Текст книги "Жена-беглянка. Ребенок для попаданки (СИ)"
Автор книги: Константин Фрес
Жанры:
Бытовое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)
Глава 5
– Ты знал обо всем! Знал, что они готовят меня на убой, и молчал!
– А что я должен был сказать? «Беги, Ники?» Это не очень-то хорошо по отношению к братцу и к будущему пемянничку.
– А по отношению ко мне хорошо?!
– А я должен питать к тебе какие-то особые чувства? Настолько особые, чтоб поссориться из-за тебя с семьей?
– С семьей убийц!..
– Я кровь от крови, плоть от плоти этих людей. Чего ты от меня ожидала?
– Может быть, немного человечности?
– Оглянись-ка вокруг, дорогая. Где ты находишься? В доме аристократа. Ты разве не слышала, каковы нравы в знатных семьях? Все то, что говорят о нас в народе – все чистая правда. Иначе нам не выжить и не продолжить свой род.
– А я-то поверила, что может быть не так, как о вас рассказывают в страшных байках! – горько прошептала я. – Я верила всем вам!..
– Ты что, маленькая девочка? – холодно произнес Ивар. – Поверила или сильно хотела поверить, что попала в сказку? Так захотелось нарядных тряпок и побрякушек, что предпочла закрыть глаза на то, что все знают чуть ли не с рождения?
– Что?! Ради тряпок и побрякушек?! Вот ты как обо мне думаешь! Я полюбила Натана! Полюбила! И только поэтому пошла за него!
– И кто же теперь виноват?
– Я виновата в том, что вы обманули меня, захотели меня использовать, а потом еще и убить?!
Стыда в глазах Ивара, конечно, мне не видать.
Я задыхаюсь от боли и злости, и Ивар усмехается.
– Ну, ну. Спокойнее, спокойнее. В конце концов, мы все умрем. А твоей смерти многие, думаю, позавидовали бы. Натан ведь не садист. Для тебя он выбрал бы какой-нибудь милый и безобидный способ. И ты спокойно отошла бы в мир иной во сне, со сладкой улыбкой на устах.
Ивар снова улыбнулся, будто мысль о моей смерти его забавляла.
Улыбка у него жуткая. Одержимая.
В ней есть что угодно, только не радость и не доброта.
Все говорят, что Ивар порченый. Даже его собственная мать.
Наверное, это из-за его безумного взгляда.
У Ивара один глаз темный, как переспевшая вишня.
Второй светло-голубой, в обрамлении белых ресниц, отчего кажется неестественно-широко распахнутым.
И смотрит Ивар всегда прямо в лицо.
Даже если видит, что собеседнику это неприятно.
Особенно если видит, что собеседнику неприятно…
Он словно получал удовольствие, причиняя боль таким немудреным способом.
Ивар среднего роста и сложения тонкого.
Как девятнадцатилетний мальчик.
На фоне крупного, сильного Натана он кажется тонким, как соломинка.
Его руки по-юношески хрупкие, словно он ничего тяжелее ложки в них не держал.
Только ему ведь за тридцать.
А еще болезненный Ивар частенько дает волю кулакам, говорят.
На него время от времени находят злобные припадки, и тогда Ивар не может противиться гневу.
Гнев нашептывает ему в уши: «Убей!».
И Ивар подчиняется яростному безумному зову.
Кидается на первого попавшегося без особой причины.
Я ни разу не видела, как он дерется.
Но иногда он являлся к семейному обеду с синяками на лице, или с разбитыми губами.
Со сбитыми костяшками пальцев или раненный.
Но он не показывал вида, что ему больно.
Его ненормальные глаза в эти дни возбужденно сверкали.
Он жадно ел, рвал мясо крепкими зубами, как зверь.
Смеялся и оживленно болтал.
А семья делала вид, что не замечает его побитого лица.
– В этой семье не осталось людей! – шепчу я, отступая от Ивара. – Одни бесноватые чудовища!
Ивар усмехнулся и сделал шаг ко мне.
Мне словно сама смерть в лицо глянула.
Сердце обожгло болью так, что я едва не задохнулась.
– Давай без драм, дорогая, – говорит он. – И без скандалов. В приличных домах это не принято. Да и толку не будет, если сейчас ты выскочишь и закричишь. Будь хорошей девочкой, вернись к гостям и забудь обо всем, что услышала. Это поможет тебе прожить коротенький остаток твоей жизни прекрасно и счастливо. Как в раю. В любви и уважении. Не многие жены этим могут похвалиться.
Меня словно в ледяную воду окунули.
– Они что, – задыхаясь, вымолвила я, – все эти гости… они знают?! Знают о том, какую судьбу мне приготовила ваше семейка?!
Ивар неопределенно пожал плечами.
– Не знают, так догадываются, – ответил он. – А может, кто-то даже делал нечто подобное. Мы же чудовища, забыла?
Я так и отпрыгнула от него.
– Какие же вы все мерзкие! Лжецы, убийцы, извращенцы, гадкие кровосмесители!..
– Понимаю. Это очень неприятно – обнаружить себя прямо посреди преисподней, – продолжил Ивар, снова делая шаг ко мне. – Да еще и полной самых отборных чертей. Наверное, тебе сейчас очень страшно. Но, как бы то ни было, ты жена моего брата. Госпожа герцогиня. Леди Ла Форс. Так что будь добра, держи лицо. Не смей закатывать истерику, как какая-нибудь базарная торговка.
А вот тут он прав.
Хотя мне страшно так, что в глазах темнеет.
Я не хочу, чтоб эти мерзавцы, эти чудовища, гости, видели, как я мечусь в панике и ору.
Не хочу видеть их мерзкие ухмылки.
Не хочу видеть презрение в их глазах.
Не хочу слышать смех.
Не хочу даже на миг почувствовать себя загнанной истерзанной дичью среди хищников.
Этого не будет.
Нет.
Я гордо вздергиваю подбородок и отвечаю Ивару таким же твердым и холодным взглядом, каким он смотрел на меня.
– А ты прав, – выдохнула я. – Я леди Ла Форс. Я герцогиня, твоя госпожа. Не забывай об этом. Так что закрой свой рот и не смей мне указывать, что делать. И убери свои руки, не смей меня касаться.
– О-о, – протянул Ивар с кривой ухмылкой. – Вот это слова благородной леди, а не испуганной сопливой девчонки.
И он глубоко и уважительно поклонился мне с деланной вежливостью.
Издевался, разумеется…
– Полагаю, – продолжила я как можно спокойнее, хотя внутри меня все горело от боли, – в свете последних событий мое нахождение здесь неуместно.
– Ты не можешь сбежать, – возразил Ивар, поднимая на меня свой омерзительный смеющийся взгляд.
– Я могу все, – огрызнулась я. – Не тебе меня удерживать. Эти вопросы я буду решать только с твоим братом. С моим законным мужем.
– Справедливо, – качнул головой Ивар.
Думаю, ему вдруг пришло в голову, что посмеяться над Натаном будет очень забавно.
От него, такого величественного и прекрасного, сбегает эта трусливая ничтожная мышь, жена!
По тонким губам Ивара скользнула недобрая ухмылка.
– Так что прочь с дороги, – тихо, но твердо продолжила я.
– Непременно, – покладисто ответил Ивар. – Только минутку погоди…
Он склонился, и к моему великому ужасу вытащил из сапога нож!
Глава 6
Этим ножом в драках он вспарывал горда бродяг и пьяниц?
И этим же ножом он прикончит меня?
Даже не оттерев с его лезвия больную кровь?
Я застыла.
Ни звука не вырвалось из моего горла.
Даже если он сейчас меня прирежет и спляшет ненормальный танец безумного садиста над моим телом – я не выкажу моего ужаса!
Я умру гордо и молча.
Ивар же вдруг бесцеремонно ухватил меня за талию и крутанул, как юлу.
Меж своими лопатками я ощутила холод его ножа.
Мое тело скрутило судорогой от страха, лопатки едва не сошлись вместе.
Но холодный клинок провел смертельно-ужасную полосу по моему позвоночнику тупой стороной.
А я услышала, как под лезвием лопаются шнурки моего корсажа.
Платье под собственной тяжестью поползло вниз. И
И я, наконец, смогла сделать глубокий вздох.
– Ты бы задохнулась через минуту, – грубо сообщил мне Ивар, снова бесцеремонно крутнув меня и грубо ухватив мое платье всей пятерней за стомак.
Поправил его, как мог.
Хотя, конечно, одежда на мне не держалась.
Да и я на ногах тоже не очень.
– Иди, – грубо сказал Ивар. – Живи свою жизнь сама. Как можешь. Как знаешь.
Он вдруг бесцеремонно ухватил меня за живот, да так, что я вскрикнула.
Я бы влепила ему пощечину, если б могла.
Но я не могла.
Держала обеими руками платье, сползающее с плеч и с груди.
Так что пощечина обошлась бы мне дорого.
Я предстала бы перед Иваром совершенно голой.
И потому я не могла оттолкнуть его руку, по-хозяйски шарящую по моему животу.
– Беременна, – вдруг произнес Ивар безжизненным, мертвым голосом. – Вот оно что – ты беременна!
Клянусь – он был готов ухватить меня между ног, как корову или козу!
Чтоб оценить мое состояние.
Я ждала, что он своим ножом, только что подарившим мне дыхание и жизнь, сейчас подарит мне и смерть.
Вспорет живот или засадит клинок в самое сердце!
Но он отпустил меня.
– Бог тебе в помощь, – вдруг сказал он, отпустив меня, наконец. – И да. Один совет тебе на прощание. Не верь никому. Никогда. И помни: в этом мире можно положиться только на себя. Никто не пожалеет. Никто не поможет.
Он понял, что я хочу уйти, убежать, но отпустил.
Оттолкнул меня со странным омерзением.
Словно я была кулем с грязными вонючими тряпками.
Оттолкнул с содроганием.
Брезгливо.
Будто я его заставила почувствовать то, чего он никогда не испытывал.
Жалость? Сострадание? Желание защитить?
Ведь что-то заставило его промолчать и отпустить меня.
Чертов аристократ!
Даже с кучей наследственных болезней, тщедушный, безумный и одержимый, он все же мной брезговал!
Ивар, шатаясь, отступил на пару шагов и…
Вдруг преклонил колено передо мной и опустил голову.
Как раненное животное.
Словно ему тоже стало дурно.
Смиренно склонил лицо, сжал руку на гарде фамильного оружия на боку.
Я не видела, что за чувства его обуревают.
Думаю, он никому не позволил бы их разглядеть.
– Ваша милость, – глухо произнес он, не глядя мне в глаза. – Миледи. Госпожа герцогиня!
Принял меня своей госпожой!
Выше себя.
Покорный и смиренный.
И вместе с тем брезгливый и презирающий.
Я не ответила ему ни слова.
Не могла.
Горло перехватил спазм, ком встал.
Я лишь кивнула Ивару и неспешно прошла мимо.
Вышла в сад и пошла по дорожке, не чуя под собой ног.
Слезы застилали глаза.
Но я старалась скрывать их, делая выражение лица неприступным и гордым.
Я шла мимо гостей, которые склонялись передо мной, и чуть кивала им головой.
Я их ненавидела.
Но чтобы выйти отсюда, мне нужно было, чтоб они не заподозрили о моих намерениях сбежать.
Казалось, пойми они что-то – всей толпой накинутся на меня и вцепятся в руки, в платье, в волосы, чтобы остановить.
Как собаки на дичь.
На лань.
Готовые растерзать, вырвать по куску кожи…
Я улыбалась направо и налево, а глаза мои были мертвы.
Впрочем, гости этого не замечали.
Или замечали, но думали – так надо.
Привыкшие жить во лжи, они считали ее естественной, как дыхание.
А мне с каждым шагом становилось все дурнее.
Я чувствовала, как эта ложь отравляет меня.
И мне не вынести.
Нет.
«Нужно уйти отсюда, – билось в моей голове. – Нужно уйти. Если я умру, то хотя бы не в этом гнезде порока! Не здесь. Где-нибудь в чистом месте!»
Кажется, меня шатало.
Я не видела ничего вокруг себя, только колышущиеся цветные пятна.
Гул голосов остался позади, и я поняла, что сад с гостями остался позади.
Я вышла на аллею, ведущую к бойкому ручью.
Пересечь мостик над ручьем – и я у калитки, ведущей на свободу.
Может, мне станет легче там, где нет гнилости этих людей?
На мост я взошла уже без сил.
Отчаянно цепляясь за перила.
Теперь слезы катились из моих глаз, и унять их было невозможно.
Глаза ничего не видели, и дыхание рвалось на судорожные рыдания и всхлипы.
Тоска сжала сердце так, что боль разлилась горячим ядом по всей груди.
И не унять.
Она сожгла дотла мою радость, мою любовь, мое ожидание ребенка.
Осталась только ядовитая горечь на языке.
В мыслях мелькнуло последнее сожаление.
Жаль, что так сложилось. Жаль, что не вышло ничего доброго из моего желания верить и любить.
А потом свет погас в моих глазах, и я, как подкошенная, упала через невысокие перильца в воды быстрого и холодного ручья.
Как жаль…
Глава 7
– Ну, вставай! Чего разлеглась-то? Удумала тоже, купаться… не рановато ли? Да ты не померла часом?
Старческий нудный голос тревожит меня.
Палка больно тычется в мой бок.
Я прихожу в себя медленно и чувствую только острый холод.
Меня трясет от него. Ноги облеплены тонкой рубашкой.
Это мне снится, что ли?
Вспоминаю ненавидящий взгляд Стаса и свое падение.
Я в больнице?
После операции?
Но почему мокрая? Или это мне тоже снится?
А потом вдруг другие воспоминания накатывают на меня.
Натан, Ивар, мое бегство через сад, падение в воду, и…
Беременность!
Я беременна!
Безо всяких ухищрений и болезненных процедур.
Просто беременна.
Естественным путем.
И ребенок все еще во мне.
Я хорошо знала признаки, когда плод отторгается.
Хорошо знала вяжущую, тянущую боль.
Сейчас ее не было!
Малыш все еще был во мне, несмотря на падение в воду и холод!
Мое тело – а точнее сказать, мое новое, молодое и сильное тело, – выдержало и этот стресс.
И сейчас не было ничего важнее, чем сохранить ребенка.
Изменил муж? Хотел убить? Ха! Плевать!
Пусть теперь поищет меня!
Я с трудом уселась и отодвинулась дальше от воды, лижущей мне босые ноги.
Мысли мои неторопливо перемешивались, сводя с ума.
Вера-Ника. Ника-Вера.
Обоих мужья предали.
Обе бежали от боли и слез.
И только я нашла утешение. Бесценный дар судьбы.
Я – это кто? Уже не Вера, и конечно не Ника.
Я прижала руки к животу, ощупывая.
– Беременная? – ахнул все тот же старческий голос. – Да ты безумная! Плавать в ледяном ручье!
– Ничего, – хрипло ответила я. – Я закаленная.
Понемногу приходила в себя.
Зрение вернулось.
Мир перестал расплываться бесформенными цветными пятнами.
А я затряслась в ознобе.
Потому что сидеть на берегу, в траве, в одной мокрой рубашке, было невыносимо холодно.
Ноги замерзли до синевы.
И губы тоже. Тряслись так, что я не могла и слова вымолвить.
Все тело колотило и сводило судорогами.
Платья на мне не было.
Никакого.
Последнее, что я о нем помнила – это как Ивар его вспорол, чтоб я не задохнулась.
Потом, видимо, его смыло волной в ручье.
Будь оно на мне, я б непременно потонула.
Выходит, Ивар меня дважды спас…
– Али ты не купалась? – не отставала назойливая подозрительная старуха. – Али тонула?
Тонула.
Скорее всего тонула.
Как, каким образом я выплыла – не помню.
Я не должна была выплыть.
Даже без платья.
Потому что сознания в моей голове не было ни на грош.
Где-то вдалеке залаяли собаки.
Этот лай я б отличила от любого другого.
Охотничьи псы Натана… С отменным чутьем. Неутомимые.
Ищут меня, наверное.
Я так и подскочила, хотя сил в моем теле было как у хомячка.
– Это тебя ищут? С собаками? Беременную? Что ты наделала, если сам герцог тебя ловит?
Я перевела взгляд на спрашивающую.
Древняя старушенция, едва стоящая на ногах, как и я.
Только она от старости.
Опирается на клюку, и похожа на взъерошенную сердитую сову.
Одета в обноски.
Волосы под стиранным платком седые, редкие, не очень чистые.
Старая нищенка, одним словом.
– Спрячь меня! – выдыхаю я, и старуха от меня отшатывается.
– Только неприятностей мне не хватало! – орет она, маша в мою сторону клюкой.
– Спрячь!
– Иди в преисподнюю, дьяволово отродье! – бормочет она испуганно и семенит прочь.
Я решительно двигаю за ней, заливая холодной водой, катящейся с моей рубашки, глинистую, гладко утоптанную тропинку.
– Я шла сюда за покоем! – брюзжит бабка, шустро отступая прочь от ручья.
Все дальше в кусты.
В темную прохладную зелень.
– Думала – сяду у ручья, буду смотреть на воду… Пока не усну.
Хорошенькое дело!
– Ты что, пришла сюда умереть?! – изумилась я.
Мои босые ноги скользили по траве и глинистой почве.
Но я от старухи не отставала.
И она меня не гнала.
Наверное, чуяла, что если б сейчас она осмелилась меня прогнать, худо ей пришлось бы.
Я бы принудила ее силой выдать мне, где ее дом.
И там бы я спряталась от погони. С ней или без нее.
– Да разве с вами помрешь! – брюзжала бабка. – Ох ты, куда ж ты так скоро… я не поспеваю!
Я подхватила ее под руку и быстро тащила по тропинке, чуть виднеющейся в траве. Прочь от погони.
Посторонний глаз ее б не различил.
А я видела.
Потому что она связывала меня с жизнью.
А жить я ой как хотела!
К ужасу от того, что я узнала о Натане и его семье, примешивалась бурная радость потому, что я была беременна.
Беременна! И совершенно здорова.
Новое, дарованное мне высшими силами, тело было крепким и сильным.
Из него ребенка и пленом не выколотишь.
Я готова была орать во все горло от счастья и скакать, задрав мокрую голову к небу.
Душа моя рвалась вон из тела от счастья.
Сбылась моя недостижимая мечта!
Я буду матерью!
Хотелось и плакать, и смеяться.
И еще лицо Стаса хотелось увидеть, который сказал, что не может «затолкать его обратно». Ну вот, смог же!
Сейчас, в этот счастливый миг сдаться Натану?
Снова попасть в его руки, чтобы он отнял моего ребенка, не дал мне насладиться материнством?
Никогда!
– Что ты натворила? – брюзжала старуха. – Украла что? Мне не нужны тут мошенницы и проходимцы! Убежала? Так и беги дальше! И не надейся, что я тебя буду укрывать! Ведь когда герцог спрашивает…
– Ему можно и солгать, – грубо ответила старухе я. – Ничего я не крала, и никого не обманывала. А герцог просто хочет отнять мою жизнь. Так что ты совершишь благое дело, если меня укроешь.
– Забеременела против его воли? Работать не сможешь? – брюзжала зловредная старуха. – Так это не мои заботы! Удрала – ну и беги прочь!
– Тебя забыла спросить, куда мне бежать, – шипела я, волоча бабку по зарослям.
Там, за молодым ивняком над ручьем, угадывалась соломенная крыша ее домика.
Кажется, раньше это была мельница.
Но водяное колесо сгнило и сломалось.
Вода подточила сваи, на которых стоял дом.
И теперь это была просто жалкая, обмазанная глиной лачуга.
– Не пущу! – шипела старуха, растопырив ноги и руки. – Мой дом! Не пущу!
Но мне нужен был кров и тепло.
Мне нужно было отогреть озябшие ноги, пока холод с них не перекинулся дальше в тело и не добрался до груди, вызвав воспаление.
– Я могу умереть, злобная и глупая старуха! – рычала я, волоча ее к дому.
– Да ты, верно, убийца! – ахнула она.
– Я – будущая мать! – прорычала я злобно. – Я замерзла и избита. И в любой момент могу потерять ребенка. Мне некогда слушать твои глупые причитания. Мне нужно тепло и чашка горячего чая. Неужто ты откажешься спасти две невинных жизни? Мою и нерожденного дитя?
– Да мне-то что за дело до твоего выродка? – вспыхнула старуха. – Хоть бы вы оба сгинули и сгнили!
Я ухватила ее за горло и встряхнула как следует, сама не ожидая от себя такой силы и жестокости.
Мои горящие глаза встретились с ее мутными старыми глазами.
– Если тебе нет дела до моего невинного дитя, – прошипела я, дрожа от ярости, – то почему мне должно быть дело до тебя? Убийца, говоришь? Так ты меня обозвала, старая дура? Я могу свернуть тебе шею и бросить тут, в кустах. И помирать ты будешь медленно, страдая от холода, боли, голода и жажды. Ну, что скажешь?
Глава 8
В домике было темно, сыро, неуютно.
Свисающие с потолка пучки засушенных трав цеплялись за голову.
Но мне на это было плевать.
Старуха обиженно жевала губами, сидя в углу, куда я ее определила.
Как чужая в своем-то доме.
На миг мне стало стыдно за свою жестокость и за грубость.
Сердце дрогнуло.
Бабка сидела, отрешенная.
Губы ее дрожали, старые глаза были полны слез.
Слова извинений уже готовы были сорваться с моих губ.
Но от холода заломило ноги.
Я закусила губу, чтоб не зарыдать в голос, и принялась торопливо ломать хворост, сваленный у закопченной печи.
– Это последние дрова! – выкрикнула бабка со своего места тревожно. – Сожжешь все сейчас, не на чем будет готовить еду!
И она залилась слезами от бессилия.
В моем сердце снова всколыхнулась жалость.
Вот же как бывает…
Пошла старая к воде, думая, что уснет от холода, тянущегося от ручья, и тихонько помрет.
А я своими появлением снова заставляю ее жить и мучиться.
Сил у нее уже нет собирать дрова, находить себе еду.
И до берега она, наверное, уже не дойдет…
Если я, забрав ее последние припасы, уйду, ей придется умирать тут. В этой темной сырой яме.
Страшно и одиноко.
Мучительно долго – от голода.
– Я принесу тебе еще дров, – ответила я, разжигая огонь и протягивая к разгорающемуся пламени замерзшие руки.
– Принесешь! – горько усмехнулась старуха. – А есть мы что будем? Кору жевать станем? Тоже принесешь?
Я только кивнула головой.
– Принесу. Только не плачь. И подожди немного.
Стуча зубами, я сидела на полу перед печью, растирая ноги, и чуть не воя от ломоты и одновременно от блаженства.
Как, оказывается, приятно тепло…
– Что ты ешь? – спросила я, оглядывая дом.
Точнее, и домом-то это назвать было трудно.
Одна большая комната, с печью и лежанкой рядом с ней.
У крохотного запыленного оконца – стол, колоченный из крепких досок.
Полки на стенах с нехитрой утварью. Горшки, чашки, плошки.
И много, много сушеных трав.
– Ты травница? Лекарка?
Старуха промолчала. Но я поняла, что моя догадка попала прямо в цель.
– Отчего же нищенствуешь?
– Раньше я могла выходить из леса на дорогу, – ответила старуха. – Там продавала свои корешки и травки. Теперь не могу. Сил нет. Ноги болят.
– Вылечить себя не можешь? – усмехнулась я.
Бабка озлилась.
Задрала ногу, стукнула своей палкой по неровно сросшейся кости.
– Могу! – зашипела она зло. – Видишь, вылечилась же? И пережила то время, когда встать не могла! Только…
– Ладно, ладно, не злись, – ответила я, перебивая ее горячие оправдания. – Теперь я буду твоими ногами и руками. В обмен на кров. Если разрешишь пожить у тебя.
Старуха усмехнулась.
– Будто тебе мое разрешение требуется!
Я кивнула.
– Не требуется, – спокойно ответила я. – Но не спросить невежливо. Не находишь?
Тепло от растопленной печи распространилось по комнате.
Я немного согрелась.
Тело уже не била болезненная дрожь.
Отыскав на полке старый закопченный чайник, наполнила его водой из кадки.
Сыпанула туда горсть красных сушеных ягод, похожих на калину.
Стала отламывать ветку от сушеного душистого веника трав.
И тут старуха, внимательно наблюдавшая за мной, вдруг сорвалась с места и с криком отняла у меня сухую ветку.
– К-куда!.. – ругалась она. – Не знаешь, что за трава – не бери! Это ж волченика! Одного листа хватит, чтоб ты померла!
– Спасибо, – тихо произнесла я. – Что не дала отравиться. Видно, не такая уж ты сволочь.
– Сволочь! – усмехнулась старуха недобро. – Это я-то сволочь? В жизни никому зла не сделала. Всех лечила. И не травила людей. И не смотрела, как те сами травятся.
– Меня не очень-то по-доброму приняла, – напомнила я старухе.
– Ты – дело другое, – сурово ответила она. – Беглая ты. Явно что-то натворила недоброе.
Бабка, ворча и хромая, тяжело прошлась по домику, отрывая от висящих трав по веточке.
– Вот это завари, – велела она мне. – И согреешься, и хворь тебя не возьмет.
Она снова тяжело вздохнула и уселась в свой угол, наблюдать, как я буду управляться.
Я ссыпала все травы в чайник, поставила его на огонь.
– Ты сегодня ела? – спросила я.
Старуха пожевала губами.
– И сегодня нет, и вчера нет, – ответила она. – Думаешь, просто так я почуяла, что смерть вот-вот ко мне придет? Нет. Никто по своей воле смерть-то не зовет.
Она опечалилась и замолкла, тяжело вздыхая.
Я ухватилась рукой за шею.
Подаренное Натаном колье из редких рубинов было все еще на месте!
Через голову снять его не вышло б. Водой не смыло, как платье.
И замочек с цепочкой крепкие. Не порвались.
– Знаешь, где можно продать это? – стаскивая с шеи украшение, спросила я.
В свете печи рубины блеснули, как кровь.
Бабка сначала долго смотрела на камни, подслеповато щуря глаза.
А потом вдруг напугалась, всплеснула руками.
– Украла рубиновое ожерелье у герцога! – ахнула она. – Вот зачем он тебя ищет! Ты с ума сошла?! Продать это?! Погубить меня вздумала? Своей сообщницей сделать?!
– Я не крала, – огрызнулась я. – Он подарил мне его.
Но в словах старухи была доля истины.
Колье слишком приметное.
Рубины дорогие. По ним меня разом вычислят и найдут.
А вот мелкие бриллианты не такая уж редкость.
Конечно, дорогие, но ничем не примечательные.
Их можно продать.
– Подарил? – изумилась старуха. – Это кому же такие подарки герцог делает? Ты его любовница? Ах, потаскуха, бесстыдница!
Она закачала укоризненно головой.
– Я не потаскуха, – огрызнулась я. – Никогда ею не была. Я его жена.
– Жена?!
Это весть старуху напугала еще больше.
Она кинула разгоревшийся взгляд на мой живот и быстро спросила:
– И ребенок, стало быть, от него?
– Разумеется, – тихо ответила я.
– Так вот как ты выплыла в холодном ручье, – прошептала старуха, отшатнувшись то меня. – Это ОН тебя спас. Вынес. Жить хочет…
Вмиг ее лицо стало жутким, одержимым.
– От плода надо избавиться! – рыкнула она. – Срочно! Сейчас! Пока еще не поздно! Пока он мал!
