, в комнате осталась только шкафообразная Лалина. Кстати, если с нее снять пиджак – нет, я не снимал с нее пиджак! И вообще ничего не снимал! – то она переставала походить на шкаф и начинала походить… кхм… на лошадь. Впрочем, то, что она не в моем вкусе – не ее вина, правда? Мой вкус – не эталон, знаете ли. А так Лалина была девушкой доброй и хорошей. Плохая не побежала бы по комнатам, чтобы найти школьный учебник химии для полупостороннего человека, верно? Так что я извинился перед ней, за то, что обидел, сравнив с лошадью. Мысленно, конечно. Мысленно обидел – мысленно и извинился.

Итак, учебник…

Я уселся, подогнув ноги на кровати в комнате девчонок… Лалина мне разрешила. Да, я спрашивал разрешения. Нет, сначала спросил, а потом влез на девичью кровать. Не В девичью, а НА девичью!

Почему я не пошел к себе? Даже не знаю. Наверное, я соскучился по людям. Особенно по людям женского пола. По общению. С людьми женского пола. А вы сами попробуйте прожить две недели, разговаривая только со случайными попутчиками – узнаете, почем фунт одиночества. У меня коммуникационное голодание, все, отстаньте, видите – на мне одеяло[4].

Под разговор с Лалиной, скорее, просто болтовню ни о чем, я листал учебник…

Желтоватая бумажная обложка, тканевой корешок, надпись «Химия» в рамке… Учебник для 8-10 классов, то, что надо. Я пролистал страницы, на одной из первых попался рисунок хмурого дядьки с квадратной, как кувалда челюстью и подписью, что это не кто попало, а сам В.М. Костяникин, годы жизни с 846 по 900. Может, это и есть здешний Менделеев… а, нет. Часть третья «Периодический закон и периодическая система элементов И.В. Кирпичикова. Строение атомов». Кирпичиков, значит… Сам товарищ Кирпичиков тоже был изображен на картинке, и выглядел как сухопарый тип с высоким лбом и длинной козлиной бородкой а-ля Троцкий. Из-за чего выглядел несколько демонически и, видимо, поэтому прежний хозяин учебника пририсовал ему пару художественно выполненных рогов. Видимо, правило о том, что учебника, в котором Менделееву ничего не пририсовали, не существует, выполняется даже в другом мире…

А теперь давайте посмотрим на саму таблицу Кирпичикова.

Бор остался бором, но он и не в честь Нильса Бора назван[5], так что не считается…

Натрий, магний, алюминий, кремний… Все по прежнему…

Калий, кальций, уллий, титан… Оп-па. Скандий исчез. Оно и правильно: назван-то в честь Скандинавии, которой в этом мире быть не может. А вот то, что титан остался титаном – странно. Он же свое название получил от имени королевы фей, Титании, потому что открывший его химик восхитился красочными переливами пленки оксидов[6]. Странно.

Ну, мне же проще. Дальше…

Мартелий… о, и ванадия нет[7]… хром, марганец, железо, кобальт, никель…

Ну, в целом из того, что я помню, поменяло название не так уж и много. И не сильно существенного. Название «Таблица Кирпичикова» уже плотно засело в моей голове, так что осталось запомнить несколько названий элементов, имен и фамилий. Но это потом. Потому что мне их нужно выписать в тетрадочку, а я, во-первых, оставил ее в своей комнате, а во-вторых – не стоит писать какие-то неизвестные названия на глазах у девчонок. Которые, конечно, хорошие… Но, наверняка, как и все девчонки – любопытные. Не стоит давать им повода задуматься, что это за шифровки в Центр пишет их новый сосед.

Тем более, у меня на сегодня – куча дел. Нужно прошерстить брошенный дом, начав с той квартиры с манометром… тьфу, барометром, оттащить добытое в норку или в скупку, а также купить что-нибудь вкусненькое для девчонок.

Во-первых, стыдно их объедать, во-вторых – нужно отблагодарить их за заботу и помощь, и в-третьих… Я, в конце концов, собираюсь учиться в Институте пищевых технологий!

Неужели не смогу придумать, чем их удивить?

[1] Криптон – 36-ой элемент периодической таблицы. А криптонит – минерал, являющийся слабостью Супермена. В периодической таблице его нет.

[2] С апатита по алмаз – эталонные минералы шкалы твердости по Моосу, каждый из которых царапает предыдущий и царапается последующим.

[3] Герой забыл, что суббота является рабочей. В СССР пятидневная рабочая неделя была введена только с 1967 года.

[4] Нет на нем никакого одеяла, герой шутит, цитируя Холмса из сериала «Шерлок» 2010 года. Конкретно – эпизод, где Холмс, завернутый в одеяло, начинает при полицейском перечислять приметы возможного стрелка, понимает, что под эти приметы идеально подходит Уотсон (который, собственно и был тем стрелком, который застрелил убийцу, пытавшегося убить Холмса) и быстро сворачивает разговор «Может, хватит? Я в шоке, видите, на мне одеяло!»

[5] Бор получил название от арабского слова «бурак», то есть – бура. А бура, в свою очередь – белый порошок, продающийся в аптеках и используемый в качестве антисептика для обработки ран и в качестве отравы для тараканов.

[6] Титан назван все же в честь титанов, героев древнегреческой мифологии (о чем утверждает, к примеру, Большая советская энциклопедия). А версия о происхождении названия от Титании появилась в 80-х года в журнале «Техника – молодежи», где в те годы публиковали много выдуманных фактов.

[7] Ванадий назван в честь древнегерманской богини Фрейи, сводной сестры Тора от приемного сына Одина (там все запутано не хуже, чем у древнегреческих богов, с их похождениями Зевса). Нет, не пытайтесь понять, как из Фрейи получилось «ванадий» (хотя академик Фоменко, возможно, что-нибудь и придумал бы), просто у Фрейи было прозвище Ванадис, «дочка ванов».

Глава 33

Не, ну «удивить», конечно, это громко сказано. Даже с учетом того, что готовить я умею и люблю. Но нужно учесть, что из кухонных приборов у меня только нож и найденная чуть ли не на помойке алюминиевая вилка. Да и вообще трудно приготовить на общажной кухне какой-нибудь ружверблю. Даже если бы я знал, что это такое вообще[1].

Идеалом был бы какой-нибудь простенький салатик, из тех, где и готовить не надо, достаточно порезать ингредиенты помельче и смешать. Но большинство известных мне салатов – на майонезе, а я не уверен, что здесь продается майонез[2]. И в магазинах я его не встречал (правда, и не искал). А другие заправки для салатов я не вспомню. Остаются бутербродики. Простенькие какие-нибудь. Но с изюминкой.

Изюминкой в бутербродах обычно выступает намазка. Чуть поджариваешь кусочек хлеба или батона, намазал что-нибудь, сверху шлепнул кусочек мяса-рыбы-овоща – и вот у тебя уже не банальный «хлеб с колбасой», а тартинка[3], канапе[4], смёрребрёд[5], в общем – на что у тебя хватит фантазии обозвать получившееся. Нет, перед девчонками я выпендриваться не буду, я, если кто забыл, простой парнишка из глухого аула, затерявшегося в джунглях. Мне такие страшные названия не по чину. Просто «бутербродики, мама такие готовила, а где она рецепт взяла, понятия не имею».

Осталось придумать, какие именно. Для этого я и иду в магазин.

Кто-то может спросить: зачем я вообще собираюсь угощать чем-то девчонок из общаги, из которой я съеду буквально завтра и, возможно, не увижу их больше никогда? Отвечаю: потому что земля круглая. И, если она провернется так, что я опять встречусь с Марой, Карой и Лалиной – то пусть это будет радостная встреча с «тем парнем, который нас тогда угостил вкусняшкой», а не «а, это тот чувак, что свалил, не попрощавшись…». Я вообще стараюсь расставаться с людьми по-хорошему, поэтому даже мои бывшие – все три – на меня не в обиде и мы общаемся, переписываемся, перезваниваемся и иногда даже встречаемся за кружкой чая.

Подобный жизненный принцип возник у меня под впечатлением от когда-то давно прочитанной книге, в желтой суперобложке[6]. Книги, даже если и кажутся всего лишь развлечением, очень часто закладывают в голову правильные мысли и идею. Если это, конечно, правильные книги. Иначе это будут… ну, просто мысли. Но они будут обязательно. Даже если вы этого не замечаете. Как говорится в одной шутке: «Те, кто говорит, что мультфильмы не влияют на людей, едят бутерброды колбасой вниз, потому что кот в мультфильме сказал, что так вкуснее».

Книга называлась «Глаза чужого мира», писателя Джека Вэнса и рассказывала о воре по имени Кугель. Которого злобный волшебник забросил с ответственным поручением туда, куда Макар телят не гонял. Кугель выбирался оттуда, воруя, обманывая, предавая и пакостничая так, как будто завтра никогда не наступит. Резонно, в принципе, полагая, что больше не окажется здесь никогда. Как вы уже догадались, книга закончилась тем, что Кугель опять оказался в тех же краях и должен был возвращаться по своим следам, вновь встречаясь с теми, кто запомнил его не с самой лучшей стороны.

Поэтому с людьми лучше расставаться по-хорошему.

Может, конечно, возникнуть вопрос: а зачем мне вообще съезжать из общежития, где с комендантом хорошие отношения, меня уже более-менее знают, с девчонками подружился и все такое? Ответ: вы не забыли, что моя задача – вписаться в этот мир так, чтобы не слишком сильно выделяться из толпы? Я должен вести себя ОБЫЧНО. Как все. Так, чтобы у общающихся со мной не возникало лишних вопросов. А «талганец, который живет в кладовке чужого общежития, когда имеет право поселиться в своем как абитуриент» – это слишком необычно. Это вызывает вопросы. И рано или поздно может возникнуть вопрос «Кто это вообще такой?»

Нет, моя задача – не выделяться.

* * *

Большая часть известных мне намазок опять-таки включает в себя тот же самый майонез – в самом простом варианте это «бутерброд по-студенчески», то бишь хлеб с майонезом – но есть и много других вариантов. Их я и перебираю, рассматривая товар на витринах продуктового магазина.

Здешние витрины имеют некоторое отличие от современных. Во-первых, этикетки на банках и коробках менее яркие и блестящие, более тусклые краски. Во-вторых, здесь приличная площадь витрины занята одинаковыми банками, в нашем мире на таком участке лежало, стояло, располагалось бы с десяток, а то и больше наименований, сливаясь в одинаковую цветастую кашу. В целом, в нашем мире – ярче и разнообразнее, в этом – строже и серьезнее.

Мне нравится.

Продавщица в белом халате и с кружевной наколкой – не татуировкой, как кто-то мог бы подумать, а головным убором вроде кокошника, котрый носят горничные и официантки, а здесь еще и продавщицы с буфетчицами – взвесила стоявшей передо мной тетушке несколько жирных селедок, ловко извлекая их из деревянной бочки длинной двузубой вилкой, завернула в лист серой бумаги и повернулась ко мне:

– Что? – «дружелюбно» поинтересовалась она.

– Картошка…

– Сколько? – перебила она меня.

– Три…

– Килограмма?

– Картошины.

Продавщица хмуро уставилась на меня:

– Я что, должна тебе три картошины взвесить?

Честно говоря, меня задело. Очереди за мной не было, поэтому я решил огрызнуться.

– Ну да, это же не селедка. Бумажка не на много потянет.

Тетка, вернее, достаточно молодая женщина, еще и тридцати не было, чуть побледнела:

– Какая еще бумажка? Что ты городишь?

– Которую ты вместе с селедкой взвесила. Сколько там она потянула? Кило двести? По тринадцать рублей за кило. А кулек, в который ты ее сложила – сколько? Грамм 50? Итого: женщина заплатила 15 рублей 60 копеек за селедку, да еще 65 копеек за бумажку по цене селедки. Десять человек купили селедку – вот тебе и 6 рублей в кармане. Пять старушек – рупь, а двадцать – это уже деньги, верно[7]?

Продавщица закрутила головой, наклонилась ко мне, явно собираясь шикнуть, но не успела:

– Малдана, ты опять за свое?

Сзади к ней подошла еще одна женщина, по виду еще даже моложе продавщицы, а по тому, как та чуть ли не присела в книксене – кто-то из начальства.

– Нет-нет, Килиана Каймановна, все в порядке, просто… Вам картошечки? – приторным голосом спросила она меня.

– Картошечки. Три штучки. И яичко. Одно штучко.

Завертевшаяся как электровеник под внимательным взглядом начальница Малдана чуть ли не мгновенно всучила мне кулек с картошкой, яйцо, «одно штучко», прямо с прилипшей сбоку стружкой – яйца стояли в больших деревянных коробках с деревянными же решетками, переложенные бумагой и деревянной стружкой[8], советских картонных упаковок на 30 штук я почему-то не увидел[9] – и оскалила зубы в «доброжелательной» улыбке:

– Что-нибудь еще?

Я задумчиво глянул в сторону витрины, в которой стояли бумажные пакетики со специями. Там был даже имбирь, за рубль двадцать пять копеек. Который, судя по тому что был притиснут к самому боку витрины, спросом не пользовался.

– Пакетик черного перца.

Для моих «бутербродов по-талгански» перца была нужна буквально щепотка, но – запас карман не тянет. Кроме того, я, как вы помните, собирался продолжить шарить по брошенным квартирам. Где, как показала опыт – тихо охнули ребра – можно наткнуться на кого попало. Не только на дружелюбного меня. От всех не отмахаешься, а нож не каждого испугает. Я же не знаю, куда потом труп спрятать. Шучу. Спрячу, конечно… В общем, пакетик перца в кармане в таких условиях – вещь просто необходимая. Достаточно метко брошенный в лицо перец быстро переключает мысль с «Что у этого фрайера есть интересного и ему ненужного?» на «Аааа!!!! Воды!!!».

Продавщица смотрела мне вслед, как товарищ Афосин на буржуазию.

Не выделился, блин…

* * *

В общежитии я первым делом разведал, что мои девчонки – уже «твои», шустрик? – на месте и собираются остаться на этом самом месте. После чего отправился… нет, не на кухню, на кухне я уже был. Там все, в принципе, то же самое, что и в любом другом общежитии: раковина, столы, бачок для очисток в углу, газовая плита в углу.

Отправился я на поиски посуды.

Ножик – мой крокодилорез лучше лишний раз не светить, а кухня общежития это не то место, где никого нет – чугунная сковородка, железная миска, черная, потемневшая терка, щепотка соли, жирная на ощупь бутылочка, на дне которой плескалось темно-желтое масло, пахнущее семечками… Девчонки – не мои, для них должен быть сюрприз – не отказывались снабдить меня «на минутку» требуемыми принадлежностями, но, из любопытства, выбредали из комнат и подтягивались к кухне, с интересом заглядывая мне через плечо. Как я узнал из тихих шепотков за спиной я – «тот самый из кладовки», который «с сорок второй комнатой дружит». Но шепотки – пусть, лишь бы под руку не лезли.

Быстро нарезав батон на тонкие ломтики, которые потом были разрезаны еще и пополам, я почистил и натер на терке картошку – на той стороне терки, которую называют «борщевка» – вбил в ту же миску яйцо, посолил, поперчил, спрятал пакетик в карман, достал оттуда вилку – за спиной хихикнули – перемешал, поставил сковороду на газ, плеснул чуток масла и, пока сковорода нагревалась, принялся делать бутерброды.

Беру вилкой картофельно-яичную смесь – да, похожа на ту, что делают для драников, только без лука… хотя лук и в драники не все кладут – и намазываю на кусочек булки. Да, сырую картошку с сырым яйцом. Потому что потом мы четыре бутербродика – оп! И положим на горячую сковородку. Картошкой вниз. Ждем, пока поджарится и зазолотится, подцепляем вилкой – осторожно, а то есть риск оставить всю намазку на сковороде – перекладываем на тарелку – которую я забыл, поэтому вместо тарелки у меня разделочная доска – и мечем следующую порцию.

Из трех картофелин, яйца и батона получилась целая гора бутербродов. Ну, как «гора»… Всем же собравшимся интересно, всем же «дай попробовать», всем же «ммм, вкусно, а можно еще?». Короче, мою «гору» ополовинили. Ничего, на четверых осталось достаточно.

– Кара, Мара, Лалина, я завтра переезжаю в другое общежитие, вот, решил вас угостить к чаю.

Нет, Лалина определенно покраснела.

[1] Ружверблю – красно-зелено-синий по-французски. Привет от Ксенотанского зерна с его цветными ругательствами.

[2] Майонез в СССР выпускался и продавался с 1930х годов.

[3] Бутерброд из поджаренного хлеба с горячим гарниром

[4] Маленький бутерброд, обычно на шпажке

[5] Датская разновидность бутербродов

[6] Книга издательства «Северо-Запад»

[7] Цитата из анекдота про Родиона Раскольникова. Который «старушку, топором, за двадцать копеек».

[8] Именно так упаковывали яйца в 50х годах.

[9] Картонные упаковки для яиц появились в СССР только в середине шестидесятых