Текст книги "Дайте нам крылья!"
Автор книги: Клэр Корбетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)
– Что за наивность, Фоулер, – ответил он. – Пери все равно бы пришлось отдать нам ребенка. Я не сказал ей правду – пощадил, из жалости.
– Да Пери пришла в ужас, когда поняла, что вы вот-вот сбагрите Хьюго неведомо куда и кому! У нее сердце разрывалось, она же видела – вы им пренебрегаете, и все только потому, что из него не получается слеток, что малыш не в вашу породу пошел, другим уродился. – Мне уже казалось, я вот-вот зарычу и зафыркаю, как разъяренный Плюш. – Задела она вас за живое, а? Еще бы Авис не бесилась! Спятишь тут. Впрочем, Авис ничуть не лучше вас, вы два сапога пара. Очень в духе богачки – спихнуть беременность и роды на чужие плечи и сберечь свою драгоценную фигуру! Можно подумать, Хьюго – тючок с бельем, которое вашей мадам было некогда выгладить. Полагаю, она не очень-то и жалела, что не сама вынашивала и рожала, а? Ей главное было, чтобы генетически Хьюго был ей сыном, а на остальное плевать она хотела.
Тут уж Чешир вскипел. Он отбросил инфокарту и резко сел, скривившись от боли.
– Фоулер, с каких пор вы заделались проповедником? Вы ни черта не знаете про беременность и роды, а туда же – суетесь со своими рассуждениями. Что вы в этом понимаете? Не вам же рожать. Скажите на милость, что такого прекрасного и благородного в беременности и родах? Растяжки? Порванная промежность? Может, хирургические разрезы? Сплошное варварство и уродство. Каменный век. Может, вы сами ткете себе одежду или печете хлеб? Ах, нет? Так надо же немножко соображать, где грань разумного. Вы просто приукрасили беременность и роды романтическим флером – от безвыходности, потому что вашей семье не по карману другие варианты. – Страстный выпад утомил его, и Чешир откинулся обратно на подушки. Помолчал, собрался с силами и заговорил снова, еще горячее: – Я скажу вам кое-что еще. Скандал, который вашими стараниями разгорелся вокруг «Ангелочков» и церкви, принесет больше вреда, чем пользы. Вы, конечно, вообразили себя рыцарем на белом коне, спасителем бедных беззащитных девушек? Ни черта подобного! Знаете почему? Потому что бедные девушки никакого спасибо вам не скажут, наоборот – еще и проклянут. Вы им только все испортили. У них за душой ни гроша, вот и торгуют тем единственным, что имеют, лишь бы в люди выбиться. И кто вы такой, чтобы их судить и решать их участь? Думаете, Пери предпочла бы гнить на Окраинах и остаться без крыльев? А вы ее спрашивали? Так спросите, черт вас подери!
Я выслушал эту тираду молча, глядя на него так же враждебно, как он на меня. Потом отвел глаза. Заметил инфокарту, которую Чешир сгоряча швырнул на столик у кровати. На экране, сменяясь, мелькали какие-то картинки – изображения дома, не чертежи даже, а вроде как макет готовой постройки, объемный и яркий.
– Лучше скажите по-хорошему, где Хьюго. – В голосе Чешира прозвучала неприкрытая угроза. Он проследил мой взгляд – я никак не мог оторваться от картинок, очень уж они оказались необычными.
– Скажу. Как только назначите встречу с Пери и адвокатами. Адвокат Пери сам с вами свяжется. А сейчас, как я понимаю, вам к Хьюго и приставить некого, – невозмутимо ответил я.
– Найду кого, – бросил Питер.
– Что, свеженькую няню наймете? В прошлый раз очень удачно получилось, – съязвил я.
Чешир высокомерно прикинулся, будто не услышал, и показал мне на экран инфокарты.
– Это будущий дом Хьюго. Такой дом не строят – его выращивают, все цвета и материалы созданы из настоящих лепестков, листьев, стеблей. У каждой комнаты – свой аромат: чабреца, сена, апельсинов, ванили. И ко всему прочему дом умеет более-менее самостоятельно регенерироваться.
– Фантастика. – Я не сумел скрыть восхищения. Черт возьми! Чешир, конечно, самодовольный и безжалостный сукин сын, но какой талантище! Работа – несомненно, его единственная страсть. И подумать только – показывает мне свои разработки так спокойно, будто все, что случилось раньше, осталось в далеком былом или вообще не происходило. Вот это умение двигаться дальше! Казалось, Чешир оставил все в прошлом: и жену, и дом на верхушке скалы, и Плюша. Ну да, Чешир ни разу не упомянул маленького льва, не поинтересовался, как тот поживает, цел ли, здоров ли. Почему Питер такой? Винить перекроенные гены и медикаментозные процедуры – слишком удобный и простенький ответ. О нет, реакции у Чешира вполне человеческие. Так обойтись с матерью своего сына, с самим сыном! Уж я-то знаю, люди еще и на худшее способны. А ведь Чешир не понимает главного: больше всего страдает от этого Хьюго.
Я все не мог оторвать глаз от растительного дома на экране инфокарты. Стены у него были сотканы из луговых трав и пестрых цветов, зеленый дворик скрывал обитателя от посторонних взоров. От такого жилья я бы и сам не отказался. Питер вложил в этот дом душу, я видел, – он хочет обеспечить Хьюго всем самым лучшим, но меня так и подмывало сказать Чеширу: пойми, лучшего все равно недостаточно! Ребенку нужно отдавать всего себя целиком. А дом, конечно, прелесть, архитектурный шедевр. Судя по картинкам, он будет подниматься над землей, словно вьющийся бобовый стебель, только алого цвета. На самом верху расположатся покои Питера. Да, очень по-летательски. Как там говорил Чешир? «У нас клаустрофобия, у них головокружение».
Чешир устало смежил веки и величественным жестом указал мне на дверь. На прощание он нанес последний удар:
– Помните, официально Хьюго – наш с Авис сын. Так записано в его свидетельстве о рождении.
Я навещал Пери как можно чаще, едва выдавалась свободная минутка, сразу мчался в больницу, но Пери до сих пор не пришла в себя. Звонил Хенрик, справлялся о ее состоянии, я мрачно ответил, что инфекция не унимается и лекарствам не поддается. «Не иначе, один из этих новых сверхвирусов», – предположил Хенрик. Пока Чешира не выписали из больницы, мы с Хенриком и Вивьен по очереди присматривали за Хьюго. Отдать его обратно в «детское стойло» – об этом и речи быть не могло. Хьюго охотно играл с близнецами Хенрика и радовался обществу Плюша. Маленький лев, правда, заметно сдал – уже не резвился и не скакал, как прежде, а к Хьюго относился как терпеливый снисходительный дедушка к бойкому внучку. Порой он даже позволял малышу залезть к нему на спину и прокатиться несколько шагов, но потом мягко стряхивал Хьюго на пол – под счастливый визг последнего.
– Страшно подумать, что бы сказали в Управлении, пронюхай они, как мы тут пасем Хьюго безо всякого на то дозволения, – заметил Хенрик как-то вечером, когда я приехал к ним в «Дзэн» на ужин. Сегодня Хьюго ночевал у Хенрика с Вивьен. – Но, правда, в Управлении и обратиться-то не к кому, вся контора закрыта и опечатана.
– Мне звонила Кам, – ответил я. – Сказала, даст показания комиссии и сразу уедет. Ее временно отстранили от работы. Представляешь, она раскрыла самые вопиющие случаи нарушений и чуть не угодила в кутузку за разглашение секретных данных – чудо, что обошлось.
– Бедняга. – Хенрик покачал головой. – Досталось ей.
За окнами сверкнула молния. Над домом и садом прокатился гром, хлынул ливень. Снова гроза, снова на море буря. Какое сумасшедшее и дождливое нынче лето, и сколько гроз.
– Меня тоже вызвали на комиссию по расследованию этой заварушки, придется давать показания, – сообщил я.
Ливень за окнами набирал силу.
– А куда уезжает Кам?
– Я так понял, что в буддийский монастырь. Говорит, у ее сородичей в этом возрасте как раз принято совершать паломничества для духовного роста.
Прошло несколько недель, и Хенрик позвонил мне, взбудораженный до крайности.
– Новости смотришь? – спросил он, едва поздоровавшись.
– Я их всегда смотрю, – отозвался я, решив, что он спрашивает так, вообще, а не про сегодняшние выпуски. – Тем более, с тех пор как мы с тобой и Кам вызвали такой ажиотаж в обществе. Я получил несравненное удовольствие, когда смотрел репортаж про арест миссис Гарпер. Как она строила из себя святую невинность и гневно отрицала все обвинения, называя их гнусными поклепами! А прическа у нее была потрепана, не иначе, Гарпериха сопротивлялась.
– Так вот, если сейчас не смотришь, срочно включай, – настойчиво сказал Хенрик. – Я пока не разъединяюсь, хочу послушать, что ты скажешь.
– Ладно.
Я включил новости, там говорили об урагане высшей категории опасности. В последние дни погода вытворяла такое, что про нее обычно рассказывали в первую очередь, а не под конец выпуска.
– Погоди, сейчас будет, – пообещал Хенрик.
– О! Один из твоих ребят, – откликнулся я. На экране возник подчиненный Хенрика, детектив, который направлялся в поселение «Корней» где-то на Окраинах. – Отлично.
А потом нам показали такое, что я просто онемел, а потом меня захлестнуло безудержное ликование.
Нам показали арест Его Безмятежного Святейшества Троицы Джонса.
Вот это была радость – смотреть, как бородатого коротышку, дутого архипастыря, шарлатана и негодяя наконец-то берут под стражу и ведут в наручниках, – а на заднем плане все так же маячат солнечные яхты, как и в прошлый раз, когда мы устроили облаву в паршивом поселении сектантов. Вот это была радость – знать, что на сей раз Троице не отмазаться, потому что обвинений набрался целый букет, одно серьезнее другого: тут вам и торговля живым товаром, и похищения, и убийства.
Вид у Джонса был не на шутку напуганный, уж мне-то знакомы эти приметы, когда лицо все каменеет и вокруг глаз аж белеет от напряжения. «Поделом тебе, гад, теперь не отвертишься», – подумал я. Скандал с Бриллиантом сыграл свою роль взломщицкого инструмента: все пали преграды и оборонительные сооружения, которых настроили вокруг себя «Корни», все тайны секты выплыли наружу.
– Знаешь, что самое смешное? – спросил Хенрик. – Пока что это еще не оглашали, но главное обвинение, по которому Троица сядет, – это уклонение от уплаты налогов. Обхохочешься, а?
– Твой специалист по финансовым преступлениям потрудился на славу! – понял я.
– Еще как. Денежки там просто рекой текли. И все от богатеньких летателей, и все в обход налогового ведомства, естественно. За такое власти его по головке не погладят.
Да, тогда мы именно так и думали. Но делу Троицы Джонса суждено было принять новый, совершенно непредсказуемый оборот…
Из реанимации Пери перевели в отдельную палату, просторную и роскошную, почти как у Чешира. Думаю, он эту роскошь и оплачивал, и чего бы ему не расщедриться – ведь Хьюго он получил.
Пери лежала на боку, неподвижная, бледная, совсем как мраморный ангел на надгробии, укрытый собственными крыльями.
– Пери, – тихо сказал я, – мне жаль, что так вышло.
Она блеснула на меня глазами, но не отозвалась.
«Но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх», вспомнилось мне. (Иов 5:7 )
– Скажите мне, что случилось? – осторожно попросил я.
– А как вы думаете? – со вздохом ответила Пери. – Куда уж было моему адвокату сдюжить против команды Питера. Он старался, конечно, сделал что мог. Получилось лучше, чем ничего. Я о таком и думать не смела. Свидетельство о рождении перепишут. Мне обещали постоянный вид на жительство – не отберут. Но Хьюго… Хьюго будет жить у Питера. А мне разрешат Встречи с Ребенком. Я буду его Навещать Время от Времени. И поначалу – под Официальным Присмотром, а то как бы чего не вышло.
Я шагнул было к Пери, но она выставила перед собой ладонь, мол, не надо, потом помахала – садитесь. Не хотела, чтобы я впал в ярость из-за ее беды. И сама старалась держаться из последних силенок, но поток слез вот-вот грозил хлынуть.
– Вот его и нет у меня больше. Понимаете – просто пришли и забрали. Отняли. Он… он так плакал! – Пери отчаянно замотала головой. – Пожалуйста, только не говорите ничего. Не надо меня утешать, а то я не вынесу. Я ведь старалась до последнего. Денег у меня нет, жить негде, сама подкидыш, в деле записано – мной в детстве помыкали, жестокое обращение и все такое, поэтому считается, что я опасна для ребенка. Могу плохо повлиять и хорошей матери из меня не выйдет, раз меня саму жизнь потрепала. Бедняки всегда проигрывают. В похищении меня обвинять не стали, но уж адвокаты Питера найдут с дюжину способов доказать, что я плохо влияю на Хьюго.
Она зашмыгала носом.
– Одно хорошо – от Авис ни слуху ни духу. Официально родителями Хьюго записаны мы с Питером. А, забыла, вот еще что хорошо: весь этот порядок с посещениями – он установлен временно. Но мне Хьюго не отдадут. А дальше знаете как пойдет? Сначала Питер будет сам не свой от счастья, что заполучил Хьюго. Однако хватит его ненадолго. Я-то знаю, сколько он работает – круглые сутки, как одержимый, и дело свое обожает, а все прочее ему не нужно. Приставит к Хьюго очередную няню и вообще перестанет с ним видеться. – Пери колотило от бешенства. – Почему, ну почему им просто не отдать Хьюго мне? Трудно, что ли? Все равно же няню наймут, зачем все усложнять, ведь есть же я! – Она хлопнулась лицом в подушку и зарыдала в голос.
Я осторожно положил руку ей на плечо.
– Питер сейчас, мягко говоря, недоволен. Ну, что вы хотите. Пери, погодите убиваться, потерпите. Со временем все наладится. Будете чаще видеться с Хьюго.
Пери рывком села. Слезы еще катились у нее по щекам, но лицо застыло, словно оледенело.
– Я-то ладно, я получила по заслугам, – выдавила она. – Но Хьюго? Его за что наказывать? Он чем провинился?
– Вы о чем?
– Я же думала – сделаю как лучше, помогу ему, спасу. Верила, что правильно тогда его унесла. А что вышло? Только навредила! Он ведь и в бурю ужасно перепугался, да еще его чуть Дикие не украли, когда у нас был бой на Райском кряже. Он теперь боится летать даже у меня на руках.
Я молчал. Что проку в фальшивых утешениях? Если уж предлагать, так по существу.
– Насчет жилья я бы вам помог, – решился я. – Хенрик хочет сдать ту квартиру. Сможете оплачивать, найдете заработок?
Пери вытерла слезы и собралась с мыслями. Я дал ей пачку бумажных платочков, она решительно высморкалась.
– Для начала пойду в Полетный клуб, – твердо сказала она сипловатым голосом. – Летать я теперь умею лучше любого тамошнего инструктора. Да и учить смогу не хуже.
Мы еще потолковали о том-о сем, потом Пери задремала. Я посидел, дожидаясь, пока она уснет покрепче. Смотрел, как высыхают слезы у нее на щеках, слушал, как она дышит – все ровнее и тише. Привык я, что ли, к этому расследованию? Даже не верится, что дело закрыто. Исход, конечно, не радует, хотя это как поглядеть. Хьюго достался отцу, победу присудили сильнейшему. Не ново – такого я навидался. Чешир с самого начала был уверен, что у него все четко распланировано, что Пери как миленькая выносит им с Авис ребенка. Но что поломало его планы? Природа. Искусственного оплодотворения не потребовалось, зачастие произошло естественным путем. Почему? Потому что Чешир соблазнил Пери. Для чего? А просто потому, что мог, имел возможность, силу. В том числе – потому, что в его власти было, чтобы она забеременела. Хотя, наверно, сам Чешир этот мотив и не осознавал. Как говаривал мой отец, внушая мне азы осторожности с подружками, «Природе на твое счастье наплевать, ее другое заботит». Природу не волнует, хочешь ты ребенка, не хочешь, у нее к тебе личных счетов нет, она просто гнет свою линию – детей хочет она сама. Мы ведем себя безответственно, будто разорвать связь между сексуальностью и деторождением – легче легкого. Но Питера Чешира летательницы не влекли и он так и не сумел понять, почему. А между тем все просто: ведь летательницы в большинстве своем бесплодны.
Санил назначил мне очередную встречу в баре «Камчатский Джо», и я помчался к нему, рассчитывая на новый заказ. Когда я вошел, Санил был уже на месте – сидел просматривал новости.
– Занятная статейка, – сказал он с улыбкой.
– Что пишут?
– Анализируют скандал вокруг «Корней». Тут говорится, что Его Безмятежное Святейшество Троицу Джонса осенило идеей торговать детьми неслучайно. Он ведь к власти рвался, да и воля сильная, недаром же собственную секту учредил. А по мужской части – недоразвитие, он все равно что евнух, проявить себя мужиком не мог, так что решил управлять чужим плодородием, раз сам недееспособен. И не просто управлять, а развернуть настоящий бизнес, причем деньги делал на злейших идейных врагах, на богачах и важных персонах, которых ненавидел. Это ему было слаще меду, он на это подсел. Да еще и доходное предприятие, очень доходное.
– В этом есть логика, – кивнул я.
Разодранная Хищником рука все еще побаливала: мне ведь сняли здоровый клок пострадавшей кожи и поставили заплату из свежей, но пока что она заживала. Я потер предплечье.
– Компромат, который я тебе раскопал на Бриллианта, теперь, наверно, без надобности? – уточнил я. – Депутат и без того по уши увяз, скандалище будь здоров.
Санил уставился на меня, не мигая. Потом хлопнул себя по коленям и расхохотался, да так заразительно, что я и сам засмеялся, хотя он мне еще ничего не объяснил.
– Ну ты и прелесть! Святая простота, – всхлипнул Санил. – Ты и правда так думаешь? Не буду тебя разубеждать.
– Погоди. Что-то я не поспеваю. Что я прохлопал?
– Зак, для сыщика в тебе маловато подозрительности, – поддел меня Санил.
Я вытаращился на него в недоумении, потом постепенно до меня дошло.
– Кажется, понял, – протянул я, задумчиво барабаня по столику. – Тебе Бриллиант с самого начала был не особенно нужен. А что теперь ему шьют убийство, это так, десерт, не больше. Бриллиант и Церковь Святых Серафимов идут в нагрузку, а основное блюдо у тебя в меню – Троица Джонс, вот его-то тебе и надо было на горячее. Так? Ты заподозрил, что Бриллиант с Уотерхаусом затеяли какие-то махинации, я накопал тебе улик. Сведения, которые раздобыли мы с Кам, тоже пригодились, потому что с них и начался весь скандал вокруг Бриллианта, Серафимов, а потом уж своим чередом – вокруг «Корней» и Троицы. Но ты изначально на это и метил, и заранее просчитал, когда запустить всю лавину. Да?
Санил тонко улыбнулся.
– По-твоему, спрогнозировать участь Бриллианта было так уж трудно? – поинтересовался он.
– То есть ты знал, что я привлеку к делу Хенрика? М-да, предсказуемая я, видать, пешка. Ладно, по крайней мере, ребята Хенрика нарыли по финансовой части кое-что полезное, и твоему боссу эти сведения сгодились. Кто бы он ни был – а кстати, кто?
– Видишь! – Санил торжествующе поднял палец. – Можешь, если захочешь. Подумал немного, пораскинул мозгами, и сам все сообразил.
– Ах ты учитель-мучитель, так тебя и этак, – буркнул я.
Вся схема вдруг предстала перед моим мысленным взором с хрустальной ясностью. Я понял, кто был истинным врагом Троицы Джонса и начальством Санила – тот самый бывший министр внутренних дел, обладатель множества связей в верхах и целой армии могущественных знакомцев, тот самый – отец двоих дочерей, похищенных из клуба «Харон». Это дело, расследование которого когда-то принесло мне некоторую известность, все еще влияло на расстановку сил в политике. Недаром же говорят, что месть – это блюдо, которое лучше подавать холодным. В данном случае блюдо разве только не заморозили, так долго вызревал план этой мести.
Значит, я все-таки подлинный слуга Немезиды, богини отмщения.
– Здорово, Санил. Чисто сработано, поздравляю, – сказал я.
Ведь и правда – работа мастера. Оба раза я послужил орудием мести. Тогда – все совпало случайно, теперь – все было тщательно просчитано, словно в изящной шахматной партии. Санил умница. И умелый игрок.
Глава двадцать первая
Операция
У меня в жизни наступила больничная полоса. Мало того, что сам я ездил лечить ногу, и еще навещал Питера и Пери, а потом пришел день, которого я страшился больше всего на свете. День, когда я отправился в больницу к Томасу.
И вот я сидел в приемной рядом с Лили и ждал. Подготовительные процедуры и таинственная терапия остались позади, а сегодня решающий день – Томаса прооперируют. Его уже увезли прочь от нас, в неведомую страну за белыми дверями операционной. Вернется он преображенным.
Я ожидал, что Лили будет сама не своя от ликования, но ошибся – все-таки не совсем она бессердечная: вон как притихла, лицо подавленное, даже испуганное. В больницу она явилась в своем неизменном сером деловом костюме, и даже прихватила с собой какие-то документы – полистать, пока мы будем ждать, но папку даже не раскрыла. Просто сидела на белом пластиковом стуле и неотрывно смотрела на экран настенного телевизора, ничего не видя. Я принес кофе на двоих. Лили отпила глоток и поставила бумажный стаканчик рядом с собой. «Он был такой маленький на этой каталке», – выдавила она, не глядя на меня.
– Да, – отозвался я. На каталке, укрытый голубой казенной простыней, Том казался не то что маленьким – крошечным. Вокруг блестели капельницы, катетеры, что-то еще, он был весь опутан проводами.
Когда каталку уже увозили, я успел прошептать Тому:
– Ты у нас храбрец, великан Томас, правда?
Меня затопляло невыносимое чувство вины, – конечно, бывало, что я и раньше мучился совестью, но не до такой степени. Господи, что мы с Лили наделали? Отправили родное дитя на мучения, на пытку. Наркоз, маски, иглы, скальпели. Как у нас язык повернулся – согласиться, чтобы над ним такое вытворяли? С точки зрения закона, хирургическое вмешательство – это жестокое насилие, преступление, которое оправдывано лишь согласием пациента и необходимостью. Да, согласиться мы согласились, но так ли уж необходима операция? Согласился бы сам Томас, если бы понимал, что его ждет?
Теперь оставалось лишь сидеть и терпеливо ждать, и надеяться, что операция кончится благополучно и наркоз минует благополучно и вообще все обойдется и от меня зависеть уже не будет, потому что я страшно устал винить во всем себя.
Лили нервно грызла ногти, – я-то думал, она уже избавилась от этой детской привычки. Я мягко отвел ее руку ото рта. На миг она задержала свои пальцы в моих, потом стиснула руки на коленях и застыла.
– Не знаю, сколько мы здесь прождем, – сказала она.
Я встал и заходил взад-вперед по приемной. По линолеуму коридора тянулась вдаль, к дверям хирургического отделения, синяя полоса, и я ходил по ней туда и обратно, туда и обратно, потом стал ходить от окна к окну. Как нам сказали, сама по себе операция не из опасных, просто длинная и трудоемкая – требуется аккуратно сшить уйму мышц и нервов.
Солнце в то утро замерло в небе. Сколько я ни проходил мимо окна – солнце не двигалось, стояло на том же месте. О, это больничное время. Мертвенно-белое неподвижное время, которое отмеряется только завтраком, обедом и ужином. А если ты не пациент, оно превращается в нечто бесформенное и тянется бесконечно. Я настойчиво предложил Лили перекусить, принес лимонад и бутеброды, завернутые в целлофан, но она и не прикоснулась к ним.
За окном длился жаркий день, белело раскаленное небо. Белые двери хирургического отделения распахнулись. К нам шла женщина в голубом медицинском халате, забрызганном кровью, – неужели кровью Тома? Она на ходу сняла маску и сказала:
– Томас сейчас в реанимации. Все хорошо, он молодцом. Вам к нему будет можно, когда его переведут в палату.
Лили вскочила как подброшенная. Вот теперь она лучилась счастьем. Столько ждать – и наконец-то получить долгожданный подарок, крылатого ребенка. Ей не терпелось поскорее развернуть обертку. Каков же он окажется?
Наконец нас провели в палату. Койка Тома стояла у окна, и на нее лился солнечный свет. Том крепко спал, укрытый простыней до самого подбородка. Мы с Лили просто стояли у постели и смотрели на него.
Потом Лили протянула руку и приподняла краешек простыни.
– Что ты делаешь? – спросил я.
– Я должна увидеть, что получилось!
Медленно-медленно она стянула простыню.
И мы увидели крылья. Ничего не скажешь, доктор Руоконен превзошла самое себя.
Крылья укрывали Тома от шеи до пят. Они сверкали чистейшим золотом, и его незагорелая кожа казалась белой, словно мрамор.
Лили заплакала.
Солнце играло на оперении Тома, отчетливо обрисовывало каждое мельчайшее перышко, – они были словно выточены искусным резчиком. Ювелирная работа.
Мы стояли и смотрели, как мерно дышит Том и как крылья слегка колышутся в такт его дыханию. Сколько мы так простояли, не знаю. Солнце постепенно опускалось к горизонту, и, когда низкие закатные лучи пробежали по крыльям Тома, золотое оперение вдруг сверкнуло зеленым отливом.
Я наклонился и поцеловал своего крылатого сына.
Глава двадцать вторая
Дальний перелет
Ветер гнул деревья так, что сучья царапали небо. Вой ветра вторгался в сон Пери, становился все выше и тоньше, предвещая надвигающуюся стену бури. Пери лежала на спине, часто дыша, отдавшись сладкому ужасу, чистому, кошмарному наслаждению, подобного тому, которое охватило ее, когда она падала в долину в объятиях Беркута. Она утонула в собственном дыхании, слушая ветер, и на миг ощутила невесомость, словно на самой вершине грозового фронта, когда она зависла там на секунду и увидела внизу яркую дугу земли. Закрывая глаза, она заново проживала тот миг, ту вечность на пике бури, ощущала, как захватывает дух перед тем, как рухнешь в бесчувствие, и понимала, что эта страшная красота – талисман ее души.
Плюш просочился в спальню и спал в ногах кровати, и свет, падавший в окно, расчертил ему шкуру черно-белым. Пери запустила руки ему в гриву. Ей было приятно трогать теплый мех. Плюш зевнул и перевернулся на другой бок, не просыпаясь.
Пери перекатилась на живот, сунула голову под подушку. Хьюго очень боялся непогоды, стоило ему услышать гром, и он отчаянно плакал и требовал маму. В такие ночи они спали в обнимку. Сама Пери ничуть не боялась бурь, она вообще многого теперь не боялась, но когда она засыпала и теряла бдительность и в ее сны вторгался вой ветра, то просыпалась в холодном поту и не могла заснуть, если Хьюго не было дома: кто утешит его в доме, который построил Питер?
Пери встала и прошлепала босиком в комнату Хьюго, пустую, но все еще наполненную его теплым сладким запахом. Закрыла дверь, пошла в кухню, налила себе стакан воды. За окном кухни рос дуб, его трепещущие листья бросали на Пери теплый отсвет.
Знать бы, что сталось с Авис. Питер ничего о ней не выяснил. Было дознание, Питер даже попал в число подозреваемых, но следователи не нашли никаких улик, что с Авис что-то нечисто. «Нечисто! Это с точки зрения бескрылых, – надменно твердили проницательные летатели. – Она одичала. Дураку понятно. А власти только и говорят, мол, ничего не доказано». Ее исчезновение стало настоящей сенсацией – она и была знаменита, а когда исчезла, прославилась еще больше. Зато страхи Пери приняли теперь новое обличье – она то и дело представляла себе одичавшую Авис, тощую тварь с запавшими глазами, которая налетает, истошно визжа, и утаскивает Хьюго в небо.
Пери поставила пустой стакан в раковину. От ветра даже стены в квартире тряслись. У Хьюго теперь собственный дом – так решил Питер. Пери с самого начала понимала, что Питер очень талантлив, но раньше ей казалось, что этот талант воплощается скорее в громадах, сиянии, величественности. Она не представляла себе, что Питер сумеет создать такой маленький мягкий домик – как облачко. Каждая комната – своего изысканного оттенка. Цвета заката – розовый, голубовато-сиреневый, ярко-алый. Стены изгибались волнами и распускались, как бутоны. А если Хьюго случайно пачкал стены красками или стучал по ним машинками, они ничуть не портились.
Пери со вздохом выглянула в окно. Скверная будет ночь – стены так и давят. Пери все хуже выносила замкнутые пространства, и это ее пугало. Частенько она спала в ветвях серебристого дуба в саду, на помосте, который выстроили другие летатели – спала и вслушивалась в движение воздуха. Там ей сразу вспоминалось время, проведенное на Райском кряже, с «Орланом». Еще бы она его не вспоминала, но это ее тревожило. Как будто зачатки дикости в ней растут и крепнут. Надо как-то примириться с этой своей стороной, с тем существом, в которое она превращалась в полете.
Пери вернулась в спальню. Надо уметь признавать поражение. Она натянула изолят для ночного полета – плотная, мягкая серая ткань не давала замерзнуть и отражала скудный свет луны и звезд, чтобы было видно другим летателям.
Пери взмыла в воздух и повернула к океану – там ей особенно нравилось летать. Море внизу было словно утыкано россыпью бриллиантовых булавок, там и сям виднелись рыбацкие лодки, не заслуживающие громкого названия «флотилия». Рыболовных флотилий больше не существовало.
Вскоре после того, как Пери взяли на работу в тренировочный центр, в Город вернулся Нико – один. И «Альбатрос» тут же подал на него в суд за публикацию исследовательских статей. Нико торжествовал. Напав на Нико на его же территории, «Альбатрос» совершил роковую ошибку. «Они не ожидали, что все зайдет так далеко. Думали меня запугать. Никогда, – говорил он Пери, – никогда не подавай в суд на того, кому нечего терять. Что они могут со мной сделать? Разве что запретят публиковать статьи – ну так все, кто хотел, давно сделали себе копии».
Когда судебный процесс набрал обороты, в «Альбатросе» сообразили, что совершили катастрофическую ошибку и теперь им не выпутаться. Самым скверным для «Альбатроса» было то, что на рассмотрение суда были вынесены мельчайшие подробности исследований, внутренней документации, махинаций, общения с клиентами и конкурентами – а поскольку процесс был открытым, все это стало достоянием публики. Нико и его сторонники стали суперзвездами в масштабах страны и всего мира, ведь именно они обвинили «Альбатрос» во всем, начиная со сговора с «Корвид-Микро-РНК» при установлении цен на препараты до подделки результатов при выявлении побочных эффектов процедур.
– Странная история, – сказал Нико, когда процесс шел уже около месяца. – Они сами подали на меня в суд – и тем не менее подослали ко мне человека, чтобы поговорить о тебе.
Пери уставилась на него.
– Они уверены, что ты прислушаешься к моему мнению.
– К чему я должна прислушаться?
– Само собой, их интересуете вы с Хьюго.
Само собой.
Нико сказал, что «Альбатрос» признал – пусть и в определенной степени – свою вину в том, что произошло с отцом Пери.
– Предлагают тебе компенсацию. Хотя ты ее и не просила. Они не называют это компенсацией, но на самом деле именно так все и обстоит. Тебе обеспечат весьма существенную поддержку во всем, чем тебе захочется заниматься, – в учебе, в любых проектах.
– Если я соглашусь, чтобы они изучали нас с Хьюго, – проговорила Пери.
«Беда в том, что мне и самой интересно».
– Да, – кивнул Нико. – Тебе надо понимать, как подействовали на тебя процедуры, которые проходил твой отец, это важно и для твоего будущего, и для будущего Хьюго.
– Нико, передайте им – я подумаю. Мне часто приходит в голову, что именно поэтому я с самого детства так страстно хотела летать. Надеюсь, дело только во мне, а не в том, что компания, которая ставила опыты на моем отце, имплантировала мне эту страсть…
