Текст книги "Книга Страшного суда"

Автор книги: Конни Уиллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

– Отец Рош! – окликнула его Киврин.

Священник повернул голову и стал разгибать затекшие от стояния на холодном полу колени. Он как будто всполошился или испугался чего-то.

– Это я, Катерина, – успокоила его Киврин, вставая к окну, на свет.

Отец Рош ошарашенно перекрестился. «Может, он читал свои молитвы в полудреме и еще не проснулся до конца», – подумалось Киврин.

–Леди Имейн прислала свечи, – обходя алтарную преграду, объяснила она. – И просила передать, чтобы вы поставили их в серебряных шандалах по обеим сторонам алтаря. Еще она распорядилась... – Киврин осеклась, не в силах пересказывать остальные указания Имейн. – Я пришла помочь вам убрать церковь к заутрене. Что мне сделать? Давайте я начищу подсвечники? – Она протянула ему сверток со свечами.

Он стоял молча, не шевелясь. Киврин недоуменно нахмурилась, гадая, не нарушила ли она каких правил приличия в своем стремлении уберечь Роша от гнева леди Имейн. Женщинам запрещено трогать священные сосуды и Святые Дары. Может быть, подсвечники тоже не их ума дело?

– Вам нельзя принять от меня помощь? – спросила она. – Или мне нет хода в алтарь?

Отец Рош будто очнулся.

– Божьим слугам никуда пути не заказаны, – ответил он, забирая у нее свечи и складывая на алтарь. – Но вам негоже заниматься такой черной работой.

– Это богоугодное дело, – возразила Киврин и стала вынимать огарки из тяжелого ветвистого шандала в восковых потеках. – Нам понадобится песок. А еще нож, чтобы счищать воск.

Отец Рош молча отправился на поиски, и Киврин, воспользовавшись его отсутствием, поспешно сняла свечи с алтарной преграды и заменила их на сальные.

Священник вернулся с песком, ворохом грязных лоскутьев, зажатых в кулаке, и жалким подобием ножа. Киврин начала отскребать пятно на алтарном покрове, беспокоясь, управятся ли они вовремя. Посланник, правда, вряд ли спешит покидать насиженное тронное кресло и готовиться к службе, но кто знает, сколько он продержится под натиском леди Имейн.

«У меня тоже времени в обрез», – подумала Киврин, приступая к подсвечникам. Как ни убеждала она себя, что успеет, а толку? Пробегала за Гэвином всю ночь и даже близко к нему не подобралась. Вдруг завтра он умчится на охоту или спасать прекрасных дев? Или посланник с приспешниками вылакают все вино и отправятся на поиски новых запасов, потащив ее с собой?

«Божьим слугам никуда пути не заказаны», – сказал отец Рош. Только на переброску не попасть. И домой.

Она с яростью атаковала восковой нарост у края подсвечника, и кусок воска отскочил прямо в свечу, которую скоблил ножом отец Рош.

– Простите, – извинилась Киврин. – Леди Имейн... – Она оборвала себя на полуслове.

Не стоит жаловаться, что ее хотят услать подальше. Если отец Рош будет пререкаться из-за нее с леди Имейн, ему это выйдет боком. Еще не хватало, чтобы его за попытку помочь отправили в Осни или куда похуже.

–Леди Имейн просила передать, что службу проведет епископский посланник, – договорила она, чтобы фраза не повисла в воздухе.

– Нам всем отрадой будет услышать святые слова из его уст в светлый праздник рождения младенца Иисуса, – ответил отец Рош, ставя на место начищенную до блеска чашу.

Рождение младенца Иисуса. Киврин попыталась перенестись мысленно в церковь Святой Марии – тепло, музыка, лазерные свечи помаргивают в блестящих подсвечниках из нержавейки... Картинка получалась призрачная и нереальная.

Киврин водрузила шандалы на алтарь. Они тускло поблескивали в разноцветном сиянии витражей. Вставив в них три восковые свечи, присланные Имейн, она сдвинула левый чуть ближе к алтарю, выравнивая с остальными.

Подризник Роша придется оставить как есть, с ним уж ничего не поделаешь – и Имейн прекрасно знает, что другого нет. Киврин отряхнула прилипший к его рукаву мокрый песок.

– Пойду разбужу Агнес и Розамунду к заутрене, – сказала она, проходясь щеткой по подолу подризника, а потом неожиданно для себя добавила: – Леди Имейн попросила епископского посланника отвезти меня в обитель в Годстоу.

– Господь прислал тебя нам в помощь, – ответил отец Рош. – Он не допустит, чтобы тебя забрали от нас.

«Хотелось бы верить», – подумала Киврин, возвращаясь через луг обратно. Там по-прежнему стояла мертвая тишина, хотя над некоторыми домами уже курился дымок, и корову уже выгнали пастись. Она щипала траву на проталинах вокруг кострища. «Может быть, в доме все спят? Тогда разбудить Гэвина и спросить, где переброска», – размышляла Киврин, но тут увидела идущих навстречу Агнес и Розамунду. Выглядели они помятыми. Травянисто-зеленое платье Розамунды все в трухе и сене, у Агнес – полная голова соломы. При виде Киврин младшая кинулась к ней, вырвав руку.

– Что же вам не спалось? – удивилась Киврин вслух, отряхивая солому с красного киртла Агнес.

–Там пришли еще люди. И нас разбудили.

Киврин вопросительно посмотрела на Розамунду.

– Отец приехал?

– Нет. Я их не знаю. Наверное, это слуги епископского посланника.

Так и оказалось. Четверо монахов – правда, рангом пониже цистерцианского – на двух навьюченных ослах. Видимо, они только догнали ехавшего налегке господина. На глазах у Киврин и девочек они принялись сгружать два больших сундука, несколько дерюжных мешков и огромный бочонок вина.

– Они, кажется, надолго, – рассудила Агнес.

–Да, пожалуй, – согласилась Киврин. «Господь прислал тебя нам в помощь. Он не допустит, чтобы тебя забрали». – Пойдем, – позвала она Агнес, оживляясь. – Я тебя причешу.

Она увела Агнес внутрь и почистила платье. Короткий сон малышку не особенно умиротворил, поэтому стоять смирно, пока Киврин ее расчесывала, она не соглашалась ни в какую. Распутывать колтуны и вытаскивать солому пришлось до самой службы, а потом Агнес еще капризничала всю дорогу до церкви.

Видимо, пожитки посланника состояли не только из вина. Сам посланник облачился в привезенную слугами черную бархатную ризу поверх ослепительно белого подризника, а монах красовался в парче и золотом шитье. Клирика видно не было, как и отца Роша – наверное, услали подальше, чтобы не портил картину. Киврин оглянулась, надеясь, что ему дозволили по крайней мере постоять у дверей и полюбоваться всей этой благодатью, но вход загораживали столпившиеся сельчане.

Выглядели они неважнецки, а некоторые явно мучились похмельем. Как и посланник. Он бубнил текст безо всякого выражения, с каким-то плохо понятным Киврин выговором. Латынь его разительно отличалась от латыни Роша. Впрочем, латынь Латимера и священника-реформиста она тоже мало напоминала. Гласные совсем другие, и «цэ» в «эксцельсис» больше похожа на «зэ». А Латимер твердил о растянутых гласных, священник-реформист утверждал, что в настоящей латыни «цэ» произносится как «к».

Что же тогда настоящая латынь? «Я тебя не оставлю, – обещал тогда Рош. – Не бойся». И она его понимала.

Посланник бубнил монотонной скороговоркой, стараясь отделаться побыстрее. Леди Имейн будто бы не замечала. Взирая на всех с умиротворенным самодовольством, она одобрительно кивала в такт словам проповеди, – в которой речь, кажется, шла об отказе от мирской суеты.

Однако на выходе она задержалась в дверях и, скорбно поджав губы, устремила сердитый взгляд на колокольню. «Теперь-то что не так? – недоумевала Киврин. – Пылинка на колоколе?»

– Вы видели, леди Ивольда, как он убрал церковь? – поделилась Имейн возмущением с Блуэтовой сестрицей, заглушая колокольный звон. – Поставил вместо свечей в алтарных окнах простецкие плошки с жиром. Я должна остаться и отчитать его. Он опозорил наш дом перед епископом.

Пылая праведным гневом, она решительно зашагала на колокольню. А если бы он поставил свечи вместо плошек, подумала Киврин, они бы оказались не того размера или не в тех подсвечниках. Или он бы неправильно их гасил. Предупредить бы его о надвигающейся буре, но Имейн уже почти дошла, а Агнес нетерпеливо дергала Киврин за руку.

– Я устала, – хныкала малышка. – Пойдем спать.

Киврин отвела ее в амбар, уворачиваясь от сельчан, которые по второму кругу завели гулянья на заснеженном выпасе. В костер подбросили свежего хвороста, несколько женщин плясали вокруг, взявшись за руки. Агнес без пререканий улеглась на амбарном чердаке, но не успела Киврин дойти до дома, как обнаружила, что девочка пустилась за ней вдогонку.

–Агнес, – строго начала Киврин, уперев руки в боки, – ты почему вскочила? Сама ведь говорила, что спать хочешь.

–Черныш занедужил.

– Занедужил? Что с ним такое?

– Ему плохо, – повторила Агнес. Ухватив Киврин за руку, она повела ее обратно в амбар и вверх, на чердак. Щенок безжизненным комочком обмяк на соломе. – Ты сготовишь ему снадобье?

Киврин подобрала щенка – и бережно уложила обратно. Он уже начал коченеть.

– Ох, Агнес, боюсь, ему уже не поможешь.

Девочка, присев на корточки, с любопытством присмотрелась к щенку.

– И капеллан у бабушки умер. Черныша сгубила горячка?

«Черныша сгубило чрезмерное внимание», – ответила Киврин мысленно. Его вчера столько тискали, дергали, отнимали друг у друга и чуть не задушили... Заласкали беднягу до смерти. Да еще в Рождество – хотя Агнес, кажется, не особенно расстроилась.

– Теперь будут похороны? – спросила девочка, осторожно дотрагиваясь пальцем до щенячьего уха.

Нет, какие там похороны. В Средние века домашних питомцев не хоронили в коробках из-под обуви. Их просто кидали под куст или в ручей.

– Мы зароем его в лесу, – придумала Киврин, слабо, впрочем, представляя, как они смогут прокопать мерзлую землю. – Под деревом.

Вот теперь Агнес огорчилась.

– Нет, пусть отец Рош похоронит Черныша на погосте.

Киврин сомневалась, что даже ради Агнес, для которой он готов на все, отец Рош согласится хоронить животное по христианскому обычаю. Наличие души у домашних любимцев отрицалось вплоть до XIX века, но и викторианцы не требовали христианского погребения для своих усопших собак и кошек.

– Я прочитаю над ним отходную, – пообещала Киврин.

– Отец Рош должен похоронить его в ограде, – надулась Агнес. – И позвонить в колокол.

– Все равно придется погодить с похоронами до окончания Рождества, – нашлась Киврин. – А после праздника я спрошу у отца Роша, как быть.

Только непонятно, что теперь делать с тельцем. Не оставлять же мертвого щенка у постели девочек.

– Пойдем отнесем Черныша вниз.

Стараясь не морщиться, Киврин подхватила коченеющий трупик и слезла по лестнице. Внизу она оглянулась в поисках какого-нибудь ящика или мешка, но ничего не нашла. Тогда она уложила щенка в углу рядом с косой и велела Агнес принести соломы, чтобы его укрыть.

Девочка обрушила на него целую охапку.

– Если отец Рош не позвонит в колокол, душа не попадет на небо... – разрыдалась она.

Киврин успокаивала ее битых полчаса. Баюкала, вытирая льющиеся по щекам девочки слезы, и приговаривала: «Ну, будет, будет, ш-ш-ш».

На дворе послышались шум и возгласы. Рождественские гулянья добрались до господского дома? Или гости собрались на охоту? Киврин различила конское ржание.

– Пойдем посмотрим, что там творится, – позвала она Агнес. – Может быть, это твой отец приехал.

Агнес села, хлюпая носом.

–Я расскажу ему про Черныша, – решила она, слезая с колен Киврин.

Они вышли наружу. Во дворе толпились люди и кони.

–Что они делают? – не поняла Агнес.

– Не знаю, – ответила Киврин, хотя что там гадать. Коб выводил из конюшни белого скакуна, принадлежащего посланнику, а слуги выносили мешки и сундуки, которые сгружали поутру. Леди Эливис, застыв в дверях, обводила двор тревожным взглядом.

– Они уезжают? – догадалась Агнес.

– Нет.

«Нет, только не это. Они не могут уехать. Я не знаю, где переброска».

Вышел монах в своей белой рясе и плаще. Коб, нырнув в конюшню, вывел оттуда лошадь, на которой Киврин ездила за остролистом, и вынес седло.

– Уезжают, еще как уезжают! – возразила Агнес.

–Да, я вижу. Я вижу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Схватив Агнес за руку, Киврин повела ее обратно в амбар, подальше с глаз. Надо отсидеться, пока они не уедут.

– Мы куда? – спросила Агнес.

Киврин прошмыгнула мимо двух Блуэтовых слуг с сундуком.

– На чердак.

– Я не пойду спать! – завопила Агнес, останавливаясь как вкопанная. – Я не устала!

–Леди Катерина! – окликнул ее кто-то со двора.

Подхватив Агнес на руки, Киврин поспешила к амбару.

– Я не устала! – надрывалась девочка.

К ним подбежала Розамунда.

–Леди Катерина! Вы меня не слышите? Вас матушка просит. Посланник уезжает.

Она повлекла Киврин за собой к дому.

Эливис глядела на них с порога, а рядом стоял закутанный в красный плащ посланник. Леди Имейн Киврин не увидела – наверное, она где-то в доме, собирает ее вещи.

–У посланника спешное дело в приорстве под Бернчестером, – светясь от радости, объяснила Розамунда по дороге, – и сэр Блуэт едет с ними. Сэр Блуэт обещал сопроводить их до Курси, чтобы они там переночевали и к завтрему приехали в Бернчестер.

Бернчестер. Бистер. Хорошо хоть не Годстоу. Но Годстоу тоже по дороге.

– А что за дело?

– Не знаю, – беззаботно ответила Розамунда. Ее и правда это не заботило. Главное – сэр Блуэт уезжает, остальное не важно. Пробираясь сквозь сутолоку из людей, лошадей и сундуков, девочка со всех ног спешила к матери.

Посланник разговаривал с кем-то из слуг, и Эливис, наморщив лоб, прислушивалась к разговору. Если развернуться и нырнуть в раскрытые двери конюшни, никто не заметит... Но Розамунда, не отпуская рукав, тянула Киврин вперед.

– Розамунда, мне надо обратно в амбар, я оставила свой плащ...

– Матушка! – закричала Агнес, бросаясь к Эливис и чуть не врезаясь на бегу в лошадь. Лошадь, заржав с перепугу, мотнула головой, слуга кинулся ловить узду.

–Агнес! – воскликнула Розамунда – и отпустила рукав Киврин. Но было уже поздно. Эливис с посланником заметили их и двинулись навстречу.

– Не бегай под копытами, – пожурила Эливис дочку, прижимая ее к себе.

– Мой песик умер, – пожаловалась Агнес.

– Это не повод для беготни, – ответила Эливис невпопад.

– Передайте супругу нашу признательность за то, что позволил взять лошадей и не гнать наших до Бернчестера. – Посланник тоже говорил как-то рассеянно. – Я пришлю их обратно из Курси со слугой.

– Посмотришь моего песика? – Агнес потянула мать за юбку.

– Цыц! – шикнула на нее Эливис.

– Мой клирик с нами нынче не поедет. Боюсь, он давеча не рассчитал своих сил, и теперь ему недужится от неумеренных возлияний. Окажите милость, сударыня, приютите его до тех пор, пока он не оправится, чтобы пуститься в дорогу.

– Конечно, пусть остается сколь нужно. Чем мы можем облегчить его страдания? Мать моего мужа...

– Не стоит. Пусть лежит. Сон прогонит хворь. К вечеру будет на ногах. – Посланник и сам выглядел изрядно перебравшим. Нервничал, таращился невидящим взглядом, будто превозмогая головную боль, и аристократическое лицо его в утреннем свете казалось серым. Поежившись, он поплотнее запахнул полы плаща.

На Киврин он даже не взглянул. Может, все-таки в суматохе забыл про обещание, данное леди Имейн? Она тревожно обернулась на ворота, надеясь, что Имейн еще отчитывает Роша и не напомнит о своей просьбе, неожиданно вынырнув из-за спины.

– Сожалею, что супруг мой нынче не с нами, – продолжала Эливис, – и мы не смогли принять вас как подобает. Мой муж...

– Я должен присмотреть за слугами, – перебил ее посланник, протягивая руку. Эливис, припав на колено, поцеловала его перстень. Не успела она выпрямиться, как посланник уже шагал к конюшне. Эливис проводила его встревоженным взглядом.

– Пойдешь посмотреть? – снова начала Агнес.

– Не сейчас. Розамунда, ты должна попрощаться с сэром Блуэтом и леди Ивольдой.

– Он весь холодный, – не отставала Агнес.

– Леди Катерина, – обратилась хозяйка к Киврин, – вы не знаете, часом, где леди Имейн?

– Она задержалась в церкви, – ответила за нее Розамунда.

– Наверное, молится, – предположила Эливис и, привстав на цыпочки, окинула взглядом запруженный двор. – А Мейзри где?

«Прячется, – подумала Киврин. – И мне бы тоже спрятаться».

– Пойти ее поискать? – вызвалась Розамунда.

– Нет. Ты должна попрощаться с сэром Блуэтом. Леди Катерина, сходите в церковь за леди Имейн, чтобы она пожелала счастливого пути посланнику епископа. Розамунда, что ты стоишь? Ступай прощайся со своим нареченным.

– Схожу за леди Имейн, – пробормотала Киврин, думая про себя: «Выскользну со двора и, если она еще в церкви, нырну за лачуги и спрячусь в лесу».

Она зашагала прочь. Двое Блуэтовых слуг, возившихся с тяжелым сундуком, выронили его, не удержав, прямо перед ней – сундук опрокинулся на бок. Киврин попятилась и начала обходить их, стараясь при этом не соваться к лошадям сзади.

– Подождите! – К ней подбежала Розамунда и ухватила за рукав. – Пойдемте со мной попрощаться с сэром Блуэтом.

– Розамунда... – Киврин оглянулась в сторону луга. В любую минуту оттуда появится Имейн со своим молитвенником.

– Пожалуйста! – молила бледная и перепуганная девочка.

– Розамунда...

– Это всего на два слова, а после сходите за бабушкой. – Она потянула Киврин к конюшне. – Пойдемте! Пока с ним его невестка.

Сэр Блуэт смотрел, как ему седлают коня, и разговаривал с дамой в умопомрачительном чепце. Чепец, все такой же огромный, был сегодня нахлобучен впопыхах и перекашивался на один бок.

– Что за спешное дело позвало посланника в дорогу? – допытывалась невестка у сэра Блуэта.

Он только плечами пожал, насупив брови, но при виде Розамунды расплылся в ухмылке. Девочка попятилась, цепляясь за руку Киврин.

– Может, получил вести из Бата? – приветственно качнув в сторону Киврин крыльями чепца, продолжала невестка.

– Ни вечор, ни поутру никаких гонцов не было, – возразил Блуэт.

– Если не было вестей, почему он не сообщил о своей спешной надобности сразу как приехал?

– Не знаю, – раздраженно ответил Блуэт. – Обожди. Я должен попрощаться со своей нареченной. – Он потянулся к руке Розамунды, и девочка едва сдержалась, чтобы не убрать ее за спину.

– Счастливого пути, сэр Блуэт, – выдавила Розамунда.

– Так-то ты провожаешь своего мужа? Неужто не подаришь ему поцелуй на прощание? – укорил ее толстяк.

Розамунда торопливо чмокнула его в щеку и тут же отступила подальше.

– Благодарю вас за подаренную брошь.

Масленый взгляд скользнул с бледного личика Розамунды на ворот ее плаща.

– «От друга милого приветом буду», – обводя пальцем надпись, прочитал Блуэт.

С криком: «Сэр Блуэт! Сэр Блуэт!» – к ним подбежала Агнес. Он подхватил ее на руки.

–Я пришла сказать «до свидания». Мой песик умер.

–Я подарю тебе другого, когда придешь на свадьбу, – если поцелуешь меня.

Агнес обвила руками его шею и громко расцеловала в обе красные щеки.

–А ты не так скупа на поцелуи, как сестрица, – похвалил он, поглядев на Розамунду, и поставил Агнес на землю. – Что, может, и ты на два расщедришься для мужа?

Розамунда промолчала.

– «Lо suiicien lui dami аmо», – прочитал он, снова ощупывая брошь, и взял Розамунду за плечи. – Вспоминай обо мне, когда будешь ее носить, – наклонившись, он поцеловал девочку во впадину между ключицами.

Розамунда не отпрянула, но лицо ее стало белее мела.

–Жди меня после Пасхи. – Напутствие прозвучало как угроза.

– Привезешь мне черного песика? – спросила Агнес.

– Куда твои слуги подевали мой дорожный плащ? – грозно осведомилась леди Ивольда, входя в конюшню.

–Я принесу! – Розамунда кинулась к дому, не отпуская рукав Киврин.

Когда сэр Блуэт остался позади, Киврин попыталась остановиться.

– Постой, я должна привести леди Имейн. Они вот-вот тронутся в путь.

И действительно, из столпотворения слуг, лошадей и сундуков постепенно вырисовывалась стройная процессия. Коб открыл ворота. Лошадей, на которых приехали накануне «три волхва», навьючили поклажей и связали поводья вместе. Невестка сэра Блуэта с дочерьми уже сидели верхом, а посланник подтягивал стремя на седле хозяйской кобылы.

«Пару минут продержаться, – молила Киврин. – Всего пару минут пусть еще побудет в церкви, и они уедут».

– Твоя матушка просила привести леди Имейн, – напомнила она вслух Розамунде.

– Пойдемте сперва со мной в дом.

Рука девочки, вцепившаяся в платье Киврин, заметно дрожала.

– Розамунда, некогда...

– Пожалуйста! А вдруг он отыщет меня в доме?

Киврин вспомнился Блуэт, приникший к прозрачному горлу.

– Пойдем. Только поскорее.

Они пробежали через двор, влетели в дверь – и чуть не врезались в толстого монаха. Тот спускался из светлицы – то ли сердитый, то ли с похмелья. Даже не взглянув на Киврин и Розамунду, он вышел через сени.

Больше в доме никого не осталось. На столе стояли неубранные кубки и блюда с мясом, посреди зала коптил брошенный без присмотра очаг.

– Плащ леди Ивольды на чердаке! – выпалила Розамунда. – Подождите здесь, я сбегаю.

Она понеслась по лестнице, будто за ней гнался сам сэр Блуэт.

Киврин вернулась в сени и выглянула наружу. Дорожку на луг отсюда было не видно. Посланник, ухватившись одной рукой за луку седла, слушал монаха, который что-то говорил, склоняясь к самому его уху. Киврин посмотрела на закрытую дверь светлицы, гадая, действительно ли клирик остается из-за похмелья – или, может, повздорил с посланником? Монах удрученно разводил руками.

– Нашла. – Розамунда спустилась, держась одной рукой за приставную лестницу, а в другой сжимая плащ. – Пожалуйста, отнесите его леди Ивольде. Это ведь недолго.

Вот он, удобный случай. Киврин забрала у Розамунды тяжелый плащ и двинулась к двери. Теперь выйти во двор, отдать плащ первому попавшемуся слуге с наказом вручить его сестре сэра Блуэта, а самой по дорожке на луг. «Пожалуйста, задержись в церкви еще на пару минут, – умоляла она. – Дай мне дойти до выпаса». Она вышла за дверь – прямо на леди Имейн.

– Почему вы еще не собрались? – глядя на плащ в ее руках, вознегодовала старуха. – Почему сами не в плаще?

Киврин посмотрела на посланника. Ухватившись за луку, он садился в седло с подставленных Кобом рук. Монах уже сидел на коне.

– Мой плащ остался в церкви. Я принесу, – сказала Киврин.

– Некогда. Они уезжают.

Киврин заметалась отчаянным взглядом по двору, но помощи ждать было неоткуда. Эливис стояла у конюшни с Гэвином, Агнес увлеченно болтала с племянницей сэра Блуэта, Розамунда куда-то подевалась – видимо, спряталась в доме.

–Леди Ивольда послала меня за плащом.

– Мейзри его отнесет. Мейзри!

«Пожалуйста, не вылезай, сиди где сидишь», – молила Киврин.

– Мейзри! – рявкнула Имейн, и служанка, держась за ухо, выскользнула бочком из-за двери в пивоварню. Выхватив плащ из рук Киврин, Имейн сунула его Мейзри. – Прекрати шмыгать носом и отнеси это леди Ивольде!

Распорядившись, она сказала: «Пойдемте!» и повлекла Киврин за руку к посланнику.

– Святой отец, вы позабыли про леди Катерину, которую обещались взять в Годстоу.

– Мы не едем в Годстоу, – ответил он и с усилием взгромоздился в седло. – Наш путь лежит в Бернчестер.

Гэвин, верхом на Гринголете, направлялся к воротам. Значит, он едет с ними? Может, тогда по дороге к Курси удастся упросить его показать ей переброску? Или выведать подробно, где она, а потом, оторвавшись от остальных, отыскать ее самой.

– Нельзя ли в таком случае довезти ее до Бернчестера, а оттуда пусть ваш монах сопроводит ее в Годстоу? Ее непременно нужно вернуть в обитель к святым сестрам.

– На это нет времени, – подбирая поводья, ответил посланник.

Имейн ухватилась за его алую ризу.

– Чем вызвана такая спешка? Вы недовольны приемом?

Посланник оглянулся на монаха, натянувшего поводья чалого, на котором ездила Киврин.

– Нет. – Он рассеянно перекрестил Имейн, пробормотав: «Dominus vobiscum, et cum spiritu tuo» [25]25
  Господь с вами и с духом твоим (лат.).


[Закрыть], и с намеком взглянул на ее руку, вцепившуюся в ризу.

–А что насчет нового капеллана? – не сдавалась Имейн.

– Я оставляю вам в этом качестве своего клирика.

Врет, поняла Киврин. Он обменялся заговорщицким взглядом со своим монахом. Неужели их «спешное дело» состоит лишь в том, чтобы унести ноги подальше от приставучей старой карги?

– Вашего клирика? – Польщенная Имейн отпустила ризу.

Посланник пришпорил коня и понесся галопом через двор, чуть не затоптав Агнес, которая, отскочив, уткнулась в юбку Киврин. Монах на чалом ронсене поспешил следом за посланником.

–Да пребудет с вами Господь, святой отец! – напутствовала леди Имейн, но гости уже скрылись за воротами.

И все. Все уехали – Гэвин пронесся через двор последним, красуясь перед Эливис в стремительном галопе. А ее оставили. Не забрали в Годстоу, не увезли прочь от переброски. Киврин от радости даже не успела встревожиться, что Гэвин уехал с ними. До Курси всего полдня пути. Он может вернуться сегодня же к ночи.

Остальные тоже, кажется, расслабились. Или сказывалась послепраздничная усталость – как-никак, со вчерашнего утра все на ногах. Никто не пытался убрать со столов, заставленных грязными тренчерами и недоеденными яствами. Эливис обессиленно опустилась в тронное кресло, безвольно свесив руки с подлокотников и безучастно глядя на стол. Посидев немного, она позвала Мейзри, но когда служанка не явилась, повторять зов не стала, откинулась на резную спинку кресла и закрыла глаза.

Розамунда пошла вздремнуть на чердак, Агнес примостилась рядом с Киврин у очага, уложив голову ей на колени и рассеянно теребя свой колокольчик.

Только леди Имейн отказывалась поддаваться сонному оцепенению.

– Я подниму своего капеллана к вечерне, – заявила она и пошла стучаться в светлицу.

Эливис, не открывая глаз, попыталась слабо возразить, что посланник просил дать клирику отлежаться, но Имейн все равно постучала несколько раз – громко и безрезультатно. Выждав немного, она постучала снова, затем спустилась к подножию лестницы и, преклонив колени, открыла свой молитвенник, поглядывая на дверь, чтобы перехватить клирика, когда он выйдет.

Агнес, широко зевая, одним пальцем покачивала колокольчик.

– Пойди на чердак, поспи вместе с Розамундой, – предложила Киврин.

– Я не устала! – вскакивая, замотала головой Агнес. – Расскажи мне, что было дальше с непослушной девицей.

–Только если ляжешь.

Киврин начала рассказывать – Агнес хватило всего на пару предложений.

Про щенка Киврин вспомнила уже к вечеру. Все давно спали, даже леди Имейн, которая оставила клирика в покое и улеглась на чердаке. Мейзри, свернувшись под столом, громко храпела.

Осторожно сняв голову Агнес со своих колен, Киврин отправилась хоронить щенка. Во дворе было пусто. Посреди луга дотлевали угли костра, вокруг ни души. Наверное, сельчан тоже одолела послепраздничная дрема.

Киврин вынесла трупик и пошла в конюшню за деревянной лопатой. Там остался только пони Агнес. Киврин недоуменно нахмурилась – на чем, интересно, клирик будет добираться до Курси? Или посланник не соврал, и клирик, хочешь не хочешь, останется здесь в качестве капеллана?

Взяв лопату, Киврин понесла окоченевшее тельце щенка к церкви. У северной стены она уложила трупик на землю и принялась ковырять жесткий наст.

Земля в буквальном смысле окаменела. Деревянная лопата не оставляла даже зарубки. Киврин встала на нее обеими ногами – не помогло. Тогда она поднялась по косогору к лесной опушке, разгребла снег у корней ясеня и зарыла щенка в груде палой листвы.

– Requiscat in расе [26]26
  Покойся с миром (лат.).


[Закрыть], – произнесла она, чтобы с чистой совестью сообщить Агнес, что щенок похоронен по христианскому обычаю, и отправилась обратно к дому.

Хорошо бы сейчас вернулся Гэвин. Тогда можно попросить, чтобы показал дорогу к переброске, пока все спят. Она двинулась по лугу медленным шагом, прислушиваясь, не доносится ли стук копыт. Гэвина, по идее, надо ждать с главной дороги. Прислонив лопату к плетеной изгороди свинарника, она дошла вдоль наружной стены поместья до ворот. Ничего. Тишина.

Краски дня тускнели. Если Гэвин в ближайшее время не появится, станет слишком темно, чтобы ехать в лес. Через полчаса отец Рош станет звонить к вечерне – и все проснутся. Но Гэвин, когда бы он ни вернулся, должен будет поставить лошадь, значит, можно перехватить его в конюшне с просьбой проводить к переброске завтра поутру.

Или пусть хотя бы объяснит, как добраться, или нарисует карту. Тогда не обязательно ехать с ним в лес вдвоем, а если Имейн в день стыковки придумает ему очередное поручение, просто взять лошадь и отыскать нужное место самой.

Киврин постояла у ворот, пока не замерзла, потом вернулась тем же путем вдоль стены к свинарнику и зашла на безлюдный двор. В сенях, кутаясь в плащ, стояла Розамунда.

– Где вы были? Я вас повсюду ищу. Этот клирик...

Киврин похолодела.

– Что такое? Он уезжает?

Неужели оправился от похмелья и собрался в путь? И леди Имейн уговорила его заодно довезти Киврин до Годстоу?

– Нет, – ответила Розамунда, направляясь в зал. Пусто. Видимо, Имейн и Эливис в светлице с клириком. Девочка расстегнула Блуэтову брошку и сняла плащ. – Ему неможется. Отец Рош послал меня за вами. – Она двинулась вверх по лестнице.

– Неможется? – переспросила Киврин.

–Да. Бабушка отправила Мейзри в светлицу отнести ему поесть.

«И вытащить его из постели», – договорила мысленно Киврин, поднимаясь за ней.

– И Мейзри нашла его больным?

–Да. У него горячка.

У него похмелье. Неужто Рош не распознал последствий обильного возлияния?

Стоп! Киврин оцепенела. Клирика уложили в ее кровать. Он мог заразиться ее вирусом.

– Какие у него симптомы? – спросила она.

Розамунда открыла дверь.

Слишком много народу для тесной комнатушки. Отец Рош стоял у кровати, Эливис чуть поодаль, прижимая к себе Агнес. Мейзри съежилась у окна. Леди Имейн опустилась на колени в изножье кровати и копалась в медицинском ларце, вертя в руках непонятное вонючее снадобье. По комнате плыл еще какой-то запах, тошнотворный и перебивающий даже горчично-луковую вонь притирания.

Все, кроме Агнес, выглядели испуганными. Агнес смотрела с любопытством, так же, как на Черныша. Клирик умер, догадалась Киврин. Заразился ее вирусом и умер. Но это абсурд. Она здесь с середины декабря, значит, получается, инкубационный период почти в две недели, и больше никто не заразился – даже отец Рош и Эливис, которые во время болезни были при ней почти неотлучно.

Она посмотрела на клирика. Тот лежал в постели неукрытый, в одной рубахе и без штанов. Остальная одежда висела на спинке кровати, пурпурный плащ подметал пол. Завязки на рубахе из желтого шелка разошлись, открывая грудь почти до живота, но Киврин не замечала ни бледной груди, ни горностаевой оторочки на рукавах. Клирику было очень худо. «Мне никогда не было настолько худо, – подумала Киврин. – Даже когда я умирала».

Она подошла ближе. Попавшаяся под ноги полупустая глиняная бутыль с вином покатилась под кровать. Клирик дернулся. У изголовья кровати стояла еще одна бутыль, запечатанная.

– Это от пресыщения тяжелой пищей, – высказалась леди Имейн, растирая что-то в каменной ступке.

Нет, на расстройство желудка не похоже. И на алкогольное отравление, несмотря на все эти початые и непочатые бутылки. Он болен, поняла Киврин. Серьезно болен.