Текст книги "Дайте нам крылья!"
Автор книги: Клэр Корбетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)
Зажужжала моя инфокарта. Черт, как некстати, мне сейчас не до работы. Хотя Лили вон уже занялась работой, потому что мы все равно просто сидим и ждем, что будет. Так, и кому там неймется? Ага, сообщение от Хенрика. Я отвернулся от Лили и украдкой стал читать.
«Все по плану, архангел М. вспугнул Алмаза. М. за порог, Алмз. сразу звонить. Дилетант! Кому звонил, не знаю, но скоро выясню. Алмз. – скот, говорит, не хотел подвергать Л. опасности, только пригрозить. Увяз по маковку».
Понятно, Хенрик на всякий случай зашифровал Алмазом Бриллианта. Умно. Осторожность никогда не помешает. В ответ я набрал:
«Видел у Алм. в кабинете депутата. Харрис Уотерхаус. «Корни». Проверишь его?»
Хенрика эта парочка точно заинтересует. Дело там явно нечисто, очень уж непонятно они себя ведут: один на один вроде дружелюбно, а на публике чуть ли не цапаются.
Я кое-что проверил и отправил вдогонку еще одно сообщение:
«Гермес – не только посланец богов. Еще покровитель воров. Плодородия. И перекрестков».
Возможно, это поможет Хенрику разобраться с проектом «Гермес».
Набирал текст я одной рукой, а другой – не выпускал лапку Тома.
– Папа, нам правда не страшно? – тихо спросил он. Я слегка сжал его руку, мол, я тут, все в порядке.
Ни Лили с Ричардом, ни я так и не поняли, отчего у Тома случился приступ. “Post hoc ergo propter hoc”, – важно сказал Ричард, вручая Лили бутылку холодной воды. Нет, ну надо же! Том лежит едва в сознании, а Ричард бегает для Лили за водичкой – ухаживает за ней, не за ребенком. «Вместе с этим – значит по причине этого», – перевел Ричард. Он, надо полагать, решил, будто я не знаю латыни. И угораздило же Лили выбрать такого мужика на замену мне. Просто унизительно. Сам-то Ричард успокоился до неприличия быстро.
«Да засунь ты себе свою латынь в одно место», – зло подумал я, отвернулся от этого надутого самовлюбленного индюка и приобнял Тома.
– Процедуры сейчас прерывать нельзя, – заявила Лили.
– Как ты можешь? Вот так запросто поставить на кон жизнь Тома? – взвился я.
Лили просто затрясло от ярости: ну как же, я осмелился усомниться в ее материнской любви.
– Он поправится! – отрезала она, буравя меня глазами. – Посмотри, ему уже гораздо лучше!
Я онемел.
А Лили гневно напустилась на меня:
– Ты разве врач? Что ты, черт дери, понимаешь? Собираешься аннулировать свое разрешение на процедуры? Только попробуй, ты у меня где сядешь – там и слезешь.
Пробегавшие мимо медсестры и санитары пялились на нас. Голос Лили не повышала, но шипела, как змея. Она всегда отлично знала: лучшая защита – это нападение. Тут я был бессилен. Придется выяснять все у Руоконен самому.
В четверг, узнав, что вечером я ужинаю не дома, Витторио вызвался приглядеть за Плюшем. Я с облегчением согласился. К Хенрику я отправился на автомобиле, а по дороге мрачно думал, что раскатывать по служебным делам со всем удобством – слишком накладная привычка, и, поскольку кругленьких гонораров от Чешира мне больше не видать, пора отвыкать от таких барских замашек.
Весь день я пытался дозвониться Руоконен, а когда она наконец-то соизволила взять трубку, то небрежно отмахнулась, мол, выживет ваш мальчик, ничего страшного. «Господи, да он же совсем ребенок!» – хотел заорать я. Но в очередной раз смолчал. А какой у меня выбор? Или вся эта медицинская махина, которую я запустил, когда согласился на процедуры для Тома, покатится дальше своим чередом, или мне придется из кожи вон вылезти, чтобы ее остановить. И неведомо, получится ли, даже пусти я в ход все свои связи и возможности. Или промолчать, или… или заслужить неминуемую обиду, а то и ненависть сына. «Полумер тут быть не может, – сухо сказала Руоконен. – Никаких «поживем-увидим». Сейчас тянуть нельзя». Врет она или нет, поди разберись, но мое слово сейчас ничего не значит. Все будет так, как скажет Руоконен.
Все это время мне дозванивался Чешир, да так настойчиво, что я уже подумывал, не пригрозить ли ему, что подам в суд за преследование. Совсем он меня задергал. И даже согласись я с ним побеседовать, говорить нам все равно не о чем. Хенрик уже сообщил мне, что все попытки отыскать Пери и Хьюго по официальным каналам ни к чему не привели. Погибли они или пропали без вести, мне до сих пор неизвестно, теперь я должен хотя бы помочь Хенрику изловить убийцу Луизы. Ради Пери.
Автомобиль подпрыгивал по ухабистым улочкам и задворкам, а я подумал: вот и выдался безмятежный вечерок, один-единственный за эту кошмарную неделю. И выдержал я ее лишь благодаря надежде: сначала – что Плюш найдется, теперь – что выздоровеет. А впереди, в будущем, как зловещее, притягательное и загадочное зарево на горизонте, маячил слет «Поднебесная раса».
Года три назад Хенрик и Вивьен переехали в благоустроенный коттеджный поселок в черте Города. Назывался он «Дзэн». И только теперь, впервые за три года, я собрался к ним в гости. Проклятая работа! Три года пролетели как одно мгновение.
У ворот пришлось подождать, пока охрана осмотрит машину – как обычно, прошлись сканером снаружи, потом махнули – мол, проезжайте на стоянку. Поселок был обнесен высокой стеной. За ней открывался прелестный вид – через пруд с лотосами перекинут деревянный мостик, дальше ведет дорожка, выложенная камнями, а по сторонам – фонарики.
Я зашагал по дорожке. По обе стороны под темно-синим вечерним небом расстилались садики в японском стиле, все разные, каждый красив на свой лад – залюбуешься. Вот камушки выложены разноцветными волнами, которые словно набегают на могучий неровный валун – остров в море. Вот поляна, заросшая мхом, вот купы кленов, и их зеленое пламя колеблется на ветру. Мимо пролетел ворон и уселся на ветку клена: черный клок ночи в вечерних сумерках.
Тропинка привела меня к домику администрации. Я назвал консьержке номер дома Хенрика. Та с улыбкой ответила:
– Обогнете храм – и идите по средней дорожке, она свернет налево.
– По срединной тропе? – пошутил я.
Ну да, раз поселок выдержан в японско-дзэнском стиле, тут и планировка вся что-нибудь символизирует.
– Примерно четверть часа ходу, – приветливо продолжала консьержка, точно и не заметив шутки. – Справа увидите дома, которые выходят на Город.
Поблагодарив, я пустился в дальнейший путь. Поселок был куда больше, чем я думал. Храм на поверку оказался целым скопищем построек, да еще с собственным рисовым полем впридачу. Я остановился послушать, как монахи нараспев читают сутру Каннон Милосердной. Мерное гудение голосов завораживало. Словно в такт, квакали на пруду лягушки и стрекотали на рисовом поле сверчки, – настоящий слаженный вечерний хор. Внутри молельни горели светильники, и силуэты монахов отчетливо вырисовывались за полупрозрачными стенами из рисовой бумаги. На миг мне захотелось бросить все и тоже скрыться за бумажными стенами и погрузиться в молитву, присоединить свой голос к хору.
Пока я шел к дому Хенрика, Город постепенно выпускал меня из своей хватки – я задышал ровнее, больше не лихорадило от непрерывного напряжения всех душевных и умственных сил. Тревога, муки совести, усталость – все отступило, пусть и ненадолго.
У решетчатой двери в дом меня встретил Хенрик в коротком синем домашнем кимоно-юката, – вылитый буддийский стихотворец, и не подумаешь, что перед тобой полицейский в годах. Его близняшки, Джеймс и Джулиана, выбежали поздороваться и тотчас унеслись в сад.
– Ты не рассказывал мне, что тут за место, – заметил я, разуваясь.
– Потому что ты бы меня на смех поднял, – отозвался Хенрик. – Ведь ты-то живешь в самой гуще реальной жизни, – у тебя там и уличные музыканты, и кого только нет, и жилье как у всех , – известка с потолка сыплется.
– Красиво, но все какое-то искуственное, – заметил я, когда мы обошли дом и сад. Здесь все было рассчитано и расчислено – какой вид откроется за поворотом, какой скроется, как выглянет дом из-за деревьев, что увидит гость, когда отодвинется в сторону створка двери или скользнет вверх шелковый экран. – Поддельное. Дзэнский китч – упрощенный японский стиль, имитация. – Мы миновали кухню и я поздоровался с женой Хенрика: – Привет, Вивьен!
Мы вышли на террасу позади дома. Оказалось, дом выстроен на вершине холма, и далеко внизу мерцает Город. Время от времени небо прочерчивал самолет-другой, и, если самолет снижался, его огни, мигая, выхватывали в вечернем небе громаду Заоблачной цитадели, которая нависала над городскими небоскребами. Я вспомнил луг на верхнем ярусе. Должно быть, к ночи цветы на лугу закрываются, и трава шелестит себе да шелестит в темной пустоте .
– Да, знаю, – кивнул Хенрик. – Хорошо, пусть фальшивка и имитация. Хотя монахи настоящие. Пусть сто раз фальшивка, меня это не заботит. Я старый человек, я устал и у меня двое маленьких детей. А реальности мне на службе хватает. И знаешь что? Я ею сыт по горло. Замученные дети, изнасилования, убийства, киллеры и так далее. Сам знаешь не хуже моего. Так что я хочу возвращаться домой в спокойную обстановку. И если покой тут благодаря охране и монахам – пусть так.
Я кивнул. Что тут объяснять, – все понятно. А уж про реальную жизнь тем более. Особенно в последние дни.
– Красотища… – Я все смотрел на городские огни. – А ваши дрессированные монахи – они как, дорого обходятся?
Хенрик улыбнулся и покачал головой.
– Вовсе нет. Храм выстроен вместе с поселком, а часть нашей квартплаты отчисляется в его пользу. Но монахи сами себя кормят, – выращивают рис, обучают медитации, да и подаяние просят, у них так принято. Хорошо бы такой храм был при каждом доме.
Я хмыкнул – насмешливо и завистливо. Пожалуй, зависть была сильнее.
Ужин прошел шумно и бурно – близнецы постарались. После ужина усталая Вивьен извинилась и пошла прилечь, и немудрено, ведь она каждую минуту вскакивала, – то Джеймсу чаю подольет, то Джулиане нос вытрет.
Хенрик вручил мне бутылку пива, и мы вернулись на террасу – любоваться на сад, городские огни вдали, пить пиво и беседовать. Лунный свет серебряными нитями оплетал сосновые кроны. Благоухали неведомые мне цветы. Прерывисто лепетала струя родника, стекая по бамбуковому желобу в пруд ниже по склону. Над прудом восседал замшелый Будда.
– Возьми, намажься, – Хенрик протянул мне баночку мази от насекомых. – Теперь на воздухе запросто не посидишь – у нас же не Город, а растреклятое тропическое болото. Правда, по телевизору передавали, что малярийные комары вроде как по ночам кусаться не должны, но комары-то телевизор не смотрят. Ха, сколько можно дурить себя и твердить, что Город – субтропики! Субтропиками он был полвека назад.
Когда я намазался, Хенрик поставил баночку на стол, чтобы была под рукой.
Я прислонился к перилам террасы. Запотевшая бутылка приятно холодила руку.
– Вернемся к делу, – сказал я. – Ты обещал, что действовать будешь быстро. По-твоему, тот тип, которому звонил Бриллиант, и велел убить Луизу?
– По версии Бриллианта.
– А сведения, которые я тебе прислал, проверил? Про проекты церкви Серафимов, и еще сведения из управления, от Кам?
– Перрос и правда оказалась приемным ребенком, но, вижу, тебя это не удивляет. Хорошо, что ее досье было в той пачке, которую Кам успела взять.
Я вспомнил, как, вернувшись с Окраин, разговаривал с Кам. Тогда-то я и упомянул имя Луизы Перрос. Наверно, Кам изъяла досье из архива сразу после нашего разговора.
– Но это еще не все, – продолжал Хенрик. – Перрос не просто приемный ребенок, как Пери. Угадай-ка с трех раз, кто ее опекуны?
– Сдаюсь, – ответил я.
– «Корни».
– Шутишь?! Это… бред какой-то. – Я растерялся, совсем как тогда, когда узнал, что Плешивый Марабу-Уотерхаус – депутат от партии «Корни». – Да кто вообще позволит этим психам брать под опеку детей?
– Сейчас удивишься еще больше. У них под опекой десятки сирот, отказников и так далее. Если не сотни.
– Слушай, «Корни» же форменные преступники!
– «Вина не доказана» – помнишь такой принцип? Хотя, конечно, чтоб ты да его забыл. «Корням» детей отдают, потому что эти хитрюги заявляют, мол, мы обеспечим деточкам строгое воспитание, нравственные ориентиры, здоровое окружение. Сам знаешь, переводится эта лабуда просто: палочная дисциплина. Детишек лупцуют почем зря, вот они и делаются шелковые.
– Так бедняжка Луиза выросла под приглядом «Корней», потом родила двух детей для Бриллианта, потом получила крылья… – задумчиво произнес я.
– …а потом ее убили, – мрачно закончил Хенрик.
– За что, ты так и не выяснил? – спросил я, ставя пиво на перила.
– Вот тут-то мне и пригодились твоя добыча из кабинета Бриллианта, – кивнул Хенрик. – Я попросил, одного нашего парня из отдела по борьбе с финансовыми преступлениями, и он все это перелопатил. У него башка хорошо варит. Ты был прав – суммы там крутятся немаленькие.
– Если я тебя правильно уловил, – когда Бриллиант звонил этому неизвестно кому, он сказал, что просто хочет припугнуть Луизу? – уточнил я. Потянулся, сел поудобнее.
В пруду что-то с булькнуло – то ли камушек упал, то ли лягушка прыгнула. Затем наступила тишина, и в этой тишине я понял – краткий всплеск воды подействовал на меня удивительным образом, в сознании что-то щелкнуло, и все кусочки картинки-ребуса, которые раньше не сходились, наконец-то совпали! О, это блаженство ни с чем не сравнить: я отыскал разгадку.
– Кажется, я сообразил, – медленно произнес я. – Пери говорила, что Луиза видела какую-то девушку, – подружку не подружку, но знакомую времен детства. Та девушка прикинулась, будто Луизу не узнает, Луиза расстроилась и сказала Пери – мол, я разведаю, в чем там штука. И еще Пери запомнила, что Луиза говорила «таких много». Ты выяснил, что Луиза росла под опекой «Корней». Значит, Луиза столкнулась с девушкой, которую тоже воспитывали «Корни».
Хенрик кивнул:
– И «Корни» решили припугнуть Луизу.
– Чтобы не совала нос куда не надо насчет «Корней», – подхватил я. – В частности, не докопалась, что «Корни» посылали девушек в Город. «Другие», на которых намекала Луиза, – это, другие девушки, которых «Корни» сначала воспитывали, потом отсылали в Город прямиком в агентство «Ангелочки» – для нужд летателей… для разных нужд: что хотите, то и делайте, любой каприз за деньги клиента. Агентство оформляло девушкам вид на жительство и обеспечивало каждой «легенду», выдавало за нянь, горничных, служанок, кого угодно. Часть сделок шла легально, но основная, самая прибыльная, – подпольно. В этом сомнений нет.
– И агентство знает о девушках и их участи все, – предположил Хенрик.
– Хуже того, именно агентство решает, какую девушку кому отдать, потому что в «Ангелочках» на каждую есть досье, а в досье – все нужные сведения, и медицинские в том числе.
– По-твоему, Луиза слишком много вызнала о проекте «Гермес»? Она думала, будто одна такая, а потом выяснила, что подобных ей девушек много, торговля живым товаром идет вовсю, – и поэтому ее убрали? – Хенрик подался вперед.
– Думаю, ты сам в этом убедишься, когда поищешь хорошенько, – убежденно ответил я. – Где искать, сам знаешь, – там, куда идут деньги. Ищи конец цепочки. Это торговля живым товаром, ты прав.
– Хм… – Хенрик задумался. – Предположим, им надо что-то сделать, чтобы Троица Джонс по-прежнему шиковал. Когда разбирались с делом клуба «Харон», ты сам говорил, что у «Корней» денег куры не клюют.
Клуб «Харон». А это мысль! Все может статься.
– Ты считаешь, то дело как-то связано с нынешней историей? – хмуро спросил я.
– Понятия не имею. – Хенрик пожал плечами. – В тот раз «Корни» прорву денег ухлопали на адвокатов. До сих пор не понимал, зачем им понадобилось похищать тех двух девушек. А сейчас вот думаю – может, они устроили охотничью экспедицию в Город? И уже не первую по счету? Но охотнички не знали, во что вляпались, не знали, что девушки – дочки министра. Решили – раз попалась парочка симпатичных девчушек, их и отловим. Сам понимаешь, «Харон» – злачное местечко, вот эти умники и решили: раз девчонки туда заявились, значит, никто их не хватится.
– Хорошо, давай подумаем дальше, – размышлял я вслух. – «Корни» обзаводятся девочками, которых вроде как опекают. Когда девочки подрастают, «Корни» передают их Церкви Святых Серафимов и наживают на них кругленькие суммы. Слушай, Хенрик, не сходится, черт дери! «Корни» же люто ненавидят эту летательскую церковь и все, что за ней стоит, тоже ненавидят.
– Почему не сходится? – удивился Хенрик. – Еще как сходится. «Корни» ненавидят Церковь и потому сосут из нее деньги.
– По-моему, этот тип, которому звонил Бриллиант, как пить дать связан с «Корнями», – убежденно заявил я. – Всегда знал, что Троица Джонс – редкостная гадина. Бедняжка Луиза! Все детство просидела у этих как собака на цепи, потом только обрадовалась свободе, только подумала, что сбежала, – опять оказалось, что «Корни» ее не отпускают и она у них в сетях. Еще бы ей не отчаяться – девочка поняла, что она всего-навсего живой товар. Одна из многих. Вон и решила вывести деятелей из «Корней» на чистую воду.
– Надо признать, ей это удалось, – сказал Хенрик. – Только заплатила она за это жизнью. Жаль девочку.
– Так, с «Корнями» все понятно, а с Гарпер? – спросил я.
– Гарпер появляется на сцене позже. Она отслеживает девушек постарше и тоже заключает сделки. Иногда «Корни» связываются с Церковью Святых Серафимов напрямую, а иногда сделки идут через агентство «Ангелочки».
– Ясное дело, Церковь не хочет зависить исключительно от «Корней», – кивнул я.
– Зачем же! – Хенрик недобро усмехнулся. – Когда поставщиков двое или больше, это подогревает здоровую конкуренцию на рынке.
– Теперь понятно, почему Пери была таким лакомым кусочком для Гарперихи. – Я хлопнул себя по коленям. – В ней чувствуется порода. Это вам не обычная деревенщина с Окраин.
– К слову, о Пери, – вдруг вспомнил Хенрик. – Знаешь, что наш Мик Дайрек обнаружил на Окраинах? Хищника. Вполне себе мертвого – труп вынесло на берег южнее Пандануса.
Я резко согнулся и схватился за лоб от внезапного приступа дурноты.
– Ты чего? – встревожился Хенрик.
– Сейчас пройдет, – сквозь зубы ответил я и выпрямился. Мертвый Хищник! И как эта находка может быть связана с Пери и Хьюго? Означает ли она, что девочка и малыш все-таки живы? В груди у меня, будто пойманная пташка, забилась, затрепетала надежда.
– Мику я сказал, чтобы он поискал Пери и Хьюго, но, по крайней мере, тел пока не нашли. Это хороший знак.
– Надеюсь.
– Пери ведь воспитывалась не у «Корней»? – уточнил Хенрик.
– Нет, но в агентство она попала по церковным каналам, – отозвался я. – Я смотрел ее досье в «Ангелочках», там так и сказано. Ты прав, агентству одного поставщика, даже такого, как «Корни», было маловато. Хенрик, вот что. Будешь смотреть материалы, которые я тебе прислал, там к проекту «Гермес» примыкает еще один, «Гнездышки». Серия мелких программ для бескрылых в провинциях.
– Ясно, – сказал Хенрик. – Название забавное. А что имеется в виду?
– Много всего сразу. Отчасти – запасы на черный день, как у белок. Но вообще-то программу могли бы назвать и «Кукушата». Кукушка ведь подкидывает своих птенцов другим птицам в гнезда.
– Черт. Они расширяют сферу деятельности в провинции, – догадался Хенрик.
– Похоже на то. Много народу для этого не требуется, достаточно нескольких человек – чтобы не зависить от «Корней» и действовать в обход них.
– Зак, но зачем это все? Почему там крутятся такие деньжищи? – спросил Хенрик.
– Причин несколько, – обстоятельно объяснил я. – Я побеседовал с врачом, который обслуживает летателей, так он говорит – у них сложности с воспроизводством. Особенно у женщин. Пери рассказывала, что многие летательницы не хотят беременеть, особенно по несколько раз, чтобы не потерять форму. У них же как: если не убережешься, то проведешь месяцы, а то и годы без полетов, – и есть опасность, что потом уже летать не сможешь, разучишься. А теперь представь себе: вбухать огромные средства и уйму сил в превращение и потом – поставить все на кон ради беременности. Особенно если есть выход – простой и, с точки зрения летателей, более-менее дешевый.
– Ты мне говорил про врача, который в клинике «Альбатрос» занимался именно исследованиями суррогатного материнства. Думаешь, клиника тоже вовлечена в этот бизнес? – спросил Хенрик.
– Доказательств у меня нет, не нашел, – ответил я. – И зачем им идти на такой риск? Навряд ли они свяжутся с «Серафимами» и уж точно – не с «Корнями», это слишко опасно. Думаю, они тихонько делают свое дело и поджидают, пока к ним обратится очередной летатель. А как именно летатели обзаводятся детьми, клинику «Альбатрос» не касается, она тут ни при чем. Улавливаешь? Клиника не станет засвечиваться в связях с нелегальным бизнесом – слишком бережет репутацию.
– А Церковь Святых Серафимов репутацию не бережет? – удивился Хенрик.
– Там по-другому. Они заявляют о себе как о новом шаге в будущее для избранных, у них же летатели – элита нынешнего человечества. А какое будущее без потомства, без детей, причем детей должно быть побольше – много, столько, сколько летатели пожелают. Церкви Святых Серафимов нужно, чтобы летатели плодились, чтобы паствы прибывало, чтобы у паствы были дети. Преумножая число летателей, Церковь Святых Серафимов преумножает свое могущество и выгоду. А ради этого можно закрыть глаза на обратную сторону подпольного бизнеса с девочками-суррогатными матерями и на бесплодие как побочный эффект летательских процедур. Многие летатели эту самодельную религию ни в грош не ставят – ну в самом деле, не представляю, чтобы человек вроде Чешира уверовал в такие примитивные идеи, там же на куриные мозги рассчитано! – но, если Церковь обеспечит летателям потомство, то на конфликт с Церковью летатели уже не пойдут.
Бом-м-м, бом-м-м, бом-м-м. В храме зарокотал гонг – глухо, словно из-под толщи воды. И луна, словно в согласии с ним, теперь светила слабее, спрятавшись за облачную дымку. Наступила тишина, и в ней отчетливо застрекотала одинокая цикада, словно отвечая гонгу.
– Зак, ты уж извини, я все-таки спрошу, – осторожно начал Хенрик. – Раз тут такое дело, ты все-таки отправишь Тома на преврашение или как?
– Боже правый, Хенрик, и ты туда же! – взвыл я. Вскочил, нервно заходил по террасе. – Я только и делаю, что ругаюсь на эту тему с Лили. Ладно, отвечаю. Процедуры уже начались, прерывать их нельзя, даже если я выясню про превращения и летателей еще что-нибудь кошмарное. Да, и Тома уже один раз увозили по «скорой».
– Так вы все же решились? А что случилось – почему «скорая»? Томасу лучше?
– Не знаю я, что случилось! – в сердцах воскликнул я. – Он потерял сознание, нам не удавалось привести его в чувство. Сейчас вроде пришел в себя. Лечащий врач говорит – все в порядке, я не верю, а Лили и слышать не хочет, чтобы притормозить процедуры или отложить их на потом.
– Понятно, – вздохнул Хенрик. – Хочет сыну блестящего будущего.
– При условии, что он переживет превращение. А откуда ты знаешь, что творится в голове у Лили? – спохватился я.
– Оттуда, что Вивьен именно так и рассуждает. Блестящее будущее, новые горизонты, высоты и прочее, – ответил Хенрик.
– Вы-то почему обсуждаете превращение? Вам эта затея не по средствам.
Хенрик не обиделся. Он и на «буддийский кич» не обиделся.
– Вивьен говорит – если не наскребем на обоих близнецов, пусть процедуры пройдет хотя бы один. Уж на одного как-нибудь наберем, – невесело ответил Хенрик.
– Вы это серьезно?
– Представь себе, да. – Хенрик, кажется, начинал сердиться. – Тебе проще, у тебя всего один. Знаешь что, я твоего одобрения не прошу, – хотел только выяснить, что ты думаешь насчет превращения Томми.
– Сам не пойму, – честно ответил я, – хотя процедуры уже начались. Он так взбудоражен – боюсь, как бы не дошло до нервного срыва. Может, он и сознание тогда потерял, потому что переволновался. Черт, и как только нас угораздило ввязаться в эту адскую гонку? Чем дальше, тем хуже увязаем. Теперь уже неважно, чего мы хотим и что нам нравится, – планку требований для следующего поколения все время задирают выше и выше. То, что вчера считалось замечательным, сегодня уже едва сходит за приличный уровень. Даже если тебя от этих требований с души воротит, делать нечего – изволь соответствовать.
Хенрик угрюмо рассматривал свою бутылку с пивом.
– Как же, как же, «Алису в Зазеркалье» читали, знаем. Даже чтобы оставаться на месте, нужно бежать быстрее и быстрее, – сказал он сквозь зубы. – Спятить можно – когда все время надо принимать такие решения. А если откажешься, захочешь оставить все как есть, так окружающие скажут – вот псих. Примут за мракобеса. Например… ну, не знаю я, какой рост хочу для сына! Да кто вообще, черт дери, точно знает, какого роста надо быть для счастья? Выше остальных? Но мы же не можем все быть выше остальных, или умнее, или красивее! Только сейчас понял, как хорошо нам жилось, когда не надо было выбирать рост, внешность, умственные способности. Зато теперь дети в случае чего и правда имеют все основания винить родителей. Во всем подряд. «Вы в меня не вложились!» – так и скажут. Крылья – конечно, существенный шаг вперед. Но со временем и это достижение обесценится, помяни мое слово.
– Да, и обесценят его такие как мы с тобой, Хенрик, потому что мы готовы пожертвовать и деньгами, отложенными на старость, и душевным покоем, лишь бы наши дети жили лучше нас. Лишь бы выпихнуть их наверх, – так же угрюмо отозвался я. Полагаю, нам надо в ножки кланяться «Корням» – ведь они же остаются единственным хранилищем генофонда, не испорченным модификациями. Живые ископаемые. Мостик в наше прошлое.
– Страшно подумать, как летит время, – вздохнул Хенрик. – Когда появились первые летатели? Лет двадцать-двадцать пять назад, да, Зак? Одуреть можно!
– Лет тридцать назад, мне кажется. А предпосылки к этому – еще раньше. Были же какие-то разработки, вроде бы оборонные, точно не помню.
– Что ж, прогресс неумолимо набирает обороты, – подытожил Хенрик. – Наш крылатый Мик, между прочим, рассказывает, что уже появляются модификации и попричудливее летателей. Достаточно придумать – и появляются. Так выходит с его слов. – Он шумно отхлебнул пива и откинулся на спинку кресла. – Хорошо, что я уже «земную жизнь прошел до середины»* и даже на три четверти. Не поспеть мне за этим прогрессом. *Измененная первая строка из поэмы «Божественная комедия» Данте Алигьери (1265 – 1321).
– Жаль тебя огорчать, приятель, но насчет трех четвертей – это ты даже не надейся. – Я фыркнул. – Ты проживешь больше семидесяти.
Хенрик вздохнул.
– Я всегда старался смотреть на жизнь оптимистично. Вивьен называет меня флегмой. А когда взъедается – то и бесчувственным бревном. Знаешь, в целом моя жизнь меня устраивает, но я терплю ее потому, что знаю – она рано или поздно кончится. Если у нас еще и уверенность в своей смертности начнут отнимать…
Он поставил бутылку на стол и нараспев зачитал японское стихотворение, кажется, хокку: «От начала времен так пошло:/ только мертвым ведом покой/. Жизнь – лишь тающий снег»*. /* Автор хокку – японский поэт Нандай, умерший в 31 год (1786-1817)../
Мы допили пиво и молча смотрели в ночную темноту. Сад окутала тишина, и лишь изредка раздавалась трель цикады. Издалека доносилось размеренное пение монахов.
– А я тебе, Зак, самое интересное припас на десерт, – вдруг сказал Хенрик. – Мы установили, кому звонил Бриллиант. Ты нас сам навел на след, так что тебе спасибо. Он звонил Уотерхаусу.
Я глубоко вдохнул свежий воздух. Медленно выдохнул. Стиснул перила.
Ну конечно. Все сходится.
– Я слышал речь Уотерхауса в парламенте. Если он нес это все хотя бы наполовину всерьез, ему летателя убить – раз плюнуть. Подумаешь, стереть с лица земли еще одно чудовище.
– Бриллианта мы арестуем в самом скором времени, как только оформим разрешение на арест и подкопим компромата на Уотерхауса, – теперь-то нам легче проследить их прежние взаимосвязи. А Бриллианта возьмем за жабры как следует, пугнем – в штаны наложит и Уотерхауса сдаст как миленький, со всеми потрохами. Пообещаем смягчение приговора – и сдаст. Вот увидишь.
Мысли мои плыли, как ночной туман над садом. Я всматривался в ночь, в городские огни вдали. Над Городом нависло облако, темнее ночной темноты, огромное и зловещее. И из глубины души у меня поднималось мстительное ликование – совершенно не христианское и не буддийское чувство, – древнее, грозное. Моя подавленность прошла. Вернее, она перешла в мрачную радость. Даже умиротворенное пение монахов не в силах было заглушить ее. «Немезида! Крылатая богиня, /Строгоочита правды дщерь! Жизнь смертных на весы кладуща, /Ты адамантовой своей уздою/ Их бег порывистый умерь!... Невидимо следящая за нами,/ Смирительница гордых вый…»* /Гимн Немезиде. Перевод А. Х. Востокова. /
Она – древнее божество, она старше остальных. Стихотворение, обращенное к ней, я выучил еще в детстве. Она уже простерла над Городом свои крылья, словно сотканные из мглы, и от них веет ледяной стужей, и пусть озноб бежит по хребтам тех, кто провинился. А мы – Хенрик, Кам, я – мы лишь орудия богини. Она – единственное божество, которому мы и впрямь служим. Она близится. Та, что карает надменных. Та, что вершит правосудие. Та, что мстит за преступления.
Немезида. Богиня возмездия.
Глава восемнадцатая
Изгнание из Рая
Наутро после встречи с Диким Пери проснулась очень рано. Над ней, заслоняя звезды, склонилась темная фигура, и Пери сквозь сон увидела, как существо тянет когтистые лапы к Хьюго. Тварь была грязная, изможденная, Дикая, но Пери сразу поняла, что это Питер – он пришел забрать Хьюго. То есть еще раз его украсть – он ведь украл у нее Хьюго с самого начала, с того момента, как сделал ей ребенка. Она схватила Хьюго и вскочила, давясь криком – и тут услышала женский голос, и кто-то легонько похлопал ее по спине.
– Я, конечно, понимаю, ты имеешь полное право дергаться, – громко сказала Сойка – похоже, ее не заботило, что под навесом мирно спят остальные летатели из «Орлана». – Все имеют право, просто не все еще знают, с чем мы столкнулись. Давай-ка их будить, – бросила она через плечо и стала пробираться среди спящих. Нагнувшись, она потрясла за локоть Латону и рывком поставила ее на ноги, несмотря на протесты. – Нико с Беркутом полночи спорили, как быть. Созывают общее собрание. Начинается в гражданские сумерки, так что шевелите перьями.
Когда все летатели из «Орлана» собрались вокруг потухшего костра, появились Нико и Беркут – они продолжали спорить напряженным полушепотом. В руках у Беркута был самострел, и когда они вышли на середину круга, Беркут тряхнул головой – мол, больше ни слова не скажу, не дождетесь, – и уселся наземь по-турецки. Нико немного постоял, никого не замечая и уставившись в свою инфокарту. Беркут разобрал самострел и стал его чистить, придирчиво осматривая каждую деталь.
