Текст книги "Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история"

Автор книги: Константин Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

Оп-па, стоять.

Дом. Выкрашен желтой краской, но о-очень давно, так что приобрел этакий серо-желтый оттенок. Три окна смотрят с фасада на улицу, и белый цвет наличников тоже не мешало бы обновить. Сарай ощутимо покривился, забор покосился, но при этом – стекла окон блестят чистотой, двор выметен, грядки аккуратно прополоты. То есть, живет здесь человек не ленивый, однако сил ему на поддержание должного порядка в хозяйстве не хватает. Старик, инвалид, сирота… Мне кто угодно сойдет. А, самое главное – зелено-оранжевая куча ольховых чурок во дворе. Точно знаешь, какую помощь предложить.

– Хозяева! Есть кто дома? – я откинул крючок с обратной стороны калитки и вошел во двор.

[1]МакМерфи – главный герой романа "Пролетая над гнездом кукушки". Здоровый человек, попавший в психушку как раз в пятидесятые, пусть и в США. Прошел через лоботомию и превратился в овощ

[2]Oui pro quo – в переводе с латыни "одно вместо другого". То есть, аналог "баш на баш"

[3]Полковник Сандерс – основатель KFC, на каноническом изображении немного похожий на Айболита и на постаревшего Троцкого в очках

Глава 3

– Тяф! – сказал хозяин и вылез из-под крыльца. Небольшой черно-рыжий песик, из тех, что называют «четырехглазыми» – над каждым глазом красуется круглое желтое пятнышко.

– Старших позови.

– Тяф. Тяф, – коротко пролаяла собачка и убежала. Я огляделся.

Небольшой такой квадратный дворик. Слева – сарай, возле которого лежит дровяная куча и гуляют важные куры, справа – собственно дом, с высоким крыльцом, прямо – спускается по склону небольшой огородик и торчит пара деревьев, по виду – вишен.

– Здравствуйте.

А вот и хозяйка. Пожилая женщина, скорее даже – старушка. Вернее, правильно будет сказать – старуха. Ничего обидного, просто "старушка" – значит, невысокая, худенькая, сгорбленная. А вышедшая ко мне навстречу женщина – высокая и прямая, как палка. Худое, костистое лицо, покрытое морщинами, выцветшие серые глаза, сжатые в нитку губы. На вид ей лет семьдесят, а то и поболе. На голове – темный платок, одета в серую вязаную кофту, длинную юбку, обута в опорки. [1]И взгляд… такой… впечатляющий…

– Добрый день.

– Ну и что в нем доброго?

Косяк. И непонятно – то ли день лично для нее недобрый, то ли такое выражение здесь не используется.

– Вы правы. Ничего в нем доброго нет. По крайней мере, для меня.

– Что надо? – недружелюбно перебила меня старуха.

– Понимаете, в чем дело… не знаю как к вам обращаться…

– Маграна Карадьевна я.

– А меня Ершан зовут.

Так уж получилось, что все здешние имена, которые мне попадались – имена каких-то известных личностей. А известные личности обожают подбирать себе хитрозаковыристые имена, которые у нормальных людей и не встречаются. "Ершана" же я услышал на рынке, так обращались к вполне обычному человеку среднестатистической внешности (то есть, с большой долей вероятности, Ершан – это аналог нашего Сергея или Алексея. А не Ахмеда или Вольдемара).

– Что тебе надо, Ершан? – дружелюбия в голосе не прибавилось ни на градус.

– Дело в том, Маграна Карадьевна, что я – человек нездешний, приехал из другого города к вам в Раниманск. Просто так, погулять, посмотреть. Да вот беда, кошелек потерял, вместе со всеми деньгами…

Почему "потерял"? Во-первых, образ растяпы выглядит безобиднее и дает +5 к желанию помочь. Во-вторых – если бы я сказал "украли", мог появиться вопрос "Обращался ли я в милицию, и если нет, то почему?". На вопросы – даже еще незаданные – нужно отвечать так, чтобы не возникало следующих вопросов.

– И что, я тебе деньгами должна помочь?

– Нет-нет! Я думал на попутках уехать, только сегодняшний день уже заканчивается, а ночью попутки лови – не лови… Ищу где переночевать, чтобы с утра пораньше попытать счастья.

Уф. Главная цель озвучена. Ждем реакцию.

– На вокзал без билета не пускают… – в суровом голосе явственно прозвучала нотка ехидства.

Это хорошо, что я на вокзал не пошел. А ведь была такая мысль.

– Билеты без денег не продают, – улыбаясь, подхватил я.

Если на вокзал и вправду не пускают без билета – улыбка показывает, что потеря денег меня не расстроила. Если же слова старухи – всего лишь толстый намек проваливать и переночевать на вокзале – будет выглядеть так, как будто я поддерживаю шутку.

– Так и у меня не ночлежка.

– Так и я ж не за просто так хотел напроситься. Шел по улице, увидел у вас дрова неколотые, думаю: дай-ка я людям свою помощь предложу, авось не откажутся пустить на ночлег, если я помогу с расколкой. Мне ж много не надо, сам на лавку, хвостик под лавку… [2]

Ну, еще бы неплохо было бы перекусить что-нибудь, а то в желудке – только вода из горбатой уличной колонки. Хорошо бы еще и денежек чуток. Но просить этого нельзя. Слишком наглые попрошайки сочувствия не вызывают. А вызывают желание прогнать взашей. Про то, что я голодный – должна сама понять, да и работников принято кормить, про отсутствие денег я уже два раза намекнул, дальше – все зависит от доброты бабушки.

– Помочь, говоришь? Пошли.

Из бочки с водой старуха извлекла и вручила мне колун. Старый, много поработавший инструмент: потемневшее отполированное руками топорище, сам колун чуть подернулся ржавчиной, вместо клина вбиты несколько гвоздей.

Эх, поработаем! Вспомним молодость!

Я скинул футболку – она у меня одна и пачкать ее не стоит – выкатил чурку побольше вместо колоды и принялся за дело.

Чем хороша ольха: если она спилена не так давно – а эта спилена недавно – то колется она легко. Чурки звонко разлетались, превращаясь в аккуратные поленья, резко пахнущие свежей древесиной. Отлетали острые щепки, пугая кур. В теньке под сараем чесался Бугай – тот самый песик со слишком большой для него кличкой. Один раз зашла еще какая-то старушка, видимо, соседка или подруга Маграны Карадьевны. Поздоровалась без особого удивления, я поздоровался в ответ, этим наше общение и ограничилось.

Под ольхой пряталось несколько приличных березовых чурок, плотных, суковатых, вот с ними я повозился. Прежде чем взяться, с тайной надеждой поинтересовался у бабушки, нужно ли их колоть: вдруг они для каких хозяйственных надобностей припасены? Увы, увы. Ничего, справился.

Уже наступил вечер, когда я смывал пот и пыль из висящего на заборе рукомойника, с удовольствием оглядывая ровную пирамиду наколотых дров. Ай да я, ай да молодец!

– Держи, Ерик, – из-за спины появилась рука с вафельным полотенцем, сероватым и жестким как наждачка. Таким, наверное, и вправду бриться можно. Вместе с кожей. Я вытерся докрасна и надел футболку:

– Спасибо, Маграна Карадьевна.

– Да ладно, называй уж как все: бабушка Мара[3].

Я чуть не подавился.

– Пойдем уж, покормлю, беспризорник.

Мы вошли в дом. Короткий коридор, упиравшийся в массивный деревянный шкаф. Справа – проем в комнату, закрытый занавеской, слева, тоже за занавеской – кухня.

– Присаживайся.

Я опустился на скрипнувший табурет и огляделся по сторонам. Высоко под потолком – черная тарелка динамика радиосети, прикреплена кнопками пожелтевшая фотография. Солдат, в гимнастерке с "разговорами" [4] и буденовке, и рядом с ним – женщина, в которой явственно угадывается бабушка Мара в молодости. В кожаной куртке, с револьвером и не пропавшей с годами суровостью во взгляде. Вот это я влип. Хорошо, если она просто воевала, а если служила в местном аналоге ЧК?

Щелкнул выключатель, загорелась лампочка, болтавшаяся на проводе под потолком (кстати, тут же оказалось, что солдат с фото – не в буденовке, а в шлеме, похожем на пикельхельм[5], только с огромной звездой). На стол приземлилась засаленная и местами обугленная доска, а на нее – сковорода с жареной картошкой, из которой торчала алюминиевая вилка.

– Ешь, – рядом брякнулась миска с солеными огурцами и здоровенная глиняная кружка с цветочками на боку. Размерами кружка была разве что чуть поменьше пивной. И почему в наше время все кружки делают таких размеров, как будто боятся, что потребитель в них утонет? Невозможно напиться с первого раза!

– Откуда приехал-то?

– Аж из самой столицы, – улыбнулся я и набил рот картошкой, чтобы хотя бы временно избежать новых вопросов. Хорошо, хоть со "столицей" быстро сориентировался: ни одного местного названия я не знаю, а столица здесь по любому должна быть.

– Далеко…

– Люблю путешествовать.

– Все вы, мужики, бродить любите…

А дальше пошел разговор, который касался не столько меня, сколько бабушки Мары. Осторожными наводящими вопросами я узнал, что в здешнем мире были свои аналоги и Октябрьской революции и Гражданской и Великой Отечественной, и войн помельче, вроде финской[6] или боев у озера Хасан[7]. Слава всем богам, что старуха ушла в воспоминания и не требовала особой реакции. И слава тем же богам, что мне хватило ума не встревать с вопросами типа "А где это?" или "А что там было?". Кто его знает, вдруг "сражение у перевала Чантар" здесь так же известно, как у нас – Курская битва?

Муж бабушки Мары прошел чуть ли не все войны здешнего государства, и Крым и Рим, и умудрился умереть уже после окончания Великой Отечественной (да-да, она именно так и называлась!) буквально пять лет назад. Вот детям повезло меньше: один из сыновей таки погиб на войне, другой – уже после нее умер от ран. Остался третий, который отирается где-то в дальних далях будучи представителем экзотической профессии вулканолога.

Под неспешный разговор мы с бабушкой Марой умяли сковородку картошки.

– Ну что, Ерик, иди, ложись спать. Я тебе в пристройке постелила.

Чтобы попасть в упомянутую "пристройку", нужно было протиснуться в щель между печью и стеной, где по каким-то загадочным причинам пряталась дверь. За которой находилась моя сегодняшняя спальня.

Больше похожая на приткнутую к стене дома беседку: маленькая, только-только поставить кровать и пару стульев, с окнами аж в трех стенах, выходившими в сад.

– Нужник в огороде, – хмуро буркнула старуха и закрыла за собой дверь.

Я скинул одежку и нырнул под толстое ватное одеяло. Закрыл глаза. Перед ними веселой разноцветной каруселью пробежали события сегодняшнего дня, и я уснул.

Наутро бабушка Мара накормила меня яичницей, такой, знаете, бабушкиной яишней – на сале, из десятка яиц, прямо с горячей сковородки. Не чинясь, я приговорил завтрак к заключению в собственном желудке, и плевать на холестерин: есть подозрение, что в следующий раз так замечательно поесть мне удастся ой как нескоро…

А вот вчерашних намеков старуха не поняла. И денег не дала. А может, у нее не было лишних. Несмотря на это, я от всей души поблагодарил бабушку Мару (в конце концов, она не обязана снабжать деньгами каждого приблудного дровокола, особенности, если он денег и не просил. Как говорится: кто не просит – тот не хочет) и отправился дальше.

Улицы славного города Раниманска были не по-вчерашнему многолюдны. Хотя, видимо, все дело в том, что народ спешил на работу, ну или на учебу… тьфу ты. Июль на дворе – каникулы. Дети рассованы по пионерлагерям и бабушкам. Или просто пользуются моментом и отсыпаются. В любом случае, меня сейчас заботило не это.

Может быть, вы считаете, что я думал над тем, как я оказался среди здесь и что это за "среди здесь" такое и почему так сильно похоже на СССР пятидесятых? А вот и нет. Думать о том, как я здесь оказался – бессмысленно, что это за мир такой – нужно не думать, а узнавать, то есть, посещать библиотеки и читальные залы. В настоящий момент меня заботил один вполне серьезный вопрос…

То, что бабушка Мара меня накормила – это везение или результат моего точного расчета?

Ничего смешного – вопрос лично для меня очень серьезный. Дело в том, что в моей жизни везение и невезение следуют друг за другом с точностью поездов в немецком железнодорожном расписании. Если в чем-то повезло – жди невезухи. И наоборот. И нет, нельзя по примеру древнего тирана Поликрата откупиться, выбросив в море ценный перстень[8] У него не сработало и меня не срабатывает. Невезение должно быть таким же случайным и независящим от моей воли, как и предыдущее везение. Иначе ничего не получится. Выкинув перстень в море, я все равно получу порцию невезения. Еще и перстень потеряю.

Главное тут: понимать, что было везение – после которого нужно ждать невезения, а что было закономерным результатом – после которого с равной долей вероятности можно получить как удачу, так и неудачу.

Итак, история с бабушкой Марой – удача или нет?

С одной стороны – я целенаправленно и намеренно искал доброго человека, у которого можно попросить ночлег за посильную помощь по хозяйству. Так что то, что я такого человека нашел – никакая не удача. С другой стороны, положа руку на сердце – каковы шансы найти настолько доброго человека? Да еще с первой попытки? А если вернуться обратно на первую сторону: что, если люди здесь просто более добры и дружелюбны, чем в наше оскотинившееся время?

Итак: глупость или измена… тьфу.[9] Удача или расчет? И если удача: можно ли считать невезением то, что я не получил от бабушки денег и обнуляет ли эта возможная неудача предыдущую возможную удачу? Или нет?

Вот же ж головоломка…

[1]Опорки – сапоги с обрезанными голенищами

[2]Цитата из сказки "Лисичка со скалочкой"

[3]Мара – богиня смерти в славянской мифологии. Подавишься тут

[4]Разговоры – цветные нагрудные клапана на рубахах красноармейцев времен Гражданской войны

[5]Пикельхельм – шлем немецких офицеров Первой Мировой войны, имевший острую пику на макушке

[6]Финская – советско-финская война 1939–1940 гг

[7]Бои у озера Хасан – приграничные столкновения советских и японских войск в 1938 году за территорию у озера Хасан (Китай)

[8]Поликрат – древнегреческий тиран, известный своим постоянным везением. Везло и везло, прям не отбиться. В конце концов, напуганный таким счастьем Поликрат решил откупиться от возможного будущего несчастья и выбросил в море драгоценный перстень. Перстень проглотила рыба, которую поймали рыбаки, продали дворцовым поварам и ее подали на блюде все тому же Поликрату. Который, увидев в брюхе рыбы свой перстень, понял, что судьба готовит ему какую-то особенную подлянку. И не ошибся: очень скоро его царство было захвачено, а он сам казнен.

[9]Глупость или измена? – цитата из речи депутата Госдумы П.Н.Милюкова. Не помните такого? Ну еще бы: свою речь он толкнул аж в 1916 году

Глава 4

Жизнь города Раниманска продолжала течь вокруг, не обращая на меня никакого внимания. Неторопливая, размеренная, какой она, наверное, и была в пятидесятые годы в СССР.

Машин совсем немного и ездят они не быстро. По крайней мере, для моего глаза, привыкшего совсем к другим скоростям – небыстро.

Пешеходы ходят неторопливо, да и немного их. Надо полагать – все на работе.

Улица вывела меня к округлой площади, на которой стоял памятник тому самому дедушке со вчерашнего плаката. На постаменте указано только "Афосин", без инициалов, так что вообще непонятно: имя это, фамилия или звание. И где здесь ставить ударение.

Бронзовый товарищ Афосин стоял на цилиндрическом гранитном пьедестале, протягивая вперед руку со сжатым кулаком. Надо полагать, указуя путь к светлому будущему. Или угрожая мерзавцам, которые могут осмелиться напасть с той стороны. Правда, поза памятника казалось какой-то неуловимо неправильной, как будто он сейчас ударит левой рукой по сгибу локтя и выкрикнет "Накося, выкусите!".

Слева от него находилось высокое здание с колоннами, позади – второе здание с колоннами, а справа за высокими кустами скромненько пряталась церковь. Сюр: местный, надо полагать, аналог Ленина или даже Сталина – и церковь. За моей спиной, то есть в том самом направлении, куда была протянута рука памятника, пролегал широченный, прямой как стрела проспект. Отчего Афосин приобретал вид могучего мага, метнувшего здоровенный файербол, после чего выжившие решили, что проще устроить проспект, чем восстанавливать дома.

Живот квакнул, напоминая, что фантазии это хорошо, замечательно, но нельзя ли как-нибудь поторопиться и сообразить насчет пожрать? Я вздохнул и продолжил прогулку.

Стопы свои я направлял в сквер, который находился через улицу от меня. Сам по себе он, конечно, не мог помочь мне ни с едой, ни с деньгами, ни с документами – то есть со всем тем, чего мне сейчас остро не хватает – зато там наверняка найдутся люди, которые подскажут заблудившемуся приезжему, где находится железнодорожный вокзал. Зачем мне вокзал? Ну, сам по себе он мне без денег неинтересен, зато там можно попробовать пристроиться на ночную разгрузку вагонов, что позволит получить какие-никакие, но деньги. Желудок намекнул, что деньги за вагоны я получу только ночью, значит, поесть смогу только утром. А до этого? А до этого придется вспоминать книгу Пола Брэгга "Чудо голодания"[1]. Никто еще не умирал от того, что не поест денек.

К сожалению, других способов добыть денежку я пока не вижу. Найти работу без документов невозможно – по крайней мере, в аналоге СССР пятидесятых – а чтобы продать что-то ненужное, как известно, нужно сначала купить что-то ненужное. А у меня денег нет. И клад искать тоже не вариант: дядя Федор-то его по точной наводке откопал.[2]

С криминалом же я связываться не хочу. Не в силу высоких моральных качеств, а из чистого расчета. Воровать я не умею, значит, быстро попадусь, а значит, это та самая дорога в психушку. Только не в два этапа, а в три: преступление-милиция-больница. Мне тогда уж проще сразу сдаться. Не-ет, я еще подергаю лапками[3]. Так что привлекать внимание правоохранительных органов к своей непонятной личности мне никак нельзя. Даже дорогу на красный свет лучше не перебегать.

Как раз светофора поблизости и не наблюдалось. Я остановился у "зебры" и задумчиво поднял взгляд. Все-таки городок, где мне повезло очутиться – глубоко провинциальный. Даже улицы: никакого сравнения с петербургскими ущельями. Обычные оштукатуренные стены.

Хотя, вон на том доме, что на углу через улицу, на фронтоне – барельеф. Герб. Похожий, конечно, на советский, но…

Вместо серпа и молота – пентаграмма.

Вообще-то называть советские пятиконечные звезды пентаграммами – грубая ошибка. Даже Бушков как-то промахнулся, назвав Звезду Героя "золотенькой пентаграммой"[4]. Нет, пентаграмма, конечно, это пятиконечная звезда, но то, что селедка – рыба, не означает, что каждая рыба – селедка. Звезда – это плоская фигура, пентаграмма – набор линий. То, что вы рисуете, когда хотите нарисовать пятиконечную звезду – это пентаграмма, а вот если вы вырежете свой рисунок по контуру, он станет звездой. Чтобы ваша вырезанная фигура могла с полным правом называться пентаграммой, придется вырезать у нее внутренности, оставив только тоненькие границы линий. Или выгнуть ее из проволоки.

Короче говоря, звезда СССР – не пентаграмма.

Вот только речь идет о советской звезде. А в гербе на фронтоне красовалась самая что ни на есть типичная пентаграмма. Золотая. На фоне земного шара. В окружении увитых красными лентами колосьев.

Я оглянулся. Непохоже, чтобы здесь правили дьяволопоклонники. Рогатые демоны по улице не ходили, младенцев никто не пожирал, а девственниц если и приносили в жертву, то, видимо, в специально отведенных для этого местах. И все равно – как-то жутковато.

А с другой стороны, если вспомнить историю – где-то до начала двадцатого века пентаграмма вовсе не означала Дьявола и его поклонников. Вспомнить хоть фильм "Чернокнижник", там пентаграмма была символом охотников на ведьм. В книге "Дракула" защитным средством от вампиров служило украшение в виде пентаграммы (как раз золотой). Фауст для защиты от демонов начертил на пороге дома именно пентаграмму… Правда, сильно сомневаюсь, что в здешнем гербе пентаграмма появилась именно как защита от нечисти. Если продолжить углубляться в историю… У Пифагора пентаграмма служила символом совершенства, так что, если в здешнем мире был свой аналог древней Греции и аналог Пифагора, то, возможно, пентаграмма оказалась в гербе именно по этой причине.

– Вам помочь?

Я отвлекся от размышлений и повернулся.

Белая тулья, красный околыш[5], черный козырек.

Белая гимнастерка, красные погоны, три серебристые лычки.

Черный поясный ремень с золотой пряжкой, черные брюки с красным кантом, черные блестящие сапоги.

Сержант милиции.

Черная кобура, с красным шнуром. На ремне – золотистая пряжка с пента… а, нет, с обычной пятиконечной звездой. На фуражке – кокарда в виде красной звезды с золотистыми краями. На груди – значок "Отличник милиции", по крайней мере, на нем так написано: золотой герб с пентаграммой, на розово-красном фоне, сверху – золотые лавровые листья, снизу, на синей эмали, надпись "МВД ОРС", а по краям, на той же синей эмали – "Отличник милиции".

– Помочь вам, говорю?

– Э… В чем помочь?

– Да вот я смотрю: перед переходом стоите, а не переходите. Боитесь?

Я взглянул на улицу. Машины, конечно, катились себе туда-сюда, но для жителя мегаполиса, привыкшего совершенно к другим скоростям, этот траффик был практически незначительной помехой. Я бы перешел здесь улицу даже задом наперед да еще и с закрытыми глазами.

– Да нет, товарищ сержант, просто задумался.

Погодите… А почему бы и нет?

– Не подскажете мне, как пройти к железнодорожному вокзалу? Пошел погулять по городу и заблудился.

В голубых глазах сержанта мелькнуло – глубоко-глубоко – легкое злорадство. Определенно – злорадство. Возможно, я, со своими джинсами, в его глазах приближался к некоему аналогу стиляг. А нет ничего приятнее, чем увидеть того, кто тебе не нравится, в глуповатом положении.

– Нет ничего проще. Перейдете улицу, пройдете по Советской до театра, от него направо на улицу Плантусова и по ней прямо, прямо и прямо. Как раз к вокзалу и выйдете.

Я поблагодарил и рванул по "зебре". Машины притормаживали, пропуская: то ли здесь такие вежливые водители, то ли стоявший на тротуаре милиционер влиял на их вежливость.

Уф. Это было опасно. Кто ж знал, что привлечь внимание тех, чье внимание я привлекать никак не собирался, можно не только нарушением законов и правил, но и просто выделяясь из общей массы. Как там в анекдоте: "Зачем висят знаки ограничения скорости, если их никто не соблюдает? А чтобы инопланетян вычислять. Поверит такой, поедет по правилам, тут-то его разведка и сцапает: куда, гад, крадешься?"[6]

Нет, надо как можно быстрее становится похожим на здешних обитателей.

Похоже, с ночевкой у бабушки Мары мне все-таки повезло. Или с тем, что милиционер не заинтересовался странным типом, тупящим у "зебры". Потому что на железнодорожном вокзале меня ждала птица обломинго такой величины, что ее гравитация могла бы отклонить земную ось.

Во-первых, опрашиваемые мною синеформенные граждане железнодорожники долго не могли понять, чего я вообще от них хочу. Из-за чего у меня возникло неприятное чувство, что разгрузка вагонов студентами, ханыгами и прочими добровольцами здесь не практикуется, и меня скоро заметут, как чересчур подозрительного.

Во-вторых, когда меня наконец-то поняли, оказалось, что причина недопонимания в том, что этот вокзал – только для пассажирских поездов. А грузовые стоят на станции за городом, километрах в двух отсюда.

И это бы еще ничего, я бы не переломился пройти и дотуда – времени-то у меня, в отличие от денег, навалом – но тут выяснилось "в-третьих". На грузовую станцию пускают только по предъявлению документа. Любого: паспорта, студенческого билета… Да хоть свидетельства о рождении, мне-то все равно: у меня никакого нет. Из всех документов – только надпись на джинсах.

Ну и в качестве вишенки на тортик: даже если я прокрадусь на станцию через дыру в заборе, и меня не прогонят сторожа – там есть своя бригада грузчиков и посторонних приглашают только в случае авралов. Которые бывают редко и точно не сегодня.

Вот такой вот огромный мегаоблом.

Я вышел на привокзальную площадь. Как назло, здесь пахло едой. Вернее, ЕДОЙ. Обсевшие все края бабушки и тетушки торговали пирожками, вареными курами, "вороньими яйцами",[7] картошкой в мундире, малосольными огурцами, непременными семечками, творогом, сметаной, колбасой… Пахло так, что воздух можно было просто намазывать на хлеб. Если б у меня был хлеб.

Желудок безнадежно взвыл.

Перейдя улицу, чтобы между мною и пирожковой площадью было расстояние, я сел на лавку и задумался над тем, как жить дальше. Честно зарабатывать, похоже, не получится. Неужели все ж таки – как бы этого не хотелось – придется переходить на криминал?

Обдумав эту мысль, я с сожалением пришел к выводу, что, скорее всего, это у меня получится еще хуже. Дело в том, что для любого дела нужны либо необходимые умения, либо соответствующий инструмент. Лазать по карманам я не умею (вернее, умею, но только один раз, сразу поймают), с честным лицом пудрить мозги, чтобы стать мошенником на доверии, не получится (Остап Бендер из меня никакой), для квартирных краж нужна сноровка и отмычки (или хотя бы фомка)[8]. Для грабежа нужен нож[9], для ограбления банков – пистолет… Короче говоря, моя преступная карьера сдохла, не начавшись. Нет, можно конечно найти пустую бутылку, сделать из нее "розочку"[10] и подловить в темном углу какую-нибудь испуганную девушку. Можно. Но не буду. Во-первых, противно. Во-вторых, после такого подвига придется мотать из города. Без одежды, с небольшой суммой, которая быстро кончится, зато с милицией на хвосте. Лучше уж без денег, но и без лишнего внимания.

Итак, что у нас остается? Колоть дрова за еду? Рыться по помойкам? Собирать бутылки? Просить милостыню? Все это не выход. Во-первых, слишком маленький доход, во-вторых – привлекаешь внимание. Особенно милостыня. Нет, скажем, в России молодой и здоровый парень, просящий денег, еще имел бы шансы раздобыть немного, в особенности, если бы придумал какую-нибудь прикольную зазывалку. Типа "Подайте на киллера для тещи" или "На бухло и телок". Клоунов любят. Но, к сожалению, не здесь. Здесь меня скорее пристыдят, мол, молодой парень, а ерундой маешься, а потом мною заинтересуется милиция. Ибо в советские времена молодой человек, просящий на улице деньги – явление необычное… Хотя… Смотря на что просить. На киллера и бухло – необычно. А на необходимые нужды? Я завертел головой. Ага, вот она.

Телефонная будка на углу.

[1]Пол Брэгг "Чудо голодания" – то, что написано на упаковке: книга американского диетолога, пропагандировавшего здоровое питание и лечебное голодание в частности

[2]Из мультфильма непонятно, как у дяди Федора так ловко получилось клад найти, но в книге разъясняется, что копал он не где попало, а в пещере, в которой раньше было логово разбойников и клад, собственно, это награбленное и спрятанное. Правда, вопрос о том, откуда дядя Федор про разбойников узнал, остается открытым

[3]Как лягушка в молоке, которая сумела-таки сбить комок масла и выпрыгнуть

[4]А.А.Бушков "Охота на Пиранью"

[5]Тулья – то, что у фуражки сверху, околыш – то, что прилегает к голове. Вроде бы пояснений не требует, но автор долгое время полагал, что наоборот

[6]Вообще-то не анекдот, а неточная цитата из книги Юрия Никитина "Уши в трубочку"

[7]"Вороньи яйца" – вареные. Так это слово выговаривал грузин из юморески

[8]Фомка – небольшой ломик взломщика

[9]Вообще-то как раз для грабежа нож и не нужен, хватит наглости и быстрых ног. А с ножом – это уже разбой

[10]Розочка – импровизированное оружие, бутылка с отбитым донышком