Текст книги "Книга Страшного суда"

Автор книги: Конни Уиллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 37 страниц)

– Скажи Киврин, пусть придет, – позвала вдруг Агнес, сев на одеяле.

Киврин поставила ведро на пол.

–Я здесь. – Она опустилась на колени рядом с девочкой. – Вот я, тут.

Агнес посмотрела на нее, раскрасневшаяся, сердитая.

– Если Киврин не придет, меня заберет разбойник. Позови ее!

Запись из «Книги Страшного суда»

(073453-074912)

Я пропустила стыковку. Потеряла счет дням, ухаживая за Розамундой, потом потеряла Агнес, и еще раньше потеряла переброску.

Вы, наверное, с ума сходите от беспокойства, мистер Дануорти. Думаете, что я попала в лапы разбойников и лиходеев. Так и есть. А теперь они добрались до Агнес.

У нее жар, но бубонов нет, рвоты и кашля тоже. Только жар. Очень сильный – она меня не узнает и все время зовет, чтобы я пришла. Мы с Рошем пытались сбить жар холодным обтиранием, но температура постоянно подскакивает снова.

(Пауза.)

Леди Имейн заболела. Отец Рош нашел ее сегодня утром распростертой в углу. Наверное, она пролежала там всю ночь. Последние две ночи она отказывалась отправляться в кровать и все время стояла на коленях, моля Господа защитить ее и остальных верных от чумы.

Он не защитил. У нее легочная форма. Кашель и рвота с кровью.

Ни меня, ни Роша она к себе не подпускает.

– Она во всем виновата, – заявила Имейн Рошу, указывая на меня. – Посмотри на ее волосы. Это не девица. Посмотри, как она одета.

Одета я в мальчишескую куртку и кожаные штаны, которые отыскались в одном из чердачных сундуков. Платье погибло под рвотой леди Имейн, а рубаху я разорвала на повязки и компрессы.

Рош пытался напоить Имейн отваром из ивовой коры, но она все выплюнула.

– Она лгала, что на нее напали в лесу, – шипела старуха. – Ее к нам подослали.

Рош вытер стекающую по ее подбородку струйку кровавой слюны.

– В вас говорит хворь, – возразил он мягко. – Хворь внушает вам всякую напраслину.

– Ее подослали отравить нас. Она отравила детей моего сына, видишь? А теперь подбирается ко мне, но я не возьму из ее рук ни еды, ни питья.

– Тише, – посуровел Рош. – Не след хулить того, кто хочет вам помочь.

Имейн затрясла головой.

– Она хочет прикончить нас всех. Ее надо сжечь. Она служит дьяволу.

Никогда я не видела его таким рассвирепевшим. Он будто снова превратился в разбойника.

– Вы не ведаете, что говорите. Господь послал ее к нам на подмогу.

Если бы только это было правдой – если бы я могла им чем-то помочь... Но я бессильна. Агнес плачет и зовет меня, Розамунда лежит как околдованная, клирик чернеет, и я ничего не могу поделать. Ничего.

(Пауза.)

Вся семья мажордома больна. Бубон обнаружился только у младшего, Лефрика – я перенесла его в дом и вскрыла бубон. Остальным помочь нечем. У всех легочная.

(Пауза.)

Умер младенец мажордома.

(Пауза.)

Из Курси доносится похоронный звон. Девять ударов. Кто? Посланник? Толстый монах, помогавший уводить наших лошадей? Сэр Блуэт? Надеюсь, что он.

(Пауза.)

Ужасный день. Умерла жена мажордома и цинготный мальчуган. Мажордом копает могилы для обоих, хотя земля так промерзла, что ее, по-моему, даже не ковырнешь. Розамунде и Лефрику хуже. Розамунда едва может глотать, пульс нитевидный и рваный. Агнес получше, но температуру никак не получается сбить. Рош сегодня служил вечерню здесь, в зале.

Отчитав положенные молитвы, он добавил: «Иисусе, я знаю, что ты помогаешь нам чем можешь, однако, боюсь, против черной чумы этого недостает. Твоя святая слуга Катерина говорит, что этот мор всего лишь хворь, но разве возможно такое? Ведь она не перекидывается от человека к человеку, а нападает на всех разом».

Так и есть.

(Пауза.)

Ульф-староста.

Сибб, мажордомова дочка.

Джоан, мажордомова дочка.

Стряпуха (не знаю ее имени).

Вальтеф, старший мажордомов сын.

(Пауза.)

Больше половины деревни больны. Пожалуйста, только не Эливис. И не Рош.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Он позвал на помощь, но никто не пришел, и он решил, что все умерли, а он остался один, как тот монах, брат Джон Клин, в монастыре миноритов. «Я, пребывая на пороге смерти...»

Он хотел нажать кнопку вызова сестры, но не смог ее найти. Тогда он потянулся к обнаруженному на тумбочке колокольчику. Ручка выскользнула из слабых пальцев, и колокольчик брякнулся на пол, оглашая округу протяжным несмолкающим звоном, будто кошмарное воплощение «Большого Тома», – и все равно никто не пришел.

Когда он проснулся в следующий раз, колокольчик снова стоял на тумбочке, значит, кто-то заходил, пока он спал. Близоруко прищурившись на колокольчик, он попытался прикинуть, сколько же он пролежал в отключке. Видимо, долго.

По самой палате не поймешь. Светло, но свет рассеянный, без теней. То ли день, то ли позднее утро. Часов ни на стене, ни на тумбочке не наблюдалось, а повернуться и посмотреть на экраны за спиной не хватало сил. В палате имелось окно, однако приподняться и выглянуть он тоже не мог – видел только, что за окном льет дождь. Когда он ходил в Брэйзноуз, тоже шел дождь, значит, вероятно, это все тот же день. Может, он просто потерял сознание, и его привезли сюда на обследование.

–Я поступлю с вами так, – раздался над ухом чей-то голос.

Дануорти открыл глаза и попытался нашарить очки – безуспешно.

– Я пошлю на вас ужас, чахлость и горячку.

Миссис Гаддсон. Она сидела в кресле у его койки и зачитывала из Библии. Ни повязки, ни халата на ней не было, хотя Библия по-прежнему поблескивала полиэтиленовой обложкой. Дануорти прищурился, присматриваясь.

– Если же вы укроетесь в города ваши, то пошлю на вас язву...

– Какое сегодня число? – спросил Дануорти.

– ...и преданы будете в руки врага, – невозмутимо продолжила миссис Гадцсон, посмотрев на Дануорти загадочным взглядом.

Вряд ли он здесь долго. Когда он отправлялся искать Гилкриста, миссис Гадцсон тоже развлекала больных чтением. Похоже, это действительно один и тот же день, и Мэри просто не успела еще вытолкать отсюда миссис Гадцсон.

– Вы можете глотать? – спросила сестра – та самая старуха из кладовой. – Я должна дать вам термометр, – проскрипела она. – Глотать можете?

Дануорти открыл рот, и она положила ему на язык капсулу термометра, затем, хрустя халатом, наклонила ему голову, чтобы удобнее было запивать.

– Прошла?

Капсула застряла где-то в горле, но Дануорти кивнул. Движение отозвалось головной болью.

– Хорошо. Тогда это снимаю. – Она отстегнула что-то от его предплечья.

– Сколько времени? – спросил Дануорти, стараясь не выплюнуть капсулу.

– Время лежать и отдыхать, – ответила сестра, с дальнозорким прищуром вглядываясь в экраны за кроватью.

– Какое сегодня число? – сделал он еще попытку, но сестра уже уковыляла. Он задал тот же вопрос миссис Гадцсон, однако и ее в палате уже не было.

Вряд ли он здесь долго. Раз по-прежнему болит голова и держится температура. Это ведь ранние симптомы гриппа. Может, его всего несколько часов как госпитализировали. Наверное, день все тот же, а он очнулся, когда его перевезли в палату и еще не успели ни подключить кнопку вызова, ни скормить глотательный термометр.

– Пора мерить температуру, – объявила сестра. Уже другая, симпатичная практикантка, которая расспрашивала об Уильяме Гаддсоне.

–Я ведь только что проглотил капсулу.

– Это было вчера. Давайте, запиваем.

Первокурсник, дежуривший у палаты Бадри, говорил, что девушка тоже заболела.

–Я думал, вы заболели, – сказал Дануорти.

– Болела, но уже поправилась. И вы поправитесь. – Она приподняла ему голову, помогая отпить воды.

– Какое сегодня число?

– Одиннадцатое. Не сразу сообразила. Тут под конец настоящий хаос наступил. Почти весь персонал слег, остальные работали по две смены. Потеряла счет дням.

Она что-то набрала на клавиатуре и, нахмурившись, посмотрела на экраны.

Дануорти понял все и сам, еще до того, как потянулся за колокольчиком. Температура и жар сплавили все бредовые ночи и накачанные лекарствами утра в один бесконечный дождливый день, выпавший у него из памяти, но где-то в глубине сознания шел отсчет времени, поэтому Дануорти все понял еще до того, как услышал ответ. Он пропустил стыковку.

«Не было никакой стыковки», – возразил он сам себе с горечью. Гилкрист вырубил сеть. Поэтому здоров он или болен, мог он прийти или нет – значения не имеет. Сеть выключена, и ничего не поделаешь.

Одиннадцатое января. Сколько же Киврин прождала на переброске? День? Два? Три? Прежде чем начала беспокоиться, что перепугала дату или место. Просидела всю ночь у Оксфордско-Батской дороги, закутавшись в свою непрактичную белую накидку и боясь развести костер из страха, что на огонь выйдут разбойники или волки. Или крестьяне, бегущие от чумы. Когда она поняла окончательно, что ее никто не заберет?

– Вам что-нибудь принести? – спросила сестра, вставляя носик шприца в катетер.

– Это снотворное?

– Да.

– Хорошо. – Дануорти благодарно закрыл глаза.

Проспал он несколько минут, а может, день – или месяц.

Свет, дождь, отсутствие теней – все осталось по-прежнему. В кресле у койки сидел Колин, читая книгу, подаренную на Рождество, и что-то перекатывая во рту. «Нет, не могло столько времени пройти, – подумал Дануорти, глядя на него, – раз леденец все еще с нами».

– Супер, – сказал Колин, со стуком захлопывая книгу. – Эта жуткая сестра разрешила мне остаться, только если я пообещаю вас не будить, а я ведь и не будил? Скажете ей, что сами проснулись, хорошо?

Он вытащил леденец, проинспектировал его и сунул в карман.

– Вы ее видели? Она сама небось из Средних веков. Такая же некрозная, как миссис Гаддсон.

Дануорти посмотрел на него вприщур. Куртка, в карман которой отправился леденец, новая, зеленая, и серый клетчатый шарф на ее фоне смотрится еще более унылым, и Колин в ней кажется старше, словно повзрослел, пока он тут спал.

– Это я, Колин, – нахмурился мальчик. – Вы меня узнаете?

– Конечно. Почему ты без маски?

–А мне не надо, – заулыбался Колин. – И потом, вы все равно уже не заразны. Дать вам очки?

Дануорти осторожно кивнул, чтобы снова не заболела голова.

– В прошлые разы, когда вы просыпались, вы совсем меня не узнавали. – Он вытащил очки из выдвижного ящика и отдал их Дануорти. – Вам жутко плохо было. Я думал, вы уже не подниметесь. И еще вы все время звали меня Киврин.

– Какое сегодня число? – спросил Дануорти.

– Двенадцатое, – буркнул Колин. – Вы ведь меня уже утром спрашивали. Не помните?

– Нет. – Дануорти надел очки.

– Вы вообще ничего не помните из того, что за это время было?

«Помню, что подвел Киврин. Что бросил ее в 1348-м».

Колин подвинулся поближе вместе с креслом и положил книгу на кровать.

– Сестра предупреждала, что так будет – из-за температуры. – Колин будто сердился на Дануорти. – Она не пускала меня к вам и ничего не рассказывала. По-моему, это жутко нечестно. Запихивают человека в приемную, потом все время гонят домой, потому что «тебе тут делать нечего», а на все вопросы отвечают: «Сейчас придет врач» – и ничего толком не говорят. Как с маленьким. Человек имеет право знать или как? Представляете, что сегодня утром эта сестра сделала? Просто взяла и выставила меня. Сказала: «Мистеру Дануорти очень плохо. Не надо его волновать». Можно подумать, я собирался.

Несмотря на возмущение, Колин выглядел усталым, подавленным. Дануорти представил, как он слоняется по коридорам и просиживает в приемной в ожидании новостей. Неудивительно, что у него такой повзрослевший вид.

–А миссис Гаддсон сейчас сказала, что вам нужно рассказывать только хорошие новости, потому что от плохих у вас может случиться рецидив, и вы умрете – и все из-за меня.

– Миссис Гаддсон, я гляжу, по-прежнему мастерица повышать настроение, – заметил Дануорти с улыбкой. – Как думаешь, есть у нее шансы заразиться и полежать немного?

Колин вытаращил глаза.

– Эпидемия закончилась. На следующей неделе карантин снимают.

Значит, стараниями Мэри аналог все же прибыл. Насколько вовремя, хотелось бы знать... Успели они спасти Бадри? Или это и есть плохие новости, о которых не велела говорить миссис Гаддсон? «Самое худшее я уже знаю», – подумал Дануорти. Привязка сорвана, Киврин осталась в 1348-м.

– Тогда расскажи что-нибудь хорошее.

– Ну, уже третий день новых больных не поступало. И поставки наконец разрешили, так что хоть еда нормальная появилась.

– И обновок тебе перепало, как я вижу.

Колин посмотрел на свою зеленую куртку.

– Это рождественский подарок от мамы. Она их выслала после... – Он осекся, помрачнев. – Еще она прислала разных визиков и масок-нашлепок.

Дожидалась окончательного завершения эпидемии и никак не могла отправить подарки раньше? Интересно, что на это сказала Мэри?

– Вот, видите, – продемонстрировал Колин, вставая, – она застегивается автоматически. Надо только на кнопку нажать. Поэтому вам больше не придется все время напоминать, чтобы я застегнулся.

В палату, шурша крахмальными складками, прошествовала сестра.

– Это он вас разбудил?

– Вот, говорил же, – буркнул Колин себе под нос. – Нет, мэм, это не я. Я сидел тише мыши, даже страницами не шелестел.

– Он меня не будил и он мне не мешает, – заверил Дануорти, предупреждая дальнейшие вопросы. – И рассказывает только хорошее.

–Ты вообще не должен докучать мистеру Дануорти рассказами. Ему нужно отдыхать. – Сестра подвесила на капельницу баллон с прозрачной жидкостью. – Больной еще недостаточно выздоровел для посещений. – Она стала выпроваживать Колина из палаты.

– Если вы против посещений, то почему пускаете к нему миссис Гаддсон с Библией? – запротестовал Колин. – От нее любой заболеет. – Он остановился в дверях, сердито глядя на сестру. – Я завтра приду. Вам что-нибудь принести?

– Как там Бадри? – спросил Дануорти, внутренне сжимаясь.

–Лучше, – ответил Колин. – Он почти поправился, а потом случился рецидив. Но теперь уже гораздо лучше. И он хочет с вами увидеться.

– Нет, – начал Дануорти, но сестра уже закрыла дверь.

«Бадри не виноват», – говорила Мэри. Она права. Дезориентация – один из первых симптомов. Он вспомнил, как сам не мог правильно набрать номер Эндрюса и как мисс Пьянтини раз за разом сбивалась на репетиции, снова и снова бормоча «Простите!».

– Простите, – проговорил Дануорти. Бадри не виноват. Винить нужно только себя. Это он, беспокоясь за расчеты стажера, заразил своими страхами Бадри. Так беспокоился, что Бадри решил ввести координаты заново.

Колин оставил на койке свою книгу. Дануорти подтянул ее к себе – она оказалась немыслимо тяжелой, такой тяжелой, что рука задрожала под ее весом, но он облокотил ее на поручень и принялся листать, едва разбирая текст под таким углом, пока не отыскал то, что хотел.

Черная смерть докатилась до Оксфорда под Рождество, вынудив закрыть университет и обратив в бегство тех, кто еще держался на ногах. Жители рассыпались по ближайшим деревням, неся чуму с собой. Те, кто не мог бежать, умирали тысячами, и «некому оставалось смотреть за хозяйством и хоронить мертвых». А немногие уцелевшие баррикадировались в колледжах, прячась и ища виноватых.

Он заснул прямо в очках и проснулся, когда сестра стала их снимать. Это была уже другая сестра, Уильямова блондинка, и она улыбалась.

– Простите, – сказала она, убирая очки в ящик. – Не хотела вас будить.

Дануорти близоруко сощурился.

– Колин говорит, эпидемия кончилась?

–Да, – подтвердила она, глядя на экраны за спиной Дануорти. – Источник вируса установили одновременно с получением аналога, и как раз вовремя. Вероятностные подсчеты давали восемьдесят пять процентов смертности при тридцати двух даже с антибиотиками и Т-клеточным наращиванием, и это еще без учета всеобщего дефицита и нехватки рук. Но и с аналогом смертность составила девятнадцать процентов, и многие пациенты до сих пор в критическом состоянии.

Она взяла его запястье, не сводя глаз с экранов.

– Температуру слегка сбили, – прокомментировала она. – Вам ведь на самом деле очень повезло. На уже заразившихся аналог не действовал. Доктор Аренс... – Она осеклась. «Что же, интересно знать, сказала Мэри? Что он уже не поднимется?» – Вам очень повезло, – повторила девушка. – А теперь поспите.

Он заснул, а когда опять проснулся, над ним с Библией наперевес стояла миссис Гадцсон.

– «И наведет на тебя все язвы Египетские, – начала она, едва он открыл глаза. – И всякую болезнь и всякую язву, доколе не будешь истреблен».

– И преданы будете в руки врага, – пробормотал Дануорти.

–Что? – грозно спросила миссис Гаддсон.

– Ничего.

Она потеряла строчку и принялась листать страницы туда-сюда в поисках новых упоминаний о язвах и морах.

– «Что Бог послал в мир единородного Сына своего...»

Никогда бы не послал, знай он, что будет дальше, подумал

Дануорти. Ирод, и избиение младенцев, и Гефсиманский сад.

– Прочтите мне из Матфея, – попросил он. – Глава двадцать шестая, стих тридцать девятый.

Миссис Гаддсон недовольно умолкла, но все же отлистала к Евангелию от Матфея.

– «И, отойдя немного, пал на лице Свое, молился и говорил: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия»».

Господь не знал, где он, подумал Дануорти. Он послал своего единородного сына к людям, а потом что-то случилось с привязкой, кто-то выключил сеть, и Он потерял связь с сыном, и того арестовали, надели на него терновый венец и распяли на кресте.

– Глава двадцать седьмая, – велел он, – стих сорок шестой.

Миссис Гадцсон с поджатыми губами перевернула страницу.

– Мне кажется, это не самые подходящие главы для...

– Читайте.

– «А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: «Или, Или! лама савахфани?» – то есть: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?»»

Киврин будет теряться в догадках. Решит, что перепутала место или время, что из-за чумы потеряла счет дням, что возникли какие-то сбои в сети. Подумает, что ее бросили.

– Все? – спросила миссис Гаддсон. – Или будут еще пожелания?

– Нет.

Миссис Гаддсон вернулась к Ветхому Завету.

– «Падут они от меча, голода и моровой язвы. Кто вдали, тот умрет от моровой язвы».

Несмотря ни на что, он все-таки заснул, а когда открыл глаза, бесконечный день наконец чем-то сменился. За окном по-прежнему шел дождь, однако в палате появились тени, и колокол отзвонил четыре часа. Зашла Уильямова медсестра, проводить больного в туалет. Книга куда-то исчезла – может, Колин наведывался? Но когда сестра полезла в тумбочку за тапками, Дануорти увидел книгу внутри, на полке. Попросив сестру поднять спинку кровати в сидячее положение, он надел очки и снова раскрыл тяжелый том.

Чума распространялась так беспорядочно, так стремительно, что современники не верили в ее естественное происхождение. Они обвиняли евреев, прокаженных и душевнобольных в колдовстве и порче воды в колодцах. Все незнакомое, все чужестранное попадало под подозрение автоматически. В Суссексе закидали камнями двух путников. В Йоркшире молодую женщину сожгли на костре.

– Вот она куда подевалась, – сказал Колин, входя. – А я уж думал, что потерял ее.

Он был в зеленой куртке и весь мокрый.

– Относил футляры с колокольчиками в Реформистскую – мисс Тейлор просила. А там просто потоп.

У мистера Дануорти отлегло от сердца при упоминании о мисс Тейлор, и он только теперь осознал, что не спрашивал ни про кого из карантинных, боясь услышать страшное.

– Значит, с мисс Тейлор все в порядке?

Колин нажал кнопку, и куртка расстегнулась, окатив всю палату брызгами.

–Да. Они играют какой-то там свой концерт в Реформистской пятнадцатого.

Изогнувшись, он посмотрел, что именно читает Дануорти. Тот захлопнул книгу и отдал ему.

–А остальные звонари? Мисс Пьянтини.

– Ее еще не выписали, – кивнул Колин. – Так похудела, вы ее не узнаете. – Он открыл книгу. – Вы читали про чуму, да?

–Да. Мистеру Финчу удалось уберечься?

–Удалось. Он все это время заменяет мисс Пьянтини на теноре. Очень расстраивается. Туалетная бумага из Лондона не пришла, и он боится, что наши запасы почти на исходе. Поссорился из-за бумаги с миссис Гадостью. – Он уложил книгу обратно на кровать. – А что теперь будет с вашей Киврин?

– Не знаю, – ответил Дануорти.

– И никак нельзя ее вытащить?

– Нет.

– Чума – это жутко, – сказал Колин. – Столько народу умерло, что их даже не хоронили. Оставляли лежать на улицах штабелями.

–Я не могу к ней попасть, Колин. Привязка сорвалась, когда Гилкрист выключил сеть.

– Знаю, но неужели ничего нельзя сделать?

– Нет.

– Но...

– Я поставлю перед вашим врачом вопрос о сокращении числа посетителей, – сурово заявила сестра, выволакивая Колина за шиворот.

– Тогда сократите первым делом миссис Гаддсон, – попросил мистер Дануорти. – И передайте Мэри, что я хочу с ней увидеться.

Мэри не пришла, зато пришла Монтойя – судя по всему, прямо с раскопок, по колено в грязи. Даже ее кудрявые волосы поседели от глиняной пыли. С ней пробрался Колин, в основательно промокшей зеленой куртке.

– Нам пришлось проникать тайком, пока эта не видела, – пояснил мальчик.

Монтойя тоже сильно потеряла в весе. Электронные часы болтались на похудевшем запястье.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она.

–Лучше, – соврал Дануорти, глядя на ее руки. Под ногтями чернела каемка. – А вы?

–Лучше.

Наверное, прямо с больничной койки отправилась на раскопки искать диктофон. А теперь пришла сюда.

– Она умерла, да? – спросил Дануорти.

Пальцы Монтойи сжались на спинке кровати, потом разжались.

– Да.

Значит, Киврин все-таки перебросилась правильно. Пространственное расхождение не превысило нескольких километров – или даже метров, и она отыскала Оксфордско-Батскую дорогу. Отыскала Скендгейт. И там умерла от гриппа, подхваченного еще до отправки в прошлое. Или от голода после чумы. Или отчаяния. Ее нет в живых уже семь сотен лет.

– Вы его нашли, – констатировал Дануорти.

– Что нашли? – не понял Колин.

– Диктофон Киврин.

– Нет, – ответила Монтойя.

Легче не стало.

– Но найдете.

Ее руки на спинке кровати слегка задрожали.

– Она сама меня просила. В день переброски. Это она предложила сделать диктофон в форме костной шпоры, чтобы записи сохранились даже в самом крайнем случае. «Мистер Дануорти напрасно беспокоится, – сказала она, – но если что-то случится, я попытаюсь устроить, чтобы меня похоронили на погосте, и тогда вам... – голос Монтойи дрогнул, – не придется перекапывать пол-Англии».

Дануорти закрыл глаза.

– Но ведь вы не нашли диктофон, откуда же вы знаете, что она умерла? – возмутился Колин. – Вы говорите, что даже точное местоположение ее неизвестно. Почему вы так уверены, что она умерла?

– Мы проводили эксперименты с лабораторными крысами на раскопе. Для заражения достаточно проконтактировать с вирусом в течение пятнадцати минут. Киврин провела у саркофага около трех часов. Вероятность того, что она заразилась, – семьдесят пять процентов, а учитывая слабо развитую медицину XIV века, осложнений было не миновать.

Слабо развитая медицина. В этом веке людей лечили пиявками и толчеными рубинами, о стерилизации, бациллах и Т-лимфоцитах и знать не знали. Они шлепали бы на Киврин грязные компрессы, бормотали молитвы и вскрывали ей вены. «И врачи отворяли им кровь, – говорилось в книге Колина, – но многим не помогло и это».

– Без антибиотиков и Т-клеточного наращивания, – продолжала Монтойя, – смертность от этого вируса доходит до сорока девяти процентов. Вероятностные подсчеты...

– Вероятностные подсчеты... – с горечью подхватил Дануорти. – Это Гилкрист вычислил?

Монтойя оглянулась на Колина и сдвинула брови.

– Семьдесят пять процентов, что Киврин подхватила вирус, и шестьдесят восемь, что она попала на зачумленную территорию. Смертельность бубонной чумы – девяносто один процент, а уровень смертности...

–Чумой она не могла заразиться, – перебил Дануорти. – Ей сделали прививку. Разве доктор Аренс и Гилкрист не говорили?

Монтойя снова оглянулась на Колина.

– Мне не велели ему рассказывать, – воинственно заявил мальчик.

– О чем? Что, Гилкрист заболел? – Дануорти вспомнил, как повалился прямо Гилкристу в объятия. Неужели заразил его тогда?

– Мистер Гилкрист скончался от гриппа три дня назад, – сказала Монтойя.

Дануорти посмотрел на Колина.

– Чем еще тебе велели меня не волновать? Кто еще умер, пока я болел?

Монтойя сделала предостерегающий жест, но было уже поздно.

– Бабушка Мэри, – ответил Колин.

Запись из «Книги Страшного суда»

(077076-078924)

Мейзри сбежала. Мы с Рошем обыскали все и вся – вдруг она заползла в какой-нибудь угол и лежит там без чувств, но мажордом, оказывается, видел, копая могилу для Вальтефа, как она неслась в сторону леса. Верхом на пони Агнес.

Она только распространит болезнь или застрянет в какой-нибудь деревне, где тоже все болеют. Чума повсюду вокруг нас. Колокола звонят со всех сторон, будто к вечерне, только не в лад, словно звонари посходили с ума. И не разобрать, девять там ударов или три. Колокольная пара из Курси отбила сегодня один удар. Неужели какая-нибудь из хохотушек, игравших с Розамундой?

Она все так же без сознания, пульс едва прощупывается. Агнес бьется и кричит в бреду. Зовет меня, а сама не подпускает. Когда пытаюсь с ней заговорить, выгибается и визжит, как в припадке.

Эливис падает с ног, ухаживая за Агнес и леди Имейн, которая при виде меня вопит: «Дьявол!» и утром чуть не подбила мне глаз. Единственный, кто дает к себе подойти, это клирик, которому уже все равно. Он не продержится и дня. От него так смердит, что пришлось перенести его в самый дальний угол. Бубон его снова начал гноиться.

(Пауза.)

Гунни, второй сын мажордома.

Женщина с золотушной шеей.

Папаша Мейзри.

Служка Роша, Коб.

(Пауза.)

Леди Имейн очень плоха. Отец Рош пытался ее соборовать, но она отказалась исповедаться.

– Нужно примириться с Господом перед смертью, – увещевал священник. Имейн отвернулась стене со словами: «Он во всем виноват».

(Пауза.)

Тридцать один заболевший. Больше семидесяти пяти процентов. Рош сегодня освятил часть луга, потому что в ограде уже некуда хоронить.

Мейзри не вернулась. Наверное, спит в тронном кресле какого-нибудь другого брошенного поместья, а когда все закончится, провозгласит себя потомком древнего знатного рода.

Вот, наверное, почему наше время такое никудышное, мистер Дануорти. Оно берет начало от Мейзри и сэров Блуэтов. А все хорошие люди, которые не щадили себя, как Рош, заразились и умерли.

(Пауза.)

Леди Имейн без сознания, Рош читает над ней отходную. Я ему велела, объяснив, что в ней говорит хворь и ее душа не отвернулась от Господа. Может быть, это неправда, и может, она не заслуживает прощения, но и обратного не заслуживает. Она отравлена болезнью и гниет изнутри. Она винит Бога, я виню ее, а ведь на самом деле не виноват никто. Это просто болезнь.

Освященное вино закончилось, оливковое масло тоже. Рош использует для помазания кухонное. У него прогорклый запах. Там, где Рош касался висков и ладоней Имейн, кожа чернеет.

Просто болезнь.

(Пауза.)

Агнес хуже. На нее страшно смотреть, она тяжело дышит, как тот несчастный щенок, и скулит: «Пусть Киврин меня заберет отсюда! Здесь плохо!»

Даже Рошу это невыносимо.

– Почему Господь нас так наказывает?

– Это не кара, это хворь, – повторила я, но это не ответ, и Рош это знает.

Вся Европа это знает, и Церковь тоже. Еще несколько столетий она продержится, сочиняя отговорки, но не сможет изгладить из памяти самое главное – что Он это допустил. Что Он никого не спасает.

(Пауза.)

Колокола смолкли. Рош спросил, не значит ли это, что чуме конец.

– Может, Господь все же пришел нас спасти?

Вряд ли. В Турне церковные власти своим указом запретили звонить в колокола, чтобы звон не пугал людей. Возможно, епископ Батский последовал их примеру.

Звон пугал, но тишина еще страшнее. Это похоже на конец света.