Текст книги "Жена-беглянка. Ребенок для попаданки (СИ)"

Автор книги: Константин Фрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

Глава 12

Похлебка получилась отменной. Хоть и без мяса.

Корешки разварились, ну точь-в-точь как картошка. Суп забулькал, лопая с чавканьем пузыри густого варева.

Запахло приправами, да так вкусно, что слюнки потекли.

Грибы придали похлебке лесной аромат и тонкий приятный вкус.

А мелко порубленная свежая зелень украсила наше незамысловатое варево.

Марта, хоть и поела до этого яиц, а все же с жадностью накинулась на этот суп.

Я ее миску наполнила до краев, и она ела торопливо, не дожидаясь, пока остынет, обжигаясь.

Я свою порцию яиц отложила, не стала есть.

Я не так голодна, как Марта. Ей нужнее.

Уснула она, не доев и не дождавшись чаю.

Прямо за столом, так и сжимая ложку в темной натруженной руке.

А я, заварив снова чаю из ягод, накрыла ее старой шалью и уселась за столом, подумать, как быть дальше.

Тяжелые мысли одолевали. Хотелось ухватиться руками за голову и бежать, бежать прочь.

Только вот куда?

Может, мельницу восстановить?

Я осмотрела висящие под потолком хижины травы и сухие коренья.

– На это не то, что мельницу, – пробормотала я, – даже этот домик не восстановишь. Все же, придется просить помощи у родных.

Но идти к ним не хотелось… по ряду причин.

Мать, когда выдавала Нику за Натана, была очень счастлива.

Такой гордой я-Ника ее никогда не видела.

Эти воспоминания жгли меня, слепили.

Для нее породниться с герцогом было большой честью.

А если я явлюсь к ней сейчас…

Реакцию ее боюсь предугадать. Кричать – это самое малое, что она будет делать.

Вероятно, попробует поколотить меня.

Но одно я знаю точно: мое скромное приданое, что она собирала, герцогу она не отдала. Да какое там приданое – он сам за меня заплатил. Дорогими подарками, украшениями и платьями.

Так что я вправе потребовать свое приданое. Оно мое. Мне предназначено.

На первое время, чтоб не умереть с голоду, хватит. А потом посмотрим.

Тяжело вздохнув, я поднялась.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, решила немного прибраться.

Ведь жить в таких условиях невозможно.

А еще и беременность…

Эта мысль окатила меня словно кипяток.

Ребенок!

Ему-то в сырости, грязи и холоде и вовсе жить нельзя!

К тому же, мне не пустой похлебкой с грибами надо питаться, а хорошими и свежими продуктами!

– Значит, надо постараться и выбраться из этой нищеты!

Марта у стола храпела, раскрыв рот.

Я сняла свое роскошное ожерелье из рубинов, вынула из ушей серьги.

Оторвала от юбки лоскут, завернула драгоценности и припрятала их за потолочной балкой. Там надежнее будет.

От ручья притащила ведро воды. Часть ее плеснула в большой котел – греться.

А сама принялась метелкой из лесных веток выметать сор и пыль из дома.

Обмела все стены и потолок, убирая паутину и пристроившихся там пауков.

Щеткой тщательно соскоблила всю въевшуюся в стены пыль, копоть от печи, золу.

Саму печь тоже тщательно обмахнула своим веником. Почистила оранжевую кирпичную кладку щеткой. Смела золу и обломки дров.

От старости кирпичи стали округлыми, как свежевыпеченные буханки хлеба, утратили острые углы и края.

Они были нагреты, и касаться их руками было приятно.

– Побелить бы, – пробормотала я, сгребая мусор в большой совок. – Ну, да не все сразу. Потом обязательно побелим!

Вымела сор из всех углов, с деревянного пола, – солому, обломки сухих трав, – и кинула в печь.

Вода в котле закипела, я долила ее в ведро с холодной водой.

Снова оторвала от юбки небольшой лоскут ткани и плеснула горячей воды на подоконник.

– Сейчас здесь будет светло и уютно…

Пока намывала окно, протирая на десять раз стекла, проснулась Марта.

– Что это ты такое творишь? – подозрительно спросила она.

– Разве не видишь – мою твой дом, – весело ответила я.

– Ох, – Марта всплеснула руками. – Давненько у меня чисто не было…

– Ничего! Сейчас будет! – пообещала я. – Раскрой-ка дверь пошире, пусть проветрится.

– Тепло все выдует, – сварливо заспорила Марта.

– Еще натопим. Я присмотрела большую кучу валежника. Позже схожу туда, нарублю дров.

Окно я отдраила так, что оно засияло на солнце.

Деревянная рама оказалась из черного благородного дерева с красивыми разводами. На широком подоконнике можно было б горшки с цветами ставить.

Закончив с окном, я переместилась на стол.

Убрала грязную посуду, развела немного щелока и плеснула на столешню.

– Сейчас отмоем так, что будет как новенькая!

Марта неуклюже засуетилась.

– А я-то, – бормотала она. – А мне-то что делать?

– Ты знаешь что, – я даже остановилась, перестала яростно тереть щеткой стол. – Собери-ка в корзинку травки. Да каждую увяжи в тряпицу! Потом скажешь мне, где какая, я подпишу. И завтра пойду, продам их.

– Ох, да мало их, мало! – бормотала Марта, снимая сухие травы.

– Может, покажешь, какие травы можно сейчас рвать? Я б сходила, набрала еще.

– Ну да, можно и нарвать, – ответила Марта, копошась в корзине.

Я оттерла стол, лавку, старый деревянный стул, похожий на трон, сколоченный из серых досок.

С мелким песком помыла пол, несколько раз сбегав к ручью за водой.

И тот оказался не серый, а приятного коричневого цвета.

Доски были покрашены крепкой морилкой.

Старый протоптанный порог я мыла особенно тщательно, через порог выбрасывая вон все беды. Примета такая.

Обмела его щелкой, все щели повымела. Промочила водой со щелоком и тщательно промыла чистой водой.

И в доме стало очень хорошо.

Свежо, а не холодно.

Я перемыла посуду в кадке под окном. Всю. Даже ту, которой мы не пользовались, и которая, судя по всему, стояла и пылилась на полке давно.

Отыскав старенький топор Марты, сходила к валежнику и нарубила огромную охапку сушняка. Перевязала ее веревкой, взвалила на спину и почувствовала, что тяжело.

Немного надавило на живот.

Но новое тело было крепким.

Я с радостью отметила, что не почувствовала ни единого знакомого признака, который говорил бы о выкидыше.

Я просто сильнее ощутила свою… заполненность.

Именно так.

Теперь я почувствовала себя полноценной женщиной.

– Ого, – усмехнулась я. – Надо бы поберечься. В следующий раз это будет вязанка полегче.

Я неторопливо вернулась в домик, где поджидала меня Марта.

Старуха сидела у выскобленного стола, сложив руки на коленях, и чуть не плакала.

– Ну, что теперь-то? – удивилась я, скидывая вязанку у печи. – Замерзла? Сейчас разведем огонь, согреешься. Да не так уж холодно теперь. Просто свежо.

– Я думала, – еле вымолвила старуха, – что ты меня оберёшь и бросишь. Думала – последнее отнимешь. А ты вон обо мне заботишься…

Дальше она не смогла говорить. Слезы ее душили.

– Ну что ты, – и мой голос дрогнул. – Как это – оберёшь? Я же сказала, что за кров над головой отплачу. А если что и возьму, то заплачу за то. Работой или деньгами, но отдам. Я же не вор, и не разбойник.

Марта только рукой махнула и слезами залилась.

– Что ж ты плакса такая!

Я обняла ее и почувствовала, как она вздрагивает.

– Ну все, не плачь. Давай лучше травами займемся, – сказала я как можно более беззаботно. – Завтра ведь мне с ними на рынок идти!

Глава 13

Ночь я спала как убитая.

На голой лежанке, без перин и мехов.

А поутру проснулась, чуть свет.

Марта уже хозяйничала у печи, растапливала ее, подкладывая в огонь нарубленный хворост.

– Одевайся давай. Я там отыскала одежку посвежее, тебе как раз подойдет. Сейчас поедим, – оптимистично сказала она, поставив на огонь котелок с остатками грибной похлебки, – и пойдем травы наберем. Сейчас в силу входит одна травка, для женщин очень полезная. Красоту вернуть, женское здоровье поправить. Ее много растет. Нарвем ее, с нею и пойдешь.

– А ты сегодня настроена куда веселее, – ответила я, поднимаясь. – Вчера говорила – не смогу, не дойду. А сегодня первая рвешься в лес!

– Так на сытое брюхо всегда веселей живется! – засмеялась Марта. – Силенок после еды прибавилось! Чего б и не сходить в лесок!

Пока я надевала ее старое, но опрятное платье и заплетала косы, Марта накрывала на стол и заваривала чай из остатков ягод.

Остатки разогретой похлебки мы поделили поровну.

Она пахла еще вкуснее, чем вчера, стала гуще, ну, чистая каша.

– Жаль, хлеба нет, – посетовала Марта, разливая по чашкам жирно чавкающее горячее варево. – Ну, да ладно. Будет еще.

Яйца я хотела отдать Марте, но она тоже их поделила и придвинула мне.

– Ешь, – строго сказала она. – Теперь тебе нужно.

И она стрельнула глазами на мой живот.

– Спасибо, – с теплом произнесла я.

Все-таки, Марта смирилась с моим решение оставить ребенка.

Приняла – если не его, то меня.

После завтрака я занялась уже собранными для продажи травами.

Они были аккуратно увязаны в тряпицы, пучками.

Я на тряпочках только написала угольком, какая трава от чего.

– Это вот от ломоты в костях, – диктовала Марта, – а эта от судорог. А вот с этой аккуратнее. Это яд. Крыс хорошо травить, да опрыскивать грядки от личинок.

Мы все аккуратно сложили в большую корзину, с которой Марта раньше ходила на рынок.

– Ну, теперь за новой травой идем! – нетерпеливо скомандовала Марта. – Лопатку вон прихвати, там с корнем требуется выкопать. И вот эту корзину возьми, маленькую. Сразу-то много корней не возьмем.

– Почему? – удивилась я. – Ее мало? Она редкая?

– Не редкая, – ответила Марта, прихватив свою палку. – Но не всякий куст подойдет. Нужно, чтоб он был здоровый и сильный. Червями не поточенный. Иначе какое он здоровье даст, если сам нездоров?

Марта, несмотря на слабость, тоже взяла корзинку.

– Кореньев съедобных накопаю, – бормотала она, неспешно шагая по тропинке. Я поддерживала ее под руку, и Марта почти не вспоминала о своей хромоте. – Да, может, тоже грибов найду…

Грибов, и верно, было много.

Марта указала мне на нужное растение. Аккуратно выкопала его с корнем, подробно рассказала мне обо всех приметах, по которым нужно было решить, что оно годно.

– Это девичий пояс, – стряхивая жирные черные комья земли с корешка, сказала она. – Стоит такой корешок пять медяков. Если свежий и крепкий, то и все семь. Сегодня тринадцатый день лета. Рассвет красный. Как раз хорошо брать эту травку. Видишь, какие листья у нее сочные, зеленые, с красными прожилками? Сейчас это растение из земли всю силу берет. Для себя. Не для цветов. А значит, и поделиться ею может. Ну, копай такие же!

Я и принялась копать.

А Марта, охая, побрела вдоль ручья.

В траве и под листьями прятались яркие шляпки грибов, крепких и свежих.

Их-то рвать много сил не нужно.

И она увлеклась их поисками.

Я же со своей лопаткой и корзинкой спустилась прямо к воде.

На берегу, во влажной илистой почве, эта трава росла особенно пышно.

Прожилки на стеблях и зеленых листьях были прямо-таки багровые, налитые силой.

Я аккуратно подкапывала растения, отряхивала их от земли и тут же, в ручье, ополаскивала их.

А затем складывала в корзинку.

Припоминая слова Марты о том, что чем сильнее куст, тем дороже он стоит, я выбирала самые крепкие. И по моим подсчетам, накопала я на тридцать пять -пятьдесят медяков.

Это же почти половина серебряного!

Значит, и хлеба можно будет купить, и масла. И, наверное, немного круп…

– Это кто же тут такой сладенький ножки полощет?

Я задумалась, размечталась.

И потому чужих осторожных шагов не заметила.

А когда заметила, было поздно.

Испуганно вскрикнув, я обернулась на голос.

На меня наступала пара мужчин.

Самого неприглядного вида.

Одетые в какие-то обноски, словно мужчины были то ли слугами у не особо богатого человека, то ли разбойниками.

Их физиономии были темные от загара и сальные.

Глазки так и бегали. В широких мерзких улыбочках не хватало многих зубов…

– Ты смотри, какая чистенькая, какая гладкая, – проговорил один из них, ступая за мной в воду. Ну, точно курицу загоняет! – Чисто горлица. Такую б попробовать…

Второй не стал осторожничать.

Грубо плюнул на землю.

– Сейчас и попробуем, – бросил он.

И двинулся ко мне более чем решительно.

– Не троньте меня! – взвизгнула я, белея от страха и загораживаясь корзинкой. – Как вы смеете!

– Смеем, смеем, – усмехнулся первый.

– Если баба шляется одна, без мужа, значит, она ничья, – грубо поддакнул второй. – Ты кто такова, откуда? По лесу блудишь? Значит, удрала от господина.

– Сейчас мы тебя нака-ажем, – радостно протянул первый, хватая свою рубаху и порываясь ее стянуть.

– Не смейте! – проверещала я снова, отступая глубже в ручей.

Но они, поднимая тучу брызг, влетели в воду.

Цепко ухватили меня за руки, да так, что у меня дыхание перехватило от боли.

– Идем-ка сюда, красотка, – радостно шипели они, волоча меня, упирающуюся, на берег.

– Ироды! – из кустов появилась Марта, размахивая своим костылем. – Что вы делаете, негодяи?! Это внучка моя! Приехала помочь мне, старой женщине! Из города! Ни от какого господина она не сбегала! Я тут госпожа! Над этим куском земли я госпожа! На сорок шагов вокруг!

– Ты кто еще такая, старая жаба, – цыкнул один.

Он и меня держал, и Марту отпихивал, которая, уронив корзинку с грибами, нещадно колотила его палкой.

– Я мельникова дочь! – орала Марта. – Травница! Да пустите же ее! Она… беременна!

Разбойники загоготали.

– Беременная, а мужа не видать? Значит, всем дает! Тащи ее на полянку, в траву! Сейчас и нам даст!

От ярости, от этого грязного оскорбления я что есть сил вцепилась в вонючую волосатую руку насильника зубами.

На губах появился солоноватый привкус его крови.

– Стерва, кусается!

Разбойник влепил мне оплеуху, от которой перед глазами моими стало темно.

Я обмякла, руки мои разжались, и корзинка с добычей вывалилась на землю.

Марта с воплем кинулась на помощь, вцепилась в разбойника старыми руками.

Но ее он просто отпихнул, словно она была пушинкой.

И та завалилась в кусты.

«Ну, недолго же ты жила в этом мире», – обреченно подумала я.

Разбойники уронили меня на твердую землю. Я пребольно стукнулась затылком, и сознание мое поплыло.

Вместо обжигающего ужаса накатилось какое-то странное безразличие.

Грубые руки терзали мою одежду, задирали юбки и больно, жадно, до синяков, стискивали колени и бедра.

– Негодяи! – кричала где-то Марта.

Тяжелое, вонючее, потное тело навалилось на меня.

И свет померк перед глазами…

Глава 14

Очнулась я от того, что сильнейший удар сбросил разбойника с моего тела.

Он визжал и крутился в кустах, как раненный пес.

Второй рядом со мной стоял и кланялся чуть не до земли, странно смирный.

– Что тут происходит? Прекратить немедленно!

– Так вот… девка, ваша милость. Шалава местная. Хотели побаловаться, кто ж знал, что она драться и кусаться начнет? Дьяволово отродье…

Я подскочила. Натянула на колени ветхую юбку.

Запахнула на груди порванную рубашку.

И взглянула на нечаянного спасителя.

Только спасителя ли?..

На огромном, черном, как смоль, жеребце по берегу ручья гарцевал темноволосый мужчина, разодетый в бархат и шелка.

Он был высок – и конь ему под стать.

Черный, с блестящей шкурой, с роскошной гривой, вычесанным хвостом и отполированными копытами.

Седло богатое, из хорошей крепкой кожи, украшенное перламутром и серебром.

И хозяин такой же. Одет дорого, богато. Полон темной, тяжелой силы.

Сильный, высокий и красивый мужчина. Привыкший повелевать.

По всему видно, богатый.

Очередной аристократ!

Его внимательные темные глаза так и прожигали меня взглядом.

Я едва сдержалась от того, чтоб не зарычать, как зверь, от ненависти.

Злость затопила мой разум.

Конечно, кто еще, кроме слуг аристократа еще вообразит, что им можно все, что угодно?!

Кто еще может ухватить первую попавшуюся женщину?

Только они, зная, что хозяин заступится.

Позволит глумиться. И даже убить.

Наверняка он сейчас послушает жалобы своих слуг, посмеется надо мной, над моей ветхой одеждой, и снова натравит своих слуг на меня.

Я нащупала в траве палку. Если уж драться, то до конца!

Наездник, увидев мои приготовления, усмехнулся.

Да черт его подери!

Взгляда его черных, пронзительных, внимательных глаз я не выдержала.

Опустила взгляд.

В груди стало горячо-горячо от этого внимательно взгляда, и я разозлилась на себя за то, что в этой ситуации отметила – он очень красив.

Да к лешему в болото его красоту!

Достаточно с меня титулованных красавцев!

От этого веяло силой и опасностью, как и от Натана.

Но тогда, давно, я думала, что это не от страха, а от восторга замирает мое сердце.

А сейчас поняла – я и тогда сразу почувствовала опасность. И сейчас чувствую липкий холодок страха, бегущий по спине.

И больше меня не обмануть!

«Что угодно, пусть что угодно произойдет, лишь бы они все ушли! – молила я. – Ушли и оставили нас в покое! Теперь меня не обманешь красотой и сладкими речам! Я-то знаю, что вы, мерзавцы, можете устроить жизнь страшнее, чем смерть!»

Только палку крепче сжала.

– Отвечай, – резко велел он. – Ты кто такова?

– Внучка травницы, – произнесла я, не поднимая взгляда. – Мельниковой дочери. Бабке помочь пришла. Не то умрет с голоду.

– Вранье, ваша милость! – тотчас же разорались мои насильники.

Второй, побитый, даже выполз на четвереньках из кустов. На ноги встать не мог.

Здорово же его приложил хозяин! Чем, интересно? Плетью?

Я не смогла сдержать язвительной ухмылки, и аристократ ее заметил.

И тоже усмехнулся.

Будто поддерживал.

– Какая еще внучка? Непохожие они! – заголосили оба мерзавца в один голос. – Да и потаскуха беременная! А мужа-то рядом нет! Значит, просто шлюха! Чего б и не потискать? Мы ж ничего дурного и не хотели. Так, побаловаться маленько…

Ничего дурного?! А давай-ка я тебя этим дрыном оприходую! Ничего дурного, просто побалуюсь!

Марта, насилу выбравшись из кустов, куда зашвырнули ее негодяи, с воплем припала к земле, прямо перед копытами нервно гарцующего коня.

– Внучка моя! – упрямо твердила она дрожащим голосом. – Не троньте ее, благородные господа! Что она вам сделала? Глупенькая девочка!

– Пусть твоя внучка сама скажет.

Голос у этого мужчины тоже был сильный. Звучный, заглушающий все звуки вокруг.

– Откуда у тебя ребенок? – обратился он ко мне.

– А то ты не знаешь, откуда дети берутся! – злобно прошипела я, осмелившись взглянуть на аристократа.

Тот улыбался.

Казалось, моя дерзость его забавляла. Его черные глаза сияли, плечи подрагивали от сдерживаемого смеха.

А у меня снова голова закружилась от одного взгляда…

– А ты дерзкая, однако… Это правда, что нагуляла дитя? – спросил он строго, и я озлилась еще сильнее.

– Никогда шлюхой не была! – прорычала я, грозно поднимая свою палку. – С кем попало не спала, и этим не дамся!

– А где муж твой?

– Там, где и все подлецы, – я не решилась сказать, что муж у меня умер. Это была бы ложь, и аристократ сразу это понял. Но и всей правды я ему говорить не собиралась, разумеется. – Живет своей жизнью. Весел, сыт и пьян.

Мужчина снова усмехнулся.

– Врет она, гадина! – снова забеспокоились его слуги. Заорали дурными голосами. – Гладкая она больно! Да белая! Если б муж ее не любил, была б черна да черства, как сухая корка! А она откормленная, словно девка из зажиточной семьи!

Рассмотрели, мерзавцы…

От их липких замечаний я вспыхнула от стыда.

Снова опустила глаза, не в силах смотреть на незнакомца.

– Нелюбовь разная бывает, – тихо произнесла я. – Свиней тоже откармливают… Чтоб потом забить.

– Верно, – вдруг согласился мужчина, внимательно меня рассматривая. Я так и подпрыгнула. Что?! – Эй, там. Отойдите и не смейте трогать ее!

Он покопался в кошелке, притороченном к поясу. Выудил оттуда монету – большую, блеснувшую белым на солнце, – и кинул мне.

– За хлопоты и испуг, – произнес он.

Но я монету не поймала.

Та упала к моим ногам.

А я так и стояла, а в груди все кипело от злости.

«Я с собачьего броса не собираюсь подачки брать!» – хотела выкрикнуть я.

Но слова словно прилипли к языку.

Хотя, наверное, глаза все высказали.

Мужчина, глянув в мое лицо, снова усмехнулся.

– Гордая, – проворчал он.

Затем тронул поводья, кивнул своим слугам, чтоб те следовали за ним.

И его конь скрылся за зарослями.

Несостоявшиеся насильники, охая и почесывая бока, двинули за ним.

Как только шаги их стихли, марта кинулась, как волчица, к серебряной монете и с плачем ее схватила.

– Серебро! – выдохнула она, протирая передником монету и целуя ее. – Это же целая серебряная монета! Это нам с тобой жить и жить!..

Я бросила взгляд на подачку.

– Это не серебро, – упавшим голосом ответила я.

– Неужто такой важный господин фальшивомонетчик! – изумилась Марта, рассматривая деньги.

– Нет, – у меня во рту стало сухо-сухо. – Не фальшивомонетчик. Это господские деньги. Платина. Меж собой они ими расплачиваются. Меж благородными.

– Платина? – удивилась Марта. Похоже, она и не слышала о таком металле.

– Это, Марта, стоит больше, чем золотой, – тихо ответила я. – Такие деньги просто так к простолюдинам не попадают. Только в знак особой признательности…

«Или не к простолюдинам, – подумала я. А в сердце заполз холодок. – Он что… он понял, кто я?!»